Это вовсе не вопрос политики. Под угрозой само наше существование. Позволишь ли ты себе и дальше прожигать время.

 

National Socialism: The Biological World View by Povl H. Riis-Knudsen, 1987

Брентон Сандерсон

Шопенгауэр о расовых различиях в интеллекте
и об иудаизме

Артур Шопенгауэр знаменит своей философией пессимизма. У белых националистов есть очевидный повод с пессимизмом относиться к современности, и мы можем быть склонны искать утешение в мудрости человека, который без сомнения обладал одним из величайших умов в истории. Шопенгауэру, который был атеистом, человеческое существование виделось в корне бессмысленным и нелепым. Жизнь способных чувствовать существ, венцом которых является человек, состоит из нескончаемой разноголосицы желаний, которые невозможно удовлетворить, поэтому всякую жизнь неизбежно сопровождают боль и страдание. Он пришел к выводу, что избавиться от страдания этого мира можно лишь одним способом – отрешившись от жизни и тем самым погасив бесконечно одолевающие нас желания; позже он обнаружил, что к тому же выводу пришли индуисты и буддисты.

О гениальности Шопенгауэра свидетельствует то, что за много лет до публикации дарвиновского “Происхождения видов” (1859) и почти за столетие до того, как к тому же выводу пришли генетики вроде Фрица Ленца и эволюционные психологи вроде Филиппа Раштона и Ричарда Линна, он уже использовал понятие дифференциальной эволюции (хотя ему был не вполне ясен ее точный механизм) для объяснения более высокой цивилизованности светлокожих рас, чьи чувствительность и интеллект, как он верно догадывался, развились благодаря выживанию в суровом северном климате. Шопенгауэр замечает:

“Если же высшая цивилизация и культура – исключая древних индусов и египтян – встречается исключительно у белых наций, и даже среди цветных народов господствующая каста или племя по цвету кожи светлее остальных и потому, очевидно, является элементом пришлым, – как, например, брахманы, инки, царьки на тихоокеанских островах, – то это произошло от того, что нужда – мать искусств; в самом деле, племена, ранее удалившиеся на север и постепенно побледневшие там, должны были в борьбе с многообразной нуждой, вызываемой климатом, развить свои интеллектуальные силы и изобрести и разработать все искусства, чтобы как-нибудь возместить скудость природы. Вот откуда возникла их высокая цивилизация!”[32]

До распространения в 1920-30 гг. боасовой антропологии почти все без исключения западные антропологи и интеллектуалы настаивали на прямой взаимозависимости между внешними расовыми чертами и внутренними психологическими качествами. Цвет кожи рассматривался не просто как физическая характеристика, но как внешний расовый признак, которому соответствовали определенные интеллектуальные, политические и культурные способности. Во времена Шопенгауэра реальность расовых различий воспринималась, конечно, как нечто само собой разумеющееся, что нашло отражение в ряде его размышлений. Например, утверждая, что высшие интеллектуальные способности часто сопровождаются относительно меньшей склонностью к общению, он замечает: “Самые общительные из всех людей, говорят, – негры, которые как раз и в интеллектуальном отношении отличаются наибольшей отсталостью...”[33]

От этого подхода повсеместно отказались после Второй мировой войны с распространением боасовой антропологии, которая поспособствовала совершенному подавлению эволюционной теории в социальных науках. Еврейский историк Норман Кантор отмечал, что “с 1945 года и особенно с начала 1960 годов все формы расовой мысли исключаются из разумного непредубежденного диалога, и более всего в США, где либертарианцы либерального толка заклеймили расовую доктрину как в корне ошибочную, порочную и не подлежащую обсуждению”.

Причиной этого исключения, стало то, что “современная антропология, как она определялась германско-еврейским экспатриантом Францем Боасом, в течение тридцати лет возглавлявшим отделение антропологии Колумбийского университета, объявила расовую теорию девятнадцатого века безосновательной”. Кантор признавал, что “этот поведенческий эгалитаризм и универсализм сам по себе являлся идеологией” и что последователи Боаса не то чтобы опровергли социал-дарвинистскую расовую теорию, но скорее настояли на “ее исключении из общественного дискурса из-за того, как она была использована нацистами и другими разжигающими ненависть группами”.[34]

Интуитивное понимание Шопенгауэром связи между расовой принадлежностью и интеллектом уже в наши дни было подтверждено такими психологами, как Ричард Линн и покойный Филипп Раштон, которые установили, что у групп, в течение многих тысячелетий проживающих в регионах с холодными зимами, постепенно – в процессе естественного отбора – развился более высокий интеллект, чем у групп, обитавших в более мягких природных условиях. Раштон отмечал, что “колонизация регионов с умеренным и холодным климатом предъявляла повышенные когнитивные требования в ходе решения проблем добычи и сохранения пищи, устройства укрытий... в течение холодных зим”.[35]

По Раштону, “... когнитивные задачи добычи огня, изготовления сложных орудий, одежды и устройства укрытий (а также регулирования потребления запасов пищи) должны были производить отбор в сторону возрастания уровня интеллекта в большей степени, чем предъявлявшая не столь высокие когнитивные требования среда Африки южнее Сахары. Не справлявшиеся с решением этих проблем выживания индивиды должны были погибать, выживали имевшие аллели повышенного интеллекта”.[36]

Как следствие, те, чьи предки обитали в северной Азии и северной Европе, имеют сегодня средний коэффициент интеллекта около 100 баллов; потомки тех, кто проживал южнее Сахары, – средний IQ 70 баллов, а средний IQ обитателей широкой переходной зоны (простирающейся от северной Африки через южную Азию и до Индонезии) составляет 80-90 баллов. Эти цифры подтверждаются многочисленными тестами на интеллект, проводившимися по всему миру в течение более чем 80 лет; измерениями среднего размера мозга (который коррелирует с интеллектом на 0,45); сравнительно худшими показателями черных Европы и Америки в интеллектуальных задачах; крайней отсталостью расположенных южнее Сахары стран т.н. “изолированной зоны” до их контакта с исламской или европейской цивилизацией и сохраняющейся по сей день. Эти межрасовые различия в среднем IQ (и соответствующих поведенческих особенностях) серьезно повлияли и продолжают влиять на цивилизационные возможности разных расовых групп. В них же заключается главная причина того, почему иммигранты из третьего мира столь обременительны для Запада.

Шопенгауэр вслед за Аристотелем утверждал, что наслаждения, которые можно извлечь из этой жизни (а он, как упоминалось, полагал, что она состоит преимущественно из боли и страдания) в основном иерархичны по своей природе. На верху этой иерархии находятся наслаждения, получаемые от умственной деятельности. Способность индивида достигать возвышенного умственного наслаждения зависит, однако, от его врожденной одаренности интеллектом.

“Никто не может выйти из своей индивидуальности. И подобно тому как животное, при всех условиях, в какие его ставят, всегда ограничено тем узким кругом, который неуклонно предначертала его существу природа, так что, например, наши стремления сделать счастливым любимое животное постоянно должны держаться тесных пределов, именно в силу этой ограниченности его существа и сознания, – так и с человеком: его индивидуальностью заранее определена мера возможного для него счастья. В особенности границы его духовных сил раз навсегда устанавливают его способность к возвышенным наслаждениям”.[37]

Поэтому врожденный высокий интеллект, по Шопенгауэру, есть необходимое условие для достижения высших форм человеческого счастья. Из этого аргумента следует вывод, что у определенной популяции, как и у индивидов внутри расы, способность достигать возвышенного человеческого наслаждения генетически обусловлена ее расовой принадлежностью. Предел средних умственных способностей некоторой расы раз и навсегда ограничивает ее коллективную способность достигать наслаждения высшего порядка. Шопенгауэр замечает:

“Если они [границы духовных сил] узки, то напрасны будут все усилия извне, бесполезно будет все, что могут сделать для него люди и счастье: он [интеллектуально ущербный] не в состоянии будет переступить меру обычного, полуживотного человеческого счастья и довольства; уделом его останутся чувственные наслаждения, благодушная и безмятежная семейная жизнь, низкое общество и вульгарное времяпрепровождение. Даже образование не может сделать очень многого для расширения его кругозора, хотя некоторых результатов оно и достигает. Ибо высшие, разнообразнейшие и наиболее прочные наслаждения, это – духовные, как бы мы ни обманывались на этот счет в молодости; а эти удовольствия зависят главным образом от духовных сил. Отсюда ясно вытекает, насколько наше счастье обусловлено тем, что мы есть, нашей индивидуальностью; между тем по большей части люди обращают внимание лишь на судьбу, на то, что мы имеем или чем представляемся ”.[38]

Конечно, наша индивидуальность – это главным образом результат нашей генетической наследственности, которая в свою очередь есть результат эволюционной истории наших предков. Если некоторые расы обладают низким общим интеллектом (который измеряется средним IQ), это значит, что для сравнительно большого процента этих популяций удовольствия высшего порядка, о которых говорит Шопенгауэр, попросту недоступны. И наоборот, погоня за наслаждениями низшего порядка свойственна большему проценту людей из менее умных рас сравнительно с более умными расами.

Шопенгауэр утверждает, что мы как индивиды, в зависимости от нашей врожденной умственной одаренности, обречены страдать либо от скуки (если одаренность мала), либо от повышенной чувствительности к физической боли (если одаренность велика). По мнению Шопенгауэра, большая беда менее умных людей в том, что идеальное их не развлекает, и чтобы избежать скуки, они постоянно нуждаются в реальном:

“Пустота внутреннего мира, пошлость сознания, бедность ума побуждают людей искать общества, которое опять-таки состоит из совершенно таких же лиц, similis simili gaudet [подобное тяготеет к подобному]. И вот начинается совместная погоня за забавами и развлечениями, которых ищут сначала в чувственных наслаждениях, во всякого рода удовольствиях и, наконец, в распутстве”.[39]

Дисгеничные тенденции, которые возникли из-за массовой небелой иммиграции в западные страны, несомненно приведут к тому, что “идеальное” будет мало развлекать или совсем перестанет развлекать все больший процент населения этих стран – ради бегства от скуки это население все чаще станет искать “реального”. Это явление нашло свое выражение во время бунтов и грабежей в Лондоне в 2011 году. В то время средства информации сообщали, что бесчинствующие толпы преимущественно афро-карибской молодежи из всех магазинов оставили нетронутыми только книжные. Эти “храмы идеального” их явно ничем не привлекали – в основном потому, что это население с низким IQ почти не имеет интеллектуальных потребностей.

По мере того, как в западных обществах такие люди и их потомки будут становиться все многочисленнее, культура этих стран неизбежно подвергнется глубоким изменениям, а общественная жизнь станет все более походить на жизнь тех стран, откуда родом иммигранты и дети иммигрантов. Согласно Шопенгауэру:

“Жизнь остальных людей [и вероятно, в большей степени тех, кто принадлежит к темным расам, нежели к белым] проходит в тупой монотонности, так как их помыслы и усилия всецело направлены на мелочные интересы личного благополучия, а потому на всякого рода пустяки, так что ими овладевает невыносимая скука, как только они перестают заниматься этими целями и должны иметь дело с самими собою, – только дикий огонь страсти способен внести некоторое движение в это стоячее болото”.[40]

В этой связи интересно отметить, что современный датский исследователь, психолог Хельмут Ниборг [Helmuth Nyborg] подчеркнул, насколько серьезными социальными и политическими последствиями (если не будут приняты спасительные меры) чревато прогнозируемое снижение среднего IQ стран вроде Дании – обусловленное главным образом низкоинтеллектуальной иммиграцией из Третьего мира. Ниборг приходит к выводу, что: “Снижение генотипического IQ разрушит экономическую и социальную инфраструктуру, необходимую для качественного образования, здравоохранения, демократии и цивилизации”. Шопенгауэр бы несомненно согласился с этим выводом.

Шопенгауэр об иудаизме

Шопенгауэр понимал иудаизм примерно так же, как его понимает теория Кевина Макдональда – как групповую эволюционную стратегию, исторически сложившуюся в интересах экономического благополучия и успешного воспроизводства евреев как генетически отдельной группы. Шопенгауэр считал религиозные доктрины и внешние атрибуты иудаизма всего лишь культурным клеем, который сплачивает евреев как нацию, основанную на кровных узах. Говоря о евреях, Шопенгауэр отмечает:

“... столько великих и славных народов, наряду с которыми такой крохотный народец не заслуживает даже упоминания, как, например, ассирийцы, мидяне, персы, финикийцы, египтяне, этруски и т. д., отошли на вечный покой и совершенно исчезли. Таким образом, и в наше время gens extorris [народ-изгнанник], этот Иоанн Безземельный среди народов, встречается по всей земле, везде – не дома и нигде не чужой с беспримерным упорством сохраняет свою национальность и даже не прочь был бы – помня об Аврааме, жившем как чужеземец в земле Ханаанской и ставшем мало-помалу, как и было ему обещано от Бога, господином всей страны (Быт. 17, 8), – где-нибудь осесть и пустить корни, чтобы снова утвердиться в какой-нибудь стране, без которой народ все равно что шар в воздухе. А пока он живет паразитом на других народах и на их земле, но тем не менее одушевлен при этом живейшим патриотизмом к своей нации, проявляющимся в теснейшей сплоченности, в силу которой все стоят за одного и один за всех, так что этот патриотизм sine patria [без родины] вдохновляет более, чем всякий другой. Отечество еврея – все другие евреи: почему он и борется за них, как pro аrа et focis [за дом и очаг], и никакое сообщество на земле не держится так тесно, как это”.[41]

Шопенгауэр настаивал, что евреям, как чрезвычайно сплоченной группе, чья верность этнической родне намного превосходит верность нееврейским странам, в которых они селятся, ни в коем случае нельзя позволять играть какую-либо роль в управлении этими странами. Если это им позволить, они непременно воспользуются властью в собственных интересах и неизбежно в ущерб нееврейскому большинству населения:

“Отсюда видно, как нелепо желание открыть им доступ к участию в правительстве или в управлении ка­ким-либо государством. Не их религия, с самого начала слившаяся воедино с их государством, играет здесь главную роль, а скорее тот узел, который связует их, point de raillement [сборный пункт ], или флаг, по которому они узнают друг друга. Это видно также из того, что даже крестившийся еврей вовсе не навлекает на себя, подобно всем другим вероотступникам, ненависти и презрения других: нет, он остается обыкновенно их другом и товарищем, исключая разве некоторых слишком ортодоксальных, и не перестает смотреть на них как на истинных своих земляков... Поэтому считать евреев лишь религиозною сектою – взгляд в высшей степени поверхностный и ложный; если же с целью поддержать в народе такое заблуждение и окрестили еврейство заимствованным из христианской церкви выражением ‘иудейское вероисповедание’, то это – глубоко ложное название, умышленно рассчитанное на то, чтобы ввести в заблуждение, почему оно и не должно быть допускаемо. ‘Еврейская нация’ – вот правильное выражение. Евреи не имеют никакого вероисповедания: монотеизм – принадлежность их национальности и государственного строя и подразумевается у них сам собою”.[42]

Представление Шопенгауэра о евреях как об отдельной и очень этноцентричной этнической группе – к которому он пришел задолго до современных исследований популяционной генетики – весьма точное. Хотя еврейство не совершенно однородно, у всех евреев есть общие крупные фрагменты ДНК, в cилу чего они образуют отдельный генетический кластер. Например, исследование Ацмона и др. 2010 года подтвердило, что все разнообразные еврейские группы относятся к отдельному генетическому сообществу. Это исследование изучало генетические маркеры, распространенные по всему геному, и показало, что еврейские группы (ашенази и не только) имеют общие крупные фрагменты ДНК, что указывает на их близкое родство, и хотя у каждой исследуемой группы евреев (иранских, иракских, сирийских, итальянских, турецких, греческих и ашкенази) своя особая генетическая сигнатура, все эти группы состоят между собой в более тесном родстве, чем с соотечественниками-неевреями. Ацмон с коллегами обнаружили, что маркеры SNP в генетических сегментах длиной в 3 млн. и более букв ДНК совпадают у евреев в 10 раз чаще, чем у неевреев, и что ДНК двух любых евреев-ашкенази из участников исследования совпадают как у пятиюродных или шестиюродных братьев.[43]

Частично совпадающая генетика различных еврейских популяций.

Иудаизм, конечно, мог бы стать групповой эволюционной стратегией, даже если бы евреи не были генетически отдельной группой, при условии, что они бы считали себя такой группой и вели себя соответственно – и именно так они считали и вели себя в течение многих столетий, пока популяционная генетика не подтвердила то, во что они всегда верили. Писатель-сионист Роберт Велч [Robert Weltsch] в 1913 году дал этому сверх-этноцентричному складу ума замечательную оценку: “Что касается единства евреев, в его пользу имеется одно неопровержимое доказательство: осознанность этого единства, то есть некое внутреннее переживание, которое есть у всякого еврея”.[44]

Шопенгауэр заканчивает свое рассуждение о евреях тем, что вновь заостряет на их этнической чужеродности для Европы и посредством анекдота подчеркивает свое убеждение, что им (как группе, очень преданной своему народу и глубоко враждебной посторонним) ни в коем случае нельзя давать власть над другими людьми.

“... они как были, так и останутся чуждым восточным народом, почему и должны всегда считаться лишь оседлыми чужестранцами. Когда лет приблизительно 25 назад в английском парламенте дебатировался вопрос об эмансипации евреев, то некий оратор предположил следующий гипотетический случай. Английский еврей приезжает в Лиссабон и встречает там двух человек в крайней нужде и самых стесненных обстоятельствах; между тем дело обстоит так, что в его власти выручить лишь одного из них. Лично они оба ему равно неизвестны. Один из них – англичанин, но христианин; другой – португалец, но еврей. Кого он выручит? Мне кажется, что ни один рассудительный христианин и ни один искренний еврей не затруднится ответом. Но именно этот ответ и дает надлежащий масштаб допустимости прав для евреев”.[45]

Рассуждения Шопенгауэра о евреях оказали влияние на целый ряд известных личностей, и самым знаменитым среди них был Адольф Гитлер, который (согласно списку книг, которые он в 1919-1921 гг. брал в мюнхенском Национал-социалистическом институте) читал работу под заголовком “Шопенгауэр и евреи”, наряду с “Основаниями девятнадцатого века” Хьюстона Чемберлена и немецким переводом книги Генри Форда “Международное еврейство – главная мировая проблема”.[46] Шопенгауэр дважды упомянут в “Моей борьбе”. Одно из этих упоминаний касается замечания Шопенгаура из его Parerga and Paralipomena о том, что

“… во все времена и у всех народов евреи были предметом отвращения и презрения: это отчасти, быть может, зависело от того, что они были единственным народом на земле, который не признавал для человека никакого бытия за пределами этой жизни, и потому считался за скот, отребье человечества, но за большого мастера по части лжи”.[47]

Заключение

Шопенгауэр во всем мире признан гигантом мысли, и совершенно заслуженно. Часто его мысль опережала современников на десятилетия, а иногда и на столетия. Тем не менее, правые расиалисты намного охотнее восприняли философию Ницше (несмотря на ее противоречия). Так случилось в значительной мере потому, что Ницше был яростным противником равенства, и потому, что шопенгауровский пессимизм и пропаганда отрешенности от жизни совершенно неприемлемы с точки зрения групповой эволюции. Как заметил Макдональд, мы все вольны не участвовать в эволюционной игре. Мы, люди Запада, особенно склонны к нравственному идеализму, который вредит нашим законным этническим и расовым интересам. Однако если мы (или наша этническая или расовая родня) решим не участвовать в эволюционной игре, мы автоматически проиграем. То есть обречем себя на вымирание.

Именно поэтому, отдавая должное гениальной мысли Шопенгауэра, мы должны сторониться его пессимистических выводов и придерживаться жизнеутверждающей доктрины Ницше. Белая раса стала господствовать на планете не потому, что отрешались от жизни и уклонялась от борьбы подобно буддистским монахам. Наши европейские предки, которые создали Западную цивилизацию и распространили ее по всей планете, жили полной жизнью, любили жизнь и не избегали борьбы. Они вели себя так же естественно, как в природе себя ведут все здоровые живые существа. Отстаивая свои расовые интересы, мы неминуемо вступаем в борьбу с другими, которые делают то же самое (особенно с еврейскими интересами), но это неизбежно и естественно – это всего-навсего необходимая плата за возможность существовать. Мы должны вступить в борьбу за жизнь нашей расы и стараться вовлечь в эту борьбу других, потому что иного приемлемого выбора у нас нет.

Schopenhauer on Race Differences in Intelligence and on Judaism by Brenton Sanderson, The Occidental Observer, июль 2014

 

Джон Харрисон Симс

Восточные миграции ариев

Люди, говорящие на индоевропейских языках, многочисленнее любой другой лингвистической группы. Все языки Европы, за исключением, что интересно, баскского, финского и венгерского, – индоевропейские, как и многие древние и современные азиатские языки: санскрит, тохарский, урду, хинди, персидский, панджаби и т.д. Почти три миллиарда человек, говорящих на этих языках, все они являются культурными наследниками ранних индоевропейцев, которые, как считается, появились более 3000 лет назад на территории нынешних русских степей к северу от Черного и Каспийского морей. Кто были эти люди и как им удалось так широко распространить свое влияние? Как, например, им удалось распространить свою культуру так далеко на Восток?

Ранние индоевропейцы говорили на языке, называемом праиндоевропейским, но язык этот лишь абстракция. Лишь углубившись в историю известных индоевропейских языков, мы можем составить некоторое представление об этом изначальном, давно вымершем языке наших предков. По этой причине некоторые ученые выражают сомнение в том, что отдельный и самобытный индоевропейский народ вообще когда-либо существовал.

Однако, если проследить любой язык до его истоков, мы неизбежно обнаружим там какой-либо народ. Язык не может развиться отдельно от этнической группы, которая переживает длительный период стабильности на отдельной территории. Так было и с появившимися из латыни романскими языками. Они развились в так называемые Темные века, когда торговля и путешествия были незначительны, не было ни крупномасштабных войн, ни массовых миграций.

Мы можем поэтому заключить, что на изначальном индоевропейском языке говорил некий однородный народ, живший на определенной территории. До наступления нынешней эры политкорректности ученые считали существование этого народа собой разумеющимся и называли его ариями. Термин восходит к санскритскому слову arya, что значит “благородный”, и появился он в дохристианскую эпоху. Название “Иран” значит “земля ариев”. Те, кто после Второй Мировой войны занимаются дискредитацией термина “арий”, который использовался в идеологии нацизма, стремятся, среди прочего, взять под сомнение само существование изначального народа, который мог быть источником индоевропейских языков.

Однако миграции изначального народа, который распространился на восток и на запад из своей колыбели в русских степях, – это единственное убедительное объяснение тому, почему в санскрите, древнем языке Индии, есть такие же корни, как в латыни, греческом и немецком. В фарси, языке Ирана и современной форме персидского, слова также имеют те же корни. Совсем не случайно английскому “three” соответствует “treis” в греческом, “tres” в латыни, “drei” в немецком, “три” в русском, “tri” в бенгальском и “tre” в тохарском (см. ниже). Чем еще можно объяснить, что персы – которые не являются европейцами и живут далеко от Европы – говорят на языках, родственных языкам Европы? Самое очевидное объяснение – это завоевание их земель говорившими на индоевропейском языке ариями, случившееся, по-видимому, во втором тысячелетии до нашей эры.

В одной из более ранних статей я писал о произошедшем в тот же период завоевании ариями, а именно говорившими на индоевропейских языках фригийцами, эллинами и италиками, Малой Азии, Греции и Италии (см. “К какой расе принадлежали древние греки и римляне?”) Более чем вероятно, что другие арийские племена отправились на юго-восток, в Юго-Западную Азию. До Второй Мировой войны ученые считали, что белые воины-завоеватели основали правящие аристократии древней Мидии (страны мидян), Персии и ведийской Индии, где стали управлять более темнокожими народами.

Индоиранцы

Вот что пишет историк Джон Хейвуд в “Историческом атласе древних цивилизаций” (Penguin Books, 2005):

“Некогда персы были одним из двух кочевых индоиранских народов (вторым народом были мидяне), которые мигрировали в Иран из Средней Азии около VIII века до нашей эры. Мидяне осели на иранском плато, а персы двинулись дальше на юг, поселившись в итоге между горами Загрос и Персидским заливом”.

Британская энциклопедия (11-е издание) сообщает, что слово “арий” “употреблялось как национальное название не только в Индии, но также в Бактрии и Персии”. В надписи на камне, обнаруженной близ Накше-Рустама, царь Персии Дарий I Великий так описывает себя: “Я Дарий, великий царь … перс, сын перса, арий из рода ариев”. Он, очевидно, гордился своим арийским происхождением. Возможно, оно и отличало его от остальных персов. Иначе зачем о нем упоминать? Уже невозможно установить расу исконных мидян и персов, как и то, не внебрачные ли связи и смешанные браки явились причиной потемнения их некогда светлокожей знати.

В парижском музее Лувр выставлен древний фриз из глазурованных кирпичей, найденный в Сузах. Он изготовлен в правление Дария, и на нем изображен персидский лучник с голубыми глазами. Однако у того же лучника смуглая кожа, миндалевидные глаза и, откровенно говоря, персидская внешность. На знаменитой римской напольной мозаике из Помпей с картиной битвы при Иссе (333 г. до н.э.) Александр и его македоняне изображены как белые европейцы, а Дарий III и его персы как коричневокожие жители Ближнего Востока.

Напротив, на саркофаге Александра, найденном в 1887 году близ Сидона в Ливане и датированном концом IV века до н.э., изображены белые македоняне, убивающие столь же белых персов. Саркофаг выполнен из мрамора в форме греческого храма; с одной стороны на нем раскрашенный барельеф с изображением батальных сцен македонско-персидской войны, а с другой – охотничья экспедиция в Персии. Сейчас он хранится в Археологическом музее Стамбула. На современной репродукции восстановлены его изначальные цвета. У персов маленькие носы, белая кожа и даже голубые глаза. Однако греческие историки и географы классической эпохи описывают персов по-другому.

Роспись пещер Аджанты в окрестностях индийского Бомбея датируется VII веком нашей эры, то есть почти тысячелетием позже. Она содержит изображения трех персидских послов. Один темнокожий, второй смешанной расы, а третий – белый с голубыми глазами и светлыми волосами. Четвертый изображенный, вероятно, также перс, но не посол, и он тоже белый.

Короче говоря, имеющиеся данные не позволяют сделать однозначных выводов, но подтверждают расово-смешанный характер населения и арийскую иммиграцию.

Индоарии

Сегодня неполиткорректно говорить об арийском завоевании Индии во 2-м тысячелетии до н.э., но многие ученые продолжают считать, что такое завоевание имело место. Глава о ведийской Индии в “Историческом атласе древних цивилизаций” начинается так:

“Около 1500 года до н.э. арии, кочевники из Средней Азии, перебрались через горы Гиндукуш на индийский субконтинент. Арийский язык одержал верх над туземными языками и положил начало санскриту, языку классической индийской литературы, а также современным индийским языкам, включая хинди и урду”.

Из археологических и литературных источников нам известно, что эти восточные арии питались говядиной, сжигали своих покойников (но не оставшихся после них вдов) и имели больше общего с говорящими на арийских языках европейцами, чем с современными индусами. Ригведа (ок. 1400 г. до н.э.) – это древнее собрание гимнов на санскрите и один из четырех канонических текстов индуизма. Она также единственный литературный источник по ранней арийской истории Индии.

Согласно “Расовым элементам европейской истории” Ганса Гюнтера (1927), индоевропейские завоеватели называли себя “хари”, что значит “белокурые”, а темнокожее туземное население они, согласно Ведам, называли “дасами”, или “шайками рабов черного происхождения”. Позже этих людей назвали дравидами. Как и у греков, многие их боги были белокурыми. В Ведах у бога-громовержца Индры щеки, борода и волосы имеют цвет “гора”, что на санскрите значит “золотисто-желтый”.

Саркофаг Александра Македонского

Сами арии делились на три класса или касты: браминов – священство и ученых; кшатриев – знать и воинов и вайшьев – земледельцев и ремесленников. Это соответствует разделению праиндоевропейских обществ на духовенство, воинов и скотоводов-землепашцев. То же самое разделение мы находим в Риме: на фламинов, милитов и квиритов.

Ниже этих трех классов в Индии стояли шудры, или рабы, которые не были ариями. С намерением сохранить это общественное и расовое разделение и кодифицировать древние обычаи брамины составили Законы Ману, которые запрещали смешанные браки, а в некоторых случаях даже общение между индийцами разных каст. В них также признавалось существование трех, а не двух расовых групп: более-менее чистых ариев, темнокожих шудр или дравидов и “варны шанкары”, то есть людей “смешанного цвета”. “Варна”, санскритское слово, обозначающее касту, буквально значит “цвет”. Кастовую систему можно рассматривать как самую долговечную и продуманную систему расового размежевания.

Хотя кастовая структура сохранилась до наших дней, ей не удалось сохранить арийский расовый тип. Индийцы из верхов общества давно уже не белокуры и не белокожи, хотя они выше и светлее, чем прочие индийцы, а некоторые сохранили арийские черты. Как пример можно привести актрису и модель Айшварию Рай и губернатора Южной Каролины индо-американского происхождения Никки Хейли, чьи родители сикхи.

Тохары

Тохары были самой восточной арийской ветвью. Они говорили на тохарском, ныне мертвом индоевропейском языке, который ученые считают одним из старейших индоевропейских наречий. Они поселились в Таримской впадине пустыни Такла-Макан, к северу от Тибетского плато, около 1800 г. до н.э. Сегодня эта территория входит в провинцию Синьцзян северозападного Китая.

Индоарии знали этот народ под именем “тукхара”, а римлянам они были известны как “серы”. Римский географ Плиний Старший сообщает, что “эти люди были выше обычного человеческого роста, имели соломенно-желтые волосы и голубые глаза”.

Греческий географ Страбон в своей “Географии” (11.8.1) называл этот народ “тохари” и считал их самой восточной ветвью скифов. Их существование может объяснить, почему некоторые древнекитайские тексты наделяют знаменитых предводителей европейскими чертами. Например, поэт Ли Хэ (790-860 гг. н.э.) в романе “Троецарствие”[48] называет героического генерала Ли “зеленоглазым”.

Археология подкрепляет эти литературные свидетельства. В 1977 году в безводной пустыне Такла-Макан были найдены несколько хорошо сохранившихся мумий. Они явно принадлежат к европейскому типу. У них угловатые лица, длинные носы, круглые глаза и белокурые волосы с рыжинкой. Их одежда из превосходно сотканной шерсти ярко расцвечена, украшена узорами и очень напоминает одежду, которую в Западной Европе носили кельты. Одна женщина, известная как “Лоуланьская красавица”, в художественной реконструкции выглядит как шотландка или немка.

Соседние народы постепенно вытеснили или поглотили древних тохаров. Те из них, что жили на востоке Таримской впадины, были во II веке до н.э. вытеснены китайской экспансией, а западную часть впадины завоевали в VII веке н.э. тюркские племена. Исчезновение тохаров и потемнение индоариев и мидян – это предупреждение о том, какая судьба ждет европейцев, которые живут бок о бок с другими расовыми группами.

Как они распространились?

Чем объясняется поразительный успех индоевропейцев? Оставив свою родину, они столкнулись с бесчисленным множеством иных племен. Почему они победили? Известно, что к тому времени они уже одомашнили лошадь, и возможно, сделали это первыми, а кавалерия – это великое боевое преимущество. Однако, как показывает пример индейцев с американских равнин, люди быстро становятся хорошими наездниками.

Чтобы завоевать так много разных народов, индоевропейцы должны были обладать преимуществом, которое трудно перенять. В захватывающей книге “Взрыв длиной в 10.000 лет” Генри Харпендинг и Грегори Кокрэн предлагают нам объяснение – толерантность к лактозе. Они отмечают, что аллель 13910-T, которая определяет способность европейцев переваривать молоко, появилась сравнительно недавно, и те, кто употребляет молоко в пищу, имеют огромное преимущество перед прочими скотоводами: молочное хозяйство дает примерно в пять раз больше калорий на акр земли, чем выращивание скота на убой. Так что толерантные к лактозе индоевропейцы могли на той же земельной площади прокормить больше воинов.

Молоко полезно для организма. Раскопки древних захоронений показывают, что потребители молока могут вырастать в среднем на 4 дюйма выше, чем их соседи с непереносимостью лактозы.

К тому же скотоводы обычно воинственнее земледельцев, потому что красть скот намного проще, чем груды зерна. Удачный набег может принести целое состояние в виде рогатого скота, так что храбрость и насилие хорошо вознаграждаются. Кроме того, те, кто пьет молоко, более мобильны. Они ведут свой источник пропитания с собой, тогда как земледельцы привязаны к земле. Верхом на коне и с такой мобильностью потребители молока были способны неожиданно напасть в любой подходящий для них момент.

Возможно, эта ничтожная генетическая случайность сыграла важную роль в экспансии индоевропейцев.

The Eastern Migration of the Aryans by John Harrison Sims, American Renaissance, май 2011

Скифский всадник, ок. 300 г. до н.э.