Обучение слепых набирает темп

(1881-1917)

Подлинное развитие сети учебных заведений для слепых детей начинается со дня официального утверждения устава и состава Попечительства о слепых¹ (13 февраля 1881 г.). Обращаясь сегод­ня к сформулированным тогда «Основным началам для деятель­ности попечительства», мы должны признать прогрессивность это­го документа. Своей главной целью попечительство определило: «а) призрение, воспитание, обучение слепых детей и подготовле­ние их к самостоятельной деятельности; б) попечение о взрослых слепых посредством помещения их в заведения, в которых они могли бы изучать доступные для них ремесла, а также поддержка семейств их и тех лиц, которые взяли бы их на свое содержание, или же посредством помещения в богадельни и т. п. учреждения неспособных к труду, слабых и престарелых» [18, с. 139].

Попечительство (частное, по сути, учреждение) находилось под покровительством престола и входило со своими отделения­ми, комитетами, приютами и училищами в число благотворитель­ных организаций ВУИМ. За тридцать лет деятельности попечите­льство превратилось в весьма разветвленную структуру, чей центральный аппарат — почетные и действительные попечители, учредители, соревнователи и сотрудники — превышал 1600 чело­век, еще 6000 обслуживали региональные отделения и комитеты. Только за 1910 г. штат общественной организации вырос почти на полторы тысячи функционеров и составил 8011 человек. Филант­ропия среди богатых людей становилась престижной, движение активной благотворительности в поддержку незрячих ширилось.

Весьма обширный список почетных членов попечительства (31 человек) включал императора и членов царской семьи, иерар­хов церкви, сенаторов, знатных и богатых филантропов. Составы местных комитетов и отделений также выглядели весьма предста­вительно², в то же время устав допускал участие в их работе «лиц обоего пола, всех состояний и званий, содействующих его цели взносами или личным трудом». Так что, несмотря на наличие в сставе попечительства ряда светских и церковных вельмож, оно являлось достаточно демократичным сообществом. Всего на тер­ритории империи в упомянутом 1910 г. действовало 36 отделений и комитетов¹. Попечительство курировало 66 заведений: 21 глаз­ную лечебницу, 10 общежитий для слепых работников и работниц, 2 ремесленных училища (мастерских), 8 убежищ для престарелых и не способных к труду, приют для малолетних и умственно от­сталых. Ему также подчинялось 24 училища для слепых детей (см. табл. 6).

Таблица 6

Развитие сети учебных заведений Попечительства о слепых ВУИМ (по состоянию на 1 января 1910 г.) [18]

№ п/п	Название училища	Год осно­	Число уч-ся	Окон­чили
	вания	курс
	Санкт-Петербургское Апександ- ро-Мариинское
	Ревельское
	Киевское
	Казанское
	Костромское им. Б. К. Кукеля
	Харьковское
	Воронежское
	Одесское
	Пермское
	Московское (мужское)			—
	Смоленское (мужское)			—
	Саратовское (мужское)			—
	Самарское
	Тульское (женское)

¹ Астраханское, Бессарабское, Виленское, Владимирское, Вологодское, Воронежское, Вятское, Гомельское, Елабужское, Иркутское, Кавказское, Ка­занское, Киевское, Костромско-Ярославское, Минское, Московское, Одес­ское, Оренбургско-Тургайское, Орловское, Пермское, Подольское, Полтав­ское, Псковское, Ревельское, Самарское, Саратовское, Смоленское, Тверское, Тульское, Туркестанское, Уфимское, Харьковское, Черниговское, Якутское, Ялтинское, Ярославское.

По преимуществу училища для незрячих открывались в губерн­ских и уездных городах Центральной России¹, Малороссии², по одной школе действовало на Урале (Пермь), в Сибири (Иркутск), Прибалтике (Ревель), на Кавказе (Тифлис) и в Минске. Из 24 учебных заведений 15 принимало лиц обоего пола, 8 — исклю­чительно мальчиков, 2 —девочек. Всего на начало 1910 г. в них обучалось около тысячи человек (примерно две трети — мальчи­ки). В предшествующем 1909 г. губернские училища приняли 138 детей, выпустив 45 человек по завершении полного курса. (Ежегодно многие выбывали из школ, так, в 1909 г. 43 ребенка были отчислены или выбыли, не окончив курса, 11 детей умерло.)

Напомним, открыв в 1881 г. частную и единственную на тот момент в России школу для слепых детей, К. К. Грот смог принять в нее десятерых. По прошествии тридцати лет число незрячих уча­щихся достигло в империи тысячи. Безусловно, для страны с мно­гомиллионным населением показатель скромен, но нельзя не заме­тить темпа роста и неуклонную тенденцию развития сети специальных школ. Накануне Октябрьской революции в стране существовало 35 учебных заведений для слепых детей.

¹ К 1910 г. школы для слепых имелись в следующих городах европейской части империи: Владимир. Вологда, Воронеж, Елабуга, Казань, Кострома, Мо­сква, Самара, Саратов, Смоленск, С.- Петербург.

Численностью педагогов и учеников учебные заведения отли­чались друг от друга, преобладали маленькие школы, где один-два учителя вели один-два класса (Вологда, Елабуга, Каменец-Подоль­ский, Полтава, Ревель, Тула, Тифлис). Число учащихся в боль­шинстве школ колебалось от 30 до 70 человек. Наиболее крупным и известным оставалось петербургское Александро-Мариинское училище, ни в чем не уступавшее европейским.

К началу 1910 г. главное училище России насчитывало 112 уча­щихся, но только 29 из них были жителями столицы, прочих же ин­тернов собрали из разных российских регионов.

Не менее пестрым выглядел сословный список учащихся, так, в 1902/03 учебном году в Петербургском училище обучалось детей: крестьян 71 духовного звания 3

военных 17 казаков 2

мещан 17 питомцев Воспитательного дома 1

дворян и чиновников 5 иностранцев 1

По прошествии столетия придворное училище перестало комп­лектоваться преимущественно сиротами из приютов ВУИМ, более половины воспитанников теперь составляли крестьянские дети, а также чада мещан и военных (по преимуществу солдатские из военных поселений). Случись Гаюи приехать в Россию на столе­тие позже, он вновь не набрал бы достаточного числа учеников из семей благородных сословий. Можно предположить, что незрячих детей из аристократических или богатых семей учили на дому си­лами отечественных или иностранных гувернеров, и потому не­многие дворянские отпрыски попадали в училище. Кроме того, глазным болезням чаще подвергались выходцы из бедных семей.

Обращает на себя внимание демократичность попечителей и администрации училища в вопросах комплектования. Оценивая причины подобного либерализма, не забудем традиционную нелю­бовь знати отдавать детей в государственные школы, а также жгу­чее желание монарха и его ближайшего окружения иметь училище для слепых в столице. Иначе говоря, специальная школа для не­зрячих в Петербурге существовала не столько благодаря обще­ственному альтруизму и христианскому милосердию горожан или столичных властей, сколько подчиняясь бюрократическим прави­лам империи. Монарх повелел школу открыть, ее и открыли, а так как из-за непопулярности идеи обучения незрячих у «благород­ных» петербуржцев не сыскали достаточного числа детей дворян и чиновников, то укомплектовали заведение детьми «подлого» со­словия. Не разделяя западные либеральные идеи, более того, осуж­дая их, императорская семья вкупе с представителями высшей знати заложила в сердце самодержавной империи либерально-демократи­ческий оазис. И к этому духовному источнику потянулись участ­ливые и деятельные врачи, педагоги, меценаты, формируя новую модель социальной опеки и обучения слепых.

С конца XIX в. Александро-Мариинское училище структурно состояло из трех отделений. Подготовительное отделение де­лилось на младшие и старшие классы. Детей этого отделения обучали по фребелевской системе, применявшейся тогда в обычных детских садах. В двух классах дошкольного отделения основной задачей считалось воспитание детей, искоренение дурных привы­чек, привитие культурно-гигиенических навыков, формирование ориентировки, развитие манипулятивных способностей, органов чувств, а также навыков самообслуживания. Обучение грамоте не предусматривалось. Учебные часы включали так называемые фре- белевские занятия (гимнастику и подвижные игры), церковное и светское пение, предметно-ознакомительные уроки, а также Закон Божий, русский язык (чтение учителем вслух, пересказ и заучива­ние текстов), арифметика (знакомство с цифрами, двузначным числом, счет в пределах двух десятков).

Школьное отделение (образовательное) имело три класса, продолжая два класса дошкольных. Здесь преподавали Закон Бо­жий, русский язык, арифметику, географию, историю, естествозна­ние и геометрию. (В отличие от Петербургского училища дошколь­ное и школьное отделения Московского училища с 1885 г. были трехлетними.) Ученик третьего класса (5—6-й год обучения) писал рельефно-линейным или рельефно-точечным шрифтом Брайля со­чинения на несложные темы, владел техникой чтения, мог ответить на вопросы по тексту и пересказать его. Он также знал таблицу ум­ножения, решал простые задачи устно и письменно, владел всеми арифметическими действиями, знал дроби, изучал отношения и пропорции, знал нумерацию чисел до миллиона, умел считать на счетах. Ученику преподавались основы планиметрии и стереомет­рии, ему также давались понятия о плане и масштабе, горизонте, поверхности Земли. Кроме того, ученики получали общие сведения о географии Земли и Российской империи (в объеме учебника, ре­комендованного сельской школе-двухлетке), краткие сведения об истории Древних и Средних веков и русской истории. Ученик так­же приобретал элементарные знания по естествознанию и зоологии.

Ремесленное отделение (один класс). Мастерские училища предлагали сверх традиционного набора видов труда для незрячих (изготовление щеток, корзин, плетение и женское рукоделие) обу­чение настройке музыкальных инструментов и массажу.

Обретая хорошие трудовые навыки, воспитанники могли рас­считывать на самостоятельные заработки после школы. Со своей продукцией учебное заведение участвовало в двух базарах и трех выставках и получило большую золотую медаль на Первой между­народной выставке исторического костюма. На международной выставке «Детский мир» училище также удостоилось золотой ме­дали, а попечительство — почетного диплома.

Финансовые успехи оказались скромнее, годовой объем про­даж изделий незрячих ремесленников не превышал 1500—2000 р., да и эти деньги удавалось получить только благодаря усилиям ад­министрации училища. Мастерские обеспечивали незрячих работни­ков сырьем, оказывали услуги по хранению и сбыту готовой про­дукции, подыскивали покупателей, без столь ощутимой и необхо­димой поддержки слепые ремесленники не сумели бы обеспечить себе и минимальный заработок.

Школьная библиотека (1909) насчитывала около 4000 томов книг по Брайлю, для своих нужд и для других школ училище из­давало рельефные географические карты. Фонды столичного учи­лища уступают английским запасникам. Напомним, библиотека Общества распространения грамотности (Глазго) насчитывала около 6500 книг, напечатанных рельефно-точечным шрифтом, пе­редвижная библиотека Лондонского общества обучения слепых на дому — более 7000 томов, Лондонская национальная библиоте­ка — 14 000 томов книг и 2000 нотных записей. Тем не менее и в этом направлении Россия двинулась стремительно вперед.

Представляют интерес правила содержания детей в Александ- ро-Мариинском училище: «Годовая плата за каждого интерна состав­ляет 300 р., но совет попечительства (или местное его отделение) мо­жет уменьшать ее, соображаясь с имущественным положением родителей или опекаемых. Беднейшие же дети принимаются бес­платно».

Почти все воспитанники осваивали светское и церковное пе­ние¹. Выпускники пели в пяти хорах столичных храмов, руководи­ли хорами незрячие регенты. Дети, обнаружившие музыкальные способности, обучались игре на рояле, наиболее успешные получа­ли подготовку настройщика роялей. Старшеклассники регулярно посещали оперные спектакли в Мариинском театре.

В 1909 г. училище окончило 6 воспитанников, трое из них — дочь тверского крестьянина Анна Иванова, дочь военного писаря Екатери­на Колюбякина и дочь прусской подданной Екатерина Цейтц — полу­чили угол в общежитии слепых работников попечительства и место щеточниц в мастерской для взрослых слепых. В этой же мастерской (также получив место в общежитии) стал работать корзинщиком сын костромского крестьянина Александр Захаров, щеточником сын пе­тербургского крестьянина Александр Петров. Его однофамилец, внук прапорщика Петров Григорий, получив квалификацию настройщика и щеточника, определился регентом церковного хора в Харькове.

Организация самостоятельной жизни выпускников по завер­шении обучения оказалась для администрации, пожалуй, наиболее сложной задачей, но благодаря особому статусу училища удалось получить от попечительства согласие и деньги на постройку обще­жития и мастерских. Решение, безусловно, оптимальное, но почти невозможное для прочих российских заведений. С момента осно­вания училища до 1910 г. полностью прошли курс 169 учеников, из них 108 осели в столице, трудоустроившись преимущественно в мастерских попечительства, так как в иных уголках России рабо­чих мест для слепых не имелось.

Школьная программа, организация быта и досуга воспитанни­ков, даже их трудовое обучение мало соотносились с реальностью, существующей за оградой специального учебного заведения. На примере Александро-Мариинского училища мы получаем очеред­ное доказательство того, как нелегко оказалось приспособить запад­ные модели специального образования к русской жизни. Хорошо подготовленным выпускникам трудно было вписаться в уклад рос­сийской жизни, за порогом учебного заведения их закономерно подстерегали неудачи и разочарование. Отечественные маленькие частные школы в силу непродолжительности существования и ми­зерного числа выпускников не успели в полной мере осознать мас­штаб послешкольных проблем, например трудоустройства грамот­ных молодых незрячих мужчин и женщин, овладевших каким-либо ремеслом. Крупные же училища, подготовившие не один десяток слепых ремесленников, вплотную столкнулись с проблемой органи­зации их взрослой жизни. Решения петербуржцев в силу их исклю­чительности прочим не подходили, провинциальные филантропы даже при помощи попечительства оказались не в состоянии ни тру­доустроить своих питомцев, ни обеспечить их жильем.

По своему образовательному и культурному уровню питомцы сто­личного училища превосходили родителей и домочадцев, становясь для семьи чужаками. Лишившись ставшего уже привычным уклада интернатской и городской жизни, грамотные слепцы не находили себе занятия. Получив образование, ремесло, присвоив культуру «цивили­зации», слепые становились чужими для «почвы», из недр которой вышли. Общество, готовое подавать милостыню убогому, вовсе не предполагало обеспечивать слепца-ремесленника работой. В глазах окружающих убогий превращался в конкурента и в этом статусе не мог рассчитывать на сострадание. Напомним, в свое время слепцы па­рижского института испытывали на себе те же трудности.

Незрячие выпускники школы, созданной на европейский ма­нер, не желали существовать за счет подаяния, но не могли жить и собственным трудом. Училище давало знания, умения, профессио­нальные навыки, но на российском рынке труда рабочие места для слепых отсутствовали. В силу названных причин многие не могли или не хотели возвращаться в семьи, оставались под крышей и на коште училища, что противоречило уставу учебных заведений, со­здавало для администрации дополнительные педагогические и фи­нансовые трудности.

В России энтузиаст организации школьного обучения глухих или слепых детей (будь то монарх, подвижник-священ­нослужитель, просвещенный меценат, заинтересовавшийся проб­лемой врач или педагог, родитель, наконец, выпускник специаль­ной школы), приступая к созданию учебного заведения, мало задумывался о том, что ждет глухого или слепого молодого человека, получившего образование. Устроителей школы заботило, из какой страны пригласить специалистов либо в какой стране познакомиться с лучшими образцами обучения." Важным казалось, чью методику использовать — немецкую, фран­цузскую или английскую, на чьи программы и учебники ориенти­роваться в собственной практике, как обучать грамоте и ремеслам. Сословная принадлежность ребенка, этно-конфессиональная сре­да, из которой он вышел и в которую ему предстояло вернуться,

 

 

особенности региона проживания семьи, пожелания родите­лей — эти и многие другие факторы организаторы специальных школ оставляли без внимания. Даже образцово-показательное училище, успешно копировавшее и превосходящее лучшие запад­ные образцы конца третьего периода (первого этапа развития сис­темы специального образования), не в силах было преодолеть уже упоминавшиеся противоречия, так как существовало в стране, осваивающей третий период, но еще далекой от его завершения.

Эпистолярное наследие одного из выдающихся филантропов-тифлопеда­гогов Анны Адлер¹ хранит свидетельст­ва драматических противоречий между содержанием образования слепых детей и реалиями жизни общества, войти в которое им предстояло.

Цель своей жизни благотворительни­ца изложила в стихотворной форме: «Пойдем вперед, пока есть силы, пока надежды жизнь полна, пока мечты так наши милы и так чарует нас весна. <...> Иди скорей на путь тернистый, тебя ра­боты доля ждет, быть может, и твой взор лучистый свет счастья в жизни прине­сет» [Пойдем вперед!, 1889].

Слова о «тернистом пути» отнюдь не поэтическая метафора.

«Наша школа, — запишет в дневник _{А А} Дд™ подвижница, — идет довольно хорошо, насколько это возможно. В комитете же

идет борьба. Один из членов стремится передать заведение в руки Мариинского попечительства, а другой — в руки Человеколюбивого общества. В январе будут новые выборы членов комитета, и мне, кажется, несдобровать. У меня слишком мало дипломатии. Я не

СИСТЕМА СПЕЦОБРАЗОВАНИЯ

¹ Адлер Анна Александровна (1856—1924) родилась в дворянской семье, ее отец состоял на военной службе в Российской армии, дослужившись до чина полковника. Сестра Надежда вышла замуж за директора Казанских женской и мужской гимназий Ф. М. Керенского, их сын Александр Федоро­вич Керенский в 1917 г. возглавит Временное правительство. Анна Алексан­дровна доводилась Александру Федоровичу крестной матерью (1881). Адлер с серебряной медалью окончила казанскую Мариинскую женскую гимназию (1874) и годичные педагогические курсы (1875). Несмотря на мучавшую ее с детства болезнь ног, Адлер не замкнулась в себе, а всецело отдалась деятель­ной благотворительности. Она заботится об инвалидах Русско-турецкой войны (1877—1878), помогает голодающим Самарской и Уфимской губер­ний, создает в Уфимской губернии народную библиотеку-читальню. В 25 лет Анна принимает предложение пастора Г. Дикгофа войти в москов­ское Попечительство слепых (1881), с этого момента до конца дней вся жизнь и любовь подвижницы посвящена незрячим детям. С началом миро­вой войны Адлер тотчас включается в движение «Помощь фронту», налажи­вая помощь ослепшим воинам.

 

умею хвалить то, что дурно. Поэтому-то лучше, если комитет будет единодушным» [1883].

«Мне пришлось еще раз остаться в составе комитета <...>. Щед­рых на деньги членов комитета много, но нет никого, кто вникал бы в суть дела. <...> Теперь выполняющая должность начальника Хлопо­нина, очень ограниченная, флегматичная, а к тому же крайне мелоч­ная и самолюбивая личность, немалое достоинство ее, впрочем, со­ставляет доброта к детям и честность, но первое в некотором отношении приносит иногда страшный вред детям <...>. Хлопонина находит разумным только то, что ей — «начальнице», придет в голову, а иначе ни советов других, ни доказательств не принимает» [1884].

«Относительно печатания книг по Брайлю, конечно, также ниче­го не выйдет, если на каждом шаге будут такие затруднения и то, что допущено везде, не может быть допущено у нас, только оттого, что цензоры не знают знаков Брайля. Да неужели же вопрос этот так ничтожен, что ничего не хотят сделать для этого, и мы будем ползти, когда всюду идут быстро вперед. Горько и обидно!» [1884].

«Кроме того, [Хлопонина] желает приобрести книги Человеко­любивого общества. Но еще сегодня я старалась убедить ее, что не стоит бросать деньги на них и платить так дорого за плохие книги, не знаю, послушается ли она меня? Главное столкновение на засе­дании произошло из-за чтения книг. Я узнала, что детям читают вслух какие-то романы и «Мертвые души» Гоголя. Я сказала, что это вообще рано и что, как и прежде я говорила, а теперь снова повто­ряю, не следует детям читать книги без разбора. А на это мне отве­тили, что слепым можно все читать, как и зрячим, и что это одна фантазия, что слепых надо иначе воспитывать, что разницы никакой нет. Потом в виде снисхождения было прибавлено, что если уж я так восстаю всегда против выбора книг, то пусть я составляю про­грамму, что можно читать, что нет. <...> Потом перешли к выбору новой помощницы. Без меня, оказывается, секретарь уже приводил свою какую-то родственницу, которая была в деревне школьной учительницей.

Надзирательница тоже желает поместить свою знакомую — люди все совсем незнакомые с этим делом. Тогда я передала сведения о рекомендованной мною мадам Блессинг — особе, которая в Лозан­не несколько лет находилась при школе слепых и здесь, в Петербурге, занималась в школе, знает хорошо рукоделия, музыку и некоторые другие предметы, интересуется собственно делом слепых, за жалова­нием не гонится, имеет свои средства. Чтобы ее узнали, желает рабо­тать год без оплаты, чтобы показать, насколько она может быть полез­на. Приедет на свои средства. Тут мы ничем не рискуем, а можем попасть на хорошего человека, полезного нам.

Мне едва дали начать, едва я сказала слово об этой особе, как надзирательница Хлопонина и секретарь подняли буквально крик, что нам такой не надо, что мы не нуждаемся в опытных людях, что у нас все идет прекрасно, что нам надо просто учительницу, а под-. готовки к этому не требуется, что это так все легко, только стоит войти в заведение, чтобы все знать. Надзирательница Хлопонина при этом прибавила, что вот я же не готовилась воспитывать сле­пых, а как веду дело. <...> [Хлопонина] не совсем хорошо слышит и очень плохо видит, ей бы следовало носить очки, она сама сознает­ся, что не видит, как дети сидят в классе».

«Не могу прийти в себя от удивления, что подобные вещи могут официально совершаться. Возмутительно и обидно за Россию, что бе­зо лжи, происков и желаний выставиться ни одно дело у нас не ведет­ся. В деле о слепых важно бы только факты констатировать. А то ведь веры и правды не будет, когда все убедятся в этом вечном хвастовст­ве представителей дела. Думала я, что будет прикрашено положение дела, но подобных поступков не ожидала ни в каком случае» [1885].

«Я была и в канцелярии по делам печати, там тоже ничего не до­билась. Если иначе не устроится, то надо подавать прошение гене­рал-губернатору. <...> Буду ждать, инспектор по делам печати все не мог усвоить, что это такое — шрифт для слепых, а не для глухо­немых. Мне пришлось взять у председателя свидетельство, что я состою при комитете школы слепых. Вообще я не думала, что будут делать столько затруднений при разрешении получить шрифт и пресс» [1885] [24, с. 31—50].

Пройдя стажировку в Венском и Дрезденском институтах сле­пых (1884), Адлер прилагает немало усилий, дабы внедрить понра­вившиеся ей австрийскую и немецкую модели на родине. Прежде всего она организует издание книг для незрячих по Брайлю, пер­вым выходит в свет «Сборник статей для детского чтения» (1885).

Адлер также становится одним из инициаторов и деятельных участников первых российских съездов по проблемам обучения незрячих, создания Обществ слепых. Россияне только начинали осваивать ценности третьего периода, а потому точно так же, как в свое время западноевропейцы, поначалу плохо понимали энтузи­астов. Общей бедой институтов для слепых (глухонемых) на на­чальном этапе строительства сети специальных школ и в Европе, и в России являлась их замкнутость, автономность и разобщен­ность. На Западе изменить ситуацию помогло создание специали­

зированных журналов¹, международных съездов ственники.

профессиональных союзов, проведение, по тому же пути пошли и наши соотече-

В 1886 г. попечительство выпускает журнал «Русский слепец», знакомя заинтересованного читателя с проблемами призрения, вос­питания, общего и ремесленного обучения слепых. Первым редакто­ром и издателем журнала выступил управляющий делами попечи­тельства о слепых О. К. Адеркас³. Юрист, обладавший опытом журналиста, Оттокар Карлович, получив от единоверца К. Грота приглашение на службу в попечительство, первым делом совершает ознакомительную поездку в известные институты Европы. Их вы­бор определила религиозно-культурная ориентация Адеркаса. По возвращении он публикует «Отчет об осмотре заведений для сле­пых в Австрии, Швейцарии, Германии и г. Риге» (1885). Знакомст­во с положением дел за рубежом наводит россиянина на мысль о необходимости отечественного специализированного издания, коих в Европе имелось уже немало. Используя финансовую поддержку попечительства, Адеркас приступает к выпуску «Русского слепца». Со временем на его страницах (с 1889 г. журнал выходит под назва­нием «Слепец») наряду с переводными появятся статьи российских авторов (Г. П. Недлера, К. Ф. Лейко, М. К. Мухина, Г. Г1. Мельникова и др.). Если на Западе журналы подобного рода возникали по иници­ативе учебных заведений, пожелавших заявить о себе, поделиться опытом или размышлениями об актуальных вопросах обучения, вос­питания, организации быта слепых, то в России появление специали­зированного периодического издания инициировалось сверху. Идея создания «Русского слепца» вызрела в недрах совета попечительства, таким образом, выход первого номера журнала случился прежде, чем на него возник спрос. А так как поначалу журнал знакомил исключи­тельно с положением дел в лучших европейских школах, отклики с мест отличались критической оценкой российской ситуации. Срав­нивая отечественную практику с исключительными образчиками из стран-лидеров, авторы находили много поводов для недовольства. Впервые получившие возможность публично обмениваться мнения­ми, они тотчас начинают попрекать попечительство за недостаточ­ную активность в деле улучшения жизни слепых. Издатели предпо­лагали совместно с читателями искать способ вывести российские школы на уровень немецких, тогда как авторы с мест, негодуя, спра­шивали, почему в их родных краях до сих пор нет училищ, подобных Венскому или Дрезденскому? Критики, казалось, забыли, что на мо­мент рождения журнала в Российской империи существовало от силы пять учебных заведений, чей возраст колебался от года до че­тырех лет, и требовали плодов с еще не выросших деревьев. Несо­впадение позиций авторов писем с мест объясняется и тем, что в пределах громадной страны сеть заведений для слепых складыва­лась своеобразно. В столичных городах — Петербурге, Москве, Варшаве, где, образно говоря, календарь отсчитывал третий пери­од, стремительно набирали силу вполне современные учебные за­ведения для слепых. Другие регионы готовились сделать шаг от благотворительных приютов к открытию маленьких частных школ, здесь на календаре время медленно текло от второго к тре­тьему периоду. Население же Урала, Сибири, Дальнего Востока, Средней Азии, мусульманского Кавказа относилось к слепым • в традициях второго, а то и первого периода. Отметим это крайне важное для понимания общей картины обстоятельство и вернемся в те города империи, где велось активное строительство учебных заведений для слепых. Здесь время летело на удивление стремитель­но. В 1881 г. создается первое училище, в 1886 г. начинает издава­ться специализированный журнал, в 1898 г. проблема общего ремесленного обучения слепых дискутируется в рамках все­российской научно-практиче- ской конференции.

Актуальные вопросы тифлопедагогики и тифло- психологии начинают обсуж­даться на научных фору­мах — II Съезде русских де­ятелей по техническому и профессиональному образо­ванию (1889), I Всероссий­ском съезде по педагогиче­ской психологии (1906), I Всероссийском съезде по се­мейному воспитанию (1913), I Всероссийском съезде по на­родному образованию (1913). Более того, в 1901 и 1909 гг. прошли два специальных съезда, организованных По­печительством о слепых. Формировалась традиция научно-практических обсуж­дений актуальных вопросов общего, специального и ре­месленного обучения сле­пых, их семейного воспитания, проблем педагогической психоло­гии. Поражает стремительность, с которой только что появив­шееся направление педагогики и психологии начинает развивать­ся. На начало XX столетия в империи действовало чуть более двух десятков профильных учебных заведений, тем не менее вопросы образования слепых и их гражданские права обсуждались уже на всероссийском уровне. В этом аспекте, как мы можем убедиться, Россия более не уступала странам-лидерам.

Вновь открываемые училища остро нуждались в тифлопедагогах, и Александро-Мариинское училище по мере сил принялось испол­нять функцию учебно-методического центра, выращивающего пе­дагогические кадры. Только в 1902/03 учебном году стажировку в Петербургском училище прошли 10 человек¹. Отсутствие достаточ­ного числа квалифицированных педагогов, нехватка учебников, ху­дожественной литературы и пособий, напечатанных брайлевским шрифтом, в известной мере осложняют работу специальных школ. Встает вопрос об организации издания книг шрифтом Брайля, одной из первых за его разрешение берется уже известная нам Анна Адлер.

КЛЮЧ	К	ШРИФТУ БРАЙЛЯ:
А 0	Б 0	В	Г	д	Е	Ё 0
Ж 0		и 0	й 0 0 0	к 0	Л	м 0 0
н 0 0	О	п	0 0 р	с	т	У
ф 0 0	X	ц 0 0	ч 0 0	ш 0	щ 0 0	0 0 ъ 0
ы 0	ь 0	э 0	ю 0 0 0	я 0 0 0	0 0
0 0 0 0	! _ 0 0	0 0 «» 0 0	() 0 0 0 0	1 0	? 0
	0 0 0 2 3		0 0 0	0 0 6 7
				0 00	0 0	0 0

Шрифт Л. Брайля

 

«Прежде чем приступить к намеченной ею деятельности, А. А. Ад­лер должна была исполнить все требуемые цензурным уставом фор­мальности. После значительной затраты времени ей удалось исхода­тайствовать от московского генерал-губернатора князя Долгорукова разрешение (13 апреля 1885 г., №2262) иметь на своей квартире пресс и шрифт системы Брайля для печатания рельефом. Вскоре за­тем (17 мая 1885 г., № 787) последовало из московского цензурного комитета уведомление о порядке выпуска в свет книг для слепых. Вопрос этот восходил на разрешение Главного управления по делам печати, которое предписанием 10 мая за № 1658 изъявило свое со­гласие довольствоваться уведомлением А. А. Адлер, что перепечатка издаваемых ею книг для слепых сделана сходно с разрешенным ори­гиналом, без обозначения цензурного дозволения на самих перепе­чатках. Это была вполне рациональная мера, так как во всем цензур­ном ведомстве не нашлось бы, по новости в России системы Брайля, ни одного лица, способного читать точечный текст.

При переезде А. А. Адлер на дачу в Подольский уезд, где она желала продолжать начатые в Москве занятия, потребовалось но­вое разрешение властей содержать типографский пресс и шрифт. Разрешение это было ей выдано московским гражданским губерна­тором 2 июля 1885 г. за № 5517. Местная сельская полиция в лице урядника наблюдала за исполнением правил, установленных для содержания типографских станков. Приводим все подробности с целью установить неоспоримый факт, что А. А. Адлер первая по времени приступила к печатанию в России книг для слепых по сис­теме Брайля, прибавим: собственными и своих сотрудниц руками, на свое иждивение, без всяких субсидий с чьей-либо стороны (иск­лючая пожертвованную ей бумагу). Пресс, шрифт и другие типо­графские принадлежности приобретены ею на собственный счет. Набор, корректура, тиснение — дело ее женских рук. Сотрудницами при техническом выполнении труда А. А. Адлер были: ее знакомая, Эмма Ивановна Герман, и родственницы Елена и Лидия Васильевны Мышецкие. Первая работала с нею ежедневно, последние чередо­вались через день, оказывая посильную помощь при наборе и печа­тании. К этому кружку тружениц примкнула впоследствии мать А. А. Адлер, Надежда Михайловна, напечатавшая на ручном аппара­те десятки брошюр для подарков слепым» [24, с. 911].

Как отмечает профессор А. Е. Шапошников, «брайлевские кни­ги, издаваемые по заказу Попечительства о слепых, с 1886 г. стали печататься в Санкт-Петербурге, в типографии Экспедиции заготов­ления государственных бумаг, а потом в частной типографии Ю. Штауфа. Печатание книг обходилось очень дорого. Поэтому По­печительство о слепых решило ограничить перечень издаваемых типографским способом книг только теми названиями, которые бы­ли необходимы в большом количестве экземпляров (учебники, Евангелие и др.). Что же касается литературы для внеклассного чте­ния (произведений классиков и современных беллетристов), то к их производству были привлечены «дамские кружки», создаваемые для переписки книг рельефно-точечным шрифтом на добровольных началах (при этом учитывался опыт организации подобных кружков в Англии). Такие «дамские кружки» были организованы в Санкт-Пе- тербурге (1888), Саратове (1893), Москве (1894), Туле (1896) и дру­гих городах.

Особенной известностью пользовался дамский кружок в Санкт-Петербурге (под руководством Е. А. Шамшиной), в который входило до 100 дам-благотворительниц. В 1895 г. при Александ- ро-Мариинском училище слепых <...> организована небольшая ти­пография, которая занялась регулярным выпуском брайлевской ли­тературы. Для приготовления стереотипов была выписана из Германии машина Кулля. Печатание книг осуществлял Д. С. Раев­ский вместе с женой, которая диктовала ему текст печатаемой кни­ги. В дальнейшем типография расширила свою деятельность. Че­рез три года начинает выходить журнал «Досуг слепых», который печатался рельефно-точечным шрифтом ежемесячно тиражом в 250 экз.»¹.

Отсутствие книг, напечатанных рельефным шрифтом, более не сдерживало рост сети учебных заведений для слепых, главным тормозом оставались незаинтересованность государства и обще­ства в открытии специальных школ и, как следствие, скудное фи­нансирование. И все же позитивные перемены происходили, на российской карте последовательно возникали очередные «оазисы» специального обучения, и, что особенно важно, они рождались за пределами европейской части империи — в Сибири и на Урале.

Сначала открылась школа в Перми. К началу XX в. губернский город являл собой миниатюрную модель отечественной благотво­рительности. Так, если с 1848 по 1880 г. в Пермской губернии дей­ствовало всего шесть благотворительных обществ, то за следую­щие девять лет к ним добавился еще десяток. По решению Пермского отделения Попечительства о слепых создается город­ское училище в целях «обучения призреваемых детей ремеслам» (1889). К осени 1902 г. полный курс уже завершили 24 человека, 36 человек посещали заведени