Екатерина II: от слов к деятельной благотворительности

Для России XVIII столетия равно характерны как стремитель­ность происходящих в государстве и обществе перемен, так и «не­слыханный, причудливый, исторический контраст рабства и про­гресса» [41, с. 293]. Устремленный в будущее Бецкой с его образовательными прожектами и крепостница Салтычиха¹, Петер­бургская академия наук, Московский университет и безграмот­ность подавляющей части населения, повеление монастырям обес­печивать государственную систему призрения и секуляризация церковного имущества, монаршее поручение Д. Дидро составить программу реформ России и запрещение ввоза в страну иностран­ных книг, указ о терпимом отношении к раскольникам и преследо­вание юродивых Раскольничьей комиссией — факты одной эпохи.

Русская культура подвергается активной секуляризации. «Пра­вительство, — пишет Г. В. Вернадский, — почти полностью переста­ло рассматривать церковь как моральный авторитет в собственной деятельности или как источник образования для всего общества. Роль церкви считалась существенной лишь в моральном воспита­нии низших классов» [6, с. 182]. Корона шаг за шагом ограничива­ла сферу влияния церкви и последовательно ущемляла ее имуще­ственные права. Указ 1764 г. узаконил конфискацию церковных земель, многие монастыри захирели и закрылись. Испытывающее постоянные финансовые затруднения, изнуренное в борьбе с рас­колом и теряющее доверие паствы, православное духовенство, в отличие от западного, не только перестало играть сколько-ни- будь значимую роль в деле негосударственного призрения, но и надолго отошло от этой деятельности, как таковой. Церковно-хри- стианская благотворительность в России переживала глубокий кризис на протяжении всего XVIII столетия.

Нищелюбие коронованных особ и знати иссякло, церкви забо­титься о неимущих и страждущих стало не под силу, в народе же благотворительные мотивы звучали все глуше. «Тяжело жилось русскому человеку, — восклицает В. Бильбасов, — вполне закрепощенныи, лишенный всех прав, поставленный вне закона, он был отдан на произвол грубого, невежественного властелина. Практика крепостного права быстро деморализовала все слои об­щества, все сословия: не только в крестьянском быту, но в воен­ной службе и даже в религиозных делах жестокие нравы, культи­вируемые закрепощением, отравляли жизнь русского человека, делали ему отечество «нелюбезным» [32, с. 327]. Истоки «нелю­безности» очевидны — двор и прежде всего сам монарх равно неу­важительно относились и к духовенству, и к подлому сословию, даже дворянство зависело от государева каприза. Петр I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна не задумываясь били высокород­ных приближенных. Увядающая Елизавета издала именной указ (1748) о запрещении придворным дамам делать прически, «какие носило Ее Величество». Более того, однажды лысеющая императ­рица повелела фрейлинам обрить головы, чтобы все, как и она, носили парики. Хроники беспристрастно сообщают о полной за­висимости первых лиц государства от прихоти самодержца. «Ека­терина пожинала плоды, посеянные не ею одной: в течение 37 лет верховная власть захватывалась и переходила незаконно из рук в руки; 37 лет русское общество приучалось подчиняться не зако­ну, а силе и произволу, быть свидетелями полного неуважения к носителям верховной власти: кому вчера оказывали самые ра­болепные знаки почтения, того сегодня подвергали унижению, обращались с ним как со злодеем и наихудшим врагом. Каждое новое царствование спешило прежде всего дискредитировать дей­ствия предыдущего» [40, с. 487]. Даже те, кто достигал трона, чув­ствовали себя «непрочно».

«Прийти в себя» Россия сможет лишь в годы правления Екатерины Ве­ликой (1762—1796), именуемые исто­риками временем «просвещенного дес­потизма». Екатерина II Алексеевна (в девичестве София Фредерика Авгу­ста Ангальт-Цербстская) — дочь прин­ца Христиана-Августа Ангальт-Цербст- ского от брака с принцессой Иоган- ной-Елизаветой Голштейн-Готторпской родилась в Пруссии. Она приняла пра­вославие в 1744 г. под именем великой княжны Екатерины Алексеевны и в 1745 г. вступила в брак с наследни­ком российского престола Петром III. Впоследствии, свергнув супруга-импе- ратора в 1762 г., немецкая принцесса становится российской императрицей.

Екатерина II Великая Когда-то, провожая дочь-невесту Со­

фию на далекую чужбину, отец закли­нал ее хранить верность лютеранству, не ввязываться в правительственные заботы и придворные инт­риги, быть аккуратной в ведении финансовых дел [2]. Став великой княгиней Екатериной Алексеевной и супругой царского на­следника, немка пренебрегла отцовскими наставлениями и сформулировала собственные правила: «Нравиться мужу, нрави­ться императрице, нравиться народу!» Заняв трон, Екатерина Ве­ликая сократила формулу до последнего обязательства и в меру своего разумения пыталась его исполнять.

За почти двадцать тоскливых лет неудачного замужества Екате­рина прочла множество знаменитых книг, «4 года изучала гигант­скую «Энциклопедию» П. Бэйля¹. Надолго ее героем стал великий французский король Генрих IV — непревзойденный образец политика и государя» [2, с. 302]. Екатерина с увлечением читала Монтескье и Руссо, все больше увлекаясь их идеями. Взойдя на престол, императ­рица завязывает оживленную переписку с французскими энциклопе­дистами Дидро, Вольтером, Д'Аламбером. Мечтая о культурном обу­стройстве России, Екатерина II попыталась на первых порах уп­равлять страной согласно рекомендациям европейских просветителей.

Стоит упомянуть об ее указе «Об иностранных поселенцах в России», в коем, по мнению В. А. Бильбасова, «выражена дав­нишняя, излюбленная мысль Екатерины. Будучи еще великою княгинею, она писала: «Мы нуждаемся в населении». <...> Екате­рина предписывает Сенату «раз и навсегда» принимать всех жела­ющих поселиться в России иностранцев. <...> Привлечь в Россию целые поселения иностранцев, которые принесут с собою свои взгляды, нравы, обычаи, применят свою систему обработки земли, пустырь обратят в оазис, распространят влияние иной культуры далеко вокруг своего поселка, что, по убеждению Екатерины, дол­жно «умножить благополучие империи» [32, с. 332]. Государыня не ошибется, упомянутый указ будет иметь далекие и важные для дела специального обучения последствия. Сначала в Поволжье и Причерноморье возникнут немецкие колонии и евангелические лютеранские общины, со временем, в силу понятных причин, их стараниями в далеких от столиц провинциях Российской империи возникнут специальные школы для глухих и слепых детей.

Однако вернемся в Екатерининскую эпоху. К концу XVIII столе­тия большинство стран Центральной и Северной Европы осознало важность создания системы массового образования, признало право­мерность одного из ключевых требований Великой французской ре­волюции — «всеобщее образование народа»! Побочным следствием общеевропейской тенденции становится, как мы знаем, открытие первых специальных школ, финансируемых из государственной каз­ны. Убежденные в возможности умопостижения природы человека преодоления ее несовершенства европейские просветители предло­жили несколько идеальных концепций воспитания, о чем Екатери­на II знала достаточно. Правда, в границах подвластного государства она не торопилась реализовывать западные модели в чистом виде. Государыня имела собственные, весьма далекие от идеалов просвети­тельства цели. Свято веря в возможность выращивания ради блага империи «новой человеческой породы», самодержица затевает ре­форму образования. В силу сословного деления общества возникает необходимость создать ряд образцовых учебных заведений, «педаго­гических инкубаторов» для воспитания подданных «желаемой поро­ды» — от дворян до крепостных.

Начинает государыня с женского образования. По высочайше­му замыслу, пройдя с младых ногтей особую подготовку, девоч­ки-дворянки, повзрослев, смогут «правильно» выращивать собст­венных детей, что поможет формированию в России элиты, с молоком матери впитавшей ценности европейской культуры. Екатерина II учреждает Императорское воспитательное общество благородных девиц при Воскресенском Смольном женском мона­стыре — Смольный институт (1764). Чуть позже при нем открыва­ется мещанское отделение для дочерей чиновников, купцов и ме­щан (1765). Тогда же по поручению императрицы составляется и издается «Общий регламент по воспитанию детей обоего пола» (1764). Для подготовки из юношей дворянского происхождения элиты военного и гражданского чиновничества переписывают устав Сухопутного шляхетского кадетского корпуса (1765). Для взращивания же грамотных и работящих простолюдинов в Москве учреждают Воспитательный дом (1764).

Составить план устроительства новаторских учреждений Ека­терина II поручает хорошо осведомленному в европейских образо­вательных модах стареющему сановнику И. И. Бецкому¹ (1764), ему же впоследствии выпадет некоторое время курировать глав­ные учебные заведения империи.

¹ Бецкой Иван Иванович (1704—1795) — государственный деятель, филант­роп. Внебрачный сын генерал-фельдмаршала князя И. Ю. Трубецкого. «Родил­ся в Стокгольме, когда князь И. Ю. Трубецкой находился в шведском плену (1700—1718). <...> С 1718 г. с семейством князей Трубецких жил в России, за­тем уехал в Европу с образовательными целями, побывал в Копенгагене и Па­риже; свободно владел немецким и французским языками. С 1722 г. секретарь русского посла в Париже. <...> В 1744 г. ему поручено было встретить прибыв­шую в Россию невесту наследника престола (будущую императрицу Екатери­ну И). <...> С 1776 г. совершил длительное путешествие по странам Европы (посетил Германию, Голландию, Францию, Италию), во время которого осмат­ривал различные учреждения и богоугодные заведения, познакомился с видны­ми деятелями европейского просвещения Вольтером, Дидро, Руссо и др. По возвращении в Санкт-Петербурге в мае 1762 г. <...> назначен директором Кан­целярии от строений (до 1793 г.). В декабре 1762 г. назначен членом Особой ко­миссии для устройства городов Санкт-Петербурга и Москвы. В 1763 г. предста­вил Екатерине II программный документ учебно-педагогической реформы «Генеральное учреждение о воспитании юношества обоего пола», в котором бы­ли использованы идеи европейских просветителей» [38, с. 126].

В грандиозных планах культурного обустройства России Воспитательному дому отводилось особое место: «Дело не в том, писал И. И. Бецкой, — чтобы ока­зать пособие некоторым из наших ближ­них, но в том, чтобы превратить неис­числимое число детей погибающих в неисчерпаемый источник богатства для России». По замыслу императрицы и по рецептам И. И. Бецкого в Воспитательном доме из безродных сирот предстояло вы­вести уникальную человеческую поро­ду — неких государственно-крепостных образованных ремесленников, «крепост­ных граждан»! Реформаторы верили, что выпускники «генерального учреждения» впоследствии через собственные семьи распространят принципы нового воспита­ния на все общество.

Иван Иванович Бецкой, «опережая собственное время мыслью, составив проект, равных которому по широте и благородству за­мыслов немного найдется в мировой истории, тот человек, которо­го назовут позже «первым русским филантропом», не был силен в практической реализации собственных планов. «Бецкой видел вообще человека только в профиль и с хорошей стороны, а рус­скую добрую, простую бабу представлял себе в радужных чертах европейской гражданки; он не отдал себе отчета в слабостях и по­роках человека...»¹.

Не успели высохнуть чернила на «Генеральном плане», как в Москве был открыт Воспитательный дом (1764), через шесть лет его отделение появилось в Петербурге (1770). Мечта Петра I о со­здании особых заведений для воспитания незаконнорожденных младенцев воплотилась в реальность спустя полвека.

В отыскании источников содержания государственных заведе­ний Екатерина II строго следовала отцовскому наказу аккуратно вести личные финансы, в силу чего, инициируя открытие воспита­тельных домов, денежного обеспечения на их содержание из казны императрица не предусмотрела. Материальным источником мыслились «доброхотные подаяния» филантропов. Свой вклад го­сударство определило фискальным манифестом (1763) об обяза­тельном отчислении в пользу образцового заведения: 25% доходов от театров, общественных увеселений, балов, азартных игр на деньги, налога на ввоз игральных карт и т. п.² Вынужденный под­держать монаршее начинание Синод отреагировал церковным указом¹ провести подписку по сбору средств на устройство и содержа­ние московского Воспитательного дома: «Чтоб оному содержану быть от единого щедрого подаяния тех, которые Бога и ближнего по евангельской заповеди любят и о благосостоянии отечества все- усердно пекутся» [7, с. 11]. Первый вклад — 20 000 р. на устройст­во Воспитательного дома лично внесла государыня (1763). Аверс медали, отчеканенной в память о филантропическом деянии, укра­шал поясной портрет императрицы. Реверс — облокотившаяся на прицерковный постамент аллегорическая женская фигура — Вера с крестом в правой руке, повелевающая другой аллегорической женской фигуре — Человеколюбию поднять найденного у дороги младенца и отнести его в созданный государственный дом. Вкруг этих фигур шли слова из Евангелия: «И вы живы будете» [7].

Поступок самодержицы придворные расценили как сигнал к действию и также совершили разовые пожертвования, многие обязались переводить ежегодно определенные суммы из жалованья либо доходов (окладные подаяния). Составили даже список буду­щих дарителей. 29 благодетелей пообещали оказать помощь в 1763 г., 16 готовы были сделать это в 1764 г., на 1765 г. записа­лись шестеро. Наиболее щедрым благотворителем оказался заводчик и землевладелец Прокофий Акинфиевич Демидов (1710—1786), пе­реводивший крупные денежные вклады на строительство Воспита­тельного дома и Московского университета. Только на открытие Родильного института при Воспитательном доме П. А. Демидов пожертвовал 200 000 р. Императрица на содержание Воспитатель­ных домов выделяла средства регулярно, в общей сложности пожа­ловав за годы своего правления около 2 000 050 р. [4, с. 283], тогда как общие окладные подаяния, поступившие с 1763 по 1787 г., со­ставили менее 40 000 р. Личный вклад И. И. Бецкого в 163 000 р. превысил эту сумму четырехкратно.

Под возведение благотворительного комплекса И. И. Бецкой без труда получил необычайно удачное место — Гранатный двор с Васильевским садом на Яузской улице (между Яузой и Моск­вой-рекой)². Вероятно, по мысли устроителей, власти предержа­щие с вершины Кремлевского холма отчетливее могли рассмот­реть нужды страждущих, задуматься о превратностях судьбы, о горькой сиротской доле и щедрее поддерживать их.

Первый камень в основание будущего предприятия по произ­водству «полезных граждан» заложил московский генерал-губер- матор граф П. С. Салтыков¹. В фундамент замуровали две медные доски с латинским и русским текстом: «Екатерина II, императрица и самодержица всероссийская, для сохранения жизни и воспита­ния в пользу общества в бедности рожденных младенцев, а притом и в прибежище сирых и неимущих, повелела соорудить сие зда­ние...» [7, с. 25]. Государство наконец перешло от слов к делу и двинулось по пути формирования светской благотворительности, иоложив начало воспитанию неблагополучных детей.

Воспитательный дом (г. Москва)

Московский и петербургский Воспитательные дома являют со­бой заданную властью модель государственного приюта для де- тей-сирот, предусматривающую их обязательное образование.

«С седьмого до одиннадцатого года как все питомцы, так и питом- ки посещали ежедневно по одному часу школу, построенную для них в Воспитательном доме, где обучались Закону Божиему, грамоте и начальной арифметике; с возрастом ученье продолжалось и большее время. В остальное время происходило обучение различным работам и рукоделиям; так, мальчиков обучали вязать чулки и колпаки, плесть сети и корзины, работать в саду. Питомцев с четырнадцатого года от­давали в обучение ремеслу особым мастерам, которых поселили в квартирах при Воспитательном доме...» [Бецкой И. И. Собрание уч­реждений и предписаний касательно воспитания в России обоего по­ла благородного и мещанского юношества. —Т. 1. — СПб., 1789].

Потребность учить безродных питомцев согласно утвержден­ной государыней программе вынудила учителей Воспитательного дома задуматься о способностях детей, выделить из их общего чис­ла особую группу неуспешных или малоуспешных в освоении школьных дисциплин. Столкнувшись с необходимостью организо­вать массовое обучение без предварительного отбора, И. И. Бецкой убедился в «разнице природных дарований» его подопечных. По качеству задатков (уровню развития) И. И. Бецкой разделил пи­томцев на три категории, выделив, в частности, воспитанников, «коих понятия тупы, из простых работников». Ученики с «тупыми понятиями», по мысли филантропа, имели способность исключи­тельно к самой простой работе, а потому их и не следовало пере­гружать знаниями, довольствуясь обучением простому ремеслу. «Никогда не должно хотеть против здравого рассудка и возможно­сти, чтобы, например, яблоня приносила ананасы» (1789).

Несмотря на то что из документов московского Воспитательного дома видно, что среди здоровых в этом доме воспитывались и глухие дети [3, с. 115], нет оснований полагать, будто московский Воспита­тельный дом стал прототипом специальных школ для глухих в отече­стве, как о том иногда пишут [3, 15]. Случайное попадание детей с нарушением слуха в общеобразовательные классы вряд ли можно считать началом организованного специального обучения, тем более что сурдопедагоги в штате упомянутого дома отсутствовали.

Через четыре года от помпезного открытия московского Вос­питательного дома младенческая смертность в нем достигла 90%. Вины И. И. Бецкого в том нет, просто не могло «блаженство обще­ства», приемлющего крепостничество, «вседневно возрастать» бла­годаря работе государственных инкубаторов, выводящих вольных людей «полезной породы». К чему тратить деньги на содержание особого Воспитательного дома, когда полезного работника можно сотворить из крепостного кнутом на конюшне, а именно так дума­ло большинство российских дворян. Идея императрицы выращи­вать из изолированных от общества сирот полезных государству подданных оказалась неисполнимой, доказательство тому прави­тельственные документы.

«1 сентября 1763 г. — Манифест с приложением высочайше утвержденного проекта генерал-поручика Бецкого «Об утверждении в Москве Воспитательного дома (дома для приносимых детей), с особливым госпиталем для неимущих родильниц».

3 июля 1767 г. — Именной, данный Коллегии экономии указ «Об отдаче московскому Воспитательному дому прежде бывшего Архие­рейского дома с церковью и двором в Нижнем Новгороде для при­ема в оный приносимых детей».

10 января 1771 г. — Сенатский указ «О доставлении младенцев, подкидываемых частным лицам, в Воспитательный дом».

21 декабря 1772 г. — Сенатский, с приложением объявления Опекунского совета Воспитательного дома, указ «О воспитании оставленных родителями младенцев до пяти лет; о приносе оных в Воспитательный дом и о платеже за воспитание».

27 ноября 1773 г. — Объявление Императорского Воспитатель­ного дома Опекунского совета «О предпринятом гражданами ггорода

Осташкова заведении собственным иждивением дома для воспита­ния найденных и приносимых несчастно рождающихся и родителями оставленных младенцев обоего пола».

6 марта 1776 г. — Сенатский указ «О содержании незаконно­рожденных младенцев в Казанской губернии из доходов Коллегии экономии».

10 марта 1777 г. — Именной, данный ярославскому и вологод­скому генерал-губернатору Мельгунову, указ «О дозволении учре­дить в Ярославле дом призрения и воспитания сирот».

1820 г. — Именной, объявленный управляющим Министерством внутренних дел гражданским губернаторам указ «О распределении незаконнорожденных воспитанников Приказов общественного при­зрения».

1828 г. — Высочайше утвержденное положение Комитета мини­стров «О недозволении вновь утверждать воспитательные заведе­ния под ведением Приказов общественного призрения» [28].

Достаточно прочитать названия документов, чтобы понять офи­циальную линию в деле опеки подкидышей-сирот. Опытный мос­ковский Воспитательный дом (1763) задумывался как первый шаг на пути реализации генерального плана. В последствии из-за отсут­ствия или экономии казенных средств для нужд дома экспро­приируется церковная недвижимость в Москве и Нижнем Новгороде (1771). Комплекс расширяется, но нет четких правил комплектова­ния учреждения, не определен порядок доставки иногородних мла­денцев. Часть вопросов снимают указы 1771—1772 гг., но москов­скому и петербургскому домам оказывается не под силу принять всех подкидышей, а в других городах их негде размещать. Младен­цев начинают раздавать на вскармливание в крестьянские семьи за плату. Рушится изначальный замысел воспитания детей в отрыве от губительной среды.

Правительство призывает «боголюбивых сограждан всякого зва­ния» браться за воспитание младенцев «до двух, трех лет и более, но не далее пяти». По достижении указанного возраста воспитанников следовало привозить в один из домов, «куда кому способнее», имея при себе комплект заверенных справок и свидетельств (когда ребенок взят на воспитание, крещен ли он, если да, то в какой церкви и т. д.). При желании опекун мог получить в кассе Воспитательного дома денежное вознаграждение. Закон установил таксу за выращивание детей: «За двухлетнего 10, за трех 18, за четырех 24, за пя тилетнего 30 р. за каждого». Предложенный «нехристианский» способ заработка не вызвал массового энтузиазма среди православного населения.

Поражает изобретательность чиновников высокого ранга, же­лавших продемонстрировать государыне собственное рвение, но не войти при этом в расход. Так, изощренный царедворец граф Я. Е. Сивере, объявив о своем желании на личные средства обеспе­чить призрением сирот-подкидышей, незамедлительно, в наруше­ние действующего закона, ввел в подвластных ему землях налог с бань и кабаков для компенсации затрат на содержание частного Воспитательного дома. В той же логике действует нижегородский прокурор А. И. Бахметьев, который под размещение своего частно­го воспитательного дом добился изъятия церковного здания.

Видя пассивность подданных, императрица резко сокращает помощь московскому Воспитательному дому, всего через несколь­ко лет после открытия его пропагандистское предназначение утра­чивается, поднять волну частной благотворительности по царской прихоти не удалось. Государство выступило с почином, на кото­рый не торопились откликаться ни богатые аристократы, ни цер­ковные иерархи. Когда же рядовые жители небольшого городка Осташков, ссылаясь на закон, попросили помочь местным сиро­там, тотчас последовала отповедь и от церкви, и от знати, и от вла­сти. Что оставалось делать доверчивым осташковцам? Осенью 1773 г. горожане выступили с почином организовать частный Вос­питательный дом на собственные средства. Созданный на народ­ные деньги Осташковский дом просуществует вплоть до 1917 г.

Появление частных детских приютов (Олонец, Вытегра, село Капустинец Киевской губернии, Архангельск, Калуга, Смоленск, Старая Русса, Белозерск, Боровичи и т. д.)¹ имело уже мало обще­го с первоначальной идеей Екатерины II и И. И. Бецкого. Столич­ным заведениям покровительствовали монархи и знатные вельмо­жи, провинциальные же существовали за счет местных пожертво­ваний, однако ни те ни другие заведения не являлись воспитатель­ными, тем более учебно-воспитательными заведениями. Условия жизни в частных домах были таковы, что уровень детской смерт­ности постоянно оставался высоким. Так, в Воспитательный дом Гродненского приказа с 1823 по 1827 г. поступило 425 младенцев, из них умерло 341, за тот же срок в воспитательном доме Томско­го приказа из 511 младенцев умерло 485.

Правительство осознает бессмысленность, если не пагубность сохранения стихийно сложившейся сети Воспитательных домов и принимает решение об их упразднении. В 1828 г. выходит закон «О недозволении вновь утверждать воспитательные заведения под ведением Приказов общественного призрения».

Утвержденное Комитетом министров положение 1828 г. гласит: «Находя <...> существование по губерниям Воспитательных домов бесполезным и крайне неудобным [Комитет] положил: учреждение оных под ведением Приказов общественного призрения вновь не дозволять. <...> С 1812 г., замечая худое состояние по губерниям заведений сих, со стороны Министерства делаемы были предписа­ния о принятии мер и отвращению великой смертности в них детей и приведению самих заведений в благоустройство; но по недостат­ку способов Приказов и по разным неудобствам в содержании за­ведений сих, настояния о том не могли быть успешными. Между тем принос детей время от времени увеличивается и до того, что на содержание одних сих заведений в некоторых местах истрачива­лось почти столько же, сколько вообще на все прочие заведения и расходы в иных Приказах превышали доходы» [28].

Итак, через полвека от своего начала бесславно угаснет пред­ложенная Екатериной II идея выращивания людей «полезной по­роды» из числа сирот. Это неудивительно, так как подлинное по­всеместное развитие светской благотворительности возможно при условии обретения свободы и гражданских прав большинством населения, признания ценности обра­зования. И все же Екатерина II Великая внесла подлинный вклад в дело развития светской благотворительности в России — ею был создан прецедент организации филантропического учебно-воспи- тательного заведения для детей бедноты, включая малоуспешных учеников.