Попечение о сумасшедших, или долгое строительство долгауза

Со времен Ивана Грозного сумасшедших надлежало отсылать в монастыри. Петр I повелел заменить монастырское попечение лечением в госпиталях для душевнобольных, но далее указа дело не пошло, да и тот Анна Иоанновна отменила. Чиновники из Тай­ной канцелярии не знали, чьим распоряжениям следовать, и на­правили прошение о разъяснениях нынешней воли самодержца по данному вопросу в Сенат. Вынужденная решать судьбу «престаре­лых и в уме поврежденных колодников» Елизавета Петровна со­слалась на отцовский указ.

«Которые люди мужского и женского пола <...> изумленные <...> посланы были <...> для исправления ума в разные дальние монастыри и были содержаны по указам; а ныне <...> донесено, что таких явившихся <...> в монастыри <...> не принимают. <...> Ея Им­ператорское Величество указала: оных колодников <...> в разные монастыри к <...> содержанию <...> отослать в Синод. <...> В уме поврежденных колодников для исправления принимать в монасты­ри по-прежнему»¹.

Правительство решение приняло, но денег Синоду, со времен Петровских реформ пребывавшему в статусе Министерства по де­лам религии, выделить не сочло нужным. А потому, когда возник­ла необходимость устроить некоего «безумствующего солдата», Синод не только уклонился от исполнения высочайшего распоря­жения, но издал ведомственный циркуляр «О непосылке в мона­стыри безумствующих для содержания и исправления» (1746) [28, т. XI, с. 673]. Не обременяя себя решением судьбы несчастного ратника, синодальные волокитчики предпочли обстоятельно объ­яснить невозможность своего участия: «Коллегии объявить, что о содержании таковых безумствующих в монастырях, кроме тех, кои по винам содержатся в Тайной канцелярии, точных Ея Императорского Величества указов не имеется, к тому же Александров­ский монастырь и ограды не имеет, и к содержанию таковых бе­зумствующих весьма неудобен». Воспользовавшись неудачным выбором Военной коллегии конкретного монастыря, бюрократы в рясах от частного случая умело переходят к обобщению: «Испытанием и увещеванием по духовенству Святейший правя­щий синод над безумствующим способов не имеет; ибо по правилу 79 святых апостолов, донеле же он от безумствования не освобо­дится, на молитву к приятию допускать возбранено». Желание церкви уклониться от исполнения правительственного распоряже­ния вполне естественно — государство вменяло монастырю не­свойственную тому светскую функцию.

Ведомства перекладывали ответственность друг на друга, горы бумаг росли, а судьба безумцев не менялась, словно решали ее в присутственных местах думные чины боярской Руси. Неожиданно дело, казалось бы, сдвинулось с мертвой точки — в апреле 1762 г. рождается «Высочайше утвержденный доклад Сената «О постройке для безумных особых домов и об отдаче имений, принадлежащих безумным, под надзор наследников». Прогрессивную новацию пред­ложил «голштинец» на российском троне — император Петр III¹, о личности которого стоит сказать несколько слов.

«Косность и мелкость природы заставила внука Петра Велико­го остаться голштинским герцогом на императорском престоле, со всеми привычками и взглядами мелкого германского князька» [34]. «Россия навсегда осталась для Петра III страной чужой. <...> Он явно презирал все русское; вынужденный перейти в правосла­вие, не только остался в душе лютеранином, но высказывал явное пренебрежение к обрядам православной церкви. <...> Сама тетка, императрица Елизавета, призвавшая его в Россию <...> в минуты раздражения называла его «уродом» и «проклятым» [40, с. 477]. Не станем спорить с авторитетными суждениями историков, но в нашем случае именно «германские привычки и взгляды» обеспе­чили столь неожиданное для исполнителей, но важное для разре­шения наболевшей проблемы решение. Упомянутый прогрессив­ный указ — реакция Петра III на прошение Сената об отправке душевнобольных князей Козловских в монастырь.

Монаршая резолюция выдает в ее авторе лютеранина: «Безум­ных не в монастыри определять, но построить на то особый дом, как то обыкновенно и в иностранных государствах учреждены долга- узы». С этого распоряжения все и пошло, начавшись, правда, как дурной анекдот. Так как никто из придворных не понял, что подра­зумевал государь, употребив слово долгауз², пришлось Сенату обра­титься за разъяснением к ученым мужам Академии наук, но и те не дали вразумительного ответа. Взамен находчивый историограф Ф. Миллер предложил собственный оригинальный проект органи­зации психиатрического заведения [ 15], одновременно попросив коллегу Августа Шлецера изучить постановку дела в Германии.

Иностранный почетный член Петербургской академии наук по­сетил один из долгаузов родной Саксонии (Люнебург) и предста­вил подробный отчет, не преминув завершить его на высокой ноте: «Все богоугодные заведения, число которых в Европе так значи­тельно и между которыми дома для помешанных суть весьма слож­ные учреждения, получили только после долгих опытов настоящее свое совершенство. <...> Богатая нация, подобная русской, не имею­щая недостатков благотворительности, скоро опередит все другие...» [15, с. 286]. Сенат сочиняет доклад «О постройке для безумных осо­бенных домов», первый из которых предполагается учредить на новгородских землях. Полагаем, выбор делался не без оглядки на известные добродеяния митрополита Иова. Однако оптимизм про­фессора Шлецера оказался преждевременным, на беду генеральный заказчик строительства Петр III гибнет от рук заговорщиков, и по­чин тотчас глохнет. Монаршая мечта начнет сбываться лет через двадцать, вряд ли князья Козловские, ради которых все затевалось, дождались помощи. По иронии судьбы исполнить волю ненавист­ного супруга выпадет свергнувшей его Екатерине II Великой.

Разбирая государственные бумаги мужа, Екатерина II нашла прошение с его исторической резолюцией и, как приверженец за­падной системы ценностей, сочла решение Петра III разумным, а потому оставила его в силе. Не часто случается, чтобы венценосец, взошедший на престол в результате заговора, столь благосклонно отнесся к начинаниям устраненного предшественника. В данном случае распоряжение, странное для россиян, оказалось единствен­но правильным с точки зрения двух самодержцев, равно воспитан­ных в канонах лютеранства. Так, 20 августа 1762 г. на свет появля­ется екатерининский указ «Об оставлении в своей силе указа 23 апреля сего года о постройке для безумных особого дома». Ра­тифицированный документ гласит: «Велено безумных, ежели род­ственники иметь оных у себя не пожелают, не в монастыри их определять, но построить на то особый дом, как то обыкновенно и в иностранных государствах учинены долгаузы. <...> Токмо пока упомянутый долгауз построиться для таких безумных, Сенат рас­суждает назначить монастырь, к тому способный». Исполнители не уразумели, куда же следует отправлять сумасшедших, и госуда­рыне пришлось вносить в документ уточнения (ноябрь 1762 г.): «О помещении безумных, до устроения для них особенного дома, в имеющихся покоях при новгородском Зеленецком монастыре и московском Андреевском; и о заведовании сего временного устройства для безумных Канцелярии синодального экономиче­ского правления»^.

Проходит еще четыре года, и столичный генерал-полицмейстер объявляет горожанам очередной указ, обязывающий жителей Пе­тербурга письменно информировать полицию о наличии в их до­мах душевнобольных. Домовладельцев обязали подробно сооб­щать, «какой человек и давно ль сумасбродствует, какого б он звания ни был». За недоносительство грозило наказание: «Буде кто из обывателей о таком безумном человеке, держа его в своем доме, какого б он звания ни был, в Главной полиции не объявит, а тот безумный учинит какое зло или кому какой вред; за то те лю­ди, кто о таковых в Главной полиции не объявит, подвергнутся, как бы они сами то зло учинили, штрафу без упущения; а если у кого сумасшедший человек в доме через полицейских служите­лей или кого иного найдется, что он в полиции объявлен не был, то хотя б он какого и зла не учинил, взыщется за необъявление не­малый штраф». Легко увидеть, что суть устрашающего текста — за­бота о благополучии столичного града (государства), а не о здоро­вье сумасшедших или безопасности их близких. По духу екатерининский указ — точная копия карательно-изоляционных законов средневековой Европы. Не стоит высчитывать, на сколько столетий запоздала отечественная судебная норма, тем более сопо­ставлять ее с западноевропейской юрисдикцией второй половины XVIII в. При таком сравнении Россия явно окажется в проигрыше. Если же мы рассмотрим указ 1766 г. в контексте предложенной пе­риодизации, то увидим, что волею Екатерины Великой Россий­ская империя, едва вошедшая во второй период эволюции отноше­ния государства и общества к инвалидам, начинает стремительно проживать его. Долгое время единственным локомотивом этого движения оставалась государыня.

Интенсивная работа Правительственной канцелярии, разо­славшей за четыре года четыре закона о душевнобольных, не по­влияла на реальное положение дел никоим образом. На местах по-прежнему не понимали, как поступать с сумасшедшими. Дабы внести ясность, Сенат издал указ «Об отсылке оказывающихся в Сибирской губернии сумасшедших людей, не имеющих своего пропитания, в те монастыри, где неполное число по штатам мона­хов»¹. Если бы не дата на документе — 1768 г., можно предполо­жить, что его автор — Иван Грозный. Иными словами, в сфере государственного призрения сумасшедших за двести лет все оста­лось без изменений.

Видя, что ситуация сама по себе не разрешается, императрица пишет указ «О назначении в Санкт-Петербурге, Москве и Казани мест для содержания безумных» (1773)². Первой его исполнит Москва, обеспечив прием душевнобольных в богадельне на терри­тории Екатерининской больницы (1776)³. Из-за нехватки мест большая часть городских сумасшедших, опекать которых родст­венники отказывались, по-прежнему останется по смирительным домам вперемешку с преступниками. При ведомственном перепод­чинении больницы в 1789 г. душевнобольных переведут в инва­лидный дом, устроенный графом И. П. Салтыковым в подмосков­ной усадьбе Марфино.

Петербургский долгауз для «пользования сумасшедших» от­крылся в 1779 г. Обуховская больница¹, официально именуемая «первым в отечестве психиатрическим заведением», заняла несколько деревянных построек в центре города и располагала всего 60 койками, часть из которых и выделили для душевно­больных.

Почему же строительство долгауза затянулось на многие годы? На протяжении столетия три полновластных самодержца — Петр I, Петр III, Екатерина II — говорили о необходимости строи­тельства сумасшедших домов, да что там говорили, повелевали, но все оставалось по-прежнему. Нерасторопность чиновников в изве­стной мере провоцировалась нетвердой позицией по вопросу о ду­шевнобольных самих коронованных заказчиков. Так, Екатерина II, согласившись с целесообразностью учреждения сумасшедших до­мов в год своего коронования, не предусмотрела средств на реали­зацию одобренного ею прожекта. Может быть, государыня не счи­тала проблему первоочередной, а потому, периодически вспоминая о ней, каждый раз забывала выделять деньги из казны. Возможно, она, как чуткий правитель, осознавала, что идея изоляции безум­цев плохо согласуется с российской традицией отношения к юро­дивым, или планировала решить государственную задачу за счет церковных средств и лишь выжидала удобный момент. Как бы то ни было, но в 1786 г. Синод получает Именной указ «Об обраще­нии состоящего в Новгородско-Северской епархии Максаковскаго монастыря в больницу для лишенных ума; об устроении в Межи- горском монастыре госпиталя, а в Киевском Кирилловском — ин­валидного дома».

Взамен затратного строительства светского долгауза Екатери­на II повелевает использовать (перепрофилировать, сказали бы се­годня) три монастыря. Сколь просто решился вопрос, видно из текста указа: «Состоящий в Новгородско-Северской епархии Мак- саковский монастырь, оставшийся за штатом, обратить для содер­жания несчастных в уме поврежденных, производя на содержание их по 956 рублей на год». Об условиях содержания и финансиро­вании в государственном решении не сказано ни слова, вероятно, расходы в очередной раз возложили на Синод.

Проведенная Екатериной Великой административная реформа сыграла важную роль в организации призрения душевнобольных, однако стремительно изменить ситуацию с их попечением не мог­ла. Частное свидетельство тому — участь отставного капитана Ефимовича, «зарезавшего в безумстве жену свою»¹ (1776), опреде­ленная лично императрицей. История такова. Из Смоленской гу­бернской канцелярии в Сенат пришел запрос: как поступать с от­ставным офицером, убившим жену, если тот официально признан душевнобольным? Высочайшая резолюция гласит: «Оного содер­жать, до постройки для таких домов, в монастыре по смерть его, <...> отослать <...> под караулом в смоленский Аврамьев мона­стырь». В очередной раз дело — строительство сумасшедшего до­ма — провинциальные бюрократы попытались подменить долгой бумажной волокитой. Ни губернатор, ни губернский Приказ обще­ственного призрения не стремились помочь несчастному, тем бо­лее построить для подобных смолян долгауз, предпочитая перепо­ручить поиск решения Сенату.

И все же екатерининская реформа со временем начала прино­сить плоды: к началу XIX в. Приказы общественного призрения появятся в 13 губернских городах, число домов для умалишенных достигнет к 1892 г. восемнадцати. Дабы улучшить ситуацию в це­лом, императрица решает поручить контроль исполнения законо­дательства относительно городских нищих, душевнобольных и ин­валидов конкретному должностному лицу — частному приставу (1782). Непосредственно ему предписывается «попечение и при­зрение убогих его части». Отныне от лица государства пристав «оных покровительствует и защищает от обид, притеснений и на­силия и доставляет неимущим честное пропитание, отдаляя их от распутной и праздной жизни, старается устроить их к месту, или к пропитанию, или прокормлению работою, промыслом, рукодели­ем или ремеслом». Если же исполнение предписанных мер превы­шает полномочия частного пристава, ему следует обращаться за содействием в Полицейскую управу благочиния [Полицейский устав, 1782]².

Итак, Иван Грозный повелел сумасшедших отсылать в мона­стыри, Петр I предписал заменить монастырское попечение лече­нием в госпиталях для душевнобольных, Анна Иоанновна отменит распоряжение Петра I, позже три русских императора на протяже­нии столетия станут издавать указы о создании лечебно-благотво­рительных заведений для душевнобольных, пытаясь построить в России долгаузы, однако слово по-прежнему не подтверждалось делом. Только вследствие административной реформы, проведенной Екатериной II в последней четверти XVIII в., в структуре управления городом появляется должностное лицо (частный пристав), непосредственно отвечающее за исполнение государственной политики в сфере призрения нищих, душевнобольных и инвалидов. К началу XIX в. в губернских городах появятся Приказы обще­ственного призрения, а число домов для умалишенных достигнет к 1892 г. восемнадцати.