Опыт модернизации древнерусского язычества

 

Культурно-исторический и цивилизационный выбор, сделанный в Х в. верхушкой древнерусского общества, был не простым. И первым средством обновления религиозного культа, естественно пришедшим на ум князю Владимиру и его окружению, была отнюдь не чужеземная вера, а усовершенствованный вариант собственного язычества (пантеон восточнославянских богов). Хотя крупномасштабные реформы были возможны только на путях национально-культурного "самоотречения", разрыва с язычеством и приобщения к традициям и ценностям одной из мировых религий, тем не менее интересы имманентно-культурного развития диктовали не столько религиозное и идеологическое обновление, модернизацию культа, разрыв социокультурной преемственности архаического восточнославянского общества, сколько сохранение и развитие исконных культурно-исторических традиций, ритуалов, норм духовной жизни и системы традиционных ценностей, определявших менталитет и социокультурное своеобразие конгломерата разрозненных восточнославянских племен.

Только опираясь на уже сложившиеся ценности, нормы и традиции, общие для ряда племен и регионов Древней Руси, можно было достигнуть этносоциального, культурно-идеологического и государственно-правового единства Русской земли, преодоления племенной раздробленности. Иначе говоря, Крещение Руси могло осуществиться лишь на культурном фундаменте восточнославянского язычества, но не в отрыве от него, что не могло не вступить в противоречие с установкой на феодально-государственную модернизацию Древней Руси. Древнерусская культура одновременно должна была сохранить верность своему исконному язычеству и решительно преодолеть его глубокое влияние, пребывая, таким образом, в парадоксальной двойственной ситуации.

В 980 г. князь Владимир предпринял религиозную реформу, не выходившую за пределы традиционного славянского язычества, с целью упорядочить мифологический хаос, царивший в сознании различных восточнославянских племен. Был учрежден пантеон высших славянских богов во главе с Перуном, богом грозы и войны (он считался покровителем князя-военачальника и его дружины); кроме Перуна в пантеон Владимира вошли Хорс (этимологически его имя связано со словом "хороший")— бог солнца-светила; Дажьбог ("дающий бог") — бог белого света и податель небесных благ, тепла; Стрибог ("Отец-бог") — бог ветра и воздушных стихий, распространитель доли; Семаргл (бог-сеятель семян) — небесный посланец, связующий небо и землю, — он изображался в виде крылатого пса, грифона, или, по некоторым предположениям, семиглавого существа, функционально связанного с древнерусским демоническим существом, отвечающим за судьбу и кличущим беду, — Дивом) и единственный женский персонаж — Мокошь [Макошь] (Мать-Сыра-Земля) — богиня плодородия и плодовитости, мать судьбы и урожая, покровительница домашнего очага.

Таким образом, в пантеоне Владимира была до известной степени учтена диалектика взаимосвязи неба и земли, столь важная для мифологических представлений древних восточных славян о человеке и природе, их взаимозависимости, о мироздании в целом. Среди выделенных из множества других божеств, олицетворяющих различные силы и атрибуты природы, особо почтены солнце как источник тепла и света, стихии грозы и ветра, плодородие земли и природы в целом, силы, руководящие судьбой и долей. подающие блага, общие для людей. Перечисленные здесь функции неоднократно перекрещиваются и дублируются. Видно, что создателю усовершенствованного языческого культа стремились уйти от конкретики дома, хозяйства, различных атрибутов жизненного уклада (во многом зависящего от местных условий, обычаев, традиций), конкретных видов и форм деятельности, профессиональных навыков, атрибутов семейной и личной жизни, индивидуальных интересов и потребностей, могущих быть весьма различными в разных регионах и племенах. Все отобранные во Владимировом пантеоне божества весьма абстрактны и обобщенны; они символизируют самые высшие силы, руководящие космическими и природными процессами и лишь заодно с последними — жизнью человеческих масс, а значит, олицетворяющие покровительство прежде всего месту — целому территориальному единству, Русской земле; а также становящемуся на этой территории Русскому государству и его разнообразному населению; связанные со сплоченным множеством людей, а не отдельных разрозненных индивидов; воплощающие господство общих интересов над частными. Все эти ментальные черты религиозного мировоззрения останутся в русской культуре надолго, если не навсегда.

Вообще восточные славяне и их племенные вожди всегда тяготели к всеобщей, а не к личностной религии, каковой в той или иной степени являются все современные мировые религии, апеллирующие, помимо массы верующих, к каждой конкретной личности верующего и требующие от него личной ответственности и личного совершенства, а также представляющие Бога и представляющие Его трансцендентные силы личностно, как высшие и неограниченно совершенные сверхчеловеческие, но человекоподобные существа (Божественная личность). Культы восточных славян с незапамятных времен были внеличностными и безличными, как большинство религий Древнего Востока, хотя и не обретали черты отчужденности от повседневной жизни простых людей (как в Древнем Шумере, Вавилоне, Египте, Персии или, например, Китае). Однако они были близки массам и каждому конкретному человеку, представляющему род, общину, племя; казались растворенными в обыденной жизни и быту, а в своих развитых формах носили коллективно-ритуальный, празднично-зрелищный и оргиастический характер. Реформированный князем Владимиром пантеон стал для большинства верующих не только более абстрактным, но и более отчужденным от обыденной жизни, искусственным культом (по сравнению с первобытным, стихийно-мифологическим миросозерцанием древних славян); зато в организационном и институциональном отношении язычество Киевской Руси приблизилось к формам древневосточных культов, обслуживавших централизованные деспотические государства Ближнего, Среднего и Дальнего Востока, оно было функционально удобно для военного руководства страны, а по своей конкретике в целом привычно и знакомо населению.

Следует подчеркнуть, что, в отличие от Перуна, Стрибога, Дажьбога и Мокоши, божеств исконно славянского (общеславянского) происхождения, во Владимиров пантеон оказались включены боги явно восточного (иранского, хорезмийского) ареала, т. е. была отражена диалектика славянского и восточного компонентов древнейшего восточнославянского язычества, которые не только сосуществовали и взаимодействовали в архаическом сознании и мифологии восточных славян, но и составляли важный момент в восточной и южной политике киевских князей в 970- 980 гг. Однако первые летописные сообщения о религиозной реформе, дошедшие до нас, свидетельствуют о том, что восточные по своему происхождению боги киевского пантеона были мало известны массам и очень смутно ассоциировались с какими-то определенными сакральными значениями или функциями. Скорее всего они ассоциировались с данью какой-то архаической, в значительной степени забытой традиции и в целом выпадали из пантеона по преимуществу славянских божеств, безусловно общеизвестных и почитаемых, хотя и не вызывали сопротивления или протеста среди населения как чужеземные или враждебные восточным славянам боги.

Однако пантеон Владимира не получил всенародной поддержки. Созданный искусственно на основании фрагментарных мифологических представлений, культ был узкогрупповым, сословным: он отражал корпоративные властные интересы, воинственную идеологию князя и его дружины, местные политические и этнические интересы, прагматические рассчеты, но не охватывал саму систему славянской мифологии. В пантеон богов не вошли: верховный бог праславян Сварог (отец-Небо); бог священного света — Святовит"; покровитель продолжения жизни и преемственности поколений Род и сопровождающие его богини-рожаницы Лада и Леля, покровительницы семьи, брачных уз, деторождения; Волос (Велес) — "скотий бог", покровитель домашнего скота, торговли, богатства, изобильного урожая; Переплут — по одним гипотезам, бог подземного мира, покровитель растений и земледельцев, по другим, — восточнославянский аналог Вакха-Диониса, возможно, также покровитель путешествий и мореходства...Все это были немаловажные, притом древнейшие "составляющие" мифологии восточных славян, и без этих божеств картина мира оказывалась неполной и даже ущербной.

Однако мотивы вхождения одних божеств в пантеон Владимира и исключения других понятны из реконструируемого контекста восточнославянской мифологии. Так, например, современные исследования в области восточнославянской мифологии (Вяч.Вс.Иванова, В.Н.Топорова, Б.А.Успенского и др.) показывают, что Перун и Волос — это два антагонистических персонажа, связанные между собой и сюжетным конфликтом (соперничеством) в рамках "основного мифа" восточных славян, и разделением природных сфер, даже стихий, и борьбой в массовом сознании за главенство, мировоззренческий приоритет; это древнейшее отражение бинарности русской культуры в мифологической форме. Перун — это Громовержец и Змееборец (впоследствии на почве христианства перевоплотившийся — отчасти в Илью-пророка с его громыхающей небесной колесницей, отчасти в святого Георгия Победоносца, неслучайно занимающего ключевое место в ряду древнерусских святых-покровителей и защитников Русской земли), бог, поражающий своим копьем (громовой стрелой) противника — представителя водной, земной и подземной природы (Змея). А Волос — исконный враг сил небесных, грозы и молнии, атмосферного огня, Змей, хоть и пораженный ударом Перуна, скрывшийся под землей, в потустороннем мире, но не сдавшийся, не побежденный, сохраняет свою силу и влияние. Не случайно в позднейшей христианской традиции Волос преобразился в св. Николу, частично в св. Власия (имя которого было созвучно Волосу), в какой-то степени — свв.Флора и Лавра — покровителей всего живого в природе, в том числе растительности.

Идолы Перуну ставились на возвышенностях, холмах, Перун ассоциировался с дубом, Мировым Древом; идолы Волосу ставились в долине, у воды. Перун покровительствовал в войне (потому он и был богом князя и его дружины); Волос — в житейской повседневности (скотоводстве, торговле, пушном промысле, хранении кладов и т.д.). Конфликт Перуна и Волоса происходит из-за скота, который они не могут поделить, и Волос пытается его украсть у Перуна (здесь явно отражается архаическое противоборство скотоводческой и охотничьей культур). Соперничество и борьба Перуна и Волоса, в свое время, несомненно, получившие сюжетное развитие в древней восточно-славянской мифологии, были осложнены семейно-брачными узами Перуна и Мокоши, которые Волос стремится разрушить (похитив Мокошь и сделав ее своей женой); гнев Перуна направлен не только против коварного похитителя жены, но и против самой Мокоши, которая не избежала наказания Перуна, поскольку явно отдала предпочтение своему похитителю и уступила лишь грозной силе бывшего мужа, вернувшего беглянку в свою власть.

Таким образом, соединение Перуна и Волоса в рамках единого пантеона богов оказывалось невозможным: они были несовместимы, их борьба не завершена, может быть даже незавершима, бесконечна. Из летописных источников известно, что в дружине князя Олега одни из воинов поклонялись Перуну и давали клятвы, держа в руках оружие, Перуну как "своему богу"; другие же признавали за своего верховного бога Волоса и клялись отдельно "скотьим богом". На миниатюре, иллюстрирующей "Повесть временных лет", один из Олеговой дружины изображен перед идолом Перуна, вооруженного копьем; другой, держащий копье, — рядом со змеей, извивающейся у его ног, — символом Волоса. Логично предположить, что культы Волоса и Перуна не только разделяли восточных славян конфессионально, но, возможно, и как племена, территориально. Правдоподобна гипотеза, относящая к приверженцам Волоса новгородских словен, вообще жителей русского севера; а к поклонникам Перуна — русь и потомки варягов. В этом свете даже легендарная смерть Олега Вещего от змеи может быть интерпретирована метафорически — как результат борьбы словенского Волоса с русским Перуном и торжества первого над вторым (В.Я.Петрухин).

Сторонники культа Перуна логично проигнорировали Волоса и близких ему мифологических персонажей, утверждая правду своей, групповой, племенной религии. Поклонники Волоса (несомненно, составлявшие большинство восточнославянского населения, поэтому Волос скорее мог считаться богом "всей Руси", в отличие от княжеского Перуна) представляли системность своего культа принципиально иначе, и реликты этого культа (особенно явно на Севере Руси, где культ Перуна утверждался Владимиром насильно) сохранились в народной культуре едва ли не лучше, нежели следы Перунова культа. Позднейшая, христианская традиция довольно последовательно ассоциировала Змея с дьяволом, бесовским началом, что во многом сопровождалось борьбой с языческими волхвами, укоренившимися на севере и тайно поддерживавшими культ Волоса столетия спустя после Крещения Руси. Русский былинный эпос связывает змеиный культ с угрозой кочевнических набегов — половецких, монголо-татарских (Змей Горыныч, Змей Тугарин). Однако в собственно славянской языческой традиции сохранились следы архаического почитания пресмыкающихся — Ящера — владыки подземно-подводного мира (Б.А.Рыбаков), с которым культ Волоса,по-видимому, генетически также связан.

Вне пантеона богов оказались мелкие языческие божества, наполнявшие повседневную жизнь и быт восточных славян — в лесу и в реке, на поле и дома, в хлеву и в бане, сопровождавшие человека от рождения до погребения, отвечавшие за него в посюстороннем и загробном мире. Все эти неисчислимые лешие и водяные, домовые и банники, русалки и кикиморы без всякого пантеона были неотделимы от народной жизни и традиционной культуры языческой Руси (все они, кстати, так или иначе были близки именно Волосу как представителю хтонических [ от греч. cqwnioV - подземный], т. е. произошедших из земли, существ). Вне княжеского пантеона оказался и целый сонм страшных хтонических существ (связанных с производительными силами земли и уничтожающими потенциями преисподней), несущих людям смерть, болезни, горе: Мара, Морена, Лихо, Навь, Кощей, Змей Горыныч, Баба Яга и др. Позднее эти и другие мифические образы естественно вошли в русский фольклор (былинный эпос, волшебные сказки и пр.), утратив при этом прямую связь с первобытной мифологией как мировоззрением.

Вообще восточнославянская мифология, в отличие от развитых, концептуально завершенных мифологических систем Древнего Востока, античности и т.п., была слишком дробной, бессистемной, аморфной, регионально вариативной, а потому не могла, во-первых, легко трансформироваться в стройный и системный культ, соответствующий задачам и целям централизованного и иерархизированного государства; во-вторых же, она не могла служить оптимальной основой для формирования оригинальной цивилизации; однако содержавшийся в ней духовный потенциал был достаточным для того, чтобы определить собой ее становящийся облик, быть ее мировоззренческим фоном, эмоционально-психологической средой.

Поэтому религиозно-идеологическая реформа, предпринятая князем Владимиром, с необходимостью отталкивалась от традиционного язычества как той среды, в которой только и могли формироваться и укореняться какие бы то ни были цивилизационные начала и универсальные принципы. И хотя реформа язычества была безрезультатной (она не была принята как вера, авторитетная и органичная для народа, а потому не способствовала укреплению государства, сплочению восточнославянских племен вокруг Киева, повышению авторитета и усилению власти киевского князя, созданию единой общепризнанной религиозной идеологии, чего Владимир добивался, проводя реформу языческого культа), однако имела свои культурно-исторические и цивилизационные последствия.