Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Советская тоталитарная культура: становление и развитиеСодержание книги
Похожие статьи вашей тематики
Поиск на нашем сайте
По традиции, берущей начало в ленинских статьях о партийности, любое отстранение от политики, любые попытки укрыться одеждами специально-научного "аполитизма" рассматривались в 20-е годы как более илименее осознанная оппозиция данной конкретной политике, как контрполитика. Никакого нейтрализма — ни в социально-политических отношениях, нив идеологии, ни в культуре: "кто не с нами — тот против нас". Подчеркнутая "беспартийность" и "аполитичность" интеллигентов автоматическипревращали их в маскирующих свое истинное лицореакционеров иконтрреволюционеров. Разоблачая тех или иных деятелей культурыкак представителей бывших эксплуататорских классов и враждебных политических партий, их критики-марксисты произносили — уже во многом ставшие ритуальными — угрозы по адресу старой интеллигенции, квалифицируемой как буржуазная, классово-враждебная ит.п., и не видели в них той идейной, политической, научной опасности, как это могло показаться из заявлений и политических формул. Важнее было просто политически скомпрометировать противника в глазах читателей, приписав ему враждебные намерения. Проведение же в данном случае идеи "строгой партийности" — "в интересах открытой иширокой классовой борьбы" — предполагало ужесточение процесса отсеивания "чужих" от "своих" по рапповской логике: сегодня "попутчик", завтра мнимый попутчик и скрытый "внутренний эмигрант", послезавтра действительный эмигрант ибелогвардеец. От Ленина Сталин воспринял его большевистский завет отношенияк подозрительной интеллигенции, небольшевистскому инакомыслию, к насильственным высылкам как методу "чистки" страны от потенциальных политических противников и идейных оппонентов, к русской эмиграции как сборищу контрреволюции и т.д. Это была целая программа действий большевистского руководства в отношении инакомыслящих — реальных илиподозреваемых. Сталин хорошо усвоил наставление Ленина в отношении культурного плюрализма в условиях политической диктатуры. Он понял, что "поставить дело" по излавливанию "военных шпионов" из числа интеллигенции, почитаемой буржуазной, совсем нетрудно. В 1920-е годы многие верили, что Сталин твердо и последовательно выполняет ленинское (философское) завещание — употреблять своевременно власть по отношению к "лакеям капитала". Сталинский метод "очищения от скверны" казался большинству советских людей, как это и хотел представить сам Сталин, синонимом "наступления социализма". Сохранение напряженной атмосферы "гражданской войны" в сфере идеологии, культуры, науки; искусственное продление во времени методов "военного коммунизма" как универсальных и наиболее эффективных механизмов управления духов ной жизнью (как и жизнью политической, экономической и т.д.); возведение революционного, марксистского, партийного подхода (как его представляли политические лидеры страны) в ранг непременной, долгосрочной политики пролетарской диктатуры (в том числе по отношению к духовной жизни и культуре); недоверие к интеллигенции как представителям буржуазного "спецовства" (если не прямой “агентуры капитала”) — все это в целом делало невозможным (и чем далее, тем все более невозможным) какой-либо идейный плюрализм, какое-либо — даже самое невинное — "разномыслие", интерпретировавшееся не иначе как "инакомыслие", а затем и как замаскированно враждебную деятельность, вредительство, подрывную, или антисоветскую, пропаганду и т.п. Ход дальнейшей социокультурной истории Советской России показал, что не все ленинские планы было объективно возможно реализовать. Кампания по "ликвидации безграмотности" не привела, как того предполагал Ленин, к "ликвидации интеллигенции". Ни политико-идеологический деспотизм, ни жестокий антиинтеллигентский террор тоталитарного государства, ни эмиграция значительной части дореволюционной интеллигенции, ни борьба с инакомыслием — действительным или подозреваемым, — ничто не могло предотвратить "нарождения новой интеллигенции" — как бы ее ни называли: трудовой, пролетарски-крестьянской или советской. Русская интеллигенция, почти истребленная революцией, возродилась, как Феникс, о всеми своими традиционными (сильными и слабыми) сторонами. Искусство не удалось свести к его "пропагандной роли" и заменить наукой и идеологией; "вырезать" его "за ненужностью" — тоже не получилось, несмотря на все жесточайшие "чистки" и "проработки". Однако и многие из достижений ленинской “культурной революции” подлежали историческому пересмотру и претерпели серьезные преобразования в сталинскую эпоху. Достигнутое после завершения гражданской войны "мирное сосуществование" различных социокультурных течений и культурно-политических тенденций оказалось недолгим. С конца 1920-х гг. в стране сворачивается любой плюрализм; разбиты левая и правая оппозиции в партии; начался форсированный курс на индустриализацию и коллективизацию страны, под флагом консолидации культурных сил распускаются литературные и художественные группировки, научные и философские общества. Вся культура стягивается в один тугой узел, политически контролируемый и жестко управляемый партией и государством (единый Союз писателей, единая Академия наук и т.п.). Начались новые политические процессы против интеллигенции, сфальсифицированные органами госбезопасности "дела" буржуазных спецов ("Шахтинское дело", процесс "Промпартии", "Трудовой партии"); были изгнаны с государственных постов последние остатки "ленинской гвардии". Политическая борьба приобрела в стране характер хорошо отрежиссированных театральных спектаклей с предсказуемым финалом — одновременно триумфальным и кровавым. Массы превращались в организованную толпу статистов (наподобие участников физкультурного парада) или зрителей “театра казней”, переживающих восторг и ужас совершающейся через них Истории. Со времени "Великого перелома" в СССР (конец 1920-х - начало 1930-х гг.) в отечественной культуре начался период тоталитаризма, связанный прежде всего с личностью и деятельностью Сталина. Однако к формированию самого проекта централизованной и унифицированной советской тоталитарной культуры как монолитного целого были причастны в той или иной мере все крупные деятели большевистской партии во главе с Лениным: и Троцкий, и Бухарин, и Зиновьев, и Каменев, и Богданов, и Луначарский, как и все деятели отечественной культуры, признавшие советскую власть и согласившиеся на сотрудничество с нею. На смену концепции соревнования пролетарской культуры с "попутчиками" (термин Л.Троцкого), представляющими либо остатки старой, дореволюционной интеллигенции, либо представителей крестьянской культуры ("мужиковствующие", - как презрительно именовал С.Есенина, Н.Клюева, С.Клычкова и др. Тот же Троцкий в своей программной для 1920-х гг. книге "Литература и революция") пришла "сталинская культурная революция", осуществляемая аппаратными средствами. Бюрократизация культуры дополнила ее тотальную политизацию и идеологизацию; любые "импровизации" и "самодеятельность" деятелей культуры были исключены; модель "социального заказа", о которой еще шли дискуссии в 20-е гг., стала реальностью: производство литературно-художественных произведений и научно-технических открытий ассоциировалось с плановым промышленным или колхозно-совхозным производством. Тем самым осуществлялась унификация и шаблонизация творчества в заданных идейно-политических границах, что, в свою очередь, упрощало контроль за культурой и управление ею со стороны партийно-государственных органов, от которых уже не требовалось никакой компетентности (как в ленинские и первые послеленинские времена, когда известная образованность и культурный кругозор партийных руководителей типа Вал.Полянского, Ф.Раскольникова, Г.Чичерина, А.Луначарского гарантировал по крайней мере понимание предмета руководства и его относительно объективную оценку). В сталинское время от работника аппарата (в том числе учреждений культуры, творческих союзов, академических научных институтов и т. д.) требовалось только одно — исполнительность в проведении партийной линии и бдительность в отношении любых — вольных или невольных — отступлений от нее. Политика партии в области культуры всегда была двойственной (что не делало ее при Сталине гибкой): она состояла из жестких предписаний, "спускаемых" деятелям культуры сверху, и не менее категорических запретов. Предписания адресовались деятелям безынициативным, ждущим соответствующих указаний, разъяснений, официальных требований политического и иного рода. Запрещения по преимуществу касались деятелей культуры, слишком активных, инициативных, которых надлежало "держать в руках", ограничивать в творчестве, удерживать в русле партийных установок. Область, ограниченная, с одной стороны, предписаниями и долженствованиями, а с другой — запретами различного рода: это и была "сфера дозволенного" в литературе и искусстве, философии и науке. "Шаг вправо" или "влево" (по законам концлагеря) приравнивался к "побегу", "измене", "враждебным проискам", "ревизии" и т. п. политическим преступлениям и примерно карался "часовыми" от культурной политики — в том числе и для "острастки" остальных, пока еще не оступившихся на трудном и опасном пути “служения” тоталитарной власти. Вместе с укреплением тоталитарного режима в СССР область "дозволенного" в культуре последовательно сужалась, ограничивалась по различным основаниям: к борьбе с буржуазной идеологией, пережитками дореволюционного прошлого, религиозным "дурманом", связями с "белогвардейской" эмиграцией, стали добавляться то связи с левой (троцкистско-зиновьевской) или правой (бухаринской) оппозицией, то "кулацкая" и "подкулацкая" пропаганда, то недооценка роли коммунистической партии и Коминтерна, то умаление заслуг товарища Сталина и т. д. В то же время возрастала и степень риска в культурной деятельности и мера наказания: все больший размах и влияние приобретали репрессивно-карательные органы; представители чекистов были внедрены во все организации, особенно — связанные с культурой (поскольку недоверие к интеллигенции — то колеблющейся, то склоняющейся к буржуазному либерализму, то проявляющей непоследовательность и мягкость — не только сохранялось со времен "военного коммунизма", но и усиливалось). Однако по мере нарастания Большого террора репрессивно-карательные функции советской культуры стали занимать центральное положение — наряду с политико-идеологической, организаторской и т. п. Смена партийных руководителей, изменение исторических обстоятельств, рождение новых идей революционного переустройства мира — все это сказывалось на политике партии в области культуры. Менялись установки, критерии оценок, провозглашаемые партией и ее вождями лозунги, конкретные имена и примеры — как для подражания, так и для критики, разоблачения, наказания. От политической опалы практически никто не был застрахован. Так, в конце 20-х - 30-х гг. резкой партийной критике был подвергнут Д.Бедный, верный агитатор большевистской партии еще в дореволюционные времена, а в первое десятилетие советской власти служивший образцом для подражания всем пролетарским писателям (РАПП выдвинул лозунг "одемьянивания" литературы) — за чрезмерную критику советского образа жизни и русского национального характера, за искажение российской истории и т. п. Все попытки поэта-большевика “исправиться”, угодить вождям и режиму оказались неудачными, лишь усугубив высочайший гнев. В конце концов Д.Бедный был исключен из партии и Союза писателей, оставшись безработным до начала войны, когда его агитационный талант все же пригодился. Однако до самой смерти поэт ленинской “Правды” так и не был прощен. В самый разгар войны с фашизмом из числа сталинских любимцев выпал А.Довженко, провинившийся написанием киносценария “Украина в огне”, который вождь расценил как буржуазно-националистический. Такая же судьба постигла другого сталинского лауреата в области кино — С.Эйзенштейна — за вторую серию фильма “Иван Грозный”, в которой вождь не без оснований усмотрел замаскированную критику своего тиранического режима и нагнетания патологической жестокости. После окончания Великой Отечественной войны резкой критике был подвергнут роман "Молодая гвардия" (уже награжденный Сталинской премией) тогдашнего генерального секретаря Союза писателей СССР А.Фадеева — за недооценку руководящей роли коммунистической партии в Краснодоне. В конце 40-х годов почти все крупнейшие советские композиторы (С.Прокофьев, Д.Шостакович, Н.Мясковский, А.Хачатурян и др.) были подвергнуты гонениям и запретам за увлечение “антинародным формализмом”, будто бы заимствованным на загнивающем Западе. В начале 50-х гг. М.Шолохов неожиданно узнал по вышедшему в свет очередному тому собрания сочинений Сталина о том, что вождь еще в начале ЗО-х гг. критиковал его роман "Тихий Дон" за искажение истории казачества и установления советской власти на Дону, и начал задним числом срочно переписывать событийную канву романа, выбрасывать одних исторических лиц и вставлять других, менять оценки их деятельности и т. п. В одних случаях преобладающей оказывалась установка партии на "пролетарский интернационализм", в других — на развитие национальных традиций (в частности, русской культуры); культурное наследие то категорически отвергалось (за незначительным исключением) и критически переосмыслялось, подвергалось весьма существенной идеологической селекции (в духе ленинской статьи, представлявшей Л.Толстого, как "зеркало русской революции", или ленинской же характеристики Достоевского как "архискверного" писателя и мыслителя), то ставилось в качестве недосягаемого и непререкаемого образца, примера для подражания (как, например, музыка Глинки, Чайковского, Мусоргского; живопись Репина, Перова, Крамского, других "передвижников"; критика Белинского, Добролюбова и Чернышевского). Менялись и политические критерии: принцип "партийности" (вылившийся на определенном этапе — в конце 20-х гг. — в лозунг "большевизации" литературы, с которым выступил лидер РАППа Л.Авербах) заменялся принципом "государственности" (с этой идеей в последние годы жизни выступал сам Сталин); различный облик приобретало понятие "народности" — от подражания фольклору и даже его фальсификации (изобретались новые былины — “новины”, воспевавшие Ленина, Сталина, Октябрь, коллективизацию и т. п.; сочинялись псевдонародные песни советского времени, исторические легенды, сказки) до противопоставления критериям классовости ("общенародное" как национальное достояние культуры); идеи творческого многообразия, идейно-эстетического плюрализма — в рамках определенной политической идеологии и философской методологии — сменялись курсом на идейно-политическую "монолитность", творческую унификацию под эгидой единого "стиля эпохи" или общего творческого метода — придуманного Сталиным "социалистического реализма". За всеми быстротекущими изменениями и изгибами "генеральной линии" партии в области культуры было не только не угнаться, но подчас и не уследить. Политическая конъюнктура становилась чуть ли не основной специальностью деятеля советской культуры, стремившегося "угадать", "подыграть", "приспособиться" к новым политическим веяниям и руководящим настроениям; иногда просто выжить в трудной и опасной ситуации. Здесь открывались безграничные возможности не только для осужденного Лениным в 1905 г. "литературного карьеризма", но и для многосложных "аппаратных игр", столь же перспективных, с точки зрения приближения к власти, сколь и опасных для ее участников.
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-04-08; просмотров: 890; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.139.86.58 (0.009 с.) |