Изменения в корпусе исторических источников при переходе от средних веков к новому времени

На рубеже XVII—XVIII вв. и в течение XVIII в. в России происхо­дят кардинальные изменения в характере исторических источников, в видовой структуре их комплекса. В это время угасают, отходят на вто­рой план летописание, житийная литература, но появляются мемуа­ристика, художественная литература, научные сочинения, в том чис­ле и исторические, публицистика (в собственном смысле этого сло­ва), периодическая печать, статистика, существенно меняется характер законодательства, актовых источников и делопроизводства. Не огра­ничиваясь исследованием только письменных исторических источни­ков, отметим, что практически одновременно с такими личностны­ми источниками, как мемуары, появляется в России и портретная живопись. Столь существенные изменения в структуре корпуса источ­ников российской истории не могут не быть обусловлены глубокими изменениями как в российском обществе, так и в ментальное™ от­дельной личности. Аналогичные изменения происходят в близких хро­нологических рамках и в других странах. Например, обратимся к обзо­ру источников английской истории, данному J. J. Bagley³. Работа J. J. Bagley состоит из двух частей: «Источники английской средневековой исто­рии, 1066—1540» и «Источники английской истории до настоящего времени, 1540 to Present Day». Вполне очевидно, что автор выбрал чисто исторический, традиционный критерий периодизации, но если мы посмотрим хотя бы оглавление томов, то увидим, что второй том начинается с характеристики источников периода 1540-1660 гг., мно­гие из которых в видовом отношении восходят к источникам, обзор которых был дан автором в первой части. При этом мы сразу заметим, что этот раздел очень беден, в нем практически отсутствуют пове­ствовательные источники. Дело здесь в том, что автор, обозревая ис­точники английской истории, избрал принцип упоминания каждого вида источников только по одному разу при их появлении. Таким об­разом, в период с 1540 по 1660 г. автору не удалось обнаружить новые виды повествовательных источников. Зато в следующем периоде, ох-

³ Bagley J.J. Historical Interpretation. P. 1-2. N.Y. |1972|. P. 1. Sources of English Medieval History, 1066—1540; P. 2. Sources of English History, 1540 to Present Day.

ватывающем 1660—1760 гг., мы находим дневники, автобиографии и «современные истории» (Diaries, Autobiografies and Contemporary Histories), а также памфлеты и первые газеты (Pamphlets and the First Newspapers), т.е. виды источников, наиболее типичные именно для нового времени.

Для сравнения напомним, что, несмотря на столь очевидные из­менения корпуса источников российской истории на рубеже XVII— XVIII вв., учебный курс источниковедения в соответствии с форма-ционной теорией долгое время разделялся по рубежу XVIII—XIX вв.

Существует, как минимум, несколько вполне обоснованных кон­цепций перехода от средних веков к новому времени, каждая из кото­рых по-своему объясняет его причины. Но рассматривая историчес­кий источник как реализованный продукт человеческой психики и обосновав источниковедческий критерий периодизации, мы в каче­стве гипотезы, объединяющей наши наблюдения над изменениями видовой структуры корпуса исторических источников, примем кон­цепцию индивидуализации человека при переходе от средних веков к новому времени. Наиболее адекватен неофрейдистский подход в из­ложении Э. Фромма, поскольку он отмечает и вторую сторону про­цесса индивидуализации — установление «вторичных связей» между человеком и обществом⁴. Дополним лишь, что это связи двух типов, поскольку включают человека не только в коэкзистенциальное, но и в эволюционное целое (осознание хода исторического времени).

Особо подчеркнем, что, приняв концепцию Фромма, мы не от­рицаем иные причины, обусловившие смену эпох, однако будем их считать факторами, имплицитно включенными в выбранную нами схему, тем более что сам Фромм уделяет внимание не только след­ствиям, но и причинам анализируемых им изменений человеческой личности.

Посмотрим, как работает предлагаемая гипотеза на объяснение возникновения новых видов исторических источников: мемуаристи­ки, эссеистики, публицистики (в ее буквальном, а не расширитель­ном понимании), периодической печати.

Наиболее четким индикатором перехода от средних веков к ново­му времени является возникновение мемуаристики. Общепризнано, что возникновение мемуаристики обусловлено становлением инди­видуальности в этот период. И мы вполне согласны с А. Г. Тартакоз-ским, который констатирует единство целевого назначения мемуа­ров, состоящее в стремлении «запечатлеть для современников и по­томства опыт своего участия в историческом бытии, осмыслить себя и свое место в нем»⁵. Такое стремление могло появиться лишь у челове-

⁴ Фромм Э. Бегство от свободы. М.,1995.

^s Тартаковский А. Г. 1812 год и русская мемуаристика: Опыт источниковедчес­кого изучения. М., 1980. С. 23.

15-

ка, сознающего свою отделенность от окружающего его социума и понимающего ценность своего индивидуального исторического опы­та. Однако нам представляется, что мемуаротворчество требует более глубокого психологического объяснения, в частности понимания при­чин, порождающих стремление к запечатлению исторического опыта индивидуальности. При типологическом изучении мемуаристики как вида исторических источников необходимо подчеркнуть, что инди­видуализация — это не только выделение себя в коэкзистенциальном целом, т.е. осознание своей обособленности от сосуществующих од­новременно других личностей и относительной самостоятельности внутри социальной группы, но и осознание своего места в эволюци­онном целом, т.е. в историческом процессе или более конкретно в чреде поколений. Соответственно и создание «вторичных связей» с социумом идет как в коэкзистенциальном, так и в эволюционном плане. Причем этот процесс характеризуется различной степенью от-рефлексированности — от целенаправленного конструирования своих социальных связей до подсознательного включения в социум, напри­мер через механизм идеологического воздействия в тоталитарном го­сударстве. Мемуары, с психологической точки зрения, как раз и име­ют целью осознанное создание таких связей, особенно в их эволюци­онном аспекте.

Такой подход поможет нам внести новые штрихи как в проблему классификации, так и в проблему эволюции мемуаристики. Мы не сможем ограничиться утвердившимся в историографии определени­ем: «Мемуары — повествования о прошлом, основанные на личном опыте и собственной памяти автора», а вынуждены будем достаточно четко их разделить на мемуары-автобиографии и мемуары о событиях. Эти группы мемуаристики отличаются (хотя иногда и весьма нечетко) по объекту описания, что может служить различающим критерием, но в основе различия — цели написания. Мемуары-автобиографии обычно преследуют (в качестве основной) цель включения мемуариста в чре­ду поколений, в «эволюционное целое» (типичный пример — мемуа­ры А. Т. Болотова). Мемуары, объектом описания в которых является не столько сам мемуарист, сколько современные ему события, пре­имущественно направлены на воссоздание коэкзистенциального ме­муаристу целого. Классический пример — мемуары Сен-Симона. В от­личие от А. Т. Болотова, который не претендует на какие-либо обоб­щения, Сен-Симон пишет «частную историю», т.е. такое историческое произведение, которое «относится к времени автора и его стране». Мы не случайно привели в качестве примеров типологически различных мемуаров два признанных классическими произведения этого жанра, поскольку они демонстрируют не просто две разновидности мемуар­ных произведений, но разновидности, по-видимому, соответственно преобладающие в российской и европейской мемуаристике раннего этапа ее развития, что и обусловливает ее различия.

L

Что касается эволюции мемуаристики, то отметим, что достаточ­но четко прослеживаемая общая тенденция состоит в усилении коэк-зистенциальных связей мемуариста в ущерб эволюционным. Это про­является в усилении публицистичности мемуаристики, что в свою очередь ведет к ориентации на немедленную публикацию мемуарных произведений. Усиление ко экзистенциальных связей мемуариста в ущерб эволюционным как основной критерий эволюции мемуаров обусловливает сближение их с публицистикой.

Функция публицистики как вида исторических источников состо­ит в заявлении позиции личности, осознающей себя частью опреде­ленной социальной группы, а следовательно, и в прямом установле­нии связей между личностью и обществом и различными социальны­ми группами внутри общества, т.е. связей коэкзистенциальных.

Отметим также существование редко встречающегося в российс­ком источниковедении вида исторических источников, занимающего промежуточное место между мемуаристикой и публицистикой. Это — эссеистика, несомненно относящаяся к источникам личного проис­хождения, что уже свидетельствует о связи развития этой формы де­ятельности с процессом индивидуализации. Эссеистика, в отличие от публицистики, призванной выражать мнение той или иной социаль­ной группы, отражает взгляды отдельной личности. Но она создается с целевой установкой на публикацию, т.е. подразумевается наличие интереса к индивидуальному мнению отдельной личности со стороны общества, следовательно, предполагает создание коэкзистенциальных связей отдельной личности и общества.

Аналогичную функцию, однако с иной направленностью — не от личности к обществу, а от общества к личности — выполняет периоди­ческая печать. Возникновение периодической печати как средства воз­действия на личность вполне очевидно связано как с процессом эман­сипации личности, так и со стремлением подчинить ее идеологическо­му влиянию либо со стороны какой-либо общественной группы, либо со стороны государства. С одной стороны, периодическая печать сраста­ется с публицистикой, с другой — она призвана создавать коэкзис-тенциальные связи в обществе в целом, что, кэк правило, связано с внедрением государственной идеологии или же с оппозицией к ней.

Итак, мы видим, что рассматриваемая гипотеза вполне способна объединить наши наблюдения над возникновением новых видов ис­торических источников.

При сравнении видовой структуры корпуса исторических источ­ников разных стран в ее эволюции мы увидим не только отмеченные черты сходства, но и глубокие отличия. Например, в российском сред­невековье мы практически не обнаруживаем биографики, что, не­сомненно, сказывается на характере летописей (в сопоставлении с западноевропейскими хрониками) и агиографии. В новое время мы не обнаруживаем в России в сколько-нибудь сформированном виде та-

кой распространенный в Западной Европе вид исторических источ­ников, как эссеистика, при весьма значительном развитии публици­стики. Кстати, отметим двоякий перевод французского слова essai в названиях произведений на русский язык — как «опыт» и как «очерк». Не будучи филологом, все же можно предположить, что второй вари­ант перевода является результатом поиска адекватного (максимально близкого) к эссеистике вида российских исторических источников.

Кроме возникновения новых видов исторических источников, от­метим существенные изменения в видах, существовавших и в пред­шествующий период, — в законодательстве и актовых источниках.

Что касается актовых источников, то значительное увеличение числа их разновидностей свидетельствует об активизации личности в частноправовой сфере.

Для западноевропейского и североамериканского законодатель­ства нового времени наиболее характерной чертой является фиксация прав личности, что не требует пояснения характера связи с принятой нами объясняющей гипотезой. В российском законодательстве нового времени такого рода нормы отсутствуют, если не рассматривать в ка­честве таковых активно проводимую в XVIII в. фиксацию прав сосло­вий. Однако если оставаться в рамках заявленного гуманитарного под­хода, то мы сможем обнаружить в российском законодательстве XVIII в. целый ряд черт, позволяющих отнести его к законодательству нового времени. Дело в том, что российское законодательство в гораздо мень­шей степени испытало влияние римского права, чем западноевро­пейское. Поэтому при относительно самостоятельном его развитии в качестве системообразующего фактора в эволюции российского зако­нодательства нового времени выступает изменение соотношения обы­чая и закона как источников права. Данный фактор вызывает установ­ление целого ряда новых принципов российского законодательства, таких как «незнание закона не освобождает от ответственности», «за­кон обратной силы не имеет». Это в свою очередь ведет к установле­нию порядка обязательной публикации законодательных актов. Все эти изменения свидетельствуют о новом характере взаимоотношений личности и государства, по крайней мере о том, что государство при­знает существование личности если не через признание ее прав, то через признание ответственности.

Изменение характера государственного управления, проявившее­ся, в частности, в изменениях в законодательстве, породило и такой новый вид исторических источников, как статистика. Назначение ста­тистики — реализация обратной связи в системе управления, сбор и анализ информации для принятия управленческих решений. Естествен­но, что такой вид деятельности мог возникнуть лишь тогда, когда личность (в том числе, естественно, и законодатель) начинает осоз­навать изменения в эволюционном целом и стремится повлиять на направленность и ход этих изменений.

L

Таким образом, в новое время расширяется сфера возникновения исторических источников за счет источников личного происхождения, а также возникающих в области общественных отношений. Нетрудно заметить, что виды исторических источников, доставшиеся новому вре­мени от средних веков, практически полностью связаны с государствен­ной сферой, а вновь возникающие виды исторических источников име­ют главным образом личное и общественное происхождение.