Последняя книга «Дунсиады» выявляет смысл

Преображающей силы механического

Прикладного знания как изумительной

Пародии на евхаристию

SO? Вся четвертая книга «Дунсиады» посвящена теме «Га­лактики Гутенберга» — переводу, или редукции, различ­ных форм восприятия в единую унифицирующую форму. Начиная с 44-45-й строк эта тема выражается в терминах итальянской оперы.

Смотри! Как чинно шествует кокотка. Умильный взгляд, жеманная походка.

В новой гамме цветов Поуп обнаруживает (11, 57-60) все ту же редуктивную и унифицирующую силу книги, кото­рая спрямляет человеческий дух:

Одна лишь трель излечит вас от грусти, Разбудит сонный Клир, умерит Клаки буйство. Те, слушая, уснут, а те затеют спор, А барышни пойдут кричать: анкор.

Редукция и преобразование человеческого мира посред­ством гомогенизации и фрагментации — основные темы четвертой книги (11, 453-456):

О! Как такое Человек подумать мог, Что Разум дан, чтоб постигать строенье Блох! Природу раскромсать на формы и куски, Но Автора всего Творенья упустить.

Но ведь об этом же говорил и Йейтс:

Упал в обморок Локк. Умер Сад.

Тогда прядильный станок Из-за спины достал Бог.

Гипноз унификации и воспроизводимости как способ действия приучил людей к чудесам разделения труда и мировых рынков. Именно об этих чудесах прозорливо пи­шет Поуп в «Дунсиаде», уловив их преображающее влия­ние на сознание, в которое уже проникло заразительное

желание возвыситься посредством наращивания произво­дительного труда:

Зачем трудиться — припеваючи, живи! Нам кум — король, и горе — не беда. Тщеславье ж сделает из вас Шута!

Далее следует явный комментарий (11, 549-557) по пово­ду гутенберговских чудес прикладного знания и преобра­зования человека:

Поп в белом совершает показные чудеса: Вся плоть — ничто, и тлен в его глазах! Коснется лишь — и Бык становится желе. Огромный Боров в маленькую Урну влез. Был Заяц, а теперь он — Соловей. То Жаб наделает из Голубей. Другой (чужой успех лишает сна!) Толкует о Verdeur и Seve^^ вина, Ведь надо чем-то удивить народ, Чтоб Приношенья потекли в приход!

Поуп намеренно подает чудеса прикладного знания как пародию на евхаристию. Именно эта преображающая и ре­дуцирующая сила прикладного знания внесла сумятицу и путаницу во все науки и искусства. Ибо, как говорит Поуп, новая translatio studii (т.е. тот факт, что основным средст­вом передачи научных исследований и научного знания стала печатная книга) была не простой сменой носителя, а полной трансформацией научных дисциплин и человече­ского сознания.

Насколько описание распространения Тупости по миру у Поупа совпадает с этой концепцией translatio studii, можно увидеть, сопоставив строки 65-112-ю из третьей книги «Дунсиады» с суждением английского гу­маниста четырнадцатого века Ричарда де Бери: «Беспо­добная Минерва, похоже, благосклонна ко всем нациям на земле, она с легкостью преодолевает пространства, намереваясь явить себя всему человечеству. Она уже побывала у индийцев, вавилонян, египтян, греков, ара­бов и римлян. И вот нынче она, посетив по пути Париж, с триумфом прибыла в Британию — самый благород-

ный из островов или скорее целый микрокосм, — чтобы

П

отдать свои долг и грекам, и варварам»^.

В то же время Поуп, представив Тупость как богиню бессознательного, противопоставляет ее Минерве, богине недремлющего и быстрого ума. Но книгопечатание несет западному человеку не Минерву, а ее символическое до­полнение — сову. «Хотя героические одеяния им явно не идут, — замечает Уильяме (р.59), — тупицы облеклись разрушительной властью эпических масштабов».

Найдя опору в Гутенберговой технологии, власть тупиц, формирующая и затуманивающая разум человека, стала неограниченной. Усилия Поупа прояснить для всех этот важнейший момент оказались тщетными. Его озабочен­ность способом действия описанной им вооруженной орды ничтожеств ошибочно приняли за злость как личное каче­ство. Между тем Поупа интересовали именно способ дейст­вия в формальном смысле и формирующая сила новой технологии. Его читатели же были ослеплены навязчивой идеей «содержания» и практическими выгодами приклад­ного знания. Он говорит об этом в примечании к 337-й строке книги третьей:

Не следует, благородный читатель, блаженно покои­ться в твоем презрении к Инструментам революции в делах ученья или к слабости ее вершащих сил, которые представлены в нашей поэме. Вспомни случай, о кото­ром повествуется где-то в голландских историях, как большая часть их земель однажды оказалась затоплен­ной из-за маленькой бреши, проделанной в дамбе одной водяной крысой.

Однако новый механический инструмент и его слуг, ве­домых гипнотической и унифицирующей силой, не остано­вить:

Напрасно все — творящий Час

Безропотно погиб: Власть победила Музу.

Смотри: Вот темный Трон стоит в Ночи,

Где правит Хаос первобытный!

Угас Воображенья луч, поблекли

Радуги соцветья; напрасно Ум как метеор блеснет,

 

Крепость и сила (фр.). — Прим. пер.

Pope's Dunciad, p.47.

Он тут же исчезает в безвременье.

И гаснут звезды, будто их Медея

Душит; и отмирают все Искусства

В тьме бездушной.

Вернулась Истина в пещеру

Умирать, а Казуистика воздвигла горы!

Небесная наука — Философия —

Сошла на нет, о ней и не слыхать!

А Физика у Метафизики в долгу, а та — у Чувств!

Мистерия у Математики защиты ищет!

Напрасно! Все сошли с ума, безумствуют и рыщут.

Религия стыдливо прикрывает святость,

Мораль давно бесчувственно тупа.

Ни публика, ни личность не посмели

Разжечь костер ума; погасли угли

Божественной и человеческой души!

Смотри! Ужасный ХАОС воцарился,

Свет погибает под мертвящим грузом слов.

И занавес над миром опустился,

И Мрак давно всех погрести готов.²⁷¹

Пер. В.Постникова

Это и есть та самая Ночь, от которой Джойс приглашает пробудиться Финнеганов.

²⁷¹ The Dunciad (В), IV, 627-656.