Ударения и окончания слов, оно сделало

возможной плохую грамматику

5С) В наше время становится особенно очевидным, что че­ловек сам есть язык, хотя теперь мы говорим о том, что су­ществует множество невербальных языков, в том числе — язык форм. И такой структуралистский подход к опыту помогает понять, что «бессознательное в отношении того, кто знает, выступает как несуществование»²³⁰. Иными сло­вами, до тех пор пока структурированность языка, опыта и мотивационной сферы печатной технологии оставалась не­осознанной, наше восприятие жизни было гипнотически суженным. Ранее уже было показано, как Шекспир пред­ложил своим современникам рабочую модель печатной технологии. Разделение функций посредством механиче­ской инерции — фундамент как печатного пресса, так и всякого прикладного знания. Это техника редукции проб­лем, их решений и человеческих способностей к од-ной-единственной плоскости. Так, д-р Джонсон «был воз­мущен неуместностью многих шуток Шекспира, ибо склон­ность играть словами, когда находишься в объятьях смер­ти, которая часто присутствует в его пьесах, противна "здравому смыслу, чувству приличия и истине"»²³¹.

Переход от устной культуры к визуальной повел не то­лько к упразднению симультанности значений, но и к вы­равниванию произношения и интонации. Роберт Хильер з книге «В поисках поэзии» (р.45) пишет:

 

²²⁹ R.N.Anshen, Language: An Enquiry into its Meaning and Func­tion, Science of Culture series, vol.VIII, p.3.

²³⁰ Ibid., p.9. См. также: Edward T. Hall, The Silent Language.

²³¹ M.M.Mahood, Shakespeare's Wordplay, p.33.

Мы, американцы, по большей части пренебрегаем интонацией. Мы бессознательно избегаем ее как выра­жение аффектации и тем самым наполовину обедняем наш родной язык, превращая его в одно монотонное жужжание или ворчание. Наша речь становится плос­кой и смазанной, поскольку слоги и целые слова слива­ются вместе, что напоминает прозу без знаков препина­ния. Нам следовало бы научиться произносить так, чтоб каждый слог звучал, как полный аккорд! Но мы этого не делаем. А в результате страдает поэзия. Американский голос на самом деле гораздо богаче английского. Если оставить в стороне кокни (а заодно и «суперкокни», так называемый оксфордский акцент), мы ошибочно припи­сываем английскому голосу оттенок превосходства, тог­да как в действительности именно благодаря перемен­чивой интонации английская речь так выигрывает в выразительности по сравнению с нашей. Интонация в нашем языке имеет такое же значение, как жестикуля­ция во французском. В ней — его экспрессивность, вы­разительность, точность. Елизаветинцы, несомненно, го­ворили, используя всю гамму тонов и полутонов — от самого высокого до самого низкого, и отзвуки этого красноречия сохранились в речи ирландцев по сей день. Без интонации чтение стихов теряет в силе своего воздействия.

В американской культуре визуальные импликации пе­чати раскрылись более полно, чем где бы то ни было, по причинам, которые нам вскоре станут ясны. Грор Даниэль-сон в работе «Исследования ударения в многосложных анг­лийских словах латинского, греческого и романского про­исхождения» приводит собранный им обширный материал, который подтверждает положения Хильера.

Мы уже показывали на примере искусства, науки и библейской экзегезы, что в средние века постоянно нарас­тала тенденция к визуализации. Теперь следует рассмот­реть, как такой сдвиг постепенно происходил в языке, тем самым подготавливая скачок к его визуальному закрепле­нию посредством печати.

Что касается выражения отношений между подле­жащим и дополнением, то английский язык в своем раз-

витии ушел от флективных средств, благодаря которым подлежащее и дополнение могли занимать любую пози­цию в предложении, — к грамматически фиксированно­му порядку слов, в силу которого положение перед гла­голом стало «территорией» подлежащего, а положение

после глагола «территорией» дополнения

Флексия свойственна устной, или слуховой, культуре, поскольку является средством и формой симультанности. Культура фонетического алфавита, напротив, сильно тяго­теет к упразднению флексии в пользу визуальной позици­онной грамматики. Эдвард П. Моррис удачно сформулиро­вал этот принцип в работе «О принципах и методах латин­ского синтаксиса», где визуальный акцент выступает как

тенденция к выражению отношений посредством отде­льных слов...

Общая тенденция, в силу которой отдельные слова частично принимают на себя функции флексии, пред­ставляет собой наиболее радикальную перемену в исто­рии индоевропейских языков. Это одновременно свиде­тельствует о более ясном понимании концептуальных отношений. Флексия в общем и целом скорее предпола­гает, чем выражает отношения. Разумеется, было бы ошибкой говорить, что в каждом конкретном случае вы­ражение отношений посредством отдельного слова, на­пример предлога, точнее, чем посредством падежной формы, но можно с полным правом утверждать, что от­дельное слово может обозначать отношение только в том случае, если последнее осознается достаточно ясно. Отношение между понятиями само должно стать поня­тием. В этом плане тенденция к выражению отноше­ний с помощью отдельных слов есть тенденция к точности... Слова, которые являются одновременно и наречиями, и предлогами, более отчетливо выражают элементы значения, скрытые в падежной форме. Поэто­му и значение самой падежной формы определяется с их помощью (с.102-104).

²³² Charles Carpenter Fries, American English Grammar, p.255.