Переводы текста 70-ти на другие языки. Древне-латинский перевод.

По свидетельству древних западных христианских писателей: Тертуллиана, Киприана, переводчика Иринея, несомненно в их время, во II и III вв., был уже латинский перевод ветхозаветных книг, имел общую распространенность и церковное употребление. Августин называет его италийским переводом, каковое название и доселе в богословской литературе сохранилось за этим переводом[50]. Августин и Иероним согласно утверждают наравне с распространенностью этого перевода чрезвычайное разнообразие в его списках, происходившее от множества “толкователей”: “всякий, имевший в руках священный греческий кодекс (перевода LXX) и немножко (aliquantulum) чувствовавший себя способным в обоих языках (греческом и латинском), решался толковать (interpretari). По многочисленности толковников бесконечное разнообразие в списках” (Августин. О христианской науке. II, 11, 14-15). Из контекста всей речи, впрочем, справедливо заключают, что здесь говорится не о “толкователях,” а о “переводчиках,” свободно изменявших священный текст. Отсюда выводят, что латинских переводов до Иеронима было “бесчисленное множество.” Более осторожные ученые, впрочем, отождествляют этих “толкователей” лишь с “справщиками” или критиками одного и того же латинского перевода, вносившими в его текст “бесконечное множество” разнообразий. От подобных произвольных изменений и произошло то, что один перевод делался многими переводами многих переводчиков и получилось “сколько экземпляров, столько же и кодексов” с вариантами (Иероним). О сем Иероним характерно выражается: “невежественными переводчиками дурно переведено, неопытными справщиками (praesumptoribus) хуже еще исправлено, небрежными (dormitantibus) переписчиками многое прибавлено и изменено.”

О времени происхождения древне-италийского перевода сведений не сохранилось, но несомненно во II-м веке по Р.Х. он уже был. Вероятно, в конце I-го века он начал уже составляться. О месте его происхождения идут споры среди ученых. Принимая во внимание засвидетельствованное древностью множество в нем варваризмов, обычных в произведениях отцов западной африканской Церкви, и общую распространенность латинского языка, как языка общенародного, в западной Африке, при господстве греческого языка в Риме, думают[51], что он произошел в Африке. Там же он был в значительном распространении и церковном употреблении. Оттуда перенесен в Италию и подвергся значительным изменениям и “очистке,” так как варваризмы его смущали чуткое ухо потомков римлян. С этими изменениями, заключая в себе элементы африканско-италийские, этот перевод стал всюду распространяться, присваивая себе и новые изменения. В таком уже “многонаслоенном” виде он был известен Иерониму и встречается в открываемых ныне древних памятниках.

Об оригинале для древне-италийского перевода, по-видимому, суждение ученых сходно. Думают, что перевод составлен с текста перевода LXX толковников. Из разных списков и редакций перевода LXX древне-италийский перевод, по мнению Корнилля, более других приближается к Александрийским спискам и рецензии Исихия[52].

О лицах и даже национальности авторов древне-италийского перевода сведений положительных не сохранилось и остается только гадать. Участвовали и греки, знавшие латинский язык, и латиняне, знавшие греческий язык, но кто из них преобладал, решить трудно. Но, несомненно, переводчики школьного латинского образования не получали и потому допускали множество ошибок в склонении, спряжении, словосогласовани, словоупотреблении и т.п. Находят даже следы участия здесь и евреев, знавших (хотя и не очень много) греческий и латинский языки[53].

Судя по сохранившимся отрывкам и цитатам, думают, что перевод отличался буквализмом, выдающейся для древнего времени точностью. Переводились все греческие частицы, сложные формы и слова подобными же, хотя и странными для латинского языка, сложными формами и словами (например, = perexsiccare и т.п.).

Впрочем, о первоначальных качествах, характере и достоинстве италийского перевода очень трудно говорить. Уже выше приводилось свидетельство Августина “о бесчисленных” изменениях в нем, совершавшихся непризванными справщиками. Еще большему изменению подверг его призванный справщик, бл. Иероним. Замечая крайнюю порчу текста италийского перевода, папа Дамас повелел Иерониму исправить его. Иероним прибыл в Рим и исправил “бегло — cursim” — Псалтирь по переводу LXX толковников (в 383 г.). По смерти Дамаса Иероним отправился (в 392 г.) на восток, в Кесарии нашел гексаплы Оригена и по ним “тщательнее” исправил всю латинскую Псалтирь. Таким же образом потом исправил он книги Иова, Притчи, Екклезиаст, Песнь Песней и Паралипоменон, — по гексаплам Оригена. Несомненно, Иеронимовское “исправление” древне-италийского перевода вело за собой не восстановление древнего его текста, а совершенную переделку его с ошибочными приемами Оригеновского исправления LXX: “novum opus facere ex vetere,” — говорит он о своем труде. Затем Иероним, сознавая погрешности и мозаичность в древне-италийском переводе, составил новый латинский перевод с еврейского текста, вошедший с VI-го века в общее употребление на Западе. Древне-италийский же перевод с тех пор был изъят из употребления, забыт и затерян, кроме некоторых частей, вошедших в Вульгату: Псалтири, неканонических книг (кроме Товит и Иудифь и неканонических прибавлений в книгах Есфирь и Даниила). Остальные же части древне-италийского перевода в новое время восстанавливались по отрывочным рукописям[54] и отеческим творениям.

Относительно языка древне-италийского перевода суждение единогласно древних и новых ученых мужей, что он отличается необыкновенным варваризмом. По замечанию еще Григория Великого, в нем не соблюдены ни склонения, ни спряжения, ни согласования слов по родам, числам и падежам (Moral. Praef.). Новые ученые находят к тому же множество странных слов, форм и словосочетаний латинских нигде еще в латинской литературе не встречающихся (praevaricare, demolire, extensa, confixio, exterminium...) и со своеобразным значением, множество греческих слов лишь написанных латинскими буквами (agonia, baddin, agonizare...), или дословно, но дико для латинского языка, переведенных (pusillanimitas = ολιγοψυχία; vaniloquium — ματαιολογία, amodo — απ' άρτι...); греческая грамматика, греческое словосочетание целиком удержаны, часто в явное несогласие с правилами латинского языка; не мало сохранилось следов и “еврействования,” хотя явившихся и не непосредственно, а под влиянием LXX (Rönsch. Itala und Vulgata. Marburg. 1875 г.).

Из указанных примеров, впрочем, можно заключать и о критическом достоинстве перевода. Конечно оно относится не к еврейскому тексту, а к LXX. Как ни скудны наши сведения о древнем подлинном тексте италийского перевода, и как ни мало еще в ученых руках надежд на восстановление его первоначального вида, но несомненно, что встречающиеся в нем разнообразные чтения имеют в своей основе греческие чтения перевода LXX. По вышеприведенным свидетельствам Августина и Иеронима, многочисленные непризванные справщики и толковники этого перевода всегда руководились греческим текстом и знанием его, хотя и “очень слабым.” С этой стороны, для нас важен древне-италийский перевод, как собрание вариантов текста перевода LXX.

Нечего и добавлять, что в разборе и оценке чтений италийского перевода нужна очень большая осторожность и тщательность. Все вышеизложенные данные об этом переводе убеждают, яснее всяких нарочитых наших замечаний, в этой истине. В новое время лучшими средствами восстановления древне-италийского перевода считаются рукописи и цитаты западных отцов (Lagarde. Mittheilungen. III. Nestle. Bibelübersetzungen...95s.). Из италийского перевода с исправлением Иеронимовским особую распространенность и церковное употребление имеют две редакции Псалтири: первая — беглая по переводу LXX, введенная папой Дамасом в римскую литургию и известная под именем Psalterium Romanum; до XVI в. была употребительной в Риме, до 1808 г. в капелле дожей в Венеции и доселе сохраняется в храме Петра и Павла в Риме в Амвросианском ритуале. Вторая редакция, сделанная Иеронимом по гексаплам Оригена, распространилась в Галлии под. именем Psalterium Gallicanum, потом вошла в римский бревиарий, в Вульгату и признана для католиков каноническим переводом. — Полностью из италийского перевода, без критического исправления Иеронима, вошел в Вульгату текст неканонических книг: Премудрости Соломона, Премудрости Сираха, Маккавейских и Варуха. Замечательно, что Псалтирь в настоящих наших славянских печатных изданиях очень значительно сходна с латинским изданием ее в печатной Вульгате: или поправлялась по Вульгате, или греческие оригиналы обоих переводов очень сходны были[55].

 

Перевод бл. Иеронима.

Выше было замечено, что обозрение древнего италийского перевода необходимо для нас, как вступление к главному отделу — переводу Иеронима, составляющему Вульгату.

 

Символическое толкование Священного Писания: притчи. Своеобразность притчи и ее толкование. Обязательное присутствие буквального и символического смыла. Примеры толкования притч. Притча как жанр, переходный к символическому толкованию.

 

Символическое толкование

 

Символическое толкование Священного Писания предполагает извлечение переносного смысла из текста. По общему определению проф. И. Н. Корсунского, «символ есть чувственный знак для обозначения сверхчувственных отношений». Таким образом, символическое толкование Священного Писания означает извлечение переносного смысла, относящегося с сфере духовных предметов.

 

Образные сравнения, поэтические обороты, видения, пророческие действия

 

В ряде случаев символический смысл предполагается священным автором как основной. Это ясно из того, что попытка истолковать текст в буквальном смысле приводит к абсурду, противоречию или реально­сти или ясному учению Библии в других местах.

 

Прежде всего это касается использования разного рода образных сравнений и поэтических оборотов (метафор, гипербол).

 

Например, Иофам, протестуя против несправедливого избрания жителями Сихема царя, образным языком говорит о деревьях, которые собрались, чтобы избрать царя, но выбрали не маслину или смоковни­цу, а терновник (Суд. 9:6-16). Достаточно частый случай того же рода — антропоморфизмы и антропо-фатизмы, которые выражаются в том, что человеческие свойства (напр., части тела) и страсти приписываются Богу для обозначения Его действий в терминах человеческого языка, например, «десница Господня» (Исх. 15:6; Пс. 48:10 и др.), «мышца Господня» (Ис. 40:10 и др.), «Господь раскаялся» (Быт. 6:6; 1 Цар. 15:35) и т. п.

 

Кроме этого, символический смысл предполагается в таинственных пророческих видениях и симво­лических пророческих действиях.

 

К числу первых относятся, например, видение Иеремией жезла из миндального дерева, означавшего действенность слова Божия (Иер. 1:8), сон Навуходоноссора о смене мировых империй (Дан. 2:1, 28-45) и др.; к числу вторых — возложение Иеремией на себя ярма в знак порабощения еврейского народа вави­лонскому царю (Иер. 27:2-8) или демонстративное хождение Исайей нагим и босым в предзнаменование того, что египтяне и эфиопляне нагими и босыми пойдут в ассирийский плен (Ис. 20:2-4).

 

 

Притча и ее толкование

 

Важный случай, когда буквальный смыл полностью не исключается, но при этом символический смысл рассматривается как основной, наблюдается при толковании жанра притчей (понимаемых в новоза­ветном смысле): вымышленных повествований, которые рассказчик приводит с целью самостоятельного уразумения слушателем переносного духовного смысла рассказа.

 

В притче присутствует как буквальный смысл — то вымышленное повествование, которое излагает рассказчик, и символический, или переносный смысл. Поскольку духовная жизнь и духовный мир имеют свои законы и зависимости, свою структуру, то священный писатель через вымышленную притчу фактиче­ски выражает законы духовной жизни — посредством символов и образов, взятых из обычного мира.

 

В притче слушателю сначала необходимо правильно понять буквальный смысл, а затем — исполь­зуя указания автора — отыскать переносный смысл. Для отыскания буквального смысла нередко нужно ре­шить небольшую «загадку для ума» — отыскать ключ к изложенной ситуации. После этого возможно уже истолковать притчу и символически.

 

 

Примеры толкования притч

 

1. Притча о горчичном зерне

 

«Иную притчу предложил Он им, говоря: Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое че­ловек взял и посеял на поле своем, которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его» (Мф. 13:31-32).

 

Буквальный смысл здесь очевиден: некий человек имеет поле, взял и посеял на нем горчичное зер­но. Особенность этого зерна такова, что оно по размеру меньше зерен всех других используемых в сель­ском хозяйстве растений. Судя по дальнейшему повествованию притчи, в данном случае важным оказыва­ется то, насколько большим вырастет дерево. Поэтому то смысловое звено, которое надо восстановить слу­шателю для буквального толкования — факт того, что хозяин, сажающий зерно, будет прикладывать сил для его выращивания (поливать, вскапывать, удобрять) не менее, чем если бы зерно было большим. И его труды вознаграждаются, поскольку он не смутился величиной самого зерна: выросшее растение настолько велико, что выше любых других злаков (его высота может достигать 3—4 метров). Не только хозяин радует­ся от него и укрывается в его тени, но даже и перелетные птицы отдыхают в сени дерева.

 

Духовный или символический смысл здесь предуказан Самим Господом. Хозяин сада, держащий маленькое зерно перед посадкой в землю — это символ человека только начинающего духовную жизни и ищущего Царство Небесное. Но в начале пути спасения он еще не может адекватно оценить те блага, кото­рые приносит Царство Божие душе человеческой. Наоборот, по сравнению с теми наслаждениями, которые приносят ему в тот момент чувственные блага и мирские удовольствия, духовные могут показаться недо­статочными. Так на что же потратить силы? На приумножение ли мирских благ, которые, как известно, приносят наслаждение? Или рискнуть, и приложить свои силы, а иногда и потратить материальные сбере­жения для приобретения духовных благ? — Символ притчи говорит сам за себя — то плод, который разви­вается из семени веры, намного превосходит по своим масштабам те результаты, ту отдачу, которую полу­чит человек, если употребит силы на мирские и материальные блага. А дерево Царства Божия радует не только его, но и его ближних из числа немощных.

 

2. Притча о неправедном домоуправителе (Лук. 16:1-13)

 

Одновременно будем следить за текстом и выявлять буквальный смысл притчи, который представ­ляет в данном случае некоторую трудность в силу необходимости восстановления промежуточного звена.

 

«Сказал оке и к ученикам Своим: один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; и, призвав его, сказал ему: что это я слышу о тебе? дай отчет в управлении твоем, ибо ты не можешь более управлять».

 

В Палестине в то время домоуправитель распоряжался имением и получал зарплату как процент от прибыли при ведении дел. В данном случае владельцу имения донесли на его управляющего, что тот тратит средства не по назначению. Было это в действительности, или нет - из притчи неясно. Чтобы выяснить, ви­новен управляющий или нет, хозяин лишает управляющего полномочий и заставляет предоставить отчет.

 

«Тогда управитель сказал сам в себе: что мне делать? господин мой отнимает у меня управление домом; копать не могу, просить стыжусь»

 

Управленец в замешательстве: он не владеет навыками физической работы («копать не могу»), но и не унизится до того, чтобы просить милостыню («просить стыжусь»).

 

«Знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домом».

 

Но у него созрел план, что делать, чтобы ему дали место управляющего в других имениях.

 

«И, призвав должников господина своего, каждого порознь, сказал первому: сколько ты должен господину моему? Он сказал: сто мер масла. И сказал ему: возьми твою расписку и садись скорее, напиши: пятьдесят. Потом другому сказал: а ты сколько должен? Он отвечал: сто мер пшеницы. И сказал ему: возьми твою расписку и напиши: восемьдесят».

 

Наибольшую трудность представляет для толкования именно это место. Что здесь имеется в виду? Понятно, что речь идет об арендаторах, которые арендуют ферму и землю, и должны за это платить хозяи­ну определенную плату своим продуктом. Понятно, что управляющий выступал в свое время посредни­ком: именно от него зависело, кому дать в аренду эту землю, именно от него зависело назначить арендную плату.

 

Но что он делает сейчас? Некоторые комментаторы считают, что управляющий просто обманывает своего господина, и вероломно подменяет договоры об аренде фермы и земли. Однако такое толкование противоречит, с одной стороны, тому, что управляющий уже отстранен от дел, и может только составить отчет. Он в любом случае не может изменить условия договора, поскольку об этом впоследствии узнает хо­зяин. Но вот парадокс: хозяин узнает, но не только не аннулирует новые договоры, не только не судится с управляющим, но наоборот, хвалит его за то, что он изменил условия договоров:

 

«И похвалил господин управителя неверного, что догадливо поступил, ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде»

 

Более того, Сам Господь не порицает управляющего, но ставит нам его в пример, указуя, в каком направлении нужно толковать притчу в духовном смысле:

 

«И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищае­те, приняли вас в вечные обители».

 

Если ключ к буквальному толкованию притчи лежит именно в том, какие договоры и как изменил управляющий, то можно дать объяснение, приведенное священником Михаилом Фивейским (1856-1919) в его «Толковании на Евангелие от Луки» (1911): договоры составлялись таким образом, что управляющий за свое посредничество получал плату дополнительными натуральными продуктами с фермы и поля. Таким образом, суммы, фигурировавшие в договорах, включали в себя оплату аренды хозяину плюс оплату управ­ляющему-посреднику. Но последний понял, что будучи отстраненным от управления и заподозренным в растратах, вряд ли уже получит причитающуюся ему долю от хозяина. Поэтому он делает поступок, од­новременно и законный с точки зрения этики, и оригинальный. Он предлагает арендаторам переписать до­говоры с тем, чтобы исключить причитающуюся ему долю, оставив лишь ту сумму, которую они должны выплатить хозяину. Поэтому-то хозяин не ругает его, а, наоборот, одобряет и подчеркивает его сообрази­тельность. Отказавшись от того, что полагалось ему по праву, управитель приобретает свое будущее у арендаторов.

 

В эту схему, на первый взгляд, не вполне укладываются три фразы.

 

1) «сыны века сего догадливее сынов света в своем роде» (ст. 8). После того, как были найдены рукописи
Мертвого моря, можно утверждать, что выражение хЯпй фпа цщфьт «сыны света» было устойчивым семити­
ческим оборотом для обозначения праведников (его использует и ап. Павел, 1 Фесе. 5:5). 
«Сыны века сего» — мирские люди. Выражение надо понимать в контексте всей притчи: именно мирской
человек, управленец ставится в пример тем, кто стремятся ко спасению.

 

2) (ст. 9). Почему богатство «неправедное»! Не
подтверждает ли это мысль о том, что управитель все же воровал у хозяина? В таком случае оно должно
быть по закону возвращено как уворованное (Лев. 6:4, Втор. 22:1). Однако управитель отказывается от сво­
ей части арендной платы не в пользу хозяина, а арендаторов. Но ведь буквально стоит 
— «богатство неправедности». То богатство, которое приводит в конце концов к неправедности, слу­
жит причиной того, что человек является «сыном века сего», а не «сыном света». Так пусть оно вместо то­
го, чтобы привести человека к недолжному, худому состоянию (домоуправитель был обвинен в растратах),
лучше послужит для приобретения друзей, которые помогут в трудный час.

 

3) «когда обнищаете» — но лучше переводить, в соответствии с чтением НБ, дфбй> ЭклЯрз т. е. «когда
обнищает», — когда богатство утратит свое значение.Символическое толкование хорошо понятно в свете учения Господа о долге как символе греха. Управитель был обвинен перед хозяином, под которым в данном случае надо разуметь Бога. Должники хо­зяина — это наши ближние, и мы порой думаем, что они нам также что-то должны. Но если мы откажемся от их долгов нам, то не только получим похвалу от господина, но и то, что когда будет упразднен грех, т. е. при пришествии Христа, мы будем приняты в «вечные обители» праведников.

 

Билет.