Эфиопский перевод. Готфский перевод Ульфилы.

 

Эфиопский перевод.

Как по обстоятельствам и месту происхождения, так и по назначению, а отсюда и по значению вполне близок к коптскому переводу перевод Эфиопский, ныне употребительный в Абиссинии. Местное предание приписывает происхождение эфиопского перевода епископу Фрументию, проповеднику христианства в Эфиопии, современнику Афанасия Великого, а продолжателем его труда считает “девять святых,” живших в V веке, т.е. девять монахов из Верхнего Египта, пришедших в Абиссинию для распространения и утверждения здесь христианской веры. Итак, начал составляться эфиопский перевод в половине IV века, а окончен в V веке. При Златоусте (+407 г.) эфиопы имели уже Священное Писание на своем языке. Эфиопский перевод, таким образом, несомненно составлен был в Александрии с текста LXX, употребительного тогда в александрийской Церкви, в IV-V вв. по Р.Х[112].

Согласно приведенному свидетельству предания и анализу памятников, эфиопский перевод принадлежит разным лицам и составлен в разное время. Несомненно, эфиопский язык был беден для выражения возвышенных библейских мыслей, много затруднял переводчиков и для сообщения переводу удобопонятности побуждал их прибегать к глоссам и пояснениям, грецизмам, неестественным для эфиопского языка греческим словорасположениям и словосочетаниям. Надписания псалмов оставлены греческие и многие затруднительные греческие слова оставлены также без перевода (например δασυπόδα, καταράκτην, έρωδιόν — Лев.11, 5, 17, 19). И в греческом языке переводчики, по выражению Дильмана, часто были “не очень сильны,” отчего иногда перевод был темен и непонятен. Переводчики пользовались также пособием родственных по языку переводов коптского и арабского. Трудно отыскать древние точные списки эфиопского перевода. Существующие же его списки носят несомненно многочисленные следы позднейших поправок, делавшихся по греческому, коптскому, арабскому и даже по еврейскому тексту (например Быт.22:13; Суд.5:16; 4Цар.12:7) и по арамейским переводам. А перевод Иова несомненно очень позднего происхождения, имеет перифрастический характер и малую критическую ценность. В эфиопском переводе существуют все ветхозаветные книги канонические и неканонические, кроме Маккавейских, переведенных уже в другое время с латинского текста. Разделяется эфиопский канон на четыре класса: закон (Пятикнижие, И. Навина, Судей, Руфь), цари (1-4 Царств, Паралипоменон, Ездры, Товит, Иудифь, Есфирь, Иов и Псалмы), Соломон (Притчи, Песнь Песней, Премудрость и Сирах), пророки (Исайя, Иеремия, Плач, Варух, Иезекииль, Даниил и 12 малых пророков). Разделения на главы и стихи нет (в печатных введено из Вульгаты); но есть некоторые литургические деления.

Сказанное о коптском переводе и его значении применимо и к эфиопскому. Для православных богословов он интересен, как памятник греческого церковного текста перевода LXX-ти IV и V веков. Но, очевидно же, этот перевод нужно изучать и делать из него выводы с большей еще осторожностью, чем коптский. При этом нужно принимать во внимание допускаемую всеми исследователями многочисленность позднейших поправок в эфиопском переводе и его списках. Многие пропуски в древних списках заменены новыми переводами (Исх.14-31 глл.). Новые справщики особенно изменяли текст книг часто читаемых в церкви, заменяя в них греческое словорасположение и греческие слова и обороты эфиопскими или более понятными греческими выражениями. Может быть от этих многочисленных справщиков произошла темнота и даже непонятность многих мест в эфиопском переводе (Благовещенский. Кн. Плач. 246 стр.). Один из новых исследователей эфиопского перевода Дильман находит в нем три редакции: а) древнейшую, сохранившуюся мало поврежденной, но в очень редких списках, которую Корнилль находил в берлинском кодексе пророков; она очень ценна, составляет памятник IV в. (Ук. соч. 38-42 ss.); б) более новую, но зато употребительную, своего рода “вульгату,” поправленную по новым греческим спискам и в) новейшую, поправленную по еврейскому тексту и переводу Акилы. Корнилль находит ее во франкфуртском кодексе (Ук. соч. 42-48 ss.). Посему прежде чем пользоваться эфиопским переводом в критических целях, нужно позаботиться о критическом издании самого перевода в древнейшем его виде. А это — пока неосуществимое дело, потому что найденные списки не раннего происхождения (ок. XV века)[113].

Готфский перевод.

Христианство среди готфов стало распространяться довольно рано и уже в III веке большинство их было обращено. На первом вселенском соборе был готфский епископ Феофил и подписал православное исповедание. Но в половине IV века готфы увлеклись арианством. В это время жил их учитель епископ Ульфила, составивший, по свидетельству древности, перевод всех ветхозаветных (кроме книг Царств) и новозаветных книг на готфский язык. Этим переводом, по свидетельству Филосторгия, пользовались все готфы и памятники его еще существовали в IX веке, по свидетельству Валафрида Страбона. А затем следы перевода и даже самого готфского языка совершенно исчезли и когда в XVII веке открыто было Евангелие на готфском языке (так называемый Codex argentaeus), долго не могли определить, на каком языке оно написано. С течением времени нашли и другие некоторые отделы готфского перевода новозаветных книг, но из перевода ветхозаветных книг найдено очень немного: Быт.5:3-30; Пс.52:2-3; 1Езд.5:8, 42; Неем.5:13-18; 6:14-19; 7:1-3, 13-45. Анализ этих отрывков убеждает современных ученых, что перевод готфский составлен с текста LXX, распространенного в греческой православной Константинопольской Церкви. Отождествляющие этот текст с рецензией Лукиана утверждают, что готфский перевод составлен с рецензии Лукиана. Отличается он точностью и произношение собственных имен сохраняет принятое у LXX. — Для русских богословов, очевидно, готфский перевод должен быть весьма интересен по своей древности и оригиналу. Но его памятников очень мало доселе найдено, хотя и в этих отрывках он очень полезен. Еще больший интерес в готфском переводе для русских богословов представляется в том отношении, что по свидетельству древних славянских сказаний, св. Кирилл нашел в Херсоне “русского человека,” доставившего ему на своем “русском языке Псалтирь и Евангелие,” с коими близко ознакомился св. Кирилл. Эти “русские” книги — Псалтирь и Евангелие — нынешние ученые отождествляют с рассматриваемым готфским переводом Ульфилы. Интересно бы проследить, нет ли сходства в соответственных местах между ныне известными списками готфского перевода и нашими древнесла-вянскими списками и сделать отсюда соответственные исторические выводы. Ожидаем суда специалистов.

3. Прообразовательный смысл Священного Писания Ветхого Завета.

 

Второй основной новозаветный метод толкования — метод преобразовательный или типологиче­ский. Если исходить из взгляда, сформулированного Господом Иисусом Христом и святыми апостолами, в частности, святым апостолом Павлом, можно увидеть, что ветхозаветный период служил для постепенного приготовления человеческого рода к явлению Мессии как Спасителя мира (ср. Рим. гл. 1-4, Гал. 4:1-4, 3:24-25), и, соответственно, вся ветхозаветная история указывала на Христа и Его дело спасения, закон же Моисея как часть религии Израиля был только «детоводителем ко Христу» (Гал. 3:24). Поэтому ветхозаветные пророчества сосредотачивались на Христе и Его великом деле спасения как на своем главном предмете.

 

Исходя из приведенной мысли, типологический метод толкования признает историческую реальность происходивших в Ветхом Завете событий и описанных лиц, однако рассматривает ветхозаветные лица и события как повод, с помощью которого Бог раздвигает исторические рамки и заставляет священного писателя и читателей задуматься над грядущими событиями. Уже свершившиеся события или известные личности рассматриваются как прообразы, или (используя синонимичный греческий термин фэрпт) как ти-посы грядущих событий мессианского времени.

 

Классическим примером новозаветного типологического толкования Ветхого Завета является начало 10 главы из 1 послания к Коринфянам св. ап. Павла (10:1-11): «Не хочу оставить вас, братия, в неведении, — пишет он, — что отцы наши все были под облаком, и все прошли сквозь море; и все крестились в Мои­сея в облаке и в море; и все ели одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и то же духовное питие: ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос. Но не о многих из них благоволил Бог, ибо они поражены были в пустыне. А это были образы (фэрпй) для нас, чтобы мы не были похотливы на злое, как они были похотливы. Не будьте также идолопоклонниками, как некоторые из них, о которых написа­но: народ сел есть и пить, и встал играть. Не станем блудодействовать, как некоторые из них блудодей-ствовали, и в один день погибло их двадцать три тысячи. Не станем искушать Христа, как некоторые из них искушали и погибли от змей. Не ропщите, как некоторые из них роптали и погибли от истребителя Все это происходило с ними, как образы (фхрйкют); а описано в наставление нам, достигшим последних ве­ков» (1 Кор. 10:1-11).

 

Ап. Павел указывает, что прохождение через Чермное море и следование за облаком, посредством ко­торого Сам Господь присутствовал с народом израилевым было всего лишь прообразом крещения — по­скольку через первое Израиль был избавлен от физического ига фараона, а через второе новый Израиль — верующие во Христа — избавляются от духовного рабства мысленному фараону — диаволу. Вождем вет­хих израильтян был Моисей, а вождь и освободитель Церкви — уже Мессия-Христос. Но не всем изра­ильтянам удалось избегнуть опасности, даже имея такого мудрого руководителя, как Моисей, поскольку они проявили злое своенравие — также и верующие во Христа подвергнуты подобной опасности в случае, если уклонятся от своего Пастыря.

 

Для обозначения ветхозаветного прообраза в Писании Нового Завета используется греческое слово фэрпт и его производные (фэрпй, фхрйкют) (см. 1 Кор. 10:6, 11, Рим. 5:14). В противоположность ветхозаветному соответствующее ему новозаветное событие, лицо, учреждение или понятие называется при этом бнфЯ фэрпн (1 Пет. 3:21, Евр. 9:24). Иногда в Священном Писании Нового Завета используются и другие выражения для указания на ветхозаветный прообраз: хрьдейгмб (Иак.5:10, 2Пет.2:6, Евр. 4:11, 8:5, 9:23), рбсбвплЮ (в Евр. 9:9, 11:19), ьмпйьфзт (Евр. 7:15), укйЬ (буквально «тень» — Кол. 2:17, Евр. 8:5, 10:1). Св. Иоанн Златоуст в толковании на Гал. 4:24 {«которые суть иносказания» бфйнЬ Эуфйн бллзгпспэме нб) говорит: «апостол назвал иносказанием (ЬллзгпсЯбн) прообраз (фэрпн). Этим он хотел сказать, что данная история (Гал. 4:22-31) изображает не только то, что представляется в ней с первого взгляда, но выражает также и другое нечто, поэтому он и назвал ее иносказанием». Впрочем, нередко типологический метод толкования употребляется в Новом Завете без использования подобных указующих слов.

 

 

Характеристика преобразовательного метода

 

Чтобы указать более точно, в чем заключается отличие типологического метода от символического и аллегорического, выделим конкретные свойства преобразовательного способа толкования:

 

Сходство в основных чертах (т.е. структурное сходство) между прообразом и самим событием. Выра­жаясь современными техническими терминами, прообраз — это модель, которая отличается в деталях, но в целом воспроизводит будущий образ. «Прообраз (фэрпт) не должен быть совершенно отличен от истины — иначе он не был бы прообразом», — указывает свт. Иоанн Златоуст.

 

Различие (а иногда усмотрение противоположности) некоторых черт. Например, Адам как прообраз Христа грехопадение произошло через одного человека, и спасение тоже через одного (Рим. 5:15); смерть через грех от одного Адама перешла во всех людей, но также и от одного Иисуса Христа оправдание простирается на всех (Рим. 5:12,18). При этом, по словам Златоуста, там — грех, здесь — благодать, там — преслушание, здесь — послушание, там — осуждение, здесь — оправдание, там — смерть, здесь — вечная жизнь. Очевидна логичность и оправданность таких противоположений, в системе своей выявляющих прообразность Адама Христу по про­тивопоставлению. По замечанию свт. Василия Великого, при требуемом сходстве типоса и реального явления, различий столько же, «сколько между сновидением и действительностью, между тенью и тем, что действительно существует». То есть, различие, является следствием других свойств типологического метода, указанных далее.

 

Превосходство прообразуемого над прообразом.

 

Взаимное отношение во времени: типос ограничен во времени и предшествует конечному событию.

 

Историческая реальность и типоса, и прообразуемого им события или лица. По мысли блаж. Иеронима, апостол Павел в послании к Галатам (4:24) дал правило: типологически изъяснять ветхоза­ветные писания нужно так, чтобы оставалась «неприкосновенной истина истории»

 

Отличие преобразовательного (типологического) метода от прямого пророчества, символа, притчи и аллегории

 

Несоответствие любому из перечисленных частных свойств приводит к трансформации типоса в про­рочество, символ, притчу или аллегорию. Поэтому очень важно уяснить их взаимное отличие.

 

 

1. Отличие типоса от прямого пророчества

 

Прямое пророчество — это ясное, буквальное возвещение воли Божией, и, в частности, непосредственное предсказание будущего. Типос же «есть выражение ожидаемого через уподобление, которым знаменательно указывается будущее» (свт. Василий Великий). Например, Адам — типос, прообраз будущего нового Адама Христа. «Божественное предьизображается вещами малыми и человеческими», — говорит тот же святитель. Т.о. к прямому пророчеству не применимы пункты 2 и 3 из определения типоса.

 

2. Отличие от символа

 

По определению проф. И. Н. Корсунского, «символ есть чувственный знак для обозначения сверх­чувственных отношений». Поэтому символический способ толкования — такой, при котором события, лица и предметы Ветхого Завета рассматриваются как обозначение реальностей духовного, или, лучше сказать, сверхчувственного мира. Типос же есть частный случай символа, причем его частность заключается в том, что типос — это пророческий символ.

 

Например, израильские ветхозаветные обряды являются символом возвышенных, исполненных глу­бокого смысла и духовного содержания отношения Бога с народом Израилевым, и в то же время они — ти­пос (прообраз) — бескровной жертвы Христа и новых отношений в Царствии Божием. Жезл в Писании очень часто выступает как символ власти, но только прозябший жезл Ааронов стал прообразом безмужне­го рождения Христа от Девы. Вода есть символ очищения и в Ветхом, и в Новом Завете — ив левитских предписаниях и в крещении, но типосом полного духовного очищения новозаветным крещением была не сама по себе вода, а именно эти левитские омовения, которые предуказывали крещение. Ветхозаветный агнец был символом чистоты и невинности, но как типос он указывал на Иисуса Христа — «Агнца, взем-лющего грехи мира» (Ин. 1:29,36; 19:36; 1 Пет. 1:19, ср. в Деян. 8:32 при цитировании Ис. 53:7).

 

По сравнению с символом, типос имеет более конкретные черты сходства, это сходство обусловлено некоторыми частностями и дополнительными знаковыми деталями (как в примере с процветшим Аароно-вым жезлом), а иногда типос имеет то же самое внутреннее содержание (левитские обряды очищения и но­возаветное крещение). В отличие от символа, типос всегда указывает на будущее; типос — это частный случай символа; это — особенный, пророческий символ.

 

3. Отличие от притчи

 

Притча — это «вымышленное иносказание, имеющее в виду сходство в частностях между знаком и означаемым им, или между содержанием излагаемой в ней мысли и формой, в которую облечено это со­держание», — пишет И. Н. Корсунский. Если посмотреть на определение пророческого прообраза, можно увидеть отличие от притчи как в 1-ом свойстве типоса (внутреннее взаимоотношение знака и указуемого им в притче порой случайно, объективно не обусловлено — поэтому притча более загадочна, чем символ), так и в 4-ом — нет соотнесенности во времени.

 

4. Отличие от аллегории

 

Аллегорический метод толкования (как и символический), не является специфически христианским. Он возник еще задолго до Р.Х. на почве эллинистической мысли, а уже оттуда перешел в александрийское иудейство и христианство.

 

 

Билет.

История ветхозаветного канона в новое время. Постановления Константинопольского и Иерусалимского соборов 1672 года и учение Церкви о канонических и неканонических книгах. I и II Ватиканские соборы. Отношение протестантов к неканоническим книгам.

Последний период в истории ветхозаветного канона стоит в связи с разными направлениями протестантского движения в Западной Европе после Тридентского собора. Отношение Православно-Восточной, греческой и русской, Церкви к ветхозаветным каноническим и неканоническим книгам покоилось на тех же основаниях и было вполне сходно с отношением ее во все предыдущие периоды. Точно также и официальное отношение западной католической Церкви к этим книгам было вполне тождественно с предыдущими соборными и папскими по сему вопросу определениями, причем, как и в предыдущие периоды, встречало себе не мало сильной оппозиции у ученых католических богословов. Все разнообразные протестантские общины ограничивались одним еврейским каноном и неканонические книги исключили из состава и изданий Библии. Эти протестантские идеи и стремление протестантских общин к сношению и объединению с восточной Православной Церковью послужили поводом к точной формулировке на соборах последней вопроса о каноне. В последовательном хронологическо-историческом порядке учение Православной Восточной Церкви можно изложить в следующем виде.

В последний период учение о ветхозаветном каноне в Православной Церкви было выяснено в соборных определениях Константинопольского (1672 г.) и Иерусалимского (того же 1672 г.) соборов. Эти соборные определения были вызваны двумя “исповеданиями православной веры,” опубликованными на западе от лица представителей Православной Церкви. Митрофан Критопул, апокрисиарий константинопольской Церкви, впоследствии патриарх александрийский, посланный Кириллом Лукарисом в Англию и Германию по церковным делам, опубликовал в Германии в 1625 году свое исповедание веры, в коем в протестантском духе отверг всякий авторитет неканонических книг. Вскоре после того, в 1629 году, появилось на западе же, адресованное во Францию, исповедание веры патриарха константинопольского Кирилла Лукариса, в коем также исключались из состава Библии неканонические книги и признавались апокрифами. Эти исповедания были осуждены на православных соборах. В виду важности для православного богослова выраженного в этом деле учения Православной Церкви, изложим точнее как самые Исповедания, так и соборные определения[114].

Митрофан Критопул в своем Исповедании исчисляет в Ветхом Завете “22 книги святого и Божественного Писания,” причем называются одни лишь канонические книги еврейского канона. Перечень обычен. “Все эти книги суть подлинные (αυθεντικά) и канонические (κανονικά). Остальные же книги: Товита, Иудифи, Премудрости Соломона, Премудрости Сираха, Варуха, Маккавейские не считаем отвергнутыми (αποβλήτους), потому что в них много нравственного, очень много достойного похвалы содержится, но каноническими и подлинными никогда Церковь Христова их не принимала. Так, между многими другими, святой Григорий Богослов, святой Амфилохий и позднейший из всех святой Иоанн Дамаскин свидетельствуют. Посему догматы наши только из 22-х (а с новозаветными — из 33-х) оных канонических и подлинных подтверждаем, которые и называем богодухновенным (θεόπνευστον) и Святым Писанием (άγίαν γραφήν).” В Новом Завете Критопул насчитывает всего 11 книг (4 Еванг., Деяния, 14 посланий ап. Павла “в одной книге,” два Петровых послания “в одной книге,” 3 Иоанновых в одной книге, Иакова, Иуды, Апокалипсис), а с 22-мя ветхозаветными насчитывает “33 книги по числу лет земной жизни Иисуса Христа”[115].

Взгляд на вероисповедный характер этого исповедания существует различный. Западные католические богословы называют его прямо “протестантским”[116], арх. Макарий называет его “свидетелем православного учения” о ветхозаветном каноне и приводит наряду с Дамаскиным[117]. По сличению с ранее изложенными отеческими и соборными определениями о каноне, у Критопула можно находить разность: 1) в том, что он не признает неканонических книг “источником церковного учения,” чего никогда не говорили православные отцы и соборы и что принято лишь у протестантов, а также во 2) в том, что неканонические книги он не желает называть “Священным Писанием,” — также у отцов и православных соборов этого не было, а у протестантов появился такой взгляд.

Кирилл Лукарис в своем Исповедании говорит так: “Священным Писанием называем все канонические книги, которые признаем правилом (κανόνα) нашей веры и спасения, и наиболее по той причине их храним, что они заключают богодухновенное учение, которое необходимо как для назидания, так и для просвещения и совершенствования всякого приходящего к вере. Число канонических писаний веруем и признаем то самое, которое определил Лаодикийский собор и доселе исповедует кафолическая православная Христова Церковь, просвещаемая Святым Духом. Те же книги, которые называем апокрифами, не получили, ради сего наименования, авторитета и одобрения (κυρος) от Святого Духа, каковые имеют собственно и без всякого прекословия книги, считаемые каноническими, в числе коих суть Пятикнижие, агиографы и пророки, которые назначил читать Лаодикийский собор, Ветхого Завета двадцать две (о новозав. книгах опускаем). Сии подлинно считаем каноническими и признаем и исповедуем называть Священным Писанием”[118].

Как видно, в Исповедании Кирилла Лукариса нет полного исчисления ветхозаветных книг и так как термин “апокрифы” в древней отеческой письменности имел иное значение, то и у Лукариса он давал обоюдность, уясняемую лишь числом 22 и Исповеданием Критопула. — По суду Иерусалимского и Константинопольского соборов (1672 г.) неправым в этом исповедании найдено, преимущественно, наименование неканонических книг апокрифами, не принадлежащими к составу Священного Писания, и непризнание за ними высокого, необычного для естественных (εθνικά) произведений человеческого разума, авторитета.

Действительно, сличая терминологию этого Исповедания с изложенными православно-восточными определениями о каноне, не можем не заметить в ней значительного уклонения от последних. 1) Таково особенно название неканонических книг апокрифами. Последний термин отцами Церкви восточной прилагался к книгам вредного еретического направления, чтение коих запрещалось христианам. К неканоническим же книгам в Православной Церкви было всегда иное отношение. Очевидно, называя их апокрифами и намеренно не разъясняя свой новый термин, Лукарис заключал в нем ясное указание на очень невысокий авторитет неканонических книг. 2) Это понимание смысла Исповедания подтверждается заключающимся в Исповедании ограничением состава Библии: “Священным Писанием именуем все канонические книги.” Стало быть, неканонические или, по его терминологии, апокрифы не должны входить в состав “Священного Писания”; это — совершенно не библейские памятники. В Православно-восточной Церкви никто и никогда такого взгляда не высказывал; напротив, отцы Церкви читали и цитовали неканонические книги как “Священное Писание” и вводили их, как неизменную часть Библии, в церковное употребление. — Посему справедливо соборы Православно-восточной Церкви увидели в Исповедании Лукариса протестантский характер и осудили его.

Первоначально Исповедания Лукариса и его единомышленника Критопула осуждены были на соборах в Константинополе (1638 г.) и в Яссах (1648 г.). Здесь преимущественно разбирались догматические положения сих Исповеданий. Позднее, через 30 почти лет, на Константинопольском и Иерусалимском соборах, бывших в 1672 году, подвергнут был церковному обсуждению и затронутый ими вопрос о ветхозаветном каноне. На Константинопольском соборе (в январе 1672 г.) было постановлено: “хотя некоторые ветхозаветные книги, писанные священными писателями, в исчислениях (т.е. соборных и отеческих) не причисляются к священным книгам (τη άπαριθμήσαι των αγιογράφων ου σημπεριλαμβάνονται), но не должны быть отвергаемы, как естественные и обычные (ουκ άποτροπιάςονται ως εθνικά και βέβηλα), а должны быть всегда считаемы добрыми и назидательными (καλά και ενάρετα) и отнюдь не презираемы (ουκ απόβλητα διόλου)[119].

На Иерусалимском соборе (в марте 1672 г.) этот спорный вопрос был решен почти так же. “Следуя правилу (κανόνι) кафолической Церкви, называем Священным Писанием все те книги, которые признаны Лаодикийским собором, а равно и те, которые Кирилл неразумно и злостно назвал апокрифами: Премудрость Соломона, книгу Иудифь, Товию, историю дракона и Сусанны (т.е. Дан.13-14 гл.), Маккавейские и Премудрость Сираха. Их признаем наравне со всеми другими книгами неизменной и действительной частью Священного Писания. Как предала Церковь действительной частью Священного Писания Евангелия, так и сии предала без сомнения такой же частью Священного Писания, и кто отвергает их, тот и первые (Евангелия) отвергает. И все, что всегда, всеми соборами, древнейшими в кафолической Церкви и знаменитейшими богословами, счисляется и включается в Священное Писание, — все то и мы считаем каноническими книгами (κανονικά βιβλία) и признаем Священным Писанием (όμολογουμεν την ιepav γραφήν)”[120].

Это соборное определение было подписано многими представителями русской Церкви. Таковы: Исайя-Трофим, игумен монастыря св. Николая; Игнатий Ксеновикий, проповедник Евангелия; Иосиф Ксеновикий, игумен монастыря св. Богоявления. Его же подписали, как согласное с учением русской Церкви и русский монах Тимофей и апокрисиарий русского царя Алексея Михайловича, святогробский архимандрит Иосафат[121]. Таким образом, было формально выражено согласие русской Церкви по вопросу о каноне с греческой Церковью.

Как видно из вышеприведенных соборных определений, в них не было полного исчисления Священных книг, преимущественно же решался поднятый Критопулом и Лукарисом вопрос о неканонических книгах и их авторитете. Отцы собора возмущены были тем, что эти книги приравнивались к обычным произведениям естественного разума, исключались из состава Священного Писания и назывались апокрифами. Эти три положения протестантского характера и осуждаются соборами. 1) Неканонические книги должны быть считаемы не “естественными и обычными (εθνικά και βέβηλα),” а “добрыми и назидательными (καλά και ενάρετα)” (по Константинопольскому собору). 2) Они, наравне со всеми другими каноническими книгами, должны считаться неизменной частью Священного Писания и в этом смысле каноническими. 3) Умалчивается об авторитете книг Варуха, Послания Иеремии, второй и третьей книг Ездры; неизменной частью Священного Писания признаются и неканонические отделы из книги прор. Даниила. 4) Из общего соборного положения о неизменности библейского кодекса можно делать вывод, что все неканонические отделы и в других книгах (Есфири, 2 Паралипоменон, Псалтири) также признаются частью Свящ. Писания. Косвенный вывод, пожалуй, можно делать, что и книга Варуха, Послание Иеремии и вторая книга Ездры, как находящиеся в греческой Библии, должны быть признаваемы также частью Свящ. Писания. Но третья книга Ездры, не находящаяся в греческой Библии, едва ли могла соборами признаваться “неизменной частью Свящ. Писания.” 5) Умолчано о термине “богодухновенность” в приложении к неканоническим книгам, термине, который, как видно было из всей предыдущей истории ветхозаветного канона, имеет здесь существеннейшее значение. Таким образом, православный богослов освобожден от обязанности признавать неканонические книги богодухновенными наравне с каноническими и тем существеннейше отличено православное учение о ветхозаветном каноне от католического. 6) От протестантского же учения православное существенно отличено признанием неканонических книг неизменной частью Священного Писания, как книг священных и всегда содержимых Церковью, вызывающих общее почтение и благоговение.

По сравнению с предыдущими соборными и учено-богословскими православными определениями о ветхозаветном каноне, в рассматриваемых определениях Константинопольского и Иерусалимского соборов существует полное согласие в том, что неканонические книги признаются неизменной частью Свящ. Писания. Так всегда учили все отцы Православной Церкви и все соборы. Этот же взгляд распространен и на неканонические прибавления к каноническим книгам, что на восточных соборах доселе не было выяснено, хотя и нуждалось в выяснении и имело таковое на соборах западной Церкви: Тридентском и Ватиканском. В каком отношении стоят эти соборные определения к 22-книжному канону, принятому в предыдущих счислениях соборов и отцов Православной Церкви? Думаем, что по этому пункту как всегда прежде существовало полное согласие у представителей Православно-восточной Церкви, так и в рассматриваемых позднейших соборных ее определениях должно быть такое же согласие. Это видно из того, что соборы не касаются и не осуждают принятого в Исповеданиях Критопула и Лукариса 22-книжного канона. Они, стало быть, с ним вполне соглашаются, а осуждают лишь мнения Критопула и Лукариса о неканонических книгах. Говоря, далее, в соборном определении Иерусалимского собора о своем полном согласии “с древними отцами и знаменитыми богословами Православной Церкви по вопросу о каноне,” очевидно собор не мог отвергать принятого в Православной Церкви 22-книжного канона. Последний оставался для него аксиомой и не подлежал обсуждению. Так, и только так, можно понимать соборные определения, как последнее слово Православной Церкви о каноне.

Из позднейших богословов греческой Церкви большинство держалось того же взгляда. Так, Евгений Булгар (1716-1806) и его ученики: Феофил Папафил (1780) и Афанасий Фаросский (1725-1813 гг.). Катихизис Митрополита Филарета переведен и многократно издавался по-гречески с одобрения высшей церковной власти, также и Догматики Антония (1858 г.) и Макария (1882) переведены и служат руководством в Халкинском, Иерусалимском и других богословских училищах. Кондаки в своем катихизисе отвергает авторитет неканонических книг (1906 г.). Андрустос в своей догматике (1907 г.) признает, “согласно древнему преданию” различие канонических и “читаемых” книг[122]. Но высказывали греческие богословы и близкий к католическому взгляд. Таковы: Викентий Далюдас (1692-1752), Никифор Феотоки (1736-1800), К. Экономос (1857), Мелетий Сириг, Контогин, Стурдза (1828), Кефала (катихизис, изд. 1899 г.)[123].

На соборах русской Церкви вопрос о каноне не поднимался. У русских богословов XVIII в. было некоторое колебание в его решении. Довольно резко осуждали авторитет неканонических книг Феофан Прокопович (Христ. Прав, богословие), Ириней Фальковский (Догмат. Богословие. 1795 г.), Сильвестр Лебединский (Compend. theol. classicum. 1799 г.), автор “Догматик. Христ. Православной Вост. Церкви” (М. 1831 г.). Более благоприятный взгляд с частыми цитациями их высказывали: Стефан Яворский, Димитрий Ростовский. Более определенный и единодушный взгляд на них стали высказывать русские богословы со времени митр. Филарета.

В Катихизисе митрополита Филарета и во Введении архим. Макария ветхозаветный канон ограничен еврейским каноном, неканонические ветхозаветные книги признаны полезными и назидательными, назначенными для чтения оглашенных. Согласно постоянной церковной практике, эти книги всегда помещались в славянских изданиях Библии: в Геннадиев-ском, Острожском и Елизаветинском. В русском переводе по благословению Св. Синода они также всегда помещаются, кроме изданий, назначаемых для Британского библейского общества.

Ватиканские соборы, собрания (съезды) иерархов католической церкви, происходившие в Ватикане, 1-й В. с. (по счёту католической церкви — 20-й Вселенский собор) заседал с 8 декабря 1869 по 20 сентября 1870. Был созван папой Пием IX в условиях назревавшей (в процессе объединения Италии) ликвидации Папской области и упразднения светской власти папы; имел целью укрепить авторитет папы, его власть в церкви и влияние самой церкви. В период подготовки собора и на самом соборе развернулась острая дискуссия по вопросу о провозглашении догмата папской непогрешимости. На его провозглашении особенно настаивали иезуиты. В. с. принял: 1) Догматическую конституцию католической веры, излагавшую основы католического вероучения (о боге — творце мира из ничего, об откровении, о примате веры над разумом, религии над наукой), подтверждавшую решения Тридентского собора и предававшую анафеме всё, что расходится с католическим вероучением (в том числе материализм, рационализм, атеизм); 2) Первую догматическую конституцию церкви Христа, подтвердившую положение о верховенстве римского папы в церкви и провозгласившую догмат о его непогрешимости в вопросах веры и морали, 1-й В. с. прекратил свою деятельность в связи с занятием Рима итальянскими войсками и последующей ликвидацией папского государства. Часть католических теологов отказалась признать новый догмат (о непогрешимости папы) и выступила с инициативой образования старокатолической церкви (см. Старокатолицизм).

2-й В. с. (по католическому счёту — 21-й Вселенский собор) заседал в 1962—65 (4 сессии, ежегодно по 2 месяца каждая). Был созван папой Иоанном XXIII (завершил работу при Павле VI) для "обновления" католической церкви и приспособления католицизма к изменившимся в мире условиям. Были приняты решения, касающиеся отношений: внутри католической церкви; между христианскими церквами и между различными религиями; католической церкви к важнейшим вопросам современности. Решения собора по первому кругу вопросов сводятся преимущественно к изменениям в организации и культовой практике церкви для сохранения и усиления влияния религии на католические массы (богослужение на местных языках, введение в литургию элементов местных обычаев, использование церковью прессы, кино, радио и др.). Решения по второму кругу вопросов направлены к достижению единства с др. христианскими церквами. На заключительном заседании собора Павел VI снял отлучение от церкви константинопольского патриарха, провозглашенное папским легатом в 1054 и вызвавшее разрыв между католической и православной церквами (одновременно в православном соборе в Стамбуле была отменена анафема, которой был предан православной церковью в том же 1054 папский легат). Решения 2-го В. с. выражают также стремление к сотрудничеству с нехристианскими церквами, 2-й В. с. принял конституцию "О церкви в современном мире" ("Gaudium et spes"), в которой развиваются основные положения современной социальной программы католической церкви, пропагандируются идеи буржуазного реформизма — смягчения противоречий капитализма в целях его укрепления. В то же время в конституции говорится, что "все люди, верующие и неверующие, должны способствовать правильному строительству этого мира", и положительно оценивается диалог с марксистами. Учитывая волю народов к миру, В. с. осудил тотальную войну, призвал к отказу от гонки вооружений, к решению спорных вопросов между государствами путём переговоров. Происходившая на соборе острая борьба между "обновленцами" и "консерваторами" по проблем