Отечественная историческая наука о взаимоотношениях России и Запада.

Если попытаться предложить зримый образ России, то васнецовский «витязь на распутье» наиболее точно отражает ее современное состояние. В который раз наша страна оказалась на развилке дорог истории, находясь перед жесткой дилеммой. На протяжении веков России приходилось выбирать между «востоком Ксеркса иль Христа», традицией и модернизацией, реформами и революцией, империей и небытием. Осуществляя нелегкий выбор, общество однако возвращалось туда, откуда вроде бы и не уходило.

Возвратных траекторий в мировом прошлом насчитывается несметное множество, но «русский» путь представляет собой пятисотлетнее движение, которое П.Я.Чаадаев называл не продвижением вперед, а блужданием по кругу истории. Сформировалось устойчивое представление о самобытности и уникальности России, не поддающейся объяснению с позиции теорий универсализма. Расхожим в научных кругах стало понятие «русской колеи», из которой местному социуму так и не суждено выбраться.

Признавая «самость» России, можно найти немало оснований для идеализации ее прошлого, развития чувств патриотизма и гордости за свою страну. Патриотически настроенные исследователи в первую очередь обращают внимание на относительно мирную колонизацию огромных территорий и военно-политическое доминирование России в северной Евроазии. Другой излюбленной темой историков-почвенников выступает героическое военное прошлое России, ее мессианская роль спасителя человечества от вселенского зла и неправды. Но история любого народа – это не столько источник воспитания духовности людей, считающих себя его частью, сколько совокупность сведений для постижения смысла существования самого народа.

1. Россия и Запад: факторы взаимодействия. В поисках смысла и места России в мировой истории неизбежен вопрос о ее истоках, принадлежности к ранним человеческим цивилизациям. Исторический путь России, бесспорно, своеобразен и самобытен. Но в значительной мере он был пройден в лоне европейской цивилизации. «Мир» для России – это прежде всего мир Европы. Здесь возникла и сформировалась древнеславянская культура, из которой вырос русский этнос. Самые заметные течения русской мысли, религиозной и светской, имели европейскую матрицу. Импульсы для преодоления возникавшего системного отставания и очередного рывка Россия черпала из передового Запада. Исторический опыт Европы составляет содержание общественных дискуссий в России накануне и в ходе радикальных преобразований в нашей стране.

Тем не менее существует много различий между Россией и Европой. Наиболее важными из составляющих, образующих понятие «русской колеи», являются геополитическое положение России и размеры ее территории; характеристика ее земель и почв; плотность, состав и динамика населения и, наконец, тип русской власти. Столь же важными, если не важнейшими, стали для «колеи» составляющие из сферы духовной: русское православие, мессианство и экспансионизм, привычки людей, их мировидение. Все эти составляющие, материальные и духовные, постоянно переплетаясь и взаимодействуя, пролагали ту самую «колею», на которую мы вроде бы вернулись сегодня.

Рассмотрим указанные составляющие.

Природные условия. В нашем общественном сознании чуть ли не аксиомой выглядит утверждение, что природно-климатические условия Западной Европы намного благоприятнее и комфортнее для местного социума по сравнению со средой обитания человека в России. Никто не отрицает, что теплые воды Гольфстрима, омывая западноевропейские берега, обусловливают продолжительность летнего сезона и быстротечность зимнего, в то время как зимний период на востоке Европы доходит до шести-семи месяцев. Но природные условия – это не только климат. Они включают также рельеф местности, почвы, водоразделы, соседства с другими общностями. Сопоставление двух комплексов природных условий – Западной и Восточной Европы – позволяет выявить не только глубокое различие окружающей среды этих регионов, но прямую связь между природой и характером социальных отношений уже на ранней стадии эволюции европейской цивилизации.

На Западе земля разветвлена, рельеф изрезанный, много горных хребтов, повсюду разнообразие форм, извилистые очертания морских берегов. На сравнительно малых пространствах горные хребты, плоскогорья и равнины сменяют друг друга. Глубокие заливы, выдвинутые в море полуострова, бесконечные мысы образуют кружево Средиземноморья, западной, южной и северной Европы. Каботажное судоходство способствовало развитию торговли, договорного права.

Сложившееся разнообразие не позволяло свободно и с легкостью бесконечно передвигаться с места на место – к тому же при полной бесполезности и бесперспективности передвижений. Даже орды кочевников, перевалив с востока через Карпаты, не могли здесь из-за природных условий продолжать прежний азиатский образ жизни и становились оседлыми.

Кроме того, здесь почти нет места для больших поселений. Сам рельеф исключает многолюдные застройки и, наоборот, предоставляет широкий набор возможностей для индивидуальных, а не общинных решений. И каждое из них сопрягается с необходимостью строить взаимоотношения, преодолевать трудности и вырабатывать упорство для обустройства постоянности.

Совсем иная картина на востоке Европы. Огромная, на тысячи километров, Русская равнина. Сплошное однообразие природных форм, которое делает невозможной сколько-нибудь заметную локальную дифференциацию, вынуждает всех к однообразным занятиям. Они, в свою очередь, ведут к однообразию в привычках, обычаях, нравах, верованиях.

При этом население распространялось по равнине не постепенно путем нарождения, не расселяясь, как подчеркивал В.О. Ключевский, а переселяясь, переносилось птичьими перелетами из края в край, покидая насиженные места и садясь на новые. «История России есть история страны, которая колонизуется», – утверждается в его многотомном «Курсе». Даже в XIX в. европейских путешественников в России крестьянские поселки поражали своей примитивностью, отсутствием простейших житейских удобств, создавая у них впечатление временных, случайных стоянок кочевников, собирающихся бросить свои едва насиженные места, чтобы передвинуться на новые. Передвижения, сообразно славянской традиции, происходили сообща, коллективом – из-за суровых погодных условий и необходимости в совместных усилиях, из-за постоянных внешних опасностей, которым невозможно противостоять в одиночку. То есть и эта российская особенность – коллективизм, дополнительная скованность, недостаточная социальная мобильность, слабая индивидуалистическая расчлененность социума – тоже проистекает из «природы-мачехи».

Однообразная бедность природы, отсутствие прочной оседлости населения, высокая его подвижность обусловили слабость социальной организации – она оставалась всегда в неоформленном состоянии. Отсюда компенсация данной слабости за счет гипертрофии государства, вечный перекос во взаимоотношениях между властью и обществом: этатизм и тирания, подавление и порабощение личности и свободы.

Геополитика. Проявление геополитического фактора в русской истории оценивается исследователями преимущественно в негативном свете. Географическое положение и особенности местности России делали ее уязвимой с военной точки зрения. Сложившемуся здесь обществу приходилось развиваться в условиях постоянной агрессии со стороны воинственных соседних этносов и далеких держав, что в немалой степени сказалось на характере российской государственности.

Характеризуя геополитическую ситуации России, обычно указывают на равнинный характер и открытость ее местности, отсутствие у нее естественных географических границ; удаленность территории страны (на протяжении почти всей русской истории) от мировых торговых путей; серединное положение России между Западом и Востоком, постоянную тенденцию к освоению новых территорий, своим следствием имевшую консервацию экстенсивных форм хозяйствования.

Безусловно, равнинность и безмерность русских пространств, отсутствие внутри России высоких гор повлияли на формирование особых черт местного социума – целостность восприятия мира, не знающая полутонов и оттенков, негативное отношение к компромиссу, максимализм и радикализм в достижении каких-либо целей. В культурном плане это выразилось как противоположность оседлости и кочевья, общественности и асоциальности, рутинной неподвижности и неуемной текучести.

Но в остальных компонентах геополитики так ли уникальна русская история в сравнении с западноевропейской?

Удаленность Древней Руси от мировых торговых путей не являлось изначальной данностью, а происходила из неразвитости у восточных славян общественного разделения труда. Когда же Русь вовлекалась в орбиту динамично развивавшихся хозяйственных регионов (торговый путь «из варяг в греки», Ганзейский союз), то сразу заметным был экономический подъем Киева и Новгорода.

Серединное положение России между Западом и Востоком – это в сущности типичная ситуация для всех пограничных территорий, часто повторяющаяся в мировой истории, в том числе и европейской (Византийская империя, расположенная на территории Европы, Азии и Африки, средневековая Польша между католической Западной Европой и православной Московией, Испания эпохи Реконкисты перед выбором между Северной Африкой и Западной Европой, «кошмар коалиций» для Германии конца XIX – начала XX вв.). Рано или поздно они разрешались, оставляя фактор «серединности» в историческом прошлом.

Освоение новых пространств – также явление всемирного масштаба, наблюдавшееся в истории крупных государств (например, образование колониальных империй в новое время). Оно отражает уровень сложившихся социально-экономических отношений и, как правило, выступает мощным фактором хозяйственного роста. Страны, успешно прошедшие стадию индустриализации, источники и резервы для продолжения развития своей экономики искали и находили уже на путях интенсивного производства.

То есть в истории любой европейской страны можно найти немало фактов как позитивного, так и негативного воздействия ее географического положения на последующее развитие. Умение приспособиться к сложной ситуации, имеющей тектоническое происхождение, извлечь из нее определенные преимущества характеризуют способность общества к проявлению коллективной воли, поиска решений в интересах большинства населения.

И здесь мы переходим к фактору, ставшему для русской истории решающим и во многом объясняющему принципиальное различие между Россией и Западом.

Власть и общество. С древнейших времен на Руси сложилась специфическая социальная организация, основу которой составляла первичная хозяйственно-социальная ячейка – община. Русское государство, выросшее из общины, представляло собой не надстройку над гражданским обществом, как в западных странах, а становой хребет, порой даже демиурга (творца) гражданского общества. Власть и собственность в таком государстве оказались не разделенными. Верховный носитель власти смотрел на собственность (прежде всего, земельную) как на источник своей силы и гарантии внеправового контроля за своими подданными. Выполняя роль единственного субъекта властных отношений, государство в лице верховной власти (великого князя, государя «всея Руси», царя, императора, генерального секретаря, президента) выступало генератором идей, инициатором и, по существу, исполнителем реформаторского процесса. При этом оно приобретало самодержавный и сакральный характер, а всякий взгляд, не совпадающий с воззрениями венценосных особ, считался враждебным государству и подавлялся его мощным административным аппаратом.

Российское государство на протяжении значительной части его истории следует отнести к патриархальной (патерналистской) модели государственности, где его глава уподоблен домовладыке (отцу большого семейства), а его подданные исполняют роль многочисленных домочадцев, бесправных и покорных. Последние беспрекословно подчиняются воле «патерфамилиас», но взамен обеспечиваются им социальными гарантиями в соответствии со своим «семейным» статусом. Личность и общество в государстве патриархального типа не автономны, как на Западе, а взаимопроницаемы, целостны, соборны.

Российская власть моносубъектна, признавая только себя за вершину общественной организации, а все другие субъекты подавляет и уничтожает. Общество никогда в русской истории не контролировало власть, выступая лишь объектом ее политики. Российская власть во все времена была монологична. Она никого не видела и не видит в качестве равного партнера, воспринимая только силу и давление. Органическая неспособность власти к общественному диалогу во многом объясняется иноверческим характером ее идеологии: чуждым для языческого мира Древней Руси было византийское христианство, идеи Просвещения и марксизма внедрялись сверху в традиционное общество, скрепленное православными ценностями.

Вместе с тем данная социальная организация отличалась чрезвычайной устойчивостью и, меняя свои формы, а не суть, воссоздавалась после каждого потрясения в российской истории, обеспечивая жизнеспособность и единство русского общества.

К одному из важных источников этого единства следует отнести особый характер отношений, сложившийся между российской властью и православной церковью.

Власть и религия. Примерно до первой половины XIII века развитие русской государственности шло, в общем, аналогично соответствующему процессу в христианских странах Европы. Кризис Священной Римской империи, разрешившийся ее фактическим распадом, по сути весьма схож с трансформацией Киевской Руси в конгломерат все более дробившихся и ведших беспрерывные междоусобные войны удельных княжеств. Властители последних по своему статусу были близки западноевропейским баронам.

Затем, однако, европейцы-католики (позже – и протестанты) постепенно стали отходить от модели общественного устройства, основанной на власти силы, внеэкономического принуждения. Они начали заменять ее договорными отношениям, которые в конечном счете, после долгих и мучительных исканий, вылились в действующий и поныне «социальный контракт», в современные демократические государства.

Русские княжества к середине XIII в. пали перед полчищами Батыя и соединили языческо-православные обычаи с ордынской, еще домусульманской азиатской практикой власти.

Причину такого хода вещей можно усмотреть именно в различии западного и восточного христианства. Римская Церковь жестко (хотя и далеко не всегда в согласии с Заповедями Божьими) конкурировала со светскими владыками в борьбе за власть, за влияние на все общество. В Западной Европе в XI – XII вв. произошла «папская революция» – разделение политической власти на церковную и светскую, что означало наступление совершенно новой для западного общества эпохи господства права. Создавались и действительно реализовались предпосылки для формирования гражданского общества и правового государства.

Как известно, православие пришло на Русь из Византии. Византийское церковно-политическое сознание плохо различало (если вообще различало) церковь и государство, светское и духовное. Проблема взаимоотношений церкви и государства в Византии подменялась проблемой взаимоотношений власти, персонифицированной в личности царя – наместника Бога на земле, и церковной иерархии во главе с патриархом. При этом возникавшие конфликты всегда решались в пользу власти, опиравшейся на силу. Никакого юридического разграничения между духовной и светской властью не было.

Византийская церковь (позднее – русская православная) изначально проповедовала и воплощала на практике идею подчинения власти: императорам, потом князьям, царям, снова императорам, а далее… и большевикам. Официальное восточное христианство всегда принципиально отказывалось противостоять монополии светской власти, напротив – выказало готовность подчиняться хоть язычникам (ордынцам), хоть безбожникам (коммунистам), вписываясь, таким образом, в азиатскую властную систему «поголовного рабства».

Русская Церковь не избавилась от средневекового мировоззрения, не прошла через Реформацию, как Церковь на Западе (ведь Контрреформация была также своего рода реформой католической Церкви). Тем более она не подготовлена к трансформации, которую переживает современный мир. Отсюда невротическая реакция на вызовы современности, выраженная в изоляционизме, ксенофобии, крайней нетерпимости, стремлении восстановить "симфонию" с властью.

 

2. Отечественная историческая наука об истории отношений России и Запада. Историографический аспект отношений России и Запада требует нескольких уточнений.

Во-первых, предмет и содержание настоящего курса предельно сужают его методологическую базу. Вряд ли здесь уместны рассуждения о концептуальном многообразии. Научные исследования на тему «Россия и Запад» – это в сущности продолжение бесконечного спора между западниками и славянофилами, либералами и почвенниками о векторе исторического развития нашей страны. Поэтому ниже речь пойдет о двух основных научных подходах – либеральном и консервативном.

Во-вторых, поскольку отечественным обществоведением проблема национальной идентичности России так и не разрешена и ее актуальность сохраняется, неизбежной спутницей истории остается политика. Влияние последней на историческое знание заметно усилилось с конца 1980-х годов минувшего столетия и с тех пор концептуальное видение историков несколько раз подвергалось пересмотру в угоду политической конъюнктуре.

В-третьих, в историческом диалоге Россия – Запад под «Россией» мы понимаем власть, власть верховную и абсолютную, являвшуюся на большем протяжении русской истории единственным и безусловным субъектом политического процесса. Говоря о Западе, мы имеем в виду исторический вектор развития, общий для всех стран западноевропейского региона, который наметился в конце Средневековья и обусловил становление в Европе современных демократически-правовых государств.

Официальная отечественная историография приложила немало усилий для сакрализации верховного правления в России. И сегодня мнение просвещенного и интеллектуального сообщества полностью совпадает с позицией нынешней власти. Люди науки, университетская профессура, молчаливо и страдательно перенося нашу власть, в своих трудах ее оправдывают, поддерживают, пытаются обосновать ее действия теоретическими изысканиями, традициями, своим пониманием нравственных ценностей. Не удивительно, что доминирующим подходом в современной отечественной историографии отношений между Россией и Западом является консервативный.

Консервативный подход имеет давние и глубокие корни в дореволюционной исторической науке. Абсолютизация уникальности русской истории, отождествление интересов власти и общества, идеализация православия, отрицание общественного прогресса и суверенитета личности – характерные черты трудов исследователей-консерваторов. Научные школы и концепции, которые можно отнести к этому направлению, довольно разнообразны: от приверженцев теологического (клерикального) толкования русской истории до патриотически настроенных державников.

Примечательно, что ныне к консерваторам следует причислить историков, исповедующих марксистско-ленинское мировоззрение. Исследователи левого толка, идеализируя советское прошлое и советское государство, прибегают к аргументации, во многом сходной с риторикой поборников «России, которую мы потеряли».

Всемирную историю в соответствии с марксистской традицией принято представлять в виде процесса смены общественно-экономических формаций. Эволюция человечества определялась как движение от первого бесклассового общества – первобытно-общинного строя, через классовые – рабовладельческое, феодальное, капиталистическое, к новому бесклассовому – коммунистическому. Всем странам и народам предписывалось пройти этим формационным путем и раньше или позже оказаться в коммунизме.

Наиболее уязвимое место марксистской схемы состоит в том, что человек при ней является лишь элементом, задействованным в системе производительных сил и производственных отношений. Основным результатом истории считается не совершенствование человека и человеческого общества, а приращение материальной базы. Индивид, личность теряется в этом материальном мире, играя в нем служебную, подчиненную роль.

Еще один недостаток формационного подхода к истории – представление о ней как всеобщем однолинейном процессе. Оно не соответствует реальности. Исторический опыт человечества свидетельствует, что мир многообразен и многовариантен в своем развитии.

Со второй половины прошлого столетия определенный ренессанс переживает теория цивилизаций. Его основоположниками считаются Н.Данилевский, О.Шпенглер и А.Тойнби, труды которых увидели свет в конце XIX – первой половине XX вв., в эпоху, когда единство истории человеческого общества было подвергнуто сомнению. Пространство истории оказалось дискретным (прерывистым) и вместо унифицированного поступательного движения вперед всех народов взору исследователей открылось множество цивилизаций, каждая из которых выступала как самостоятельный субъект истории.

Достоинства цивилизационной теории несомненны. Ее принципы применимы к прошлому любой страны и группы стран. Она дает представление об истории как о многолинейном и многовариантном процессе. Цивилизационный подход в значительной мере учитывает методики других научных школ и направлений, носит сравнительный (компаративный) характер. Но как всякая теория, цивилизационный подход имеет и свои недостатки: отсутствие у исследователей единого определения базовой категории – цивилизации; само это понятие рассматривается в виде данности, фундаментально неизменной; неточность и размытость категорий и понятий делают ее удобной для враждующих научных политических направлений.

Из русла теории цивилизаций в самостоятельное научное течение вылилась евразийская концепция. Она сформировалась в 1920 –1930 гг. в среде русских эмигрантов, проживавших в Чехии, Югославии и Франции. Сторонниками этой концепции считали себя экономист П.Савицкий, этнограф Н.Трубецкой, историк Г.Вернадский, философы Г.Флоренский и Л.Карсавин.

Евразийство сводится к положению, что Россия есть синтез, а не механическая смесь славянского и восточного элементов, а история географической категории Евразии – это история многих государств, в конечном счете ведущая к созданию единого, большого государства. Предсказав окончание господства романо-германской (европейской) цивилизации и подвергнув критике космополитизм как нивелировки национальных различий под западный стандарт, евразийцы оказались предтечей нынешних антиглобалистов.

В остальном представители этой концепции стали заложниками отвергнутой ими схемы народников-разночинцев – развенчать представление о России как части Европы. Не иначе как ошибочными следует оценить ряд теоретических выводов евразийцев по истории России: отрицание преемственности между Русью и Россией; оценка допетровской России как смешение татаро-монгольской государственности и европейской культуры; признание революции 1917 г. тотальной ошибкой и при этом игнорирование всего того, что ей предшествовало.

Ирония состоит в том, что евразийцы благодаря своему европейскому авторитету способствовали формированию в массовом сознании у нас и за рубежом совершенно искаженного образа России и русских.

К сожалению, еще большему искажению исторической действительности способствует распространение в научном сознании теории заговора, своеобразной квинтэссенции (сущности) консервативного подхода.

Теория заговора – это совокупность гипотез, трактующая общественно-значимое событие как результат спланированных действий некоторой группы людей, направленных на достижение собственных целей. Теория заговора составляет часть конспирологии (от англ. conspiracy — секретность, заговор), системы взглядов, течения в истории и политологии, объясняющих те или иные события как следствие заговоров тайных сил (например, тайных обществ, спецслужб, инопланетян, оккультных явлений и пр.). Начальной аксиомой конспирологии является идея о существовании тайного общества, члены которого стремятся подчинить себе весь мир и создать совершенно новый порядок, в котором они будут занимать ключевые позиции и безраздельно властвовать.

Применительно к истории взаимоотношений России и Запада источник социальных потрясений в русском обществе (революций, государственных переворотов и политических кризисов) сторонники теории заговора видят в злокозненных акциях перманентных антироссийских сил за рубежом и имеющих группы влияния в нашей стране. Отсюда делается вывод о предопределенности в русской истории самовластья как единственно реальной защиты от происков враждебного Запада.

Теория заговора нам представляется безнадежно ущербной: она отводит России в отношениях с Западом явно подчиненную, пассивную роль, что отражает периферийное положение России в глобальной политике. В аргументации «разоблачителей» коварного Запада сквозит неуважительное отношение и к собственному народу, ибо он – всего лишь объект манипуляций мировой закулисы и как беспомощное дитя после очередного «прозрения» вынужден искать защиты у своей суровой, но «родной» власти.

Либеральное направление опирается на историографическую традицию, сложившуюся во второй половине XIX в. Наиболее яркими ее представителями являются С.М.Соловьев, К.Д.Кавелин, В.О.Ключевский, В.О.Костомаров.

Основную проблематику либерального подхода в отечественной исторической науке составляют вопросы формирования российской государственности и утверждения европейских ценностей в ее общественной организации и культуре. Согласно воззрениям историков-либералов, русская история постоянно соотносится с западной и оценивается ими как неудавшаяся, неразвившаяся и нереализовавшаяся модель Запада.

Декларируя приверженность концепции универсализма, основанной на положении о реальности формирования общечеловеческой цивилизации, мы не можем не задаться вопросом: если компаративный метод исследования признается историками России, то с каким мировым регионом ее было бы логичным сравнивать? Ответ явно напрашивается. Все прошлое и настоящее России связано с Западом, выступавшим для нее и источником различных вызовов, и, конечно, объектом всевозможных сопоставлений.

Примером сравнительного анализа исторического пути, пройденного Россией и Западам, является теория модернизации, анализирующая процессы трансформации традиционного общества в современное. Теория рассматривает внутренние факторы развития любой конкретной страны, исходя из установки, что «традиционные» страны могут быть привлечены к развитию таким же образом, как и более развитые. Теория модернизации делает попытку определить социальные переменные, которые способствуют социальному прогрессу и развитию общества, и предпринимают попытку объяснить процесс социальной эволюции.

В рамках теории модернизации весьма популярной в 1990-е гг. была теория цикличности русской истории, в соответствии с которой прошлое России представляется в виде чередования пролиберальных и прозападных реформ с реакционными и консервативными контрреформами и политической стагнацией. Один из видных апологетов этой теории А.Янов насчитал с середины XVI в. четырнадцать попыток реформационных прорывов. Характерно, что с начала XXI столетия идея цикличности истории приобрела сторонников и среди антиподов либеральной концепции. Моделям и периодам модернизации в русской истории они противопоставляют модель мобилизационного развития страны. Воплощением последней являются три мощных рывка в истории России – при Иване Грозном, Петре Великом и Сталине.

Заметным проявлением либерального подхода в современной историографии следует считать теорию миросистемного анализа, также своим происхождением обязанную Западу. Ее авторами являются крупные исследователи И.Веллерстайн, С.Амир, А.-Г.Франк. В отечественной исторической науке популяризатором этой теории выступает Б.Кагарлицкий.

Сущность теории миросистемного анализа сводится к следующему. Капитализм – это миросистема, основанная на буржуазном способе производства, который приобрел свои конкретные черты в условиях международного разделения труда. То есть решающую роль в развитии капитализма сыграла глобализация экономических связей, начавшаяся в конце XV в. Теория предполагает деление мировой экономической системы (миросистемы) на «центр» и «периферию», позволяющее странам «центра» эксплуатировать дешевые ресурсы и труд «периферии». Центрами миросистем во всеобщей истории являлись Древний Рим, Ганзейский союз и города-государства северной Италии до эпохи Великих географических открытий, Испания и Португалия в XVI в., Голландия в XVII в., Англия и Франция в XVIII –XIX вв. С окончанием Первой мировой войны началась эра мирового лидерства США. Как видим, Россия, занимая периферийное положение в мировом хозяйственном пространстве, никогда не была центром миросистемы и вынуждена была отвоевывать свое место под солнцем ценой неимоверного напряжения со стороны государства и общества.

Несмотря на определенные достижения отечественных историков, принадлежащих к вышеизложенным направлениям, ограниченность их научных результатов может быть объяснена одной общей причиной – все эти теории и концепции своим предметом имеют власть, в той или иной мере обслуживая ее интересы. В результате в обыденном сознании отечественная история воспринимается как история государственной власти, которая усилиями интеллектуалов преподносится как единственная гарантия выживаемости нашего людского сообщества. Целые поколения россиян воспитывались на положениях и знаниях этой, событийной истории, где есть место фактам, датам, явлениям, которые фиксировались в памяти современников и потом затвердевали в документах, текстах, книгах и учебниках.

Но всегда существовала и другая история, зарождавшаяся в самих глубинах человеческого сообщества. У этой другой, глубинной истории иное содержание и иной ритм движения по сравнению с событийной историей. Это история бесконечного диалога человека с природой, история превращения разрозненных локальных миров в крупные, обретающие государственность, людские сообщества, история формирования нравственных идеалов, привычек, навыков, способов мировидения, идентификации себя в окружающей среде, в семье, в большом социуме. Такая история, история человека, а не событийная история, сформировалась в мировой исторической науке относительно недавно, в середине XX века. А в отечественной историографии такая история как научное направление не существует до сих пор.

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ