Лекция 9. Россия и мир начала XX В.

Вопросы:

Неравномерность развития мировой цивилизации.

Международные отношения на рубеже XIX – XX вв.

Российское общество в конце XIX – начале XX вв.

Феномен русской революции.

В начале XX в. ничто не предвещало, что человечество будет ввергнуто в бездну мировых войн и глобальных катаклизмов. Никогда жители Европы не ощущали себя столь уверенными и оптимистичными относительно своего будущего. Практически весь мир освоен и подчинен. Экспедиции на поиски истоков Нила или к Южному полюсу воспринимались уже как завершение процесса освоения цивилизации. Прогресс техники не знает пределов: в конце прошлого столетия изобретены пароходы, самолеты, автомобили. В Нью-Йорке, Лондоне и Париже действует метро. Работает телефон, телеграф, радио. Уже видны перспективы химии и электроники. Пребывая в состоянии эйфории от благ, приносимых инновациями, большинство европейцев ждали еще более высокого уровня производства, дальнейшего улучшения жизни.

В 1900-м году виделось, что наступает век мира и гуманизма. Европейская система ценностей не подвергается ни малейшему сомнению. Сформировавшееся гражданское общество защищено институтами власти и права. Существует политический строй, при котором большая часть населения может избирать и быть избранной в органы управления.

Перспективы небывалого процветания, открывшиеся перед крупными державами и малыми странами в начале XX в., лишали всякого смысла применение военной силы для разрешения противоречий между ними. Складывались и политико-юридические гарантии от возникновения войн. На внутреннем уровне это выражалось в усилении парламентского контроля над правительством, на уровне международных отношений – в заключении соглашений между странами. Большое значение имели конвенции, подписанные в Гааге в 1899 и 1907 гг., которые определяли юридические механизмы разрешения международных конфликтов, в частности путем передачи их на рассмотрение специального суда. Многим в ту пору казалось, что не за горами время, когда правовые нормы окончательно восторжествуют над грубой силой в качестве решающего довода в спорах не только между людьми, но и между странами.

Но к началу XX в. европейскую цивилизацию начинает мучить неясное предчувствие конца. Тогда наряду с ожиданиями лучшего будущего появился и страх перед будущим. В своей знаменитой книге «Первобытная культура» английский исследователь, один из основателей научной антропологии Эдуард Тейлор высказал тревожное предположение: цивилизация может и погибнуть – ведь большую часть своей истории человечество прожило вне цивилизации.

1. Неравномерность развития мировой цивилизации. На рубеже XIX –XX вв. цивилизация, созданная европейцами в новое время, стала разрушаться по трем направлениям: экономическом, политическом и идеологическом.

Рассматриваемая эпоха характеризуется крайне неравномерным развитием ведущих стран. Соотношение сил между ними резко меняется. Государства, позже других вступившие на путь капиталистического развития, к числу которых в первую очередь относились США, Германия и Япония, быстро выдвигались вперед. Они настойчиво стремились к овладению новыми рынками сбыта и сферами влияния. В 1870 г. на долю Англии приходилось 1/3 мировой промышленной продукции и 2/5 мирового экспорта. Однако уже в середине 1880-х гг. США обогнали Англию по выплавке стали, а в 1900 г. – чугуна. Еще через десять лет по производству стали Англия оказалась позади не только США, но и Германии. В начале XX в. Англия по производству промышленной продукции занимала уже третье место после США и Германии.

Замедление темпов развития стран, переживших модернизацию в XVII – XVIII вв., в немалой степени объяснялось исчерпанием дешевых природных ресурсов, ростом стоимости сырья и энергоносителей. В самой Европе запасы сырья к началу XX в. оказались исчерпаны, а себестоимость оставшихся быстро росла из-за все более высокой стоимости рабочей силы. Возникшую проблему можно было решать за счет дополнительного финансирования: продолжать добычу сырья на большей глубине и в менее удобных условиях. Но выход находили в разработке новых видов ресурсов, прежде всего нефти. С 1900 г. до середины 1970-х мировая добыча нефти удваивалась примерно каждое десятилетие. Доля «черного золота» в общем потреблении энергоресурсов непрерывно росла: 3% – в 1900 г., 5% – перед Первой мировой войной, 17,5% – накануне Второй мировой войны.

Поскольку регионы нефтедобычи находились далеко за пределами Европы, резко обострилась борьба индустриальных стран за колонии. Больше всех преуспели в колониальных захватах страны старого капитализма – Англия, Франция, Голландия, Испания, Португалия. Англия, например, располагала колониями площадью в 33,5 млн. кв. км с населением в 393,5 млн. человек. В конце XIX в. в борьбу за колонии включились опоздавшие к дележу мира молодые капиталистические хищники – США, Германия, Япония, Италия. Накануне мировой войны США владели колониями общей площадью 0,3 млн.кв. км с населением в 9,7 млн. человек. Германия имела колоний общей площадью в 2,9 млн. кв. км с населением в 12,3 млн. человек. Это порождало напряженность в международной обстановке.

Конец XIX – начало XX вв. ознаменовались первыми войнами за передел мира. Инициаторами выступили США. В результате испано-американской войны 1898 г. США отняли у Испании ее колонии – Кубу, Пуэрто-Рико и Филиппины. За испано-американской войной последовали англо-бурская война 1899 – 1902 гг. и русско-японская война 1904 –1905 гг.

Гонка вооружений, связанная с локальными и колониальными войнами, сопровождалась ухудшением материального положения населения ведущих держав. В Германии стоимость жизни в 1913 г. возросла по сравнению с 1900 г. на 1/3. Это вызывало обострение социальных конфликтов, экономической борьбы меду трудом и капиталом. За шесть предвоенных лет в Германии, Англии, Франции, Италии, Австро-Венгрии и России в общей сложности бастовало 11 млн. рабочих. Внутренние противоречия заставляли правительства европейских государств искать решения социальных вопросов путем войны. Считалось, что только «внешние акции» смогут оздоровить внутриполитическую обстановку. В 1915 г. член британского кабинета Монтегю говорил в парламенте: «Когда разразилась война, конфликты развивались, и многие серьезные общественные вопросы были чреваты ими в недалеком будущем, объявление войны потребовало объявления мира в промышленности».

Задолго до развязывания мировой войны правящие круги европейских держав старались внушить населению мысль о необходимости и неизбежности войны, всячески насаждали милитаризм, разжигали шовинистические чувства. Для этой цели использовались все средства пропаганды: церковь, школа, печать, литература, искусство.

Наиболее оголтелая проповедь милитаризма и шовинизма велась в Германии. Причины этого явления лежат в исторических судьбах германского государства. Германия была воссоединена не путем демократической революции, а с помощью войн под эгидой Пруссии, которая добивалась объединения германских земель на прусско-юнкерской милитаристской основе. Ни в одной стране Европы культ милитаризма и военщины не поддерживался с такой настойчивостью и целеустремленностью, как в Германии. «В войне, – утверждал фельдмаршал Мольтке – раскрываются и обнаруживаются наиболее достойные человеческие доблести. Без войны мир погрузился бы в объятия материализма».

Выразителем агрессивных устремлений германского юнкерско-буржуазного империализма стал Пангерманский союз, возникший в 1891 г. в связи с протестом против англо-германского договора и предусмотренных им колониальных уступок в пользу Англии. Союз возглавлялся и субсидировался весьма влиятельными политическими деятелями, крупными промышленниками и финансистами, представителями помещиков и генералитета. Пангерманисты призывали к захвату английских, французских и других европейских колоний, отторжения у России ее западных территорий. В основе идеологии Пангерманского союза лежала легенда о превосходстве германской нации.

Пангерманистская идеология нашла распространение и благодатную почву не только в самой Германии, но и в Австро-Венгрии. Здесь она имела в основном антиславянскую направленность. В Италии милитаристы стремились убедить соотечественников в необходимости широкой колониальной экспансии на Балканах, в Малой Азии и Северной Африки, что позволило бы Италии обрести былое величие и могущество Римской империи.

Фактическим союзником Германии стала Турция. Младотурки, пришедшие к власти в 1907 г., открыто провозгласили своей целью восстановление турецкого господства над балканскими народами, отторжение от России Закавказья и Крыма. Идеологическим обоснованием турецкого экспансионизма стал пантюркизм и панисламизм. Пантюркисты, провозглашая превосходство турецкой расы, проповедовали подчинение всех тюркских народов власти Стамбула. На пути к осуществлению этих целей стояла Россия, в которой тюркские народности насчитывали 4 – 5 млн. человек. Пантюркизм «дополнялся» панисламизмом, согласно которому объединившиеся турки должны были образовать центр притяжения для всего исламистского мира.

В странах Антанты пропаганда войны не была столь откровенной и беззастенчивой, как в Германии. Однако она также велась систематически. В Англии на основе милитаристской идеологии лежала проповедь неудержимой колониальной экспансии. Но с завершением раздела колоний и провозглашением германскими империалистами курса на передел мира в свою пользу во внешнеполитической доктрине Англии видное место заняла пропаганда германской «опасности» в смысле подрыва английской экономики, в которой были заняты миллионы английских рабочих.

Во Франции милитаристская пропаганда велась под видом отмщения за проигранную войну 1870–1871 гг. В духе реванша было воспитано целое поколение французов. Возникновению самого термина «шовинизм» политологический язык обязан именно Франции: шовинизм, являясь крайней формой национализма, происходит от имени Николя Шовена, полумифического солдата Наполеона Бонапарта, носившего в эпоху Реставрации в лацкане фиалку, что являлось знаком преданности его свергнутому императору. Согласно мифу, Шовен оставался фанатично верным Наполеону, несмотря на бедность, нетрудоспособность и оскорбления. Он боготворил императора, считал его во всем правым и был готов воевать со всем миром на его стороне. Духовный наследник Шовена французский военный писатель Артур Буше в 1910 г. оставил такие строки: «Франция должна говорить громко и решительно, так как имеет на это полное право. Ее враг 1870 года ошибается».

Так буржуазия всех стран, играя на национальных чувствах и традициях народов, сделав патриотизм своим последним прибежищем, оправдывала подготовку к большой войне.

2. Международные отношения на рубеже XIX – XX вв. В начале XX в. из сложного комплекса международных проблем на первое место выдвинулись и приобрели наиболее непримиримый характер противоречия между Англией и Германией. Уже в 1890-х гг. Англия стала наталкиваться на конкуренцию германских товаров на мировых рынках.

Экономическая экспансия Германии вызывала серьезную тревогу правящих кругов Англии. «Нам угрожает страшный противник, который теснит нас так же, как волны морские теснят неукрепленные песчаные берега», – заявил английский премьер-министр Солсбери.

Интересы Англии и Германии сталкивались во многих районах мира, на суше и на морях. Особую остроту англо-германские противоречия приобрели в Африке, Восточной Азии и на Ближнем Востоке.

Важную роль в подготовке и развязывании войны сыграли франко-германские отношения. После победы над Францией в войне 1870–1871 гг. германские капиталисты стремились навечно закрепить за собой отторгнутые от Франции Эльзас и Лотарингию. Это вызывало все усиливающийся протест со стороны коренного населения.

В начале XX в. острые схватки между Германией и Францией происходили в сфере колониальных интересов. Франция была второй после Англии колониальной державой. Накануне войны она имела по территории колоний в 3,5 раза больше, чем Германия. Ареной столкновений двух держав из-за колониальной добычи стала Северная Африка. Конфликты между Германией и Францией из-за неподеленных территорий в Марокко дважды – в 1905 и 1911 гг. – приводили эти страны на грань войны.

Весьма противоречиво складывались отношения Германии с Россией. В экономической области русско-германские противоречия наиболее отчетливо проявлялись на почве протекционизма. Германия была одним из важнейших рынков для русского сырья. В 1897 г. она поглощала 30% экспорта России. Основную массу этого экспорта составляли зерно, особенно пшеница, лес и другие сырые и полуфабрикатные товары. На российский рынок поставлялась значительная доля промышленных товаров, производимых в Германии. В первые годы XX в. между двумя государствами разразилась настоящая таможенная война: в ответ на запрет Германии на ввоз русского скота и повышение пошлин на импортный хлеб российское правительство повысило пошлины на германские товары, ввозимые в Россию.

Серьезную опасность для интересов России представляла экспансия германского капитала на Ближнем Востоке. С 1877 по 1910 гг. доля Германии в турецком импорте увеличилась с 6 до 21%. В железнодорожном строительстве турецкой империи ее доля составляла 67,5%. Особенно беспокоила русскую деловую элиту перспектива захвата Германией черноморских проливов, которые для России имели большое экономической и стратегическое значение.

Русско-германские противоречия усугублялись еще и тем, что Германия поддерживала и поощряла экспансию на Балканах Австро-Венгрии, которая была основным соперником России в борьбе за гегемонию в этом регионе.

Как видим, в основе обострения международных отношений на рубеже XIX – XX вв. лежал германский колониальный экспансионизм. Интересы крупного бизнеса Германии уже не удовлетворяли скромные размеры ее колониальных владений. Статс-секретарь по иностранным делам Германской империи Б.Бюлов, выступая в рейхстаге в декабре 1897 г., заявил: «Те времена, когда немец одному из своих соседей уступал землю, другому – море, а себе оставлял небо, где царствует чистая теория, – эти времена прошли… Одним словом: мы не хотим никого отодвигать в тень, но и себе требуем места под солнцем».

Захватнические устремления великих держав уже с конца 1870-х гг. выразились в создании системы тайных военно-политических блоков и союзов. Образование Тройственного союза в 1879–1882 гг. в составе Германии, Австро-Венгрии и Италии положило начало оформлению тех военных коалиций, которые в дальнейшем столкнулись в Первой мировой войне.

У истоков противостоявшего Тройственному союзу альянса находились русско-французские договоры 1891–1893 гг. Правящие силы Франции использовали военно-политические соглашения с Россией для нагнетания атмосферы реваншизма в своей стране и для финансового закабаления своего нового союзника. С усилением финансовой зависимости царизма от Франции менялась роль России во франко-русском союзе, что находило отражение в последующих договоренностях. Так, на совещаниях начальников генеральных штабов Франции и России в 1910–1911 гг. и в 1913 г. французская сторона добилась удовлетворения своих требований не только по вопросу стратегического развертывания русских армий и железнодорожного строительства на западе России, но также в отношении увеличения численности русской армии.

В начале XX в. Англия, опасаясь усиления кайзеровской Германии и видя в ней главного своего противника, постепенно отходит от традиционной политики «блестящей изоляции» и ищет пути сближения со своим давним колониальным соперником – Францией. В апреле 1904 г. между Англией и Францией было заключено «сердечное согласие», или Антанта («entente cordiale»). Этим соглашением между ними были улажены колониальные распри в Египте, Марокко, Сиаме и других районах мира. Египет полностью переходил в сферу влияния Англии, Марокко – Франции. Английские и французские колонизаторы сняли свои взаимные претензии для борьбы против Германии.

В своем стремлении создать антигерманский блок Англия большое значение придавала союзу с Россией, так как Франция даже с помощью английской экспедиционной армии не могла противостоять сухопутным вооруженным силам Германии. Чтобы привлечь Россию на свою сторону, Англия вынуждена была уладить с ней старые колониальные споры.

Главным полем соперничества Англии и России были Средняя Азия и Ближний Восток. Исходя из неизбежности англо-германского конфликта, Лондон пошел на урегулирование спорных вопросов с Россией в Азии. В августе 1907 г. правительства Англии и России заключили соглашение, касающееся Тибета, Афганистана и раздела сфер влияния в Иране.

Поиски союзников не ограничились только Европой. Враждующие стороны пытались привлечь в свои блоки государства из других частей света. Германия, например, прилагала много усилий, чтобы вовлечь в Тройственный союз Турцию. Накануне войны Англия заключила несколько договоров о сотрудничестве с Японией (в 1902, 1905 и 1911 гг.).

Особую позицию в складывавшейся международной обстановке занимали Соединенные Штаты Америки. США не примыкали ни к одному из сформировавшихся в Европе блоков. Назревающая война была выгодна американскому капиталу. Она привела бы к ослаблению не только Германии, но и других европейских государств и тем самым способствовала бы стремлению правящих кругов США к мировому господству. Руководители американской внешней политики живо интересовались всеми изменениями в расстановке сил на международной арене. Они устанавливали тайные связи со многими странами, добиваясь усиления своего влияния на политическую ситуацию как в Европе, так и в других частях света. Эра политики американского изоляционизма постепенно подходила к концу.

3. Российское общество в конце XIX – начале XX вв. Царствование Николая II (1894–1917) отмечено невиданными для России реформаторскими преобразованиями и невиданными историческими обвалами. При нем успешно продолжалась начавшаяся в предыдущее правление индустриальная модернизация: темпы промышленного роста в начале XX в. были самыми высокими в мире. В это время появился первый российский парламент, ограничивавший законодательные полномочия царя. Крестьянам был разрешен выход из общины, что снимало главную преграду на пути к массовому индивидуальному предпринимательству в деревне. И вместе с тем царствование Николая II – это две проигранные войны и два революционных потрясения, второе из которых привело к крушению самодержавия и в конечном счете к цивилизационной катастрофе.

Столь драматическое переплетение взлетов и падений, реформаторских начинаний и репрессивных акций власти было обусловлено крайней противоречивостью и незавершенностью общественных процессов, составлявших содержание пореформенной эпохи. Российское общество на рубеже XIX и XX столетий оказалось в положении, когда оно было вынуждено продолжать процесс догоняющей модернизации (чтобы не отстать от передового Запада) и одновременно сопротивляться ему. Борьба этих двух тенденций, выражавших конфликт между реформами и революцией, и составляла суть российского исторического процесса в рассматриваемую эпоху. При этом изменения в общественном и государственном строе совершались в условиях явной неспособности верховной власти к контролю и регулированию происходящих в стране процессов. Николай II был реформатором и контрреформатором в одном лице, а, значит, ни тем и ни другим. Монархический режим не обладал достаточной волей для того, чтобы решить кризис модернизации. Нерешительность власти лишь укрепляла в оппозиционном лагере мысль о том, что накопившиеся проблемы надо не развязывать, а разрубать.

Системный кризис российского общества характеризовался развитием и взаимодействием группы социально-экономических и политических процессов, приведших к крайнему обострению конфликтов социальных интересов.

Индустриальная модернизация, начавшаяся при Александре III, во многом была экстенсивной и осуществлялась за счет большинства населения, которое модернизацией оставалось незатронутым. Резкий рывок в создании российской тяжелой промышленности обеспечивался государством при отсутствии органического развития внутреннего рынка благодаря многократно увеличившемуся вывозу за рубеж русского зерна и широкому привлечению иностранного капитала. Но политика вывоза зерна и ввоза капитала больно била по земледельческому населению страны. Возросший экспорт зерна стал возможен не потому, что сельскохозяйственное производство интенсифицировалось и заметно увеличивалась урожайность (этого как раз не происходило), а потому что крестьяне принуждались к уплате податей сразу после сбора урожая, когда зерна было много и цены на него были низкие. Чтобы расплатиться с казной, хлеба приходилось продавать намного больше, чем диктовалось экономической целесообразностью. Если добавить, что высокие ввозные пошлины, установленные российским правительством, вели к росту цен на промышленные товары, то негативные экономические и социальные последствия избранного способа индустриальной модернизации станут очевидными. Это модернизация разрушала традиционный жизненный уклад большинства населения и была чревата всеобщей смутой, которая и не заставила себя долго ждать.

Со времен реформ Александра II в российском обществе зрела идея народного представительства, способного разделить властные полномочия с самодержавной монархией. Наступивший осенью 1905 г. паралич хозяйственной жизни страны привел Николая II к пониманию необходимости диалога с протестующим обществом. Царский манифест, обнародованный 17 октября 1905 г., означал соединение авторитарно-самодержавного принципа с принципом демократическим. В полном соответствии с канонами либерализма населению обещалось дарование гражданских прав и свобод, учреждение демократического института – Государственной думы, – наделяемого законодательными полномочиями. Это был реальный шаг к конституционному монархическому правлению. Однако десятилетний опыт российского парламентаризма (1906 – 1917) выявил ограниченность его возможностей для консолидации расколотого общества. Из четырех Государственных дум лишь третья функционировала полный, предусмотренный законом срок. Подключение к самодержавию парламента подрывало принцип самодержавного правления. В свою очередь, сохранение самодержавия не позволяло проявиться преимуществам парламентаризма. Ситуация еще больше усугублялась тем, что выражение частных интересов осознавалось большинством населения в принципиально иных формах политической жизни.

С 1906 г. царское правительство в лице его премьер-министра П.А.Столыпина пришло к выводу, что институты гражданского общества, только тогда приобретут в России устойчивость и подлинность, когда возникнет значительный слой мелких крестьянских собственников. Аграрная реформа предполагала разрушение крестьянской общины и переход к индивидуальному хозяйству на основе частной собственности на землю. Царизм резко разрывал с еще одной многовековой традицией – до этого самодержавие всегда опиралось именно на общину, где культивировало регулярные переделы земли в пользу малоземельных крестьян, чтобы они могли платить подати, в ущерб крепким хозяевам. Столыпин открыто провозгласил курс не на слабых, а на сильных крестьян, которые должны были стать социальной опорой власти в деревне. Но в основе такого курса лежал принцип незыблемости частной собственности, в том числе и помещичьей собственности на землю. И вот с этим-то крестьянство согласиться не могло. Не только потому, что было ориентировано на раздел помещичьих владений, но и потому, что идея частной собственности на землю отторгалась крестьянской культурой.

Результаты аграрной реформы оказались малоутешительными для её инициаторов. За 1907 – 1914 гг. из общины вышло 26% крестьянских дворов. Среди выделившихся из общины 60% свои наделы продали, устремившись в города. Единоличные крестьянские хозяйства составили лишь 10,3% всех крестьянских дворов, занимая 8,8% всей надельной земли. Демонтаж архаичного сельского мира сопровождался сплочением остававшейся в нем части населения и ее агрессивной активизацией. Становилось очевидным, что конфликт между крестьянами и помещиками по своей остроте начинает уступать конфликту внутрикрестьянскому: после 1910 г. на каждый поджог крестьянами помещичьих усадеб в среднем приходилось четыре поджога ими друг друга. Реформа, призванная преодолеть социокультурный раскол «верхов» и «низов», оборачивалась взрывоопасным расколом «низов».

Неудачный опыт политической модернизации, расширение границ Российской империи вызывали обострение национального вопроса. Характерной чертой империи Романовых была многонациональность – в стране насчитывалось около 150 народностей. Во второй половине XIX в. национальные районы стали вовлекаться в процесс модернизации. Сохранявшаяся имперская система управления нуждалась в коррекции механизмов, скреплявших ее единство. Прежде всего речь шла об обновлении идеологии самодержавной империи. Николай II пытался править, руководствуясь формулой «народного самодержавия», которая предполагала акцент на религиозном источнике властвования – на единении православного царя и православного народа.

Но православная форма идеологии давно уже размывалась светской европейской культурой, определявшей мироощущение образованных слоев общества. Ответом на новые вызовы стали национализм и панславизм, вводившие в имперскую идеологию этнические и общеславянские начала. Балканская война Александра II проходила под панславистскими лозунгами. Элементы национализма зримо присутствуют в политике Александра III – принудительная русификация Польши, Украины, ущемление прав евреев. Эта линия была продолжена при Николае II: ограничение автономии Финляндии, административное дробление Польши, введение избирательного ценза по национальному признаку. Однако политика русификации в имперской стране влекла за собой еще большую радикализацию национальных меньшинств. Что касается панславизма, то он не в состоянии был ни идеологически приковать к России католиков-поляков, ни сплотить вокруг нее всех православных славян – ведь даже освобожденная Александром II Болгария вскоре переориентировалась на Австро-Венгрию. Тем не менее именно панславистская идеология вовлекла Россию в роковую для нее Первую мировую войну.

Николай II, как его отец и дед, старался избегать войн, понимая их опасность для страны. Но боязнь утратить общественную поддержку в случае несоответствия его политики державной традиции России перевешивали стремление к стабильности. В начале XX в. страна вынуждена была, вопреки желанию царя, воевать с Японией. Русско-японская война (1904 – 1905) стала прямым следствием промышленной модернизации, осуществлявшейся при крайне узком и продолжавшем сужаться внутреннем рынке. Оставался только один путь – расширение рынков внешних. После завоевания Средней Азии единственным перспективным направлением торговой экспансии становился Дальний Восток. Война обернулась сокрушительными унизительными поражениями на суше и на море, став тем историческим звеном, которое способствовало перерастанию локальных социальных конфликтов во всеобщую смуту. Последняя война Романовых – Первая мировая, – призванная сплотить расколотое общество, не только не предотвратила революцию, но и стала ее катализатором.

4. Феномен русской революции. Рассмотренные процессы русской истории начала XX в. в значительной мере составляли содержание масштабного социального явления, которое принято называть революцией 1905–1907 гг. В советской историографии эта революция характеризовалась по задачам и движущим силам как буржуазно-демократическая по аналогии с революциями XVIII –XIX вв. в Западной Европе. Попытки идентификации революционных процессов в России с западноевропейскими не давали объективной картины, так как огромная страна на востоке Европы и после двухвековой модернизации имела колоссальное своеобразие, не укладывавшееся в рамки западной культуры. Усилиями вождей Советского государства и его идеологами в общественном сознании утвердилась оценка революции, закончившейся поражением, как «генеральной репетиции» последующих социальных потрясений, произошедших в 1917 г. Однако в теории, претендовавшей на обоснование своеобразия революционного процесса в России и представлявшей ее в виде трех революций, заложено сущностное противоречие: само своеобразие сведено к однолинейной схеме, в которой буржуазно-демократические революции представлены как незавершенные и их задачи можно было решить лишь в ходе революции социалистической.

Если учесть, что в 1990-е гг. в стране произошли события, означавшие радикальное изменение общественного строя, правомерен вопрос: сколько революций пережила Россия в XX столетии?

Основой классовой теории революции служит наивный прогрессизм – вера в то, развитие человечества движется по восходящей, от хорошего к лучшему, а революции – орудие исторического прогресса или, в классической формулировке Маркса, «локомотивы истории». Подобный взгляд ошибочен как применительно к человеческой истории вообще, так и к истории революций.

В масштабе всемирной истории периоды подъема и развития не раз сменялись длительным регрессом и упадком. Достаточно вспомнить «темные века» после падения Римской империи. Не имеет никаких теоретических и конкретно-исторических подтверждений убеждение, что будто революции непременно должны вести к прогрессу человечества.

Определение революции в современной социологии следующее: «это попытка преобразовать политические институты и дать новое обоснование политической власти в обществе, сопровождаемая формальной или неформальной мобилизацией масс на такие действия, которые подрывают существующую власть». Здесь ничего не говорится о революционных последствиях: социально-политическом характере нового строя, экономическом развитии, социальном освобождении и т.д. Более того, история свидетельствует, что, за несколькими исключениями, практически все революции вели не к экономическому и социальному прогрессу, а к длительному упадку.

Учитывая, что Октябрьская революция выросла из Февральской, а логически и содержательно связана с революцией 1905 – 1907 гг., вряд ли будет преувеличением утверждение о Великой русской революции начала XX в. – революционном процессе с отступлениями и наступлениями, спадами и кульминациями. Началом этой перманентной революции следует считать аграрные бунты 1902 г., в ходе которых крестьяне поджигали помещичьи усадьбы. В свои берега революционная стихия вошла лишь в середине 1930-х гг., когда под установившуюся сталинскую диктатуру было подведено экономическое и социальное основание в виде модернизации страны. Сколько событий вместилось в эти тридцать лет! Три революции, мировая и гражданская войны, массовые бунты и волнения, распад и вторичное собирание империи, небывалая по темпам, жесткости и масштабам социально-экономическая модернизация. В один ряд с Великой русской революцией можно поставить только Великую французскую революцию.

Помимо хронологической протяженности и чрезвычайной плотности событий русская революция начала XX в. обладала рядом особенностей.

1. Всеобщность, социальная и психологическая глубина. Революция охватила все русское пространство, пронизывая общество по горизонтали и вертикали. В эпоху ее кульминации, в гражданской войне, русское общество воспроизводило гоббсовское противостояние «всех против всех». Хотя активными участниками революционных событий были десятки, в лучшем случае – сотни тысяч людей, миллионы поневоле оказались вовлеченными в тотальное столкновение разнородных социально-политических сил.

2. Отсутствие связи между социальной активностью масс и резким ухудшением их материального положения. Жизненный уровень населения России в начале XX в. был самым высоким за всю ее историю. Снижение уровня жизни в годы Первой мировой войны, причем отнюдь не драматическое, затронуло преимущественно крупные города, но крестьянское большинство России, которое даже выгадало от войны в связи с ростом цен на продовольствие. Но социально-психологическое состояние русского общества указывало на его готовность к смене существующего строя. Именно рост ожиданий и сделал непереносимым те материальные и социальные трудности, которые проявились на рубеже 1916 и 1917 гг.

3. Решающая роль политических элит в формировании катастрофического видения ситуации и его внедрения в массовое сознание. При этом дискредитация существующего режима заинтересованными группами сочеталась с гигантским разрывом их истинных намерений с ожиданиями масс. Часть российских социал-демократов в 1905 – 1907 гг. были нацелены не на создание в стране демократического общества западного типа, а на разного рода социалистические эксперименты. Либеральные круги, пришедшие к власти в феврале 1917 г. на волне антивоенных настроений, пытались вести войну «до победного конца». Если для широких слоев российского общества свержение Временного правительства означало возможность реализовать свои представления о демократии и социальной справедливости, то большевиками приход к власти мыслился как средство воплощения своей давней химеры – создание планетарного пролетарского государства в пламени мировой революции.

4. Сочетание внутреннего и внешнего факторов революции. Эта черта русской революции сводится к тому, в какой степени ее логика соотносится с мировой историей. Сторонники теории заговора находят во внешнем факторе обильный материал для аргументации о «происках коварного Запада» против России с целью возникновения в ней революционной ситуации. Однако история международных отношений начала XX в. показывает, что развитие русской революции совпадало с мировым системным кризисом, так и не разрешенным в 1914 – 1918 гг. Ослабленный войной Запад был занят своими проблемами, посчитав лучшим средством от революции в собственном доме оставить большевистскую Россию на произвол судьбы.

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ