Психоаналитическая интерпретация текста

Ортодоксальный психоаналитический текстуальный анализ концентрирует внимание прежде всего на содержательном изображении, не учитывая форму письменного языка и формально-эстетическую образность.³⁵ Внимание приковано к психодинамике литературных героев и их отношениям, как будто это реальные люди, а не плод фантазии писателя, и качества/количества психологического материала как бы достаточно, чтобы поставить психоаналитический диагноз. Ограничение ортодоксального подхода и в том, что бессознательное понимается не только структурно, но и по своему содержанию как антрополо-

⁵⁵ R. Haubl, «Modelle psychoanalytischer Textinterpretation», in V. Flick, ed., et al., Handbuch Qualitative Sozialforschung (Weinheim: Beltz Psychologie Verlags Union, 1995): 219-223, S. 220.

228

гическая константа. Если, например, комплекс Эдипа или Электры однажды фигурирует в качестве квази-номотетического образца толкования, то считается доказанным латентное структурирование им жизни, поведения литературного персонажа; остается только проверить, как он манифестируется в тексте...

Ближе к текстуальному анализу стоит теория символизации Лоренцера, в рамках которой формирование символов рассматривается в качестве конститутивной составной части творческой жизненной практики человека.⁵⁶ В ее центре — концепция форм интеракции как основополагающего элемента человеческой структуры переживаний.

Лоренцер различает у взрослых три уровня переживаний (пред-символическое, чувственно-символическое и языково-сим-волическое), которые возникают из интерактивных сцен в различных полях практики тела, предметного мира и языка/письма и структурируют, соответственно, биографию. Каждый слой переживаний имеет свою, уходящую в историю ранней социализации, линию развития, но эпигенетически перекрещивается с другими. Им соответствуют различные уровни сознания. Сознание имплицирует развитие, критерием которого является способность к децентрализации переживаний в соответствии с иерархией представительности (сенсомоторных) действий, (образно-наглядных) представлений и (семантически-синтаксических) описаний.

Различные слои переживаний образуют динамичный союз, характеризующийся диалектикой рационализации и эмоциона-лизации, нормативного контроля и спонтанной экспрессивности. «Полное» переживание имеет предпосылкой возможно более свободное развертывание этой диалектики, поскольку границы между слоями проницаемы. Вытеснение сковывает это движение. Генетически различаемы два типа вытеснения и два типа бессознательного. В первом случае перевод глубинных слоев

⁵⁶ A. Lorenzer, Sprachzerstorung und Rekonstruktion. Vorarbeiten zu einer Metatheorie der Psychoanalyse (Frankfurt: Suhrkamp, 1973).

A. Lorenzer, «Der Gegenstand psychoanalytischer Textinterpretation», in S. Goppert, Perspektiven psychoanalytischer Kulturkritik (Freiburg: Rombach, 1978): 71-82.

A. Lorenzer, «Tiefhermeneutische Kulturanalyse», in A. Lorenzer, Kultur-Analysen (Frankfurt\Main: Fischer, 1988): 11-98.

в языково-символическую форму интеракции тормозится, следствием чего является стереотипная эмоционализация, «лишающая языка». В другом случае уже сформированная языково-символическая форма интеракции изолируется от глубинных слоев, что ведет к рационализации, которая эмоционально опустошает речь и тем самым искажает ее до поверхностного употребления знаков. Сопротивление в одном случае направлено против вербализации, в другом — против витализации.

Описанная модель человеческой структуры переживаний допускает ее употребление в качестве текстуальной модели благодаря ее символическим основаниям, что позволяет приписывать литературному тексту латентные смысловые структуры, которые исследуемы без привлечения бессознательного как литературных персонажей, так и автора текста.

Каждый литературный текст — комплекс письма и языка. Что он содержит и как формально-эстетически подает, во многом зависит от литературных условностей, которые принадлежат «Сверх-Я-культуры» (Фрейд). Это исторически-культурно-социально обусловленные границы сообщения, разделяющие и опосредующие приватность и публичность, речь личности и институционализированный дискурс.

С целью сделать явным бессознательное и «озвучить» неязыковые формы интеракции текстуальный анализ глубинной герменевтики направлен и на обнаружение в литературном тексте полемики автора текста с господствующими грамматическими и литературными условностями, отражающими исторически-культурно-социально обусловленные границы сообщений.

Исходя из этого, качество текста зависит от того, насколько он обнаруживает новые бессознательно непосредственные биографические проекты, в которых заложена целостная система закодированной в языке практики, по Лоренцеру. Психоаналитически собственно и исследуются эти языково-символические следы различных форм интеракции.

7) Объективная герменевтика

Объективная структурная герменевтика прежде всего связана с работами группы Ульриха Овермана.⁵⁷ Речь здесь идет о реконструкции объективных структур значений в тексте, традиция, восходящая теоретически к моделям Хомского, теории обучения Пиаже и концепции сновидений Фрейда, идеям Вац-

230

лавика о различении «аспектов содержания и отношения» в человеческой речи, исследовательской логике Пирса. Объективная герменевтика интерпретирует не только протоколы социа-лизаторной интеракции, но претендует на интерпретацию принципиально всех текстов, а также живописи, музыки, архитектуры, понимаемых как тексты.

В центре ОГ — концепция структуры. По Оверману, структуры — не модели, не реконструкции. Это реальность sui generis. Структуры могут себя воспроизводить, т. е. идентично удваиваться, и могут трансформироваться, обретя новый образ.

Воспроизводятся, как правило, универсальные структуры (грамматики, логичности, моральности, разумности), которые открывают человеку пространство действий и ограничивают его. От них отличаются исторические структуры (от системы мировых значений, духа эпохи с образцами толкования до групповых или индивидуальных образцов толкования и интеракции).

Интерес объективного герменевта направлен на реконструкцию структур. Это удается, если как минимум одна фаза воспроизводства структуры описана и объяснена. Целью данного анализа было бы установление закономерности воспроизводства структуры и ее трансформации.

Воздействие структур опосредовано компетенциями действия субъектов. Компетенции рассматриваются как открытые либо частично закрытые программы, стимулирующие упорядоченные действия (перформансы). По Оверману, все правила упорядоченных действий (грамматики) принципиально реконструируемы. Воздействие структур остается для действующего субъекта частично сокрытым, в связи с этим вводятся понятия латентных и прямых структур действий. Поскольку они материализуются только в действиях людей, то и могут быть познаны ими только вследствие рефлексии о своих действиях, перехода от кажимости интенций к объективным значениям своих действий.

⁵⁷ U. Overmann, Т. Allert, E. Konau & Krambeck, «Die Methodologie einer «objektiven Hermeneutik» und ihre allgemeine forschuhgslogische Bedeutung in den Sozialwissenschaften», in H.-G. Soffner, ed., Interpretative Verfahren in den Sozial- und Textwissenschaften (Stuttgart: Metzler, 1979): 352-433.

U. Overmann, T. Allert, E. Konau, «Zur Logik der Interpretation von Interviewtexten», in T. Heinze, H.W. Klusemann & H.-G. Soffner, Interpretation einer Bildungsgeschichte (Bensheim: Pad-Extra, 1980): 15-69.

231

Стратегия эмпирического подхода охватывает следующие подходы к истолкованию текста:⁵⁸

1) суммарная интерпретация текста с привлечением знания о широком контексте;

2) тонкий анализ текста на различных уровнях, причем вплетается знание о внешнем контексте, прагматика типа интеракции, парафраз предметно-логического содержания, интенции рассказчика, подробности языковой и невербальной коммуникации, ее фигуры и логика взаимоотношений;

3) секвенциональный анализ каждого отдельного этапа интеракции, шаг за шагом, без объяснения проявлений внешнего или внутреннего контекста; а затем при условии контексту-ализации — выяснение, какие возможности были эмпирически выбраны;

4) подробная интерпретация объективных социальных данных по всем интеракциям участников; при этом реконструируется на основании данных о социальной истории семьи (истории разводов, репрессий, делинквентности и т. д.) картина «нормальности, стандарты разумности» семьи, индивида, после чего сравнивается практическое развитие биографии по секвенциям действий и интерпретируются отклонения и совпадения, т. е. формулируются индикаторы интересующих биографических линий развития.

8) Конверсационный анализ

Конверсационный анализ представляет собой совокупность формальных принципов социальной организации языковой и неязыковой интеракции. История КА начинается с 60-70-х годов как частное направление этнометодологии (Бергманн,⁵⁹ Гар-финкель⁶⁰), но и под влиянием интеракционной социологии (Э. Гофман), когнитивной антропологии, философии позднего Витгенштейна. Основополагающими для КА являются работы X. Закса, Щеглова, Джефферсона.⁶¹

В основе КА лежат этнометодологические предпосылки о социальной действительности, «впервые воплощаемой» в повсед-

⁵⁸ J. Reichertz, «Objektive Hermeneutik», in U. Flick, E.V. Kardoft, et al., Handbuch
Qualitative Sozialforschung. Grundlagen, Konzepte, Methoden und Anwendungen
(Weinheim: Beltz Verlag, 1997): 223-227.

⁵⁹ J. R. Bergmann, Etnomethodologische Konversationsanalyse des Inst, fur
deutsche Sprache (Dusseldorf: Schwann, 1981): 9-51.

232

невно-практических действиях: социальный порядок воспринимается как процесс приписывания значений и смысла. Условия этого процесса смыслоопосредующего производства действительности — в «компетентности» членов-участников. Эта компетентность формализуема и описываема в следующих структурных признаках:

1) социальные факты, переживаемые участниками, фиксируются как принципиально изменяемые;

2) в интеракции участники употребляют технику и методы, способствующие познанию, пониманию и описанию своих действий, т. е. это интерактивное достижение, а не индивидуальные заслуги;

3) рефлексивный процесс придания смысла (действие объясняемо посредством заключенного в нем смысла, а смысл подкрепляется совершенным действием);

4) повседневная жизнь рационализируется, т. е. осуществляется стремление к разумным и эффективным действиям в принципиально неясных условиях благодаря применению методов/ способов повседневного осмысления и целеполагания;

5) социальность предстает как процесс локального производства, протекающий в специфической ситуации и определенном контексте.

Этнометодологически ориентированный КА обращается к непроблематичному социальному поведению, вызывающим доверие социальным сценам, интуитивно понимаемой коммуникации, членит их аналитически и выделяет из них те формальные способы, с помощью которых в действиях актера формируются образы и стереотипы социального мира. Речь о генеративных структурах человеческой социальности; интерпретативнои

⁶⁰ H. Garfinkel, «Das Alltagswissen iiber soziale und innerhalb sozialer
Strukturen», in Arbeitsgruppe Bielefelder Soziologen, (Hsg), Alltagswissen,
Interaktion und gesellschaftliche Wirklichkeit (Reinbeck: Rowolt, 1973): 189-
263.

⁶¹ H. Sacks, Lectures, 1954-1965, G. Jefferson, ed. (Dordrecht: Kluwer, 1990).
H. Sacks, E. Schegloff & G. Jefferson, «A simplest systematics for the
organization of turntaking for conversation», Language, 1974, 4: 696-735.

и интерактивной компетенции членов общества как результате участия в самовоспроизводстве социальных структур.

Соответственно, основной вопрос КА, в котором проявляется его этнометодологический характер: что собой представляют генеративные принципы и способы, с помощью которых участники привносят в обычный разговор характерные структурные признаки и, словами Гарфинкеля, «обжитую упорядоченность» интерактивного происходящего?

Логика подхода:

1) языковой или неязыковой объект анализа как предположительный элемент порядка изолируется в тексте-транскрипте;

2) из данных составляется коллекция случаев, где данный объект манифестируется в различных вариациях;

3) этот элемент социального порядка рассматривается как составная часть методично воспроизводимой интерагентами упорядоченности;

4) эта упорядоченность понимается как результат методичного решения структурной проблемы и социальной организации интеракций;

5) разрабатываются гипотезы относительно рода этой структурной проблемы;

6) исходя из этой проблемы, реконструируются практические методы, которые служат участнику в качестве институционализированного решения этой проблемы и применение которых вносит наблюдаемую упорядоченность интеракции.

Анализ языка тела

Исследования в этой сфере⁶² в поисках ключа к личности через невербальную коммуникацию неоднократно констатировали неоднозначность интерпретации языка тела и взаимосвязи между формами выражения и значением.

Эти проблемы подвигли к различению в коммуникативном поведении 1) интерактивно релевантного поведения и 2) информативного поведения (которое опосредует ключ толкования для

⁶² M. Zuckerman.M.S. Lipets.J.A. Hall.R. Rosenthal, «Encoding and decoding nonverbal cues of emotion», Journal of Personality and Social Psychology, 1975, N32, 1068-1076.

H.G. Wallbott, «Nohverbale Kommunikation», in R. Asanger & G. Wenninger, Handworterbuch der Psychologie (Weinheim: Beltz, 1988): 488-493.

воспринимающей личности, но может быть фальсифицировано). Было предложено различать невербальную коммуникацию в собственном смысле и невербальное поведение. Важное отличие в «кодировании» невербального поведения в противовес вербальному заключается в том, что вербальное поведение всегда ориентировано вовне, дискретно и инвариантно, а в случае выразительного поведения можно исходить из ориентированного вовнутрь, непрерывного и вероятного кодирования. Особенно важен момент вероятного кодирования: существует лишь вероятность соотнесения знака и значения. Т. е. сигналы языка тела неоднозначны и варьируются в зависимости от контекста.

Предыстория исследований невербальной коммуникации связана с этологией и этнологией, клиническими наблюдениями, психологией экспрессии, исследованиями семиотической коммуникации.

Современные исследования и лабораторные эксперименты с невербальной коммуникацией подтвердили следующие положения:⁶³

1) невербальное поведение играет центральную роль в сфере выражения эмоций; удалось доказать универсалии мимического выражения и дифференцировать мимические образцы реакций;

2) невербальное поведение — важнейший индикатор межличностных установок; ориентирование тела и его положения отражают относительно однозначные индикаторы отношений статуса и симпатий между интерагентами;

3) утверждается, что могут быть обнаружены связи между качествами личности и ее экспрессивным поведением;

4) невербальное поведение играет решающую роль в управлении разговором и интеракцией.

Гендерные измерения языка тела.

Половая идентичность, воспринимаемая как естественно данная и закрепленная, прочитывается по знакам тела (одежде, прическе, проксемике (пространственном положении) и т. д.), которые интерпретируются в рамках общего культурно заданного образно-

⁶³ H. G. Wallbot, «Analyse der Korpersprache», in U. Flick, ed., et al.,Handbuch Qualitative Sozialforschung (Weinheim: Beltz Psychologie Verlags Union, 1995): 232-236, S. 235.

 

го восприятия. Важно здесь то, что процедуры восприятия, приписывания значений и различения во взгляде на социальный пол совпадают. Как пишет Б. Тернер, «тело — наиболее универсальная, естественная, кроме того, осознаваемая человеком метафора, неисчерпаемый источник аллегорий порядка и неупорядоченности».⁶⁴ Но идея границ тела как метафора социальной системы закамуфлирована восприятием тела в первую очередь именно в его половой определенности. Концепция «doing gender» как бы разоблачает естественность такого восприятия, поскольку с ее помощью реконструируются на основе анализа микропрактик пола процессы инкорпорирования, «записей» социальных значений на теле индивидов, а также телесные репрезентации в социальной жизни. Речь о теле в нарративном интервью идет в различных форматах коммуникации и выходит далеко за рамки интенционально управляемых интересов изображения (событий) и их толкования рассказчиком. В процессе рассказа «ядром» истории или событийной фигурой, которая находится в центре внимания рассказчика и, соответственно, слушателя, косвенно всегда обозначается какой-то фон или пространство, которые содержат указания на рамки или сцену действия, на телесно-пространственное оформление и телесно-аффективные компоненты действия участвующих субъектов. Они не являются бессознательными, так как могут быть в любой момент вынесены в качестве когнитивной фигуры на авансцену. И все же, пока они остаются в «тени» и лишь условно подлежат рефлексивному управлению, знаки телесности и эмоциональности сообщают больше, чем сам рассказчик/ца в момент рассказа держит в фокусе внимания. В таком особом роде нарративного вовлечения прошлого в настоящее⁶⁵ (его осовременивание) лежит методический ключ к реконструкции эмоциональных и телесных аспектов биографического действия и переживания.

Другой корпус информации благодаря нарративному интервью касается речи «с и через тело»,⁶⁶ В интеракции face-to-face (лицом к лицу) в процессе интервью сказанное оборачивается не только материальным продуктом — текстом, транскрипцией диктофонной записи, но и содержит элементы социально-

⁶⁴ Тернер Б. Современные направления развития теории тела \\ THESIS
«Женщина, мужчина, семья». Вып. 6. 1994: 137-167, С. 154.

⁶⁵ P. Allheit, «Reading Body Stories», in P. Alheit, ed., u.a., Biographie und Leib
(Giessen: Psychosozial Verlag, 1999): 223-246.

236

го действия (речь со всеми ее паралингвистическими, невербальными и социо-коммуникативными аспектами). Говорящее тело или телесный язык отражают в ситуации интервью и определенные социо-структурные аспекты, встроенные в порядок (иногда и иерархию) интеракции в качестве сопутствующего до-рефлексивного элемента, как, например, правила биполярной конструкции полов, хабитус или вкус. Относительно последнего П. Бур-дье отмечал: «Вкус, или ставшая прирожденной культура класса, т. е. культура инкорпорированная, способствует формированию телесных характеристик класса. Этот инкорпорированный принцип классификации управляет всеми формами инкорпорирования, выбирает и модифицирует все, что тело любит, не любит и физиологически или психологически ассимилирует. Отсюда вытекает, что тело следует безоговорочно признать материализацией классового вкуса».⁶⁷ Как видим, анализ форм репрезентации тела в социальном пространстве может обогатить стратификационные теории в социологии. Что касается «следов» телесности в нарративном тексте,⁶⁸ их заметность зависит от выбранного формата коммуникации, причем в сценическом рассказе тело еще «живее», чем в описании (например, особенностей тела) или теоретической аргументации (например, значимость идеала стройности для собственной биографии).

Язык тела может быть представлен как сумма двух гендер-лектов (по аналогии с диалектами), мужского и женского. Здесь участвует концепт аттрактивности в поляризации гендерлектов,⁶⁹ индентифицируемых либо с автономией, самосознанием и властью (подчеркнутая мужественность), либо подчинением, самовниманием (подчеркнутая женственность).

Кодирование женского и мужского тела осуществляется по одежде, прическе, дисциплине тела, мимике, жестикуляции, голо-

⁶⁶ В. Dausien, «Geschlechtskonstruktionen und Korpergeschichten. Uberlegungen
zur Rekonstruktion leiblicher Aspekte des «doing gender» in biographischen
Erzaehlungen», in P.Alheit, ed., u.a., Biographie und Leib (Giessen: Psychosozial
Verlag, 1999): 177-200.

⁶⁷ P. Bourdieu, Distinction: A Social Critique of the Judgement of Taste (London:
Routledge & Kegan Paul, 1984), p. 190.

⁶⁸ W. Fischer-Rosenthal, «Biographie und Leiblichkeit. Zur biographischen Arbeit
und Artikulation des Korpers», in P. Alheit, ed., u.a., Biographie und Leib
(Giessen: Psychosozial Verlag, 1999): 15-43.

су, социально-проксемическому поведению.⁷⁰ Ритуалы доминирования и подчинения, прочитываемые по гендерлектам, отражают топологию власти в пространственном измерении. Право на физический контакт, ритуализация и иерархия прав на прикосновение отражают не только социальную стратификацию, они строятся в зависимости от гендерной практики социализации и системы полового диморфизма в целом.

Заключение: значение качественных методов для феминистской социологии

Итак, феминистских методов в узком смысле слова нет. Есть, скорее, феминистски обоснованный выбор адекватных предмету исследования методов. Предпочтение качественных методов сбора данных и их анализа в феминистском социальном исследовании может быть объяснено и легитимировано не «особенными» женскими структурами коммуникации и способностями, а состоянием феминистской теории и ее запросами эмпирии.

Востребованность качественных методов в ранней феминистской методологии была оправдана целями генерирования гипотез и формирования теорий относительно структур неравенства в гендерных отношениях, когда речь шла об открытии новых сфер социальной действительности и поиске осмысленных объяснений вне патриархатной парадигмы. Сегодня качественные методы применяются в феминистской социологии тогда, когда актуализируется проблематика не общего, но различия — изучение различий между женщинами, подробное исследование конкретных жизненных практик, жизненных миров и перспектив представительниц различных социальных и этнических групп.

⁶⁹ R. L. Birdwhistell, Kinesics and context (Philadelphia: University of
Pennsylvania Publications, 1970).

⁷⁰ Achs G. Muelen, Wie Katz und Hund. Die Korpersprache der Geschlechter
(Munchen: Frauenoffensive, 1993).

Гендерная проблематика в экономической теории

Елена Мезенцева

В большинстве развитых стран Запада 60-е годы XX века ознаменовались началом массового выхода женщин на рынок труда. Это обстоятельство поколебало незыблемость традиционных представлений о социальных ролях мужчин и женщин, вынесло гендерную экономическую проблематику на повестку дня женского движения, и, в конечном счете, оказало определенное влияние на формирование моделей государства всеобщего благосостояния.

Какие же гендерные проблемы привлекли внимание аналитиков и политических лидеров в тот период?

Во-первых, выявилась очевидная гендерная асимметрия на рынке труда, выражающаяся в профессиональной сегрегации по признаку пола;

Во-вторых, была обнаружена устойчивая корреляция между долей женщин, занятых в той или иной профессиональной группе, и уровнем средней оплаты труда, то есть выявилась проблема более низкой оценки женского труда в целом;

В-третьих, возник новый «формат» совмещения женщинами профессиональных и семейных обязанностей: из частной трудности незначительной части женщин это постепенно превратилось в проблему большинства женщин, причем на протяжении длительных лет;

В-четвертых, выявилось наличие дискриминации в занятости по признаку пола (как в открытой, так и в косвенной форме);

Наконец, в-пятых, было показано, что выход на рынок труда и экономическая независимость являются факторами, способствующими росту числа разводов.

Перечисленные проблемы положения женщин в экономике (а приведенный нами список, конечно же, далеко не полон) были поставлены в политическую повестку дня в 60-70-е годы, на

пике второй волны женского движения. Одновременно 60-70-е годы можно считать наиболее плодотворным периодом в плане теоретического осмысления гендерной экономической проблематики. Именно в эти годы были предложены принципиально новые теоретические подходы к анализу домохозяйства, гендерного разделения труда, дискриминации в оплате труда и пр., которые позволили вписать гендерную проблематику в основное течение (или «mainstream») современной экономической теории (именно так обычно обозначают неоклассическое направление в экономической науке). Исследования экономистов-неоклассиков дали мощный импульс развитию феминистской критики методологических основ экономической теории и способствовали оживлению дискуссии по поводу положения мужчин и женщин в экономике.

В те же годы гендерная экономическая проблематика нашла широкое отражение и в работах экономистов марксистского направления, пытавшихся искать ответ на вопрос о причинах угнетения женщин в рамках капиталистической системы.

Несколько позже — уже в 80-90-е годы гендерная проблематика начала постепенно осваиваться и представителями институциональной экономики, которые отталкивались в своих исследованиях от базовых разработок неоклассиков.

В итоге на сегодняшний день гендерная проблематика рассматривается экономической наукой с различных методологических позиций, а выводы зачастую носят противоречащий друг другу характер.

Неоклассическое направление уделяет основное внимание процессам, происходящим внутри домохозяйства (гендерное разделение труда внутри семьи, брачное и репродуктивное поведение), исследованию положения женщин на рынке труда (анализ причин и механизмов дискриминации и профессиональной сегрегации по признаку пола).

Марксистское направление исследует гендерную проблематику с точки зрения источников и механизмов гендерного неравенства, причин и форм эксплуатации женщин внутри семьи и вне ее.

Наиболее молодое из названных направлений — новая институциональная экономика — делает основной акцент на изучении брачных отношений (понимаемых как контрактные), анализе внутренней структуры семьи (например, участие супругов в совместном производстве «семейных благ»), роли государства в регулировании гендерных отношений и пр.

240

На стыке этих различных подходов и формируется в настоящее время такое научное направление как «гендерная экономика» («economics of gender», «gender economics»). Предмет ее изучения в самом общем виде можно определить как исследование источников, масштабов и механизмов проявления экономических различий между мужчинами и женщинами. Дж. Джакоб-сен, автор одного из наиболее полных учебников по гендерной экономике, конкретизирует это определение следующим образом: «предметная область гендерной экономики охватывает 3 типа экономических проблем:

теоретические модели, которые включают мужчин и женщин;

эмпирические исследования, направленные на исследование общности и различий в положении мужчин и женщин;

анализ экономической политики, которая различным образом затрагивает каждый из полов».¹