Феминистская критика антропологии

1) Критика эволюционных теорий в антропологии

Постепенно эволюционные теории стали все менее удовлетворять антропологов. Во-первых, они исходят из идеи истории как развития от первобытного состояния к индустриальному. Однако «так как все общества существуют в одном историчес-

384

ком потоке и имели равное количество времени для изменений,

такой подход не логичен и неявно осуждает «менее развитых».²² Во-вторых, нет доказательств того, что развитие человечества и смена формаций шли именно в той последовательности, как принято представлять. В-третьих, кросс-культурные сравнения статуса женщин невозможны в принципе, т. к. предполагают наложение западной системы культурных координат на общества, построенные по абсолютно другим принципам, а потому не поддающиеся описанию в терминах западной науки. Пока что мы только можем, отвергая обвинения в эссенциализме, с некоторой степенью уверенности полагать, что во всех культурах женщины рожают, вскармливают грудью и занимаются воспитанием детей²³ и что нам не известно ни одно общество, в котором женщины обладали бы властью над мужчинами в публичной сфере.

На основе этой аргументации феминистская критика признает, что критерии определения статуса женщин, которые использует в своей практике ООН — статистика по сравнительному потреблению и расходу калорий мужчинами и женщинами, насилию в отношении женщин и государственной политике по улучшению их положения — являются очень приблизительными и зависят от методов сбора данных и желания зачастую скрыть положение дел. Исследователи, работающие над тематикой «женщины и развитие», полагают, что политика, которую выстраивает на основании этих данных Всемирный банк и Международный валютный фонд, вызывает разрушение тех традиционных систем (землепользования, наследования, ирригации и т. п.), в которых женщины могут обладать властью, и формирует новую капиталистическую стратификацию, в которой они ее теряют.

2) Антиструктуралистская тенденция в антропологии и критика проблемы власти

Антиструктуралистская тенденция в антропологии связана с попытками рассказать культурную историю «снизу», дав

²² Michaela di Leonardo, ed., «Introduction», Gender at the Crossroads of
Knowledge: Feminist Anthropology in the Postmodern Era (University of
California Press, 1991), p. 15.

²³ Michelle Rosaldo, «The Use and Abuse of Anthropology: Reflections on Feminism
and Cross-Cultural Understanding», Signs: Journal of Women in Culture and
Society, v.5 (3), pp. 389-417.

слово ее ранее «немым» (для западного общества) участникам. Обретя голос, они порождают текст, и мир как текст становится основным объектом этнографического анализа. Но даже в этом случае нарратив, устная история, научный доклад, история болезни, роман, поэма, газета, рекламное объявление, прогноз погоды и уголовный кодекс могут оставаться более или менее убедительной «литературой», а отношения между текстами повторять отношения власти/подчинения между теми, кто их порождает. Как можно представить после Фуко, «канонические» тексты западной цивилизации признаны таковыми теми, кто определял, что такое канон, и посредством власти сделал эти каноны «всемирными».

Критика науки и кризис эпистемологии в значительной мере питаются размышлениями о феноменологии производства антропологического знания в контексте проблемы власти, то есть ситуации взаимодействия господина и раба. Исследователь-этнограф, пытаясь представить скрупулезную картину жизни далекого племени, создает убедительную для (обычно) западной аудитории «литературу» на тему о культурных различиях. Сюда можно отнести раскрутку популярной в последние годы темы траффика — вывоза женщин для секс-торговли, где конструируется образ Центральной и Восточной Европы как третьего мира, куда части западных политиков удобно отнести ее в контексте глобального дискурса о власти.

Заслуга феминистской и антирасистской волны заключается в расширении канона, в легитимизации текстов, созданных «другими», а также в изменении представлений о том, кто является производителем «знания».

3) Феминистская антропология на современном этапе: гендерное неравенство в условиях глобализации

Сосредоточившись на текстах, постмодернистский проект в антропологии заменил анализ социальный жизни анализом дискурса и сместил внимание с власти к «политике ее репрезентации».²⁴ Выводы об отсутствии определенных выводов и принципиальной невозможности сравнения культур порождены про-

²⁴ Sheila Benhabib, «On Contemporary Feminist Theory», Dissent, 1989 (Summer), p. 370.

 

386

тиворечивым интеллектуальным контекстом последних десятилетий: вера в прогресс и науку сосуществует с представлением о ее культурной сконструированности в ответ на западный социальный заказ и изменяющиеся представления об «истине». Согласно концепции Мишеля Фуко, знание, истина, научно обоснованные выводы — результат научного дискурса, который и устанавливает различие между знанием и незнанием. Именно для этого нужны социально сконструированные институты (школы, клиники, лаборатории, государственное управление этими институтами и т. п.).

Естественные науки и технология фундаментальным образом «трансформировали антропологию путем трансформации объектов ее анализа»,²⁵ т. е. как самой социальной реальности, так и способов ее репрезентации. Медицина и микротехнологии, дав возможность человеку заглянуть внутрь собственного тела и увидеть не только внутренние органы, но даже клетку; изменили понятие «себя»: мы, каждый из нас более не являемся отдельными и конечными (если были такими когда-то вообще).²⁶ Медицинская антропология, которая ранее сосредотачивалась на изучении «этномедицины», в том числе этногинекологии (методов лечения, которые традиционно применялись в различных культурах, а также представлений о том, какие причины вызывают различные заболевания, например, бесплодие) обратилась к рассмотрению восприятия новых медицинских и особенно репродуктивных технологий в западном обществе. Сборник 1991 года Г ендер на перекрестках знания: феминистская антропология в эпоху постмодерна включает работу Рейны Рэпп «Моральные пионеры: женщины, мужчины и эмбрионы на передовом крае репродуктивной технологии»,²⁷ построенную на анализе частично структурированных интервью с женщинами, которым было рекомендовано пройти процедуру амнеоцентоза (взятия околоплодной жидкости для определения наличия генетических отклонений у плода). Работ, посвященных восприятию

²⁵ Henrietta Moore, ed., The Changing Nature of Anthropological Knowledge, p. 7.

²⁶ Там же. С. 8.

²⁷ Rayna Rapp, «Moral Pioneers: Women, Men and Fetuses on a Frontier of
Reproductive Technology», in Michaela di Leonardo, ed., Gender at the Crossroads
of Knowledge: Feminist Anthropology in the Postmodern Era (University of
California Press, 1991), pp. 383-396.

 

новых методов лечения и технологий в незападных культурах, сравнительно мало, но их корпус начал расти по мере того, как СПИД был признан глобальной проблемой.

Развитие электронной коммуникации привело к изменению представлений о социальном взаимодействии как непосредственном и тем самым революционизировало понятие общества: мир маркируется сегодня как «единая деревня», в которой сформировались новые модели потребления и интимных отношений. Телевизионные мыльные оперы превратились в глобальный феномен; стал возможен и распространен секс по телефону, по интернету, с учетом тех возможностей экспериментирования с сексуальной идентичностью и отрывом от непосредственной телесности, которые они могут предоставить. В интернете появились каталоги возможных сексуальных партнеров, куда — теоретически — может быть занесен кто угодно. Практически же в этих каталогах больше женщин, чем мужчин: женская сексуальность по-прежнему является товаром в большей степени, чем мужская. В связи с рассмотрением технических достижений в поле зрения антропологии попадает поведение людей в условиях технологических катастроф, например, методы защиты от радиации, которые использовались после Чернобыля.

Как медицинские, так и любые другие технологии не существуют вне социальных условий их использования. Проблема пола и новых технологий в условиях глобализации сама становится предметом социального анализа. Переконфигурация мирового пространства, ведущая к сосредоточению работ по развитию новых технологий только в «промышленно развитых частях света» (более всего в Северной Америке) в соединении с внешне гендерно нейтральной миграционной политикой и реальной удаленностью женщин от технологичных профессий, приводит к последствиям, которые не позволяют однозначно ответить на вопрос, как новые технологии влияют на статус женщин — улучшают или ухудшают его.

Согласно высказанной глобалистами точке зрения, в современном мире достаточно свободно перемещаются потоки товаров, услуг, людей и денег, а рынок труда глобален, и потребность в рабочей силе в одном месте может возмещаться за счет притока извне. Однако данная точка зрения не только фактически подразумевает существование неравенства между различными регионами планеты (почему рабочая сила и перемещается, на-

пример, из Юго-Восточной Азии в США), но является еще и «вне-гендерной», не учитывающей профессиональной сегрегации по признаку пола. Женщины и мужчины исторически выполняли и в значительной степени выполняют до сих пор различные виды работ (преодолеть этот барьер не удается), а потому находятся в различных сферах рынка труда. Когда-то Джоан Хубер назвала удаленность женщин от обработки металла началом их всемирно-исторического поражения; в наше время профессиональная сегрегация по признаку пола продолжает оставаться разделением на технологичные и нетехнологичные профессии. Мужчины и женщины в постсовременном мире по-прежнему обладают неравными возможностями доступа к новым технологиям и связанным с ними профессиям, и в то же время именно женщины являются необходимым «компонентом» технологического развития — подобно тому, как жены, санитарки, проститутки и работницы военных заводов необходимы для существования военной машины и милитаристской идеологии.²⁸

Многие исследователи видят господство постмодернистского выражения в социальных науках в его связи с «культурной логикой позднего капитала»²⁹ с его социальными проблемами и противоречиями, в том числе проблемой гендерного неравенства. Одни сообщества теряют политическую волю; другие, наоборот, только начинают ее обретать,³⁰ и «прекрасный новый мир» западного «прогресса» соседствует с возрождением фундаментализма в самых экстремистских формах. Воображенные национальные сообщества (используя классическое определение Бенедикта Андерсона) и новые национальные государства, основанные на мифе общности происхождения, культуры или истории, приписывают мужчинам и женщинам разные функции в биологическом и культурном воспроизводстве нации, а также различные места и роли в политическом пространстве. Моральная антропология настаивает на ключевой роли интеллектуалов в создании «истории» как воображаемого прошлого, в изоб-

²⁸ Cynthia Enloe, Does Khaki Become You? The Militarization of Women's Lives
(London: Pluto Press, 1983), p. 17.

²⁹ Frederic Jameson, «Postmodernism, or the Cultural Logic of Late Capitalism»,
New Left Review, 1984, No 146, pp. 53-92.

³⁰ Edward Said, Orientalism (New York: Random House, 1978).

ретении «нации», «традиции», «объективной науки». Отношения между знанием и властью, распространение знаний (в том числе через систему образования) как часть технологии власти и формирования объектов подчинения, сложная связь между идеологиями и интересами их пропагандистов — вопросы не только личного морального выбора интеллектуалов, но их необходимого присутствия в институтах, от контркультуры до академии и правительства. В начале процесса по выработке политики, основанной на «объективных научных данных» всегда стоит эксперт (в том числе антрополог), являющийся, таким образом, частью системы власти.³¹ Отсюда задача критически мыслящего антрополога — раскрытие технологии власти в антропологии и, тем самым, ее деконструкция. Культурно сконструированный, но тем не менее реально существующий материальный мир постфеминистской эры, несмотря на прогресс и науку, не в состоянии пока что победить феминизацию бедности и обнищание целых стран и континентов, профессиональную сегрегацию, недоступность образования и медицинского обслуживания для бедных, насилие против женщин (проституцию и порнографию как его часть), гендерную цензуру в культуре, отсутствие экономически доступных услуг по присмотру за детьми, а потому продолжающееся делегирование женщин в частную сферу и следующую из этого асимметрию в обладании властью. Отсюда необходимость феминистского проекта в антропологии, начатого когда-то с тем, чтобы «понять наше положение и изменить его».³²

³¹ Например, административное деление на республики, автономии и т. п. в
бывшем СССР как часть политического проекта осуществлялось на осно
вании сконструированных представлений о лингвистических, этнических,
исторических общностях.

³² Michelle Rosaldo and Louise Laraphere, ed., Op.cit., p. 11.

Гендерная проблематика в философии

Сергей Жеребкин