Чего достигла историческая феминология?

Историческая феминология выполнила свою главную задачу — вернула женщин истории. На Западе упомянутое «возвращение» выразилось в появлении специальных глав в разделах учебников, где рассказывалось о выдающихся женщинах, равно как о социальном положении представительниц разных социальных слоев, их правах и моделях повседневной жизни. Историческая феминология была официально признана как особое направление специализации на факультетах (подобно медиевистике, модернистике, источниковедению, свое место в университетах Европы и США заняли и women's studies).

Историко-феминологические исследования доказали, что полученное ранее «единое и полное» знание о прошлом таковым не является, потому что в нем, по сути, почти отсутствуют женщины — ведь они имели во все эпохи свое мировидение и свою систему ценностей, отличную от мужской. Чтобы сделать женщин «видимыми», феминологам пришлось прибегнуть к изучению «женского опыта» — понятия, введенного психологами и социологами и прочно прижившегося в исторической фе-минологии. Это позволило выделить его модификации в разных культурах и расширило представления о духовной культуре прошлого в целом.¹⁸

Необычайно важным и для западной, и для отечественной науки 70-х годов стал вывод о существовании в доиндустриаль-ных обществах двух соединяющихся сфер или доменов существования — сферы господства Мужчины (политика, диплома-

¹⁷ Histoire des femmes en Occident. Sous la direction de N. Z. Davis, G. Duby, A.
Farge. M. Perrot. V. I-VI. Paris, 1985-1991.

¹⁸ J. Scott, «The Evidence of Experience», Critical Inquiry. 1991, V. 17, N 4, pp.
773-797.

284

тия, военное дело) и господства Женщины (дом, семья, домохозяйство). Феминологи доказали, что сферы эти были не «сепаратными», а «соединяющимися» и равно значимыми для функционирования доиндустриального и раннеиндустриального общества как целостного организма.¹⁹

Историческая феминология ввела новое измерение в социально-экономическую историю, родив такие темы как «феминизация бедности», «феминностьбезработицы», «политическая экономия домашней работы», «история женского труда», заставив признать категорию «пол» одним из структурообразующих экономических принципов.

1. «Женская история» 'разрушила многие проявления мужского мифотворчества в социальной истории'.²? Феминологи поставили под сомнение оценку важнейших эпох и процессов в мировой истории. Данные феминисток-археологов показали, что в доклассовую эпоху именно женщины были основными добытчиками пищи (поскольку охота удовлетворяла всего 10-15% потребностей племени в пище, а собирательство было женским делом).²¹ Феминологи, изучавшие эпоху средневековья и Нового времени, доказали: «прогрессивность» многих процессов и явлений — античной цивилизации, эпохи Ренессанса, великих буржуазных революций — выглядит таковой только в системе мужских абстракций о Добре и Счастье. «Демократическая афинская цивилизация» предполагала содержание женщин в гинекеях (женских половинах домов)... Европейский Ренессанс означал для женщин вытеснение с рынка труда, признание домашней экономики (где они властвовали) малозначимой, вспомогательной, а в области культурной — «одомашнивание» жен буржуа. Кроме того, именно на эпоху Возрождения пришлись и «охо-

¹⁹ M. J. Boxer, J. H. Quataert, eds., Connecting spheres. Women in the Western
World. 1500 to the Present (New York-Oxford, 1987). Подробный анализ
взаимодействия и неразрывности этих сфер см.: J. Kelly-Gagol, «Sociale
Beziehungen der Geschlechter. Metodologische Implikationen einer
feministischen Geschichtsschreibung», in B. Schflfer-Hegel, Mdnner, Mythos,
Wissenschaft (Pfafienweiler, 1989), pp. 17-22 (esp.18).

²⁰ Удачное и очень точное заключение В. И. Успенской. См.: Успенская В.
И. Женская история и развитие феминистского сознания // Женские и
тендерные исследования в Тверском государственном университете. Тверь,
2000. С. 138.

²¹ L. Тиttlе, Encyclopedia of Feminism (Longman, 1986), pp. 146-147.

та на ведьм», и самые одиозные процессы над теми, кто был обвинен в ведовстве... Да и славные буржуазные революции не торопились распространить на женщин лозунг «Свобода, равенство, братство!».

Благодаря исторической феминологии в мировой науке родились новые темы — разработанные в том числе и монографически — которые ранее просто не могли возникнуть, так как считались слишком частными: «история прислужничества и найма кормилиц», «история домашней работы», «история вынашивания детей и родовспоможения», «история подкидывания детей и отказа от них», а несколько позже и «история женского тела». Заставив заговорить дотоле молчаливых свидетельниц исторических катаклизмов, феминологи обогатили науку работами, анализирующими условия существования женщин в мужском обществе и тем самым придали новый импульс и объемность культурно-исторической антропологии. Они помогли отойти от исследования деяний (или злодеяний) великих людей, сосредоточив внимание на тех, кто «создавал фон» для первых, но остался безымянным в истории.

Исследования повседневности, ментальностей, частной жизни, сексуальности, выполненные историками-феминологами, показали ранее малоизученную сторону этих научных сюжетов — а именно как люди или «экторы» (действующие лица, от англ. actor) истории могут стать из «творцов» ее «жертвами», поскольку на протяжении столетий женщины составляли депривирован-ную часть, «униженное и оскорбленное» большинство. Историческая феминология придала иной смысл изучению истории повседневности и некоторых сюжетов исторической этнологии (истории семьи, быта), поскольку еще раз убедила в историчности разделения социальной жизни на публичную и приватную сферы.²²

Феминологи французской школы, развивая исследования повседневности и частной жизни, показали, что прошлое может быть реконструировано не только по событийным вехам (основание городов, военные битвы, начало войн и мирные договоры),

²² A. Yeatman, «Gender and the Differentiation of Social Life into Public and Domestic Domains», Social Analysis. Special Issue «Gender and Social Life», 1984, V. 15, pp. 32-50.

286

но и по вехам в истории быта и семьи — то есть той сферы, с которой женщина была связана теснее мужчины.

Чтобы объяснить существование конфликтующих интересов и альтернативного жизненного опыта у женщин разных социальных категорий, феминологи ввели фактор различия полов и в традиционный социально-классовый анализ. Сторонники этого направления в исторической феминологии (зачастую, но не всегда, это были представители марксистского феминизма) доказали, что по крайней мере в доиндустриальных обществах неравенство между полами определялось отношениями собственности и именно экономические причины лежали в основе «ухудшения» или «падения» статуса женщины в Новое время,²³ а также сохранения этого униженного положения в последующие столетия. Марксистская основа подготовки историков способствовала, например, появлению и в России фундаментальных трудов, в которых исследовались исторически сложившиеся формы подчинения женщин и господства над ними в патриархальных структурах (в чем они выражались, как проявлялись и воспроизводились из поколения в поколение).²⁴

В широком смысле историческая феминология, входящая составной частью в «women's studies», не просто оживила интерес к истории женского движения и суфражизма, но и реабилитировала феминизм как политику, в основе которой лежит принцип свободы выбора. Она заставила признать феминистскую идею личностного становления женщины как основы ее эмансипации и эмансипации общества от стереотипов. Благодаря новому под-

²³ «Высокий статус женщины сформировался благодаря семейной экономи
ке средневековья, но с началом Нового времени он потерял прежнюю ус
тойчивость, хотя и сопротивлялся своему историческом поражению. По
тому что только мужчины, а не женщины могли занимать должности в
системе управления — а это оказывало влияние на их бизнес; только муж
чины (в широком смысле) получили возможность приобретать политичес
кий статус. Мужчины, а не женщины осуществляли деловые поездки,
эффективно используя их результаты. И в то же время женщины, а не
мужчины оказались «ответственными» за стабильный ритм семейной
жизни, только женщины (а не мужчины) должны были ставить семейные
обстоятельства выше деловых...» (М. С. Howell, Women, Production and
Patriarchy in Late Medieval Cities (Chicago and L., 1986), pp. 174-178.

²⁴ Пушкарева Н. Л. Женщины Древней Руси. М., 1989; Цатурова М. К. Рус
ское семейное право XVI-XVIII вв. М., 1991.

ходу к «женскому вопросу» по-новому зазвучали и «ответы» на него, поскольку в реконструкцию прошлого властно ворвались понятия, типичные для философов-экзистенциалистов: свобода воли, свобода выбора, проблемы самореализации личности и ее идентичности.

Историческая феминология показала специалистам по women's studies, как культура (конфессия, социальный контекст, «времена» — которые, как известно, «не выбирают, в них живут и умирают») могут воздействовать на формирование феминистского дискурса, на иерархию важности поднимаемых проблем, на их содержание. Социологи, психологи, педагоги, короче — практики «всех мастей» — получают для исследования в виде социального заказа наиболее актуальные вопросы. То, что практически по каждому из этих вопросов возможна и необходима историческая экспертиза, когда речь идет о женской половине человечества — также доказали историки-феминологи. И потому значение институциализации women's history оказалось значительно большим, нежели просто новый подход, новый метод реконструкции прошлого.

В конечном счете, результатом рождения исторической феминологии (как и women's studies вообще) было пробуждение социального женского самосознания, и прежде всего у самих женщин-ученых, связавших свои творческие судьбы с изучением себя самих и статуса своих предшественниц.

Однако подчеркивавшие свою «отделенность» и «несводимость» к обычной истории, историко-феминологические штудии с каждым годом становились все более кастовыми. Из «истории женщин» историческая феминология медленно превращалась в «историю подавления женщин». То и дело со страниц феминоло-гических исследований проступали мизоандринные (муженена-вистнические) настроения, «доказательства» женской исключительности, утверждения о том, что история, написанная женщиной — точнее и объективнее, чем написанная мужчиной, «так как знание угнетенного точнее и глубже знания угнетателя».²⁵

²⁵ S. Harding, «Is there a Feminist Method?», in S. Harding, ed., Feminism and Methodology (Milton, 1987), p, 14. Подробнее о превращении феминологии в «историю подавления женщин» см.: L. Gordon, «What's New in Women's History», in T. de Lauretis, Feminist Studies / Critical Studies (Bloomington, 1986), pp. 20-31.

288

Как ответ на подобный подход к прошлому, в мировой исторической науке появилась «история гомосексуальности», а также «история мужчин и мужественности» (историческая анд-рология),²⁶ испытавшие — как ни странно — те же трудности признания и тот же скептицизм, что и историческая феминоло-гия. Между тем, «истории отцовства», «истории мужской чести», «истории маскулинности»²⁷ доказывали убежденным феминисткам, что до последнего времени не было создано не только объективной истории женщины и истории женской культуры, но и истории культуры мужской, равно как истории мужчины.

Дальнейшее развитие обособленной «женской» и «мужской» истории грозило оказаться тупиком, если бы не пресловутая женская интуиция. Сторонницы исторической феминоло-гии первыми признали не только необходимость интеграции своих исследований с трудами историков-андрологов, но и «освежения» своих теоретических выкладок с помощью новейших общественно-научных концепций.

²⁶ Появление исторической андрологии было следствием возникновения
социальной андрологии или изучения маскулинности в социологии. См.:
D. D. Gilmore, Manhood in the Making: cultural concepts of masculinity
(New Haven, 1990); J. Hearn, D. Morgan, eds., Men, Masculinities and Social
Theory (London, 1990); K. Silverman, Male Subjectivity at the Margins (London,
1992); S. Frosh, Sexual Difference: Masculinity and Psychoanalysis (London,
1994).

²⁷ J. Delumeau, D. Roche, eds., Histoire desperes et de lapaternite (Paris, 1990);
D. D. Gilmore, Manhood in the Making: Cultural Concepts of Masculinity
(New Haven, 1990), D. Lenzen, Vaterschaft: vom Patriarchat zur Alimentation
(Reinbeck bei Hamburg, 1991); T. Kuehne, ed., Maennergeschichte —
Geschlechtergeschichte: Manlichkeit im Wandel der Moderne (Frankfurt am
Main, 1996).