Основные положения феминистского проекта в антропологии

1) Женщина как субъект в антропологии

Представить женщину «нормальным» субъектом истории и общества, обладающим агентивностью и инициативой, возможно только деконструировав значительное количество антропологических мифов (например, о том, что мужчины-охотники добывали основное количество пищи, а женщины-собирательницы всего лишь «помогали» им), чему в значительной степени способствовал переживаемый Западом в 1970-х годах ренессанс марксистской теории (в ее несоветских вариантах, конечно). Если

⁹ Rayna Reiter, «Introduction to Reiter ed.», Towards an Anthropology of Women
(New York: Monthly Review Press, 1975).

¹⁰ Henrietta Moore, Feminism and Anthropology (Polity Press, 1988), p. 3.

¹¹ Johnson-Odim and Strobel, «Conceptualization of the History of Women in
Africa, Asia, Latin America and the Carribean, and the Middle East», Journal of
Women's History.v.I, issue 1, 1989, p. 32.

философы до Маркса только «объясняли мир, цель же состоит в том, чтобы изменить его», то Рейна Рейтер, редактор антологии К антропологии женщин (1975) начала свой антропологический манифест фразой: «Корни этой книги в женском движении». ¹² Мишель Розалдо и Луиз Ламфер, создатели другой антропологической библии Женщины, культура и общество (1974), обозначили свою цель как уничтожение неравенства.¹³ Рассмотрение парадигмы отношений между мужчинами и женщинами стало служить моделью для понимания любого угнетения, а потому главный вопрос был определен как вопрос о поле и власти: каким образом биологическое различие между мужчиной и женщиной превратилось в социальное неравенство; существовало ли оно всегда или возникло (по Энгельсу) с появлением частной собственности (но почему тогда не исчезает вместе с его отменой, например, при социализме?); является ли это культурной универсалией или есть общества, построенные по иным принципам. Авторы этих двух книг, тогда в большинстве своем диссидентствующие аспирантки, а ныне ученые с мировыми именами, предприняли анализ других культур для того, чтобы понять свою собственную.

2) Концепция «обмена женщинами» Гейл Рубин

Работа Гейл Рубин Обмен женщинами¹⁴ стала одним из «сакральных» текстов феминизма, соединившим психоанализ с антропологией в трактовке сексуальности как культурно конструируемой категории, лежащей в основе неравенства. Определяя, вслед за Леви-Строссом, смысл обмена подарками в установлении социальной связи, а логику системы родства в упорядочении общественных отношений в «догосударственных» обществах, Гейл Рубин заявляет, что брак является наиглавнейшей первобытной формой обмена подарками, а женщина — наиболее ценным даром. Тогда становится понятным всеобщее табу на инцест: его целью является превращение биологических явлений секса и

¹² Rayna Reiter, op. cit, p. 11.

¹³ Michelle Rosaldo and Louise Lamphere, eds., Women, Culture and Society
(Stanford University press, 1974).

¹⁴ Gayle Rubin, «The Traffic in Women: "Political Economy" of Sex», in R. Reiter,
ed., Toward an Anthropology of Women (New York: Monthly Review Press,
1975), pp. 157-210.

378

воспроизводства в социальные акты посредством деления мира сексуального выбора на запрещенных и разрешенных партнеров. Запрет на сексуальное использование дочери или сестры — это правило, вынуждающее отдавать их другим (в языке сохранилось: «отдать замуж», «взять замуж»), в результате чего между семьями устанавливается социальная (родственная) связь.

Если женщина является предметом первобытной сделки (выходя замуж по любви, она тем самым все равно реализует ее), то тогда она — просто канал родственной связи, а не равноценный партнер в тех социальных отношениях, которые устанавливаются таким образом между мужчинами. Женщины не владеют женщинами так, как ими владеют мужчины, пишет Рубин, и социальный пол (гендер) представляет собой форму социального разделения, связанного с различными возможностями. «Обмен женщинами» — это предпосылка возникновения культуры, но тогда доминирование мужчин и угнетение женщин должны быть условиями ее существования. Невозможно сказать, могла ли культура «начаться» по-другому и какой бы она была; Гейл Рубин полагает, что культура «изобретательна». Изменение же существующего порядка потребует глобальной деконструкции, более глубинной, чем уничтожение классов.

Движение в глубь антропологического лабиринта приносит дальнейшие открытия: половое разделение труда не является специализацией по биологическому признаку, а имеет целью обеспечение жизнеспособного экономического союза мужчины и женщины. Соответствующее поведение и, в частности, сексуальность сформированы культурой для отражения их дополняющей и функциональной взаимосвязи. Брачный союз основан на различии и взаимоисключении мужчины и женщины, а его предпосылкой является культурно конструируемая гетеросексуальность. Гендер — это не просто идентификация человека с полом: он предполагает, что сексуальное желание должно быть направлено на противоположный пол. Очевидно, общество столь враждебно по отношению к гомосексуальности именно потому, что в основе всей культуры, всей социальной иерархии лежит табу на одинаковость мужчины и женщины, подавляющее в них обоих любое естественное сходство. Страх «одинаковости» — это боязнь деконструкции нынешнего социального порядка: если бы гетеросексуальность была результатом биологии и гормонов, разве нужно было бы подкреплять ее тюремным наказанием за «нестандартную» сексуальную

ориентацию? Боясь равенства, культура трансформирует биологический пол и превращает его в гендер и культурные конструкты мужественности и женственности. Таким образом, антропологическая концепция Гейл Рубин — это фундаментальная, резонирующая (в какой-то степени) с идеями Фуко догадка о «происхождении» пола, сексуальности, порождении желания и о самой сущности субъектности, о том, что содержание этих категорий исторически обусловлено, а потому изменяемо.

3) Природа и культура как женское и мужское в антропологической концепции Шерри Ортнер

Шерри Ортнер, антрополог той же радикальной интеллектуальной волны, что и Гейл Рубин, была также вдохновлена поиском первопричины угнетения женщин. Универсальность полового неравенства, его существование (в различных проявлениях) во всех культурах, примитивных или сложных, служит, по ее мнению, свидетельством того, что мы имеем дело с чем-то глубинным, фундаментальным и чрезвычайно упорным, с чем-то, что нельзя уничтожить не только изменением отдельных социальных ролей, но и перестройкой всей экономической структуры. Всеобщую девальвацию женщин (Ортнер использует именно этот термин — «обесценивание», имея в виду, что женщины рассматриваются обществом как менее значимые и что существующая социальная организация не допускает женщин к деятельности, которая предполагает вхождение во власть) следует рассматривать в свете других универсалий. Но что является тем общим для всех культур, что заставляет помещать женщину на более низкую ступеньку в социальной иерархии?

Очевидно, предполагает Ортнер, женщина символизирует нечто, что все культуры трактуют как низшее. Но что именно? Это нечто, далее предполагает Ортнер, — природа, которую человек стремится покорить и контролировать: «в наиболее общем смысле мы отождествляем культуру с представлением о человеческом сознании и продуктах этого сознания (например, системах мышления и технологией), посредством которых человек стремиться осуществить контроль над природой»¹⁵. Природа существует сама по себе, человек — посредством осознанного действия над природой.

¹⁵ Sherry Ortner, «Is Female to Male as Nature Is to Culture?», in Michelle Rosaldo and Louise Lamphere, eds., Women, Culture and Society (Stanford University Press, 1974).

380

Женщина обладает репродуктивными функциями, которые присущи только ей. Этот физиологический факт значим на трех уровнях: 1) женское тело и его функции кажутся близкими к природе (в отличие от мужской физиологии, которая оставляет его свободным для культуры); 2) в связи со своими телесными функциями женщины помещаются в те социальные позиции (роли), которые считаются более низкими, чем мужские; 3) традиционные женские роли, в свою очередь, порождают определенную психологию женщины, которая также рассматривается как менее окультуренная. Таким образом, оппозиция женского и мужского становится оппозицией природного и культурного: во всех обществах женщины рассматриваются как часть природы и помещаются вне исторического времени и пространства культуры, а мужчины, как часть культуры, живут в истории, творят, преодолевают земные пределы и воплощают «человеческое». То, что делают женщины даже за пределами домашней сферы, девальвируется, потому что это делают женщины,¹⁶ но это не предопределено природой, а сконструировано культурно.

Формулировки Ортнер блестяще описывают механизмы производства сексистских идеологий, которые подтвердились и изучением функционирования стратегий колонизации в антропологии. Однако в последнем случае модель угнетения оказалась сложнее — в нее включились такие переменные как раса и класс. В проектах западной колонизации женское в смысле «первобытно-низменное» стало метафорой тех неизведанных земель и народов, которые предстояло «окультурить»,¹⁷ забрав оттуда золото, каучук, специи, нефть или рабов. Оно также было перенесено на представление о местных женщинах. Парадокс же состоит в том, что все империи оправдывают свою экспансию ци-вилизационной миссией, при этом под цивилизацией понимается западная модель культуры и общества. Империализм при выработке политики в отношении новых земель использовал сек-систские представления об особой женской духовности (имелась в виду только белая женщина), возвышенности и общей

¹⁶ Bill Maurer, «Sexualitites and Separate Spheres: Gender, Sexual Identity, and
Work in Dominica and Beyond», Gender Matters: Rereading Michelle Rosaldo
(The University of Michigan Press, 2000), p. 91.

¹⁷ Frederick Cooper and Ann Laura Stoler, eds., Tensions of Empire. Colonial
Cultures in a Bourgeis World (University of California Press, 1997).

окультуривающей роли. Будь то колонизация Америки, заселение Сибири или освоение богатств Африки и Азии, успешное функционирование колониального проекта требовало, чтобы рядом с грубым и сильным мужчиной-солдатом, промышленником, купцом или сосланным преступником была белая женщина, мать его детей, хозяйка дома и плантации, стоящая на страже морали как местного общества, так и массы темных (в прямом и переносном смысле) туземцев, а также удерживающая белого мужчину от связи с цветной женщиной (что могло погубить весь проект).¹⁸

Однако для антропологов более поздней волны сама классическая антропологическая дихотомия «Запад»/«Восток» (интерпретируемая как существование двух больших идей со своими историями, традициями, образностью и словарями, которым соответствует определенная действительность)¹⁹ стала рассматриваться как проблематичная, поскольку во многих незападных культурах дихотомии женщина/мужчина и природа/культура вообще отсутствуют.