Поддержка со стороны взрослых: привязанность и доверие

В рамках внешне трудного и внутренне простого мира осуществляется постоянное колебание между блаженством и ужасом, а сама жизнь новорожденного младенца характеризуется маятниковым движением между двумя состояниями: позитивно окрашенным общением с заботящимся взрослым и негативно воспринимаемым одиночеством (субъективно – брошенностью). Первое представляет собой норму восприятия в бодрствующем состоянии, для которого характерна высокая зависимость от активности внешнего мира (на взрослом языке это может звучать как «мир со мной что-то делает»). Объективно это периоды, когда взрослые общаются с младенцем. Второе состояние характеризуется наличием относительного (в норме) внешнего спокойствия (тишины и бездействия), но в его недрах постепенно нарастает внутреннее беспокойство, неясное напряжение. Когда состояние напряжения неких потребностей доходит до критического уровня, запускается общая ненаправленная активность, проявляющаяся в хаотических движениях и крике.

Так возникают ритмические колебания между полюсами: один из них связан с активным взаимодействием и получением удовольствия, тогда как другой воспринимается как нежелательное напряжение, вызванное неудовлетворенными потребностями. Младенец, равно как и все живые существа, обречен на это раскачивание, составляющее одно из базовых противоречий всей жизни. Благодаря этому противоречию в распоряжении младенца оказывается большое количество психической энергии, которая являет собой источник дальнейшего психического и телесного развития.

Итак, у новорожденного ребенка мы обнаруживаем базовое противоречие между двумя состояниями. К одному из них (непосредственное соприкосновение с матерью, кормление…) младенец постоянно стремится, но никогда не способен получить его в полной мере – утраченный Рай вагины уже недостижим (правда, иногда людям кажется, что его можно заменить полным спокойствием могилы). От другого состояния (оставаясь один на один с неизвестным и неуютным миром) младенец постоянно стремится освободиться, но он не способен этого сделать и вынужден регулярно принимать вызовы этой новой для себя реальности, предъявляющей все новые и новые требования к его ресурсной оснащенности.

Полностью решить базовое противоречие, как видим, невозможно, но смягчить его – задача вполне решаемая. И решение находится именно в ритмичной смене между удовольствием и неудовольствием. Само раскачивание – раз уж оно становится регулярным – становится опорой для ориентировки в мире. Этому способствуют систематичность и предсказуемость смены данных состояний. Ребенок начинает сам участвовать в этом процессе: уловив закономерность (как это бы сделал и детеныш какого-то животного) он стремится ее использовать.

С одной стороны, проявляя доступную ему активность, он стремится ускорить смену неприятного и тревожащего состояния на приятное. Так, он довольно быстро обнаруживает, что это можно сделать с помощью крика, фактически, реализуя филогенетически заложенную программу (как делают птенцы и почти все высокоразвитые животные). Заметно позже улавливает, что ускорить переход к приятному состоянию можно с помощью пачкания пеленок – а это уже очень человеческий способ привлечения внимания взрослого, использующий специфически культурные нормы.

(Кстати, именно в этом моменте очень сильно влияние культурных особенностей разных народов на то, какой характер будет считаться образцовым для данных детей. Так, в одних культурах (а в рамках одной культуры в некоторых семьях еще сильнее) очень ценят чистоплотность и дети рано обнаруживают, что за естественным удовольствием облегчения (дефекации или мочеиспускания) следует дополнительное удовольствие контакта с ухаживающими взрослыми. Очевидно, что два удовольствия взаимно подкрепляют друг друга, формируя основу для того, чтобы со временем включить естественное облегчение в область межличностных отношений (от простых сексуальных игр до патологических отклонений). Впрочем, здесь мы готовы отметить лишь первые сигналы к формированию указанной зависимости. В полной мере она проявится заметно позже, в возрасте, который З. Фрейд относил к анальной фазе психосексуального развития ребенка. Правда, значение, которое основатель психоанализа придавал этой зависимости, вряд ли столь велико, но ее наличие (пусть и не тотальное) все же приходится признать справедливым. И наоборот, если в некой культуре (или в неких семьях) чистоплотность в отношении младенца не в цене, то зависимость между естественным облегчением и радостью межличностного контакта не сформируется или будет очень слабой. Для таких культур и семей положения ортодоксального психоанализа потеряют свою справедливость.)

С другой стороны, оказавшись в приятных для него условиях (на руках у матери, в контакте с нею), ребенок ищет пути более полного использования этого состояния, ищет возможности для его продления. В исследованиях взаимодействия младенцев и родителей было обнаружено, что фактически с первых недель жизни ребенок и мать обмениваются неслучайно повторяемыми вокализациями, устраивая интонационную перекличку. Вероятно, так продолжает развиваться взаимодействие в рамках перинатальной общности, постепенно преобразуясь в привычное нам межличностное общение. Все это способствует тому, чтобы мама продлила период общения со своим младенцем, разумеется, в той мере, в которой у мамы не деформированы ее материнские порывы (иногда очень хочется сказать инстинкты).

В результате овладения логикой смены состояний у младенца фиксируется стойкая схема: если что-то его беспокоит (состояние напряжения некой потребности), необходимо делать хоть что-нибудь – появится некто, кто все твои потребности будет удовлетворять. Фундаментальный операциональный вывод очевиден: источником удовольствия (или удовлетворения, редукции потребностного напряжения) всегда является другой человек. А поскольку контакт с ним происходит всегда через прикасание, то само прикасание становится всегда желанным.

Особенно важным является прикасание ртом, благодаря которому происходит самое важное по субъективной значимости (и эволюционному значению) успокоение. Само поглощение пищи становится центральным для младенца на начальном этапе его жизни. Поэтому оно легко становится прототипическим событием, ложась в основу первой базовой прототипической схемы в его жизни – получение всего необходимого от других людей. Будем называть данную схему «поддержка и обеспеченность».

Э. Эриксон называет такие схемы социальными модальностями. «Получение – первая социальная модальность, постигаемая в жизни… ибо действующий на ощупь и неустойчивый организм новорожденного узнает эту модальность только тогда, когда научается регулировать системы своих органов в соответствии с той манерой, в какой материнская среда интегрирует свои методы ухода за ребенком. Тогда ясно, что оптимальная совокупная ситуация, подразумеваемая готовностью малыша получать то, что дают, состоит в его взаимном регулировании с матерью, которая будет позволять ему развивать и координировать способы получать по мере того, как она развивает и координирует способы давать. За эту координацию существует высшая награда либидального удовольствия – удовольствия, весьма неполно передаваемого термином "оральное"» [ Эриксон 1996, с. 118 ].

Представления младенца о жизненном мире, в котором он оказался, выше мы сильно упрощенно (ради получения теоретически удобной модели) описали в терминах внешне легкого и внутренне простого мира [ Василюк 1984; Кулагина, Колюцкий 2001, с. 184-187 ]. Новое, уже не внутриутробное переживание телесной близости, погруженности в необычные отношения и недифференцированности (ни себя от мира, ни фрагментов мира между собой) фиксируется и становится для всей жизни образцом удовольствия, образцом состояния блаженства. С этого времени все элементы этого состояния (получение пищи через рот, поглаживания и иные прикосновения, ласковые интонации, специфические звукосочетания, звучание своего имени, покачивание, спокойные мелодии и т.д.) становятся источниками получения этого удовольствия. Кстати, эти же действия заодно становятся и «струнами», на которых способны «играть» все окружающие – от родителей до создателей реклам. А наиболее характерные действия младенца, такие как сосание, покачивание и мышечное расслабление, становятся образцом (прототипом) для создания в будущем множества различных действий, с помощью которых может быть получено искомое удовольствие. Многие из этих же действий способны лечь и в основу разного рода зависимостей (основанных на оральных операциях и интоксикации).

Ритмическая смена состояний задает фундаментальный сценарий движений от ресурсно насыщенного состояния (мама обеспечивает всем) к ресурсно дефицитному и обратно. Первое состояние предлагает внешние ресурсы – это приятно, способствует восстановлению сил, второе затребует внутренние ресурсы – сначала это кажется трудным, истощает силы. Но ресурсное подкрепление мира все же с регулярностью наступает, что поддерживает способность младенца предвосхищать события (на что способны и большинство животных). Как только младенец научился улавливать момент перехода от состояния одиночества к контакту с опекающим взрослым, он реагирует на него позитивными эмоциями. Внешне это проявляется особым набором действий, которые получили название комплекса оживления.

Комплекс оживления – это набор реакций на появление взрослого: гуление, сучение ручками и ножками, улыбка. Появление комплекса оживления знаменует момент, когда ребенок вступает в настоящее общение с матерью. В семантическом (смысловом и сенсорном) пространстве перинатальной общности он наконец-то выделяет фигуру другого человека (как правило, матери). Это сенсорное выделение Другого порождает психический конструкт, который можно было бы назвать «Другой (приятный, близкий) – Не-Другой». Фактически, это когнитивный вопрос к усложняющемуся миру о том, что же такое есть Не-Другой? Таким образом, появление конструкта, позволяющего выделять из стимульного потока Лицо, в неявно форме ставит вопрос и том, к кому это лицо обращается – о себе! Пустой полюс конструкта требует заполнения. А поскольку каждый конструкт содержит в себе одновременно когницию, эмоцию и операцию [ Шмелев 1983, Доценко 1998 ], то описание полюсов выполняется соответствующими средствами. Другой человек сенсорно описывается через образ лица ухаживающего взрослого, операционально – через предвосхищение действий, которые тот производит с ребенком (поглаживает, ласково говорит, или резко поворачивает, встряхивает), а также через переживаемые во время контакта эмоции (с которым приятно, тревожно, надежно, рискованно и т.п.).

Не-Другой же – это набор сенсорных впечатлений, повторяющихся каждый раз, когда младенец приходит в состояние активности, и постоянная смена эмоциональных переживаний. Сложность такого описания слишком велика, чтобы его можно было быстро обобщить, поэтому выделение себя из мира сильно запаздывает, а самоподтверждение передоверяется другим людям. Отсюда не только истовая (Ф.Е. Василюк) потребность в Другом, но и высокая зависимость от поддержки с его стороны.

Так возникает необходимость для возникновения психического конструкта, который Р. Джоссельсон [ Josselson 1996 ] удачно назвала базой – функциональным местом, которое воспринимается как исходный пункт (от которого регулярно отправляются в путь), и как конечный пункт, завершающий путешествие. Характеристики базы в заметной степени определяют общее отношение человека к миру. Так, если база является по настоящему надежной, оказывается легко доступной, то и мир не кажется слишком опасным и трудным. Именно в таком виде мир и воспринимается как безусловная поддержка. Собственно, это и есть то, что можно назвать базовым доверием к миру, о котором убедительно говорил Э. Эриксон. И наоборот, если база характеризуется ненадежностью, то ребенок не склонен будет верить и всему миру.

* * *

Таким образом, период новорожденности, который в основном завершается появлением комплекса оживления, характеризуется тем, что ставит перед младенцем важные жизненные вопросы (пусть пока и не осознанные, но от ответа на которые будет зависеть многое в последующей жизни данного человека):

· каков тот мир, с которым я оказываюсь наедине, лицом к лицу?

· один и тот ли я в разные моменты своей жизни?

· что нужно сделать, чтобы чаще добиваться того, что мне нравится?

Как видим, младенец стоит перед необходимостью решить важную социальную задачу (впрочем, то же делают и животные), состоящую в том, чтобы научиться координировать свою жизненную активность с заданными родителями параметрами межличностного общения. В зависимости от того, насколько удачно была решена задача на координацию (как способ приобщения к людям), формируются следующие предпосылки будущей личности:

1. Первыми конструктами, ложащимися в основание мировосприятия младенца, являются:

1) Близкий и понятный мир – Другой мир непонятный (хороший или нет?). Второй полюс настоятельно требует своего содержательного наполнения; младенец находит его, формируя ту или иную степень доверия или недоверия к миру.

2) Другой кто-то (приятный, близкий) – Не-Другой (кто?). Если первый полюс наполняется содержанием, которое ребенок получает от общения с матерью, то второй еще требует ответа. Так появляется побуждение выделить себя из перинатальной общности – обособиться в качестве субъекта жизненной активности. С теоретической точки зрения это означает, что сложились предпосылки для формирования идентичности.

Когда придет свое время, в структуре будущей личности оба конструкта займут важное место в качестве базовых характеристик, в качестве глубинных опор, обеспечивающих одновременно и приобщение (движение к людям по К. Хорни), и самодостаточное обособление – возможность безбоязненно удаляться от базы (защищающей матери), веря в возможность вернуться к ней при первых же признаках опасности (Р. Джоссельсон).

2. Складывается доверие/недоверие к миру в том смысле, как на этом настаивал Э. Эриксон. Следует отметить, что базовое доверие/недоверие – это скорее операциональное заключение младенца, чем когнитивный вывод о том, насколько реально можно добиться согласованности с людьми. Но в той мере, в которой младенец получает позитивное подкрепление от взаимодействия со взрослым, он получает образец переживания межличностного благополучия, которое и представляет собой уже чувство доверия. Поскольку формируется это операциональное заключение на невербальном «языке», оно остается за пределами осознавания (критичности) не только актуально, но и в будущем, поэтому для обладающего сознанием наблюдателя выступает как вера – непроверяемая убежденность, истинность которого переживается непосредственно. Что предельно верно, поскольку культурных средств на момент его формирование еще не использовалось.

3. Складывается представление о том, что в этой жизни существует опора, что Некто является «базой», доступ к которой позволяет решать все возникающие проблемы (или большую их часть). И что жизнь устроена как регулярное удаление от этой базы и последующее возвращение на нее. Это фундаментальное переживание также включено в прототипную схему. Ощущение того, что «база» может все, создает имплицитное понятие всемогущества. Сила и всемогущество того, кто организует жизнь младенца, умноженная на запахи и особенности обращения с собой, фиксируются как прототип всех, от кого зависит само существование в этой жизни. Со временем эта субъективно идеальная фигура сможет опредметиться в идее Бога, властителя, начальника и т.п.

4. Важным приобретением является готовность (или неготовность) обращаться за помощью к другим людям. В период новорожденности складываются и некоторые формы такого обращения: просьбы, требования, жалобы. С каждой неделей жизни младенца мать замечает все новые и новые интонационные оттенки, различая разные виды обращения ребенка к ней. В этой амбивалентной готовности (и просить, и требовать) в свернутой форме присутствуют ростки будущего межличностного противостояния, способного побудить ребенка на борьбу со своими родителями.

5. Даже первое пространственное измерение – вертикаль – ребенок познает не через действование в так называемом объективном мире, а как вектор приближения/удаления по отношению к тому, кто о нем заботится. Р. Джоссельсон указывает, что первым измерением межличностного контакта является поддержка (holding), благодаря которой «мы воспринимаем себя как включенных в другого; мощные руки оберегают нас от падения» [ Josselson 1996, с. 6 ] Еще раньше Д.У. Винникотт считал «поддерживающее окружение» (holding environment) делающим возможным проявление природного потенциала. Начиная с этого времени, в базовой склейке «верх – это хорошо, а низ – это плохо» оживает филогенетический опыт наземных животных (сверху виднее и удобнее защищаться и нападать). Это же представление о том, что внизу всегда хуже, позже подкрепляется переживанием своей физической неполноценности из-за неспособности дотянуться до того, чем распоряжаются взрослые (подробнее об этих переживаниях можно узнать из работ А. Адлера). Это же представление о том, что вверху всегда лучше, долгие годы жизни сохраняется в качестве основания для ориентации в иерархии социальных отношений: власть, сила и благополучие находятся вверху, а подчинение, слабость и нищета – внизу. Поэтому положение «быть на руках у мамы» субъективно эквивалентно будущей социальной позиции победителя, стоящего на пьедестале почета.

Таким образом, пренатальное состояние и новорожденность еще в значительной степени являют собой переходный период, в течение которого постепенно происходит формирование нового типа жизненного мира – (внутренне) простого и (внешне) трудного.