Научные подходы к объяснению агрессивности преступности

Биологический подход объясняет преступность врожденны­ми биологическими склонностями к насилию. Так, Ломброзо утверждал, что «криминальный тип» человека есть результат деградации к более ранним стадиям человеческой эволюции. Этот тип можно определить по таким характерным чертам, как выступающая нижняя челюсть, реденькая бородка и понижен­ная чувствительность к боли. Теория Ломброзо получила широ­кое распространение, его последователи устанавливали связь

между девиантным поведением и определенными физическими чертами людей.

Уильям X. Шелдон (1940 г.), известный американский пси­холог и врач, подчеркивал, что у людей определенное строение тела означает лрисутствие характерных личностных черт. Эн-доморфу (человеку умеренной полноты с мягким и несколько округлым телом) свойственны общительность, умение ладить с людьми и потворство своим желаниям. Мезоморф (чье тело от­личается силой и стройностью) проявляет склонность к беспо­койству, он активен и не слишком чувствителен. И„наконец, эктоморф, отличающийся тонкостью и хрупкостью тела, скло­нен к самоанализу, наделен повышенной чувствительностью и нервозностью.

Опираясь на исследование поведения двухсот юношей в цент­ре реабилитации, Шелдон сделал вывод, что наиболее склонны к девиации мезоморфы, хотя они отнюдь не всегда становятся преступниками.

В последнее время биологическое объяснение фокусируется на аномалиях половых хромосом (ХУ) девианта. Иногда у от­дельных людей имеются дополнительные хромосомы типов ХХУ, ХУУ или, что встречается очень редко, ХХХУ, ХУУУ и т.д. На материале исследования датской преступности Уиткин и его кол­леги (1976) обнаружили, что среди мужчин с составом хромо­сом ХУУ наблюдался более высокий уровень правонарушений, чем среди людей, входивших в контрольную группу и не обла­давших дополнительными хромосомами.

К биологическим концепциям примыкает подход К. Лорен­ца, который рассматривает агрессию как фундаментальный био­логический инстинкт внутривидовой борьбы за существование.

С другой стороны, Лоренц признает агрессию одним из важ­ных социальных стабилизаторов, устанавливающих ранговый порядок в организации. Главную опасность агрессии Лоренц видит в ее спонтанности, инстинктивности. Она не является ре­акцией на определенные внешние условия, а проявляется все­гда, как любой первичный инстинкт. Более того, если инстинк­тивное поведение не может быть реализовано, то оно «приводит животное в состояние общего беспокойства и вынуждает его к поискам запускающим это движение стимула». Иначе говоря, цорог раздражения, вызывающего инстинктивное действие, снижается (в предельном случае— до нуля, когда агрессия воз­никает как бы самопроизвольно). В качестве примера для соци­альной сферы Лоренц приводит так называемую «полярную бо­лезнь», или «экспедиционное бешенство»: члены Группы, вы­нужденные долгое время существовать вместе в замкнутом

 

пространстве, начинают вести себя агрессивно по отношению друг к другу, причем поводом для агрессии могут служить совер­шенно незначительные в обычных условиях раздражители.

В качестве мер предотвращения социально опасных послед­ствий агрессии К. Лоренц предлагает:

■ исследование объективных физиологических возможностей разрядки агрессии на замещающие объекты, ее «переориен­тирования»; методы психоанализа; спортивные состязания;

■ повышение интенсивности контактов между представителя­ми различных культур и другие.

Начало изучения психологических механизмов агрессивнос­ти связано с именем Зигмунда Фрейда, выделившего два фун­даментальных инстинкта — инстинкт жизни (созидательное начало в человеке, Эрос, проявляющееся, в частности, в сексу­альном влечении) и инстинкт смерти (Танатос — начало разру­шительное, с которым и связывается агрессивность). Эти ин­стинкты врожденные, вечные и неизменные. Отсюда и агрес­сивность как неотъемлемое свойство человеческой природы. Накапливающаяся энергия «агрессивного драйва» время от вре­мени должна получать «разрядку» во вспышках агрессивности (это психоаналитические теории агрессивности). Психоанали­тики считают, что для того, чтобы не произошло неконтролиру­емого насилия, неконтролируемой реализации агрессивности, нужно, чтобы агрессивная энергия постоянно разряжалась (на­блюдениями за жестоким действиями, разрушением неодушев­ленных предметов, участием в спортивных состязаниях, дости­жением позиций доминирования, власти и пр.).

По мнению Фромма, следует строго различать два вида аг­рессии: «доброкачественную» и «злокачественную», или дест­руктивную.

«Доброкачественная» агрессия действительно имеет биологи­ческую природу и является реакцией индивида на угрозу его жизни. Что же касается деструктивности, то она присуща толь­ко человеку (не встречается у животных), не имеет биологиче­ской основы и не направлена на достижение биологических це­лей. Далее, Фромм различает инстинкты и характер (страсти) следующим образом: «инстинкты — это ответ на физиологиче­ские потребности человека, а страсти, произрастающие из ха­рактера, (потребность в любви, нежности, свободе, разрушении, садизм., мазохизм, жажда собственности и власти), — все это ответ на экзистенциальные потребности, и они являются специфически человеческими». А раз деструктивность не име­ет биологической основы, то она отнюдь не неизбежна и подда­ется социальному контролю, что принципиально отличает пози-

цию Фромма от позиции Лоренца. Привлекая обширные дан­ные антропологии, Фромм приходит к выводу о том, что аг­рессивность является не отдельным свойством изолирован­ного индивида, а характеристикой общества в целом, то есть имеет социальную детерминацию. Этот вывод может быть пе­ренесен и на характеристику преступности как следствия аг­рессивности.

Фромм доказывает, что «деструктивность возникает как воз­можная реакция на психические потребности, которые глубоко укоренились в человеческой жизни, и что она — результат вза­имодействия различных социальных условий и экзистенциаль­ных потребностей человека». Социальные условия могут либо тормозить, либо способствовать развитию деструктивных экзи­стенциальных потребностей индивида.

Обобщая понятие злокачественной агрессии, Фромм вводит термин «некрофилия», определяя ее в характерологическом смысле (отличном от медицинского) как «страстное влечение ко всему мертвому, больному, гнилостному, разлагающемуся; одновременно это страстное желание превратить все живое в неживое, страсть к разрушению ради разрушения; а также ис­ключительный интерес ко всему чисто механическому (небио­логическому). Плюс ко всему это страсть к насильственному разрыву естественных биологических связей». Несомненно, опи­санная структура характера может лежать в основе многих на­сильственных преступлений.

Психоаналитики предложили теорию, которая связывала де-виантные поступки с психическими отклонениями. Например, Фрейд ввел понятие — «преступники с чувством вины» — речь идет о людях, которые желают, чтобы их поймали и наказали потому, что они чувствуют себя виноватыми из-за своего «влече­ния к разрушению», они уверены, что тюремное заключение в какой-то мере помогло бы им преодолеть это влечение. (Фрейд, 1916—1957 гг.).

Позднее самой популярной теорией агрессивности стала тео­рия «фрустрации—агрессии», суть которой в следующем: всякая фрустрация создает внутреннее побуждение или мотив к агрес­сии (Д. Доллард). Агрессивное поведение достаточно подробно изучали бихевиористы, они сязывали агрессию и фрустрацию. Фрустрация — эмоциональное состояние человека, возникающее в случае появления непреодолимых препятствий на пути к дос­тижению желаемой цели, фрустрация — это невозможность удов­летворения потребности («хочется, но нельзя либо невозможно достичь»). Любая агрессия может быть понята как вызванная какой-то фрустрацией. Агрессия может быть прямой (ругает,

дерется и т.п.) либо косвенной (насмешка, критика), может быть непосредственной (в текущее время) либо отсроченной, может быть направлена на другого человека либо на себя самого — ауто-агрессия (обвиняет себя, плачет, вплоть до самоубийства). Фру­страция и агрессия могут возникать от социального сравнения («мне дали меньше, чем другим», «меня любят меньше, чем других»). Фрустрации способны накапливаться, усиливая и зак­репляя агрессивность человека либо формируя комплекс непол­ноценности (это агрессия на самого себя); и в конечном счете агрессия выплескивается, как правило, не на виновника фруст­рации (так как он сильнее вас, он может вас фрустрировать), а на тех, кто «послабее» (хотя эти «слабые» фактически невинов­ны), либо на тех «слабых», кого в данный момент назвали «вра­гом». Агрессия — это однобокое, подпитанное отрицательными эмоциями отражение реальности, приводящее к искажению, необъективности, неверности понимания действительности, к неадекватному поведению. Часто анализ показывает, что агрес­сия преследовала какую-либо позитивную цель для человека, но выбранный агрессивный способ поведения является неудач­ным, неадекватным, приводит к обострению конфликта и ухуд­шению ситуации. Чем более фрустрирована и невротична лич­ность, тем чаще и острее осуществляется неадекватное агрес­сивное поведение. В теорию фрустрации—агрессии Берковиц ввел три существенных поправки: 1) фрустрация не обязательно реа­лизуется в агрессивных действиях, но она стимулирует готов­ность к ним; 2) даже при готовности агрессия не возникает без надлежащих условий; 3) выход из фрустрирующей ситуации с помощью агрессивных действий воспитывает у человека при­вычку к подобным действиям. К тому же не всякая агрессия провоцируется фрустрацией — агрессия может возникать, на­пример, с «позиции силы» и являться выражением властности, и тогда ни о какой фрустрации речи быть не может. Исследова­ние условий, при которых ситуация фрустрации ведет к воз­никновению агрессивных действий, показало, что влияют фак­торы: сходство—несходство агрессоров и жертвы, оправданность— неоправданность агрессии, наличие собственно агрессивности как личностной характеристики конкретного человека. В настоящее время стали рассматривать агрессию как один из возможных выходов из фрустрирующей ситуации, но не как неизбежный (Розенцвейг).

Теория социального научения агрессии утверждает, что фрустрация, межличностный конфликт облегчают проявление агрессии, являются необходимым, но недостаточным условием ее возникновения. Для того чтобы в ситуации фрустрации воз-

никло агрессивное поведение, необходимо наличие у человека предрасположенности вести себя агрессивно в подобных ситуа­циях. Такая предрасположенность формируется и закрепляет­ся через социальное научение: наблюдая поведение окружаю­щих, собственный удачный опыт применения агрессии. Таким образом, первостепенная роль в формировании агрессивных лич­ностных предрасположенностей отводится социальному окруже­нию. В настоящее время эта теория занимает господствующее положение.

Наиболее известным представителем поведенческого, подхода к агрессии является Арнольд Басе. Он определяет фрустрацию как блокирование процесса желательного поведения и вводит понятие атаки — акта, поставляющего организму враждебные стимулы. При этом атака вызывает сильную агрессивную реак­цию, а фрустрация - слабую. Баас указал на ряд факторов, от которых зависит сила агрессивных привычек:

■ частота и интентисность случаев, в которых человек был ата­кован, фрустрирован, раздражен. Люди, которые получали много гневных стимулов, будут с большей вероятностью реа­гировать агрессивно, чем те, которые получили меньше та­ких стимулов;

■ частое достижение успеха путем агрессии приводит к зак­реплению агрессивных привычек. Успех может быть внутрен­ним (резкое ослабление гнева, удовлетворенность) либо вне­шним (устранение препятствия или достижение желаемой цели либо вознаграждения). Выработанная привычка к агрес­сии, атаке может делать невозможным для человека разли­чие ситуаций, в которых нужна или не нужна агрессия — он везде и всюду склонен реагировать агрессивно;

■ культурные и субкультурные нормы, усваиваемые человеком, могут облегчить развитие у него агрессивности (с детства ви­дит агрессивные мультики и фильмы, усваивает нормы аг­рессивности);

■ влияет темперамент человека: такие качества темперамента, как импульсивность, интенсивность реакций, уровень актив­ности, провоцируют закрепление агрессивных форм поведе­ния и формирования агрессивности как черты личности;

■ стремление к самоуважению, к защите от группового давле­ния, стремление к независимости вызывает первоначально тенденцию к непослушанию, а затем, встречая сопротивле­ние окружающих, провоцирует человека к проявлению аг­рессивных форм поведения.

Басе считает, что нужно учитывать различия между отдель­ными видами агрессии. Для классификации агрессивного по-

 

ведения он предлагает три дихотомии: физическая — вербаль­ная агрессия, активная — пассивная, направленная — ненаправ­ленная.

Прямой целью физической агрессии может быть причине­ние боли или повреждения другому человеку. Оценка интен­сивности агрессии дается на основании того, насколько вероят­но, что агрессия повлечет за собой ранение и насколько тяже­лым оно может быть. Тот, кто стреляет в человека с близкого расстояния, агрессивнее того, кто дает ему пинка.

Прямая агрессия непосредственно направлена против жерт­вы, при косвенной агрессии жертва не присутствует, а о ней распространяется клевета, или же отрицательно отзываются о работах жертвы, или агрессия направляется против объектов-заменителей, представителей «круга» жертвы.

Басе указывал, что следует различать враждебность и агрес­сивность. Враждебность выражается чувством возмущения, оби­ды и подозрительности. Причем враждебная личность не обяза­тельно агрессивна, и наоборот. Другой известный представитель поведенческого подхода, А. Бандура, подчеркивал, что если че­ловек с детства видит примеры агрессивного поведения людей, особенно родителей, то в силу подражания он обучается агрес­сивным действиям. Исследования показали, что агрессивные мальчики воспитывались родителями, применявшими по отно­шению к ним физическое насилие — они могли вести себя по­корно дома, но по отношению к ровесникам и посторонним лю­дям проявляли больше агрессивности, чем их товарищи, у кото­рых в семье была иная, мирная ситуация. Именно поэтому ряд исследователей считает физическое наказанием ребенка — мо­делью агрессивного поведения, передаваемого ребенку взрослым. Наказание может быть эффективным только при соблюдении таких условия, как позитивное отношение наказывающего к на­казываемому и принятие наказываемым норм наказывающего.

Наконец, следует упомянуть последнюю по времени возник­новения теорию принуждающей силы. Суть этой теории дос­таточно проста: физическое насилие (сила принуждения) исполь­зуется в качестве достижения желаемого тогда, когда исчерпа­ны (или отсутствуют) другие способы (сила убеждения).

Тщательные исследования показали, что сущность девиации «нельзя объяснить только лишь на основе анализа психологи­ческих факторов. В 1950 г. Шуэсслер и Кресси проделали кри­тический обзор многих научных работ, авторы которых пыта­лись доказать, что правонарушителям и преступникам свойствен­ны некоторые психологические особенности, не характерные для законопослушных граждан. Однако не было выявлено ни одной

психологической черты, например, эмоциональная незрелость, психическая неустойчивость или обеспокоенность, которые могли бы быть наблюдаемы у всех преступников (Шуэсслер, Кресси, 1950). В настоящее время большинство психологов и социологов признают, что особенности личности и мотивы ее поступков ока­зывают важное влияние на все виды девиантного поведения. Но, по-видимому, с помощью анализа какой-то одной психологиче­ской черты, конфликта или «комплекса» нельзя объяснить сущ­ность преступности или любого другого типа девиации. Более вероятно, что девиация возникает в результате сочетания мно­гих социальных и психологических факторов.

Социологи определяют девиацию как поведение, которое считается отклонением от норм группы и влечет за собой изоляцию, лечение, исправление и другое наказание. Девиа­ция включает три основных компонента:

а) человека, которому свойственно определенное отклоняющее­
ся поведение;

б) норму или ожидание, являющиеся критерием оценки пове­
дения как девиантного;

в) другую группу или организацию, реагирующие на данное
девиантное поведение.

Биологическое и психологическое объяснения девиации свя­заны главным образом с анализом природы девиантной личнос­ти. Социологическое объяснение учитывает социальные и куль­турные факторы, на основе которых людей считают девиантами.

Впервые социологическое объяснение девиации было пред­ложено в теории аномии, разработанной Эмилем Дюркгеймом. Во время кризисов или радикальных социальных перемен, на­пример, в связи со спадом деловой активности и безудержной инфляцией, жизненный опыт людей перестает соответствовать идеалам, воплощенным в социальных нормах. В результате люди испытывают состояние запутанности и дезориентации, аномии. Социальные нормы разрушаются, люди теряют Ориентацию и — все это способствует девиантному поведению (Дюркгейм, 1897). Когда большинство криминологов считали, что преступ­ление обусловлено индивидуальной патологией, Дюркгейм рас­сматривал его как общественное явление.

Основная мысль о том, что социальная дезорганизация яв­ляется причиной девиантного поведения, и в наши дни счи­тается общепризнанной. Термин «социальная дезорганизация» обозначает состояние общества, когда культурные ценности, нор­мы и социальные взаимосвязи отсутствуют, ослабевают или про­тиворечат друг другу. Это может быть, например, результатом смешения религиозных, этнических и расовых групп, имеющих

различные верования, проявляющих верность различным идеа^ лам, в частности, по-разному относящихся к азартным играм, употреблению спиртных напитков и другим типам поведения. Это может наблюдаться при высоком уровне миграции членов поселенческих общ-ностей, что также приводит к неоднородно­сти и неустойчивости социальных связей. В своем классичес­ком исследовании Шоу и Маккэи (1942) установили, что офи­циальный уровень правонарушений среди подростков осо­бенно высок в городских районах, где проживают люди различного происхождения и наблюдается высокая степень текучести населения. Для жизни таких районов характерен не только конфликт между культурными ценностями (что приво­дит к отсутствию единой совокупности ожиданий), но возника­ют трудности в связи с контролем за соблюдением любых стан­дартов, и должностные лица даже не пытаются его осуществ­лять (Коэн, Шорт, 1961). Противоречивые критерии оценки поведения людей и слабый контроль со стороны властей в зна­чительной мере способствуют росту правонарушений.

Сравнительно недавно теория аномии нашла новое выраже­ние в понятии «социальных обручей», введенном Трэвисом Хирши (1969). Хирши утверждает, что, чем больше люди верят в ценности, принятые обществом (например, в правильность за­конов), чем активнее они стремятся к успешной учебе, участию в социально одобряемой деятельности (например, во внешколь­ных занятиях) и чем глубже их привязанность к родителям, школе и сверстникам, тем меньше вероятность, что они совер­шат девиантные поступки. Например, среди подростков, кото­рые стремились «быть полностью похожими на своих отцов» (измерение степени привязанности к родителям), 64 процента имеют низкий уровень правонарушений; среди тех, кто не про­явили желания быть похожими на отцов, этот показатель соста­вил 41 процент. Но слишком глубокая привязанность к сверст­никам способствует правонарушениям. Это означает, что груп­пы сверстников действительно регулируют поведение своих членов, но они же могут поощрять преступное поведение.

Сорокин поясняет, что преступление является таковым не в силу своей имманентной природы, а лишь как нарушение норм определенной части общества, то есть носит отно­сительный, а не абсолютный характер. Квалификация неко-' торого события как преступного зависит от того, с точки зрения какой части общества производится оценка, так как шаблоны поведения разных социальных групп различны.

Одну из важных разновидностей преступности — так называ­емую преступность толп — рассматривает в работе «Преступная

толпа» итальянский юрист Сципион Сигеле. К основным выво­дам Сигеле можно отнести следующие:

■ хотя преступления индивида, совершенные им в составе тол­пы, в значительной степени обусловлены ее влиянием, все же индивид должен в полной мере нести личную ответственность за эти преступления;

■ роль катализатора преступных действий толпы выполняют «социальные подонки», которые в обычных условиях нахо­дятся в тени;

■ состояние вседозволенности, присущее преступной толпе, спо-

собствует пробуждению и доминированию низменных инстин­ктов.

Высказанные соображения также полностью согласуются с Концепцией аномии. Моральная вседозволенность, усиленная осо­быми психологическими свойствами толпы, снимает тормозя­щее воздействие социальных запретов и ведет к массовым пре­ступным деяниям.

Развитие концепции аномии Дюркгейма было осуществлено выдающимся американским социологом Робертом Мертоном. Согласно Мертону, причиной девиаций и, в частности, пре­ступного поведения является несоответствие между соци­альными целями и социально признаваемыми средствами их достижения. В качестве примера можно привести противо­речивое отношение американцев к проблеме богатства. Они с восхищением относятся к финансовому успеху, достижение бо­гатства является общепринятой в американской культуре це­лью. Социально одобряемые или институционализированные средства достижения этой цели подразумевают такие традици­онные методы, как получение хорошего образования и устрой­ство на работу в торговую или юридическую фирму. Но когда мы сталкиваемся с реальным положением дел в американском обществе, становится ясно, что эти социально одобряемые сред­ства недоступны для большинства населения. Многие люди не могут платить за хорошее образование, а лучшие предприятия принимают на работу лишь ограниченное количество специалис­тов. Согласно Мертону, когда люди стремятся к финансовому успеху, но убеждаются в том, что его нельзя достичь с помощью социально одобряемых средств, они могут прибегнуть к неза­конным способам, например, рэкету, спекуляции на скачках или торговле наркотиками. Классификация девиантных поступ­ков, предложенная Мертоном, наиболее удачна из всех разрабо­танных до сих пор.

В системе Мертона тотальный конформизм предполагает со­гласие с целями общества и законными, средствами их дости-

 

жения. Молодой человек или девушка, которые получают хоро­шее образование, находят престижную работу и успешно про­двигаются вверх по служебной лестнице — олицетворение кон­формизма; они ставят перед собой цель (скажем, финансовый успех), и достигают ее законными средствами. Следует учиты­вать, что конформизм представляет собой единственный тип недевиантного поведения.

Вторая возможная реакция называется инновацией; она предполагает согласие с одобряемыми данной культурой целя­ми, но отрицает социально одобряемые способы их достижения. «Инноватор» будет использовать новые, но незаконные средства достижения богатства — он занимается рэкетом, шантажом или совершает так называемые «преступления белых воротничков»-(вроде растраты чужих денег).

Третья реакция, названная ритуализмом, предполагает от­рицание целей данной культуры, но согласие (порой доведенное до абсурда) использовать социально одобряемые средства. Бю­рократ, фанатически преданный своему делу, настаивает, чтобы каждый бланк был тщательно заполнен, дважды проверен и под­шит в четырех экземплярах. В конце концов он становится жер­твой жестокой бюрократической системы и спивается от отчая­ния. Происходит это именно потому, что обнаруживается забве­ние цели деятельности — для чего все это делается.

Четвертая реакция, названная бегством от действительнос­ти (ретреализм), наблюдается в случае, когда человек одновре­менно отвергает и цели, и социально одобряемые средства их достижения. Наиболее ярким проявлением ретреализма ста­новятся маргиналы: бродяги, пропойцы, душевнобольные, нар­команы и т.п.

 

Способ адаптации	Одобряемые обществом цели	Социально одобряемые средства
Конформизм Инновация Ритуализм Ретреализм (бегство от действительности) Бунт	+ + 1 +	+ 1 + +

Примечание. «Плюс» обозначает согласие, а «минус» — отрица­ние. Например, конформное поведение,характеризуется тем, что че­ловек одновременно поддерживает и культурные цели, и социально одобряемые средства их достижение.

Источник: R.K. Merton. Social Theory and Social Structure. N.Y., 1957, p. 140.

Наконец, бунт, подобно бегству от действительности, тоже одновременно отрицает и культурные цели, и социально одоб­ряемые средства их достижения. Но он приводит к замене ста­рых целей и средств на новые: развивается новая идеология (она может быть революционной). К примеру, систему социалисти­ческой собственности, вытесняющую частную собственность, революционер считает более законной, чем существующую.

Концепции социальной дезорганизации рассматривают со­циальные силы, которые «толкают» человека на путь девиации. Так называемые культурные теории (культурологические тео­рии) девиации по сути похожи на вышеупомянутые, но делают акцент на анализе культурных ценностей, благоприятствующих девиации. Селлин (1938) подчеркивал, что девиация возника­ет в результате конфликтов между нормами культуры. Он занимался изучением поведения отдельных групп, нормы кото­рых отличаются от норм остального общества. Это обусловлено тем, что интересы группы не соответствуют нормам большин­ства. Например, в таких субкультурах, как уличные банды или группы заключенных, полиция скорее ассоциируется с кара­тельной или продажной организацией, чем со службой по охра­не порядка и защите частной собственности. Член такой группы усваивает ее нормы и, таким образом, становится нонконформи­стом с точки зрения широких слоев общества. К. Миллер (1958) углубил идею Селлина о взаимосвязи между культурой и деви-антным поведением. Он утверждал, что существует ярко вы­раженная субкультура низшего слоя общества, одним из прояв­лений которой является групповая преступность. Эта субкуль­тура придает огромное значение таким качествам, как готовность к риску, выносливость, стремление к острым ощущениям и «ве­зение». Поскольку члены банды руководствуются этими ценно­стями в своей жизни, другие люди, и в первую очередь пред­ставители средних слоев, начинают относиться к ним как к де­виантам. Селлин и Миллер считают, что девиация имеет место, когда индивид идентифицирует себя с субкультурой нормы которой противоречат нормам доминирующей куль­туры.

Но почему лишь некоторые люди усваивают ценности «деви-антной» субкультуры, в то время как другие отвергают ее? Эд­вин Сатерленд (1939) пытался объяснить это на основе понятий дифференцированной ассоциации. Он утверждал, что преступ­ности обучаются. Люди воспринимают ценности, способствую­щие девиации, в ходе общения с носителями этих ценностей. Если большинство друзей и родственников того или иного чело­века занимаются преступной деятельностью, существует веро-

 

ятность, что он тоже станет преступником. Криминальная де­виация является результатом преимущественного общения с носителями преступных норм. Важную роль в этом играют не контакты с безличными организациями или институтами (на­пример, с законодательными органами или церковью), а повсед­невное общение — в школе, дома или на месте постоянных «улич­ных тусовок». Юноши из городского гетто, которые общаются с представителями уличных банд, торговцами наркотиками и про­сти- тутками более часто, чем со своими законопослушными ро­дителями и молодыми людьми, стремящимися получить хоро­шее образование, в большей мере склонны одобрять преступное поведение. Частота контактов с девиантами, а также их ко­личество и продолжительность оказывают влияние на интен­сивность усвоения человеком девиантных ценностей. Важную роль играет и возраст. Чем человек моложе, тем с большей готов­ностью он усваивает образцы поведения, навязываемые другими.

Клауорд и Оулин считают, что причины правонарушений не только в социальной дезорганизации и крушении идеалов. Они указывают на благоприятные возможности, которые открывает девиантное поведение, особенно если оно сулит реальные блага. В некоторых сферах деятельности юноши усваивают ролевые модели преуспевающих девиантов — речь идет о людях, уча­ствующих в организованных или профессиональных преступле­ниях; они завоевали влияние, престиж и высокое положение в обществе. Часто такие люди занимаются организованной тор­говлей наркотиками и другими видами преступной деятель­ности, вовлекая в нее молодежь. Возможности процветания соблазняют людей, имеющих ограниченный доступ к закон­ным способам достижения успеха.

За последние 20 лет сформировалось несколько новых подхо­дов к девиации, которые основное внимание обращают на тех, кто оценивает человека с точки зрения девиации, а также на то, как обращаются, с индивидом, которому приклеен ярлык «девианта».

Говард Беккер в своей книге «Аутсайдеры» (1963) отверг многие психологические и социологические объяснения девиа­ции, потому что они основаны на «медицинской модели», со­гласно которой человек, проявляющий девиантное поведение, считается в некотором смысле «больным». «Беккер считал, что девиация на деле обусловлена способностью влиятельных групп общества (имеются в виду законодатели, судьи, врачи и пр.) навязывать другим определенные стандарты поведения.

Концепция Беккера и подобные ей названы теорией стигма­тизации (наклеивания ярлыков), так как они объясняют деви-

аняйюе поведение способностью влиятельных групп ставить клей­мо «девиантов» членам менее влиятельных групп.

Большинство людей нарушают некоторые социальные прави­ла. Подросток может покуривать сигареты с марихуаной. Администратор делает приписки к счету, кто-то пытается зани­маться гомосексуализмом. Окружающие вначале смотрят на эти поступки сквозь пальцы, а человек, нарушающий правила, ско­рее всего, не считает себя девиантом. Лемерт (1951) называет этот тип поведения первичной девиацией. Но что произойдет, если друг, член семьи, коллега или служащий правоохрани­тельных органов узнают о таких поступках и расскажут дру­гим? Часто это приводит к тому, что называется вторичной девиа­цией: на человека ставят клеймо девианта — окружающие на­чинают обращаться с ним как с девиантом, постепенно и он сам привыкает считать себя таковым и вести себя в соответствии с этой ролью. Кем же являются те, кто может заставить других, подчиняться своим правилам? Беккер утверждает, что это зави­сит от распределения политической и экономической власти.

Еще более ярко выраженный политический подход к девиа­ции выбран группой социологов, которые называют себя «ради­кальными криминологами». Они отвергают все теории пре­ступности, трактующие ее как нарушение общепринятых зако­нов; утверждают, что такие концепции характеризуют общество как абсолютно единое целое. Согласно их точке зрения, созда­ние законов и подчинение им является частью конфликта, происходящего в обществе между различными группами. Что­бы пояснить суть этой концепции, Остин Турк (1969) привел следующий довод; когда возникает конфликт между властями и некоторыми категориями граждан, власти обычно избирают вариант принудительных мер. Причем полиция в первую оче­редь применяет законы, направленные против бедняков и не причастных к власти, тех, кого можно подавлять, не встречая сопротивления. Квинни (1977) рассматривает данную проблему с марксистской точки зрения. Он утверждает, что законы и деятельность правоохранительных органов — это орудие, ко­торое правящие классы (владеющие средствами производства) используют против тех, кто лишен власти. Таким образом, «радикальная криминология» не интересуется, почему люди нарушают законы, а занимается анализом сущности самой за­конодательной системы. Более того, сторонники этой теории рассматривают «девиантов» не как нарушителей общепринятых правил, а скорее как бунтарей, выступающих против капиталис­тического общества (Тэйлор, 1973).

 

Если взглянуть на девиацию как на процесс развития,то можно определить ряд важных переходных моментов (или даже стадий) в развитии девиантного поведения. Выделяют восемь факторов в развитии девиантной «карьеры»:

1) создание норм;

2) сущность норм;

3) совершение девиантного поступка;

4) признание поступка девиантным;

5) признание человека девиантом;

6) стигматизация (клеймение);

7) следствия стигматизации;

8) коллективные формы девиации.

Очень значимы КОЛЛЕКТИВНЫЕ ФОРМЫ ДЕВИАЦИИ: как считает Дэвид Матца (1964), в большинстве случаев, когда девиация наблюдается в течение длительного времени, она вы­ходит за рамки поведения отдельного индивида и становится коллективной: на основе единичных девиантных поступков фор­мируется образец поведения, который усваивается многими людьми. Такой образец может привести к созданию новой суб­культуры, основные принципы которой стимулируют «наруше­ние правил». При этом «субкультура преступного мира заим­ствует свои нормы из господствующей культуры, но «перевора­чивает их с ног на голову». Преступное поведение считается правильным в соответствии со стандартами этой субкультуры именно потому, что оно противоречит нормам господствующей культуры» (Коэн, 1955, р. 28). Когда девиация становится кол­лективной, девиантная группа приобретает большее влияние в обществе, чем ее представители, действующие в одиночку. В связи с этим власти сталкиваются с новыми сложными проблемами. Во-первых это может способствовать изменению отношения об­щества к поступкам всей группы. Поведение, которое считалось девиантным, может оцениваться теперь как «несколько отлича­ющееся» или «слегка отклоняющееся» по мере того, как оно становится социально признанным. Тот факт, что 99 процентов опрошенных (в исследовании американских социологов) призна­лись, что хотя бы раз в жизни нарушили закон, свидетельству­ет о значительной напряженности, вызванной конфликтом между желаниями людей и давлением на них со стороны общества, принуждающего соблюдать социальные нормы.

Приложение к главе 4. Психодиагностические методики