В голосе эдриана звучит горечь. Мне становится так дурно, что хочется кричать.

– я думала, джейн тебе не подходит...

– я сам уже ничего не знаю! Не знаю! Голова кру­гом идет!

Похоже, он хочет, чтобы я его пожалела. Сидит за моим кухонным столом и перебирает виноград, лежащий в вазе для фруктов: берет виноградины в пригоршню и высыпает их сквозь пальцы, берет и снова высыпает. Я не хочу, чтобы эдриан трогал мой виноград, и поэтому шлепаю его по руке. Он смотрит на меня обиженно – так ребенок, которого ударили первый раз в жизни, чув­ствует боль, но не понимает, за что ему попало.

– может, это просто повод, чтобы не идти со мной на ужин? – тихо спрашиваю я, сидя за столом напро­тив эдриана.

Мне не привыкать выслушивать от парней самые разные отговорки, поэтому я готова к чему угодно. На школьном выпускном вечере я кое-как набралась храб­рости пригласить на танец дэниела. Дэниел ответил, будто ему надо в туалет, а через пару минут я заметила, что он танцует с нашей одноклассницей мишель. В колледже я подрабатывала в аптеке вместе с адамом. Он подвозил меня по утрам на своей машине, и мы много хохотали. Когда через два года совместной ра­боты я, краснея и заикаясь, пригласила его сходить куда-нибудь вечером выпить кофе, адам ответил, что его девушке это не понравится. Спустя неделю он при­гласил на свидание сару джейн из фотоотдела, и ни­какая девушка ему не помешала. Или стюарт–мы оба учились на одном курсе университета и как-то раз вме­сте готовили доклад по трудам сократа. Стюарт ска­зал, что никогда не завязывает отношений с однокурс­ницами. Позднее я узнала, что в то время только с од­нокурсницами он и спал.

Никто из тех парней не решался просто сказать мне «нет», и все потому, что я была толстой. Они предпочи­тали притворяться, что идут в туалет, или встречаются с другой девушкой, или хотят остаться друзьями. Их об­ман обижал меня гораздо сильнее, чем истинная причи­на отказа. Я бы предпочла, чтобы мне сказали правду. Невольно думалось, что дело не в моей внешности, а во мне самой – в характере, в поведении, в глазах... Ну почему они не могли просто сказать: «извини, санни, ты не привлекаешь меня физически»? Почему не ска­зать то, что чувствуешь? Никому не станет от этого хуже.

Эдриан поглядывает исподлобья сквозь свою длин­ную взлохмаченную челку. На нем дорогая серая ру­башка и темные брюки. Постарался выглядеть хорошо.

– это не отговорка. Я сделал джейн предложение семь месяцев назад. Мы с ней действительно помолв­лены.

– тогда зачем ты спал со мной?

Я говорю едва различимым шепотом.

– затем, что я чувствую себя несчастным, – отве­чает эдриан. – я не знаю, что мне делать. Не уверен, что джейн именно та девушка, которая мне нужна.

– а разве не было бы гораздо честнее по отноше­нию ко мне, к ней и ко всем нам, если бы ты сначала принял решение, кто тебе все-таки нужен, а потом ло­жился ко мне в постель?

– я знаю! Знаю!

Эдриан взмахивает руками и тяжело роняет их пе­ред собой на кухонный стол, сбив при этом перечницу. Я подхватываю ее, чтобы она не упала на пол, и ставлю на место. Мне точно известно, что те чувства, которые я испытываю сейчас, самые настоящие, а вовсе не во­ображаемые. Я изо всех сил пытаюсь не заплакать, но ничего не выходит.

Эдриан протягивает ко мне руку. В последнее мгновение он решает не прикасаться ко мне и про­сто держит руку на весу, ожидая, что я сама возьму его за пальцы.

– дай мне руку, – говорит эдриан.

Я не двигаюсь.

– санни, – говорит он настойчиво.

– что? – спрашиваю я раздраженно и поднимаю на него глаза.

– возьми меня за руку и расскажи, что чувствуешь. Расскажи точно так же, как я рассказал.

– ты ничего толком не рассказал.

Эдриан берет меня за руку.

– потому что я растерян, – отвечает он так убеж­денно, словно уж теперь-то на меня точно снизойдет озарение, я все пойму и прощу. Я представляю, как у эдриана над головой проливается яркий свет и он вос­паряет надо мной, как преставившийся мученик, по­страдавший от собственных чувств.

Эдриан несколько секунд смотрит на меня блестя­щими глазами сквозь свою длинную челку и вдруг под­мигивает. Я размахиваюсь и бью его ладонью по пра­вой щеке. Бью с такой силой, что на коже у эдриана остаются отпечатки пальцев, а ладонь начинает гореть, как от ожога. Эдриан вскакивает с места, уронив стул, который с грохотом падает на пол. Не знаю, зачем я это сделала. Я несколько раз встряхиваю отбитую руку и чувствую себя очень странно. Не могу сказать, что я ударила эдриана под влиянием какого-то внезапного импульса, не совладав с собой. Я прекрасно знала, что собираюсь его ударить, и ударила. Мне казалось, что так будет правильно. Заслужил. Я никогда прежде не била мужчин по лицу, и мне было интересно, каково это. Раньше такой возможности не представлялось...

– какого черта?! – восклицает эдриан. – я ведь не сказал, что хочу тебя бросить!

Я издаю короткий смешок и закатываю глаза, да­вая понять, что никаких объяснений он не получит, поскольку и так все очевидно. Пускай считает, что меня разозлило его подмигивание. Или бесцеремонное об­ращение с моими чувствами.

– ну, извини меня, извини! Я просто хотел, чтобы ты знала о моих проблемах. Теперь, если ты вдруг за­метишь, что я думаю о чем-то постороннем, ты сразу поймешь, в чем дело... И еще... Джейн иногда звонит мне... Тебе придется помолчать, пока я с ней разгова­риваю.

– ты собираешься ее бросить? – спрашиваю я тихо.

Я вдруг понимаю, как много он для меня значит. По­нимаю, что в моей жизни нет ничего более важного, чем наши отношения. Внезапно я представляю рожде­ство – представляю, как наряжаю елку, готовлю празд­ничный обед, режу овощи, открываю подарки в доме своих родителей – вместе с эдрианом или без него. Я представляю, как отмечаю с друзьями свой день рож­дения в тайском ресторане – с эдрианом или без него. Представляю отпуск в италии и то, как еду на машине по извилистой прибрежной дороге и останавливаюсь в маленькой гостинице с видом на море, где итальян­ская матрона готовит целые горы макарон, – и все это с эдрианом или без него. Представляю себя в озерном краю, в гостевом домике, где стоят кровати под поло­гом: оконные стекла заливают струи дождя, а я натяги­ваю джинсы и спускаюсь вниз, чтобы купить еще бу­тылку красного вина и пару упаковок сыра чеддер на ужин, – с эдрианом или без него. Я представляю, ка­кое у меня могло быть будущее вместе с эдрианом, и хочу получить его так отчаянно, что готова ради этого на все. В моей жизни только-только появилось настоя­щее чувство, и я не желаю его терять.

Эдриан поднимает стул, ставит на прежнее место и садится.

– я не уверен, что смогу бросить джейн, – гово­рит он.

– почему, если ты с ней несчастлив?

– ну, не будь такой наивной, санни. Я перед ней в долгу.

– тогда чего ты от меня хочешь? – спрашиваю я вполголоса, глотая слезы и мысленно молясь.

– да собственно... – эдриан берет меня за руку. – давай просто подставим лица солнечному свету, ощутим ветер, дующий нам в спину, и посмотрим, что будет дальше.

Он сжимает мои пальцы и с улыбкой заглядывает в глаза. Я смотрю на него и будто со стороны слышу, как отвечаю: «ладно» и киваю, как дурацкая игрушечная собачка, которой вот-вот оторвут голову.

 

Я уже сейчас боюсь думать о том дне, когда эдриан все-таки меня бросит. Что случится с моим несчастным сердцем, если он уйдет? Вдруг он решит, что лучше причинить боль мне и остаться с джейн, чем причинить боль джейн и остаться со мной? Вдруг он решит, что моим чувствам не стоит придавать такого значения, как ее чувствам? Может быть, он даже не представит, как я сижу в одиночестве и давлюсь слезами. Эдриан на­верняка не захочет думать о том, что именно он причи­на моих страданий. Тем не менее я все-таки буду си­деть в одиночестве и давиться слезами, потому что, если эдриан бросит меня, под откос пойдет вся моя жизнь, рухнут все планы. Я уже чувствую, что именно так и случится, но не хочу ничего менять. Пусть все остает­ся, как есть. Я буду с мучительным любопытством ждать, чем закончится эта история. Я должна знать, что, если эдриан уйдет к джейн, это не убьет меня.

Я смотрю на часы.

– уже четверть седьмого. Пора идти.

Я вытираю слезы, встаю и поправляю платье. Эд­риан тоже встает, но так резко, что стул падает на пол.

Эдриан говорит:

– или...

Медленно обогнув стол, он подходит ко мне и об­нимает за талию.

– или? – повторяю я, как будто не веря собствен­ным ушам.

Эдриан не понимает намека и начинает приподни­мать подол моего платья, чуть касаясь пальцами бедер и одновременно прижимаясь губами к моей шее, об­жигая ее дыханием. Податливая шелковая материя под­нимается медленно, дюйм за дюймом. Эдриан просо­вывает руку мне между бедер и мягко прижимает спи­ной к стене. Я жду подходящего момента, чтобы остановить его, но эдриан одной рукой уже снимает с меня трусы, а другой стискивает грудь. На платье от его рук остаются едва заметные морщинки. Я все медлю сказать «нет», а эдриан нежно целует меня, проводя языком по внутренней стороне губ. Затем вдруг отстраняется и заглядывает мне прямо в глаза. Я понимаю, что сейчас вижу его таким, какой он есть. Сейчас он совершенно искренен – человек не может лгать, на­ходясь от вас так близко.

В следующую секунду эдриан опускается на коле­ни и, подняв подол платья, раздвигает мне ноги. Я за­пускаю пальцы в его длинные темные волосы на затыл­ке, а эдриан начинает ласкать меня языком. Он то це­лует меня долго и сильно, то прикасается пальцами, то снова целует. Наконец, я вонзаюсь ему в шею ногтя­ми. Эдриан тут же понимает, что пора переходить к следующей стадии – встает с колен и быстро рассте­гивает брюки левой рукой, правой продолжая гладить меня между бедер. Внезапно я чувствую прикоснове­ние его члена, который гораздо тверже, чем бывал прежде, когда эдриан спал со мной, одурманенный алкоголем. Невероятно, но на этот раз эдриан не спе­шит. Он смотрит мне прямо в глаза, наблюдая за реак­цией и лаская внутреннюю часть моих бедер. Наконец, он входит в меня – медленно, мощно, внимательно следя за тем, как я реагирую, стараясь доставить удо­вольствие не столько себе, сколько мне...

Несколько минут спустя мы с эдрианом бежим по улице, то и дело поглядывая на часы. Мы опаздываем. Мои каблучки громко стучат по мостовой. Удивитель­ное дело! Я сама не могу поверить в то, как мне сейчас хорошо. Не могу поверить в то, как сильно я дрожала в объятиях эдриана и как громко кричала – именно кричала, а не просто стонала. Еще никогда я не испы­тывала такого всепоглощающего удовольствия и облег­чения. Это был самый удивительный опыт в моей жиз­ни – как первая доза героина для подростка, как кро­вавый угар первого убийства для психопата, – и я понимаю, что в следующий раз точно не смогу устоять перед искушением его повторить. И одновременно, как тот же наркоман или психопат-убийца, я понимаю, что обречена. Я обречена, потому что отдаю свое сердце тому, кто разобьет его на мелкие осколки или, теша больное самолюбие, станет носить в петлице своего пиджака как украшение. И на стене моей мансарды нет фотографии, которую можно было бы облить слезами, смять и разорвать на мелкие клочки. Я уверена, что рано или поздно эдриан уйдет от меня...

Любовь, секс и ужин

Дети с дикими воплями бегают вокруг моих ног и хватают эдриана за джинсы, чтобы не упасть, огибая лестничные перила и прыгая вокруг огромного стеклян­ного изваяния – авторской работы дизайнера филип­па старка, если не ошибаюсь. Маленький уильям, с которым я уже встречалась в то злополучное утро, не обращает на меня никакого внимания. Он занят тем, что дразнит двух девочек в джинсах и футболках ли­монного цвета. Девочки взвизгивают, хихикают и ок­ликают друг друга по имени:

– габриэла!

– поппи!

– габриэла!

– поппи! Поппи!

У обеих девочек приятные тоненькие голоса и отмен­ная дикция. Они запросто могли бы зачитывать на теле­видении девятичасовые новости. Я представила, как поппи рассказывает об операции британских спец­служб в афганистане, затем габриэла цитирует слова министра финансов о предстоящем утверждении бюд­жета, а после поппи вдруг спрашивает габриэлу, прав­да ли, что той недавно исполнилось пять лет и два меся­ца. «правда, правда», – отвечает габриэла и уточняет, действительно ли через три недели поппи исполнится четыре? «действительно! – отвечает поппи. – мне будет четыре года!»

Их упругие локоны, танцуя, подпрыгивают на ху­деньких плечиках. Девочки скачут, дразнят мальчишек воздушными поцелуями и наслаждаются беззаботным, ничем не замутненным детством. Потом они уносятся куда-то в сторону кухни, преследуемые уильямом, а из- за створки раздвижных дверей выглядывает рыжево­лосая головка. Я узнаю веснушчатую физиономию ду­гала. Встретившись со мной глазами, он тут же прячет­ся. Я тянусь назад, чтобы взять эдриана под руку, но его уже нет рядом. Он успел пройти в столовую.

Мои каблуки громко стучат по деревянному полу, объявляя всем, что я на подходе. Я останавливаюсь в дверях столовой, и все присутствующие поднимают глаза. На их лицах написано дружелюбное сочувствие, однако никто почему-то не улыбается. Господи, зачем я переспала с эдрианом, перед тем как сюда прийти? Похоже, все знают, чем мы с ним занимались. Я вдруг увидела, как дайдре представляет меня своим соседям, сидящим в ряд на длинном диване и напоминающим комиссию по досрочному освобождению. «пожалуй­ста, познакомьтесь, – говорит она. – санни уэстон, та самая шлюха, которая спасла моего сына».

Эдриан уже успел устроиться на единственном кресле, которое оставалось свободным, и слегка посту­чал по потертому красному подлокотнику, приглашая меня присесть. Я предпочитаю остаться на ногах.

Откуда-то со стороны кухни доносится громкий жужжащий сигнал. Дайдре выскакивает из гостиной, на ходу бросив мне через плечо, что теренс пошел в соседний магазин купить подходящего белого вина и должен вернуться минут через пять.

В комнате есть еще одно кресло, и в нем сидит кэг­ни джеймс. Я торопливо отворачиваюсь, стараясь не показать, как сильно нервничаю. Возле камина стоитмужчина в безупречном костюме. Его лицо кажется знакомым, но я никак не могу вспомнить, где его виде­ла. Я машинально поправляю одежду, одергивая так, чтобы не были заметны жировые складки. Правда, те­перь никаких складок на моем теле нет, и одергивать одежду совсем не обязательно. На мне кроваво-красное шелковое платье длиной по колено, очень простое и прекрасно скроенное, с округлым вырезом и рукава­ми по локоть. Туфли у меня коричневые, а колготки я не надела, потому что сегодня и без того очень жарко.

Присутствующая в комнате семейная пара пред­ставляется: кристина и питер глоуминг, родители габриэлы и поппи. У кристины глоуминг хрупкое тело­сложение и одновременно заметно выпирающий жи­вотик. Рост не больше пяти футов и двух дюймов. Она спрашивает, не принести ли мне чего-нибудь выпить. Я благодарю ее за предложение, и миссис глоуминг идет на кухню. Сначала я думала отказаться от спирт­ного, потому что алкоголь удвоит количество калорий, которые придется проглотить за ужином; затем, немно­го подумав, решила, что вряд ли смогу пережить сего­дняшний вечер на трезвую голову.

Надеюсь, кристина не задержится слишком дол­го. Спиртное – это именно то, что сейчас нужно. Я стою посреди гостиной, на глазах у эдриана, и кэгни джеймса, и питера глоуминга – сухощавого мужчи­ны с дряблой кожей, чересчур длинной шеей и в оч­ках с металлической оправой. Незнакомец, который стоит у камина, представляется, как кристиан лори. Он объясняет, что пришел сюда вместе с кэгни. Его лицо не зря показалось мне знакомым. Он владеет магазином «королева экрана», где я обычно беру на­прокат видеокассеты. Кристиан очень тепло мне улы­бается, а я не понимаю – если он действительно та­кой милый, то как они с кэгни могли стать друзьями? Тут мне приходит в голову, что кэгни, по всей види­мости, голубой. Эта мысль почему-то злит. Ну, и что там доктор навыдумывал насчет взаимного сексуаль­ного притяжения?

Я смотрю на кристиана, который тоже бросает на меня любопытные взгляды. Конечно, он помнит, что еще год назад я была гораздо толще, чем сейчас. Он наверняка расскажет об этом кэгни джеймсу при пер­вой же возможности. Мне не хотелось бы, чтобы кэг­ни знал о моих проблемах с весом. Я оглядываю комна­ту еще раз и убеждаюсь, что все присутствующие отли­чаются стройным телосложением. Единственное, что несколько портит картину, это выпирающий животик кристины глоуминг – результат двух выношенных де­тей, возраста и недостатка физических упражнений. Таким образом, в комнате нет ни одного человека с из­быточным весом. Не сомневаюсь, что мистер джеймс сегодня вечером непременно отпустит какую-нибудь шуточку по поводу толстяков.

Детей усадили ужинать на кухне, за отдельный стол. Дайдре и кристина по очереди ходят туда, чтобы при­глядывать за малышами. Когда одна из них бесшумно возвращается в гостиную и садится на место, другая тут же мягко поднимается со стула и уходит на кухню. Судя по доносящимся оттуда звукам, дети получают от ужи­на гораздо больше удовольствия, чем взрослые. Я так ни разу и не посмотрела кэгни джеймсу в глаза и за весь вечер сказала ему только «здрасьте» – когда при­шла. За стол меня усадили между питером глоумингом и теренсом тернболлом, хозяином дома. Я повора­чиваю голову то к одному, то к другому и стараюсь по мере сил участвовать в их беседе то о телефонных ли­ниях, то о местных школах, то о телефонных линиях в местных школах. Дайдре – когда она не на кухне с детьми – сидит рядом с питером. Ее муж теренс си­дит напротив. Я заметила, что он уже несколько раз подмигнул ей и слегка улыбнулся. Кэгни джеймс си­дит между дайдре и кристиной. Поскольку они по оче­реди убегают на кухню, у кэгни всего одна собеседни­ца – то дайдре, то кристина, – и каждая из них все свое время уделяет только ему. Я вижу, что мистера джеймса это смущает. Он бы предпочел, чтобы дамы или одновременно сидели за столом разговаривали друг с другом, или обе ушли на кухню и занимались детьми. По правую руку от кристины сидит эдриан, однако она разговаривает только с кэгни, а эдриан разговаривает только с кристианом. Последние двое проводят время лучше всех: весело болтают, оживлен­но жестикулируют и время от времени негромко сме­ются. Я даже начинаю немного ревновать.