Часы издают тихий щелчок и показывают ровно четыре.

* * *

До «королевы экрана» я решила прогуляться пеш­ком и по пути старалась не представлять, как кэгни джеймс выскочит внезапно из кофейни и обольет мне джинсы своим кофе со сливками. Или выбежит из книжного магазина и собьет меня с ног с такой силой, что я упаду на землю, рассыпав по тротуару содержи­мое сумки, за исключением гигиенических тампонов, которые останутся лежать внутри, на самом дне.

Сказать по правде, я не особенно стараюсь отгонять от себя подобные фантазии. Я представляла себе такие ситуации все выходные – с того самого дня, когда мы ужинали у родителей дугала. Проигрывая в голове оче­редной несчастный случай, я вдруг одергивала себя в испуге, что мои мысли прочитает кто-то другой. Иног­да мне кажется, что у меня в голове встроен проектор. Когда я начинаю думать или фантазировать, невиди­мый пульт управления направляет мне в глаза сигнал. Проектор включается, и у меня, как у какого-нибудь живого мертвеца из японского ужастика, из лба бьет луч света и отбрасывает изображение на стену близ­лежащего здания. Естественно, в такие минуты все окружающие могут читать мои мысли. Если бы их про­читал кэгни джеймс, он счел бы мое поведение ребя­чеством. Хотя он и без чтения мыслей считает меня со­пливой девчонкой. Он-то взрослый человек, а я веду себя по-дурацки. Кроме того, он был женат три раза...

Небо темнеет, воздух становится прохладнее. В та­ких сумерках, как сейчас, все вокруг кажется гораздо чище, чем при дневном свете. Фонарные столбы здесь старомодные, сделанные из темного металла. Звезды, мигающие на темно-синем небе, необычно большие, а луна – круглая, ярко-желтого цвета. На полированных поверхностях «мерседесов», «порше», «лендроверов» и «бмв», припаркованных вдоль тротуара, красиво отражаются огни проезжающих мимо автомобилей,фонарных столбов, витрин магазинов, спутников, кос­мических кораблей и, конечно, звезд. Я пинаю опав­шие листья, понимая, что этого делать не стоит, но не в силах удержаться от искушения. Мне нравится прогул­ка в компании с сумерками. В желудке урчит от голо­да, а голова немного кружится. Сегодня у меня был хо­роший день.

Витрины магазинов украшены разнообразными ат­рибутами хеллоуина. В магазине музыкальных товаров за пианино сидит скелет. За стеклами других витрин выстроились пластмассовые тыквы; они злобно скалят­ся, хотя не блестят и не выглядят так аппетитно, как настоящие.

Слева от меня в одном из домов располагается книжный магазинчик, где в основном продают класси­ческую литературу. Еще здесь постоянно предлагают книги местных авторов. Такое чувство, что люди пере­езжают в кью специально для того, чтобы написать книгу. Как будто здесь легче всего выбросить из голо­вы все лишнее, сосредоточиться, сесть за стол и накро­пать очередной опус. Меня всегда смешило слово «опус». Оно похоже на название какого-то драгоцен­ного камня. Или на название кисты, обнаруженной на роговице глаза.

В одной части витрины стоят детективы и трилле­ры, в другой – большие иллюстрированные учебники иностранных языков, предназначенные для детей. Магазин импортирует их прямо из франции, германии, испании и италии, чтобы они помогали юным иност­ранцам и иностранкам осваивать чужие языки.

В кронах огромных вязов, выстроившихся по пери­метру парка, мигают китайские фонарики. Они при­ветствуют потоки людей, через каждые семь минут появляющиеся из станции метро. Большинство из этих людей только-только возвращаются с работы, и на их лицах словно написано: «дело сделано».

Кью – не район, а настоящая мечта. Мне нравится пинать по тротуарам опавшие листья. Нравится видеть вокруг себя удачливых и состоятельных людей. Я на­деюсь, что частичка того покоя и счастья, которые об­ретают здесь люди, достанется и мне.

Мне нравится, что рождественская елка, стоящая у входа на станцию метро, осталась нетронутой ван­далами. Мне нравится, что во время всего рождествен­ского поста у того же входа людей приветствует хор, исполняющий рождественские гимны. Каждый день один хор меняется другим в строгом соответствии со списком, утвержденным муниципалитетом. Все они собирают деньги на благотворительность и поют одни и те же гимны. На одиннадцатый день на дежурство заступает хор «общества пожилых актеров». Им я обычно денег не подаю, потому что вряд ли они соби­рают мелочь для детей или больных раком; скорее все­го собранные ими средства пойдут какому-нибудь престарелому актеру, у которого не хватает денег на новый шиньон. Я не спонсирую стареющих трагиков с нездоровым пристрастием к парикам и постоянны­ми жалобами на то, что никто не видел их гамлета. Меня не волнует, как хорошо их хор споет очередной гимн. Я бы предпочла, чтобы пожилые актеры сами вышли на улицу и что-нибудь исполнили. Мне вооб­ще нравится, когда старики занимаются не только тем, что сидят перед телевизором с коробкой печенья и пе­реключаются с канала на канал в поисках очередного ток-шоу.

Иногда мне ужасно нравится просто быть здесь. Нравится ходить по опрятным улочкам, вдыхать чис­тый воздух и запах жареного мяса из лавки, улыбаться элегантной пожилой даме, которая держит книжный магазин только потому, что ей по душе возиться с кни­гами. Иногда мне так нравится здесь, что становится не важно, одинока я или нет. А иногда...

Иногда меня совсем не радуют зеленые кроны де­ревьев. Подумаешь, зеленые! Они и должны быть та­кими. Точно так же, как небо должно быть синим. Иног­да меня не радует даже синее небо. Мир делается пре­красным не оттого, что деревья зеленые, а небо синее. Разве кому-то есть дело до всех этих цветов? Разве кому-то есть дело до тишины, безопасности, уюта, сме­ны времен года, красоты? Может, кью только притво­ряется таким?

Разве кого-то волнует, что я ем? Разве кого-то вол­нует, чего я не ем? Разве кого-то вообще что-то вол­нует?

Наверное, не очень красиво так думать, но кого это волнует? Может, я не хочу быть красивой? По край­ней мере сегодня не хочу. Может, мне надоело каждый день разглядывать в зеркало свое лицо в поисках слу­чайного волоска? Я не желаю больше ломать голову над тем, какую сделать прическу. Не желаю изучать свое похудевшее тело с некрасиво обвисшей кожей. Я хочу хоть раз в жизни почувствовать себя свободной. Сде­лать вид, что все хорошо. Поэтому в некоторые дни, когда мне бывает очень легко угодить, кью кажется самим совершенством.

Что же до кэгни, то он никак не вписывается в этот район. Очевидно, кэгни был бы счастлив, если бы его раз и навсегда оставили в покое. Я уже достаточно взрослая и понимаю, что немногословный парень очень скоро наскучит девушке и начнет ее раздражать. Од­нако маленькая частичка моего «я» все-таки находит угрюмую молчаливость кэгни довольно привлекатель­ной. Крохотная, эгоцентричная, почти микроскопиче­ская часть моего сознания втайне надеется, что как-ни­будь поздно ночью я сумела бы разговорить этого не­людима. Хотя к чему прилагать столько усилий? Разговариваешь ты или нет, кому какое дело? Я не со­бираюсь заниматься такими глупостями.

Проблема кэгни в том, что он хочет остаться в пол­ном одиночестве и в то же время думает, что это ги­бельно. Поэтому внутри его происходит постоянная борьба – та же самая борьба, которая происходит во мне самой. Иногда я так злюсь на себя, что теряю вся­кое терпение. Это больше всего похоже на езду в авто­мобиле. Вы едете по знакомым улицам и внезапно со­знаете, что переключаете передачу, давите на тормоза или поглядываете в зеркало заднего вида автоматиче­ски, не задумываясь ни на секунду. Вы прекрасно зна­ете, куда направляетесь, и это придает вам увереннос­ти. Однако через некоторое время вам вдруг приходит в голову, что недурно бы потеряться! Потеряться, не имея с собой карты и не зная, куда ехать. Ну разве это не здорово?! Особенно если вам повезет встретить по пути что-нибудь удивительное. Итак, вы оказываетесь в незнакомой местности и сбавляете скорость, чтобы сориентироваться, но остальные автомобили вдруг на­чинают раздраженно сигналить, требуя немедленно их пропустить. Они-то знают, куда им ехать!.. И тут вы начинаете жалеть, что забрались так далеко от дома, и хочется снова попасть на знакомые улицы и ехать, не задумываясь, автоматически поглядывая в зеркало зад­него вида.

Я подхожу к магазину кристиана и, не поднимая головы, сразу замечаю, что свет в окнах кэгни поту­шен. У меня почему-то пересыхает во рту. Фестиваль видео, о котором рассказывал за ужином кристиан, в самом разгаре. Над входом в магазин натянута полоса черной ткани с разбросанными по ней звездами и ярко- оранжевой надписью: «о ужас!». В витрине стоят тыквы с прорезанными глазницами и ртами, в которых мерцает красноватый свет. За тыквами гордо выстро­ились картонные фигуры тома круза, пола ньюмана, леонардо ди каприо, лайзы минелли, джулии роберте и оливии ньютон джон. Кто-то из знаменитостей облачен в военную форму, кто-то – в сверкающее искра­ми платье, ажурные чулки и шляпу-котелок; в руки им вложены – по всей видимости, кристианом – пласт­массовые кинжалы, топоры и бензопилы, изо рта тор­чат клыки.

Когда до витрины остается всего несколько метров, я замечаю сквозь стекло кристиана. Он сидит за при­лавком с огромной кружкой кофе в руке, считает что- то на калькуляторе и напевает под нос песенку, слов которой я не слышу.

Я открываю дверь и вместо привычного дребезжа­ния колокольчика раздается резкий неприятный скрип. Кристиан поднимает голову и широко мне улы­бается. Я тут же начинаю жалеть, что пришла. Улыбка у кристиана широкая, но совсем не дружеская. По ней нельзя сказать, что он рад меня видеть, а ведь я успела нафантазировать, будто мы с ним стали друзьями! Ко­нечно, мы общались совсем недолго, но мне показалось, что между нами установились особые отношения, очень близкие. Может, кристиан со всеми так обща­ется?

– привет, – говорю я с притворной небрежно­стью. – вот решила заскочить в гости, посмотреть, как проходит твой фестиваль...

– ну и молодец, – отвечает кристиан с такой же неискренней улыбкой и распахивает глаза в поддель­ном восторге.

– как у тебя дела? – любезно интересуюсь я, пе­реминаясь с ноги на ногу.

– занят очень, – признается кристиан.