Я не собираюсь принимать ее слова всерьез.

– совершенно верно. Я не буду морочить тебе го­лову. Скажу все, как есть. Мы знаем друг друга очень давно, и ты всегда могла рассчитывать на мою чест­ность. Если я хотела что-то сказать, я всегда говорила тебе прямо в лицо.

Анна будто ждет аплодисментов. Даже не верится, что она может быть настолько самонадеянной! Неуже­ли она и правда считает, что кого-то, кроме мартина, волнует ее мнение? Впрочем, вряд ли и мартина вол­нует ее мнение. Скорее всего он просто затыкает уши, когда анна разражается своими сентенциями. Я тем более не собираюсь обращать на них внимание.

– ты сейчас в гораздо лучшей форме, чем была прежде, – продолжает анна с едва скрываемой зави­стью.

– и что?

– а то, что в последнее время ты стала какой-то по­верхностной, санни, – объявляет анна достаточно громко, чтобы услышал весь ресторан. – я бы даже сказала, очень поверхностной.

Она откидывается на спинку стула и смотрит на меня с возмущенным и одновременно торжествующим видом, готовая к схватке, которую сама же старатель­но провоцирует.

– ив чем же это заключается? – спрашиваю я с неподдельным любопытством и подпираю подбородок рукой.

– ну, хотя бы в том, – отвечает анна с таким ви­дом, словно готовится выдать самый тщательно охра­няемый секрет на свете, – что за последние два меся­ца ты ни разу не предложила мне помощь с ребенком.

Она многозначительно распахивает глаза, словно говоря: «подумай только, какое безобразие! Подумай и признай, что была сто раз не права!»

– ладно, – соглашаюсь я покорно, – будем счи­тать, что тут я виновата. Преступление действительно тяжелое. Практически геноцид. Что еще?

Анна смотрит на меня с подозрением, но продол­жает:

– еще ты совсем перестала спрашивать, как у нас дела. Ты говоришь только о себе, никто другой тебя не интересует. Наверное, считаешь, что раз теперь ты влазишь в брюки двенадцатого размера и пользуешься каким-никаким успехом у мужчин, то стала лучше нас.

Анна говорит уверенно, однако моего взгляда не вы­держивает. В поисках поддержки она поворачивается к лайзе, которая вообще немногословна. Я не сомне­ваюсь, что они обговорили все заранее и лайза согла­силась с анной, пусть и по принуждению. И туту меня в голове как будто загорается лампочка. Они ведь не всегда были такими. Личная жизнь анны протекала гораздо интереснее, чем моя собственная. Я впитыва­ла смачные подробности ее приключений, как губка, потому в моей жизни романтики не хватало. Раньше я заполняла эту пустоту, разговаривая с анной. Навер­ное, теперь она очень скучает по временам, когда я бе­зоговорочно ею восхищалась.

– а по-моему, – говорю я после паузы, – дело об­стоит с точностью до наоборот. Это не я считаю, что стала лучше вас. Это ты так считаешь, анна. Следова­тельно, раньше ты считала, что я хуже вас.

– неправда. – анна качает головой, но больше из ее идеально очерченного рта не вырывается ни звука.

Я продолжаю:

– меня волнует только моя собственная внеш­ность, анна, и больше ничья. Я не разглядываю твои туфли, волосы или складки жира. Ты моя подруга, и этого достаточно. Мне безразлично, как ты выглядишь. Почему же тебя так волнует моя новая внешность? Почему ты не можешь принимать меня такой, какая я есть? Наконец-то у меня появилась возможность по­лучить от жизни хоть немного удовольствия. Ты счита­ешь, я его не заслужила?

Однако анна слышит только то, что хочет услышать. Она цепляется к одной-единственной фразе, чтобы бросить мне очередное обвинение:

– вот видишь! Ты сама сказала, что тебя интере­сует только собственная внешность! На нас тебе пле­вать!

– я имела в виду, что вы мои подруги, поэтому мне не важно, как вы выглядите. Я не хочу сравнивать себя с вами и радоваться, если выигрываю от этого сравне­ния. И я не хочу иметь друзей, которым нужно только одно – выглядеть хорошо на моем фоне...

За нашим столом воцаряется молчание. Я, будто оч­нувшись, замечаю, что в зале полно других людей, ко­торые болтают и смеются, довольные жизнью, собой и своими спутниками. Похоже, они очень неплохо про­водят время. Я поднимаюсь из-за стола, беру со спин­ки стула жакет и сумку.

– у меня пропал аппетит.

И это чистая правда.

Отодвинув стул, я спокойно направляюсь к выходу.

– вот видишь, лайза, – говорит за моей спиной анна. – все именно так, как я предполагала.

Я выхожу на улицу и, пройдя шагов двадцать, оста­навливаюсь. Главное, не заплакать. Хочется кричать во весь голос, но я сдерживаюсь. Сдерживаюсь не ради людей, которые идут мимо, а ради самой себя.

Вернувшись домой, проверяю, все ли в порядке с сайтом. Меня до сих пор не оставляет раздражение. В корзине для входящих документов накопились письма за целую неделю, никак не могу их разобрать. Я еще никогда не бывала такой рассеянной и не отвлекалась от работы так часто. Все эти романтические приклю­чения и дружеские перепалки здорово сбивают с тол­ку. Хорошо бы пойти в тренажерный зал и, усердно за­нимаясь, выбросить из головы свои неприятности – проблемы с эдрианом, желанием снять телефонную трубку и наорать на подруг, кэгни...

Кто-то звонит во входную дверь. Я ковыляю в ко­ридор прямо в носках, снимаю трубку домофона и спрашиваю:

– кто там?

– ты со мной разговариваешь? – спрашивает эд­риан несчастным голосом.

– разговариваю.

– может, впустишь? Нам надо поговорить.

Голос у эдриана очень серьезный.

–только больше никаких признаний, пожалуйста!

Я нажимаю кнопку, чтобы открыть входную дверь. Вряд ли у эдриана припасен для меня еще один сюр­приз, если только он не явился сюда с ребенком, кото­рый будет трогательно держать его за руку и спросит, увидев меня: «папа, а что это за тетя?».

Я бросаю взгляд в зеркало и поправляю причес­ку. На мне та же самая одежда, в которой я ходила в ресторан с анной и лайзой, я успела снять только бо­тинки на высоких каблуках, надев вместо них уют­ные кашемировые носки. Короче говоря, просто ку­колка, а не сонная тетеря, которая только что выбра­лась из кровати – заспанная, с полосками от подушки на щеке. Хотя в полосках тоже нет ничего страшного.

Эдриан появляется на площадке моего этажа. Я от­крываю ему дверь и сразу же иду в комнату, чтобы из­бежать поцелуя. Эдриан успевает схватить меня за ло­коть, поворачивает к себе и прижимает к стене рядом с фотографией моих родителей в австрии – они езди­ли туда в прошлом году в отпуск.

– неужели ты меня не поцелуешь? – спрашивает он грустно.

– не знаю. Может быть...

Поцеловать эдриана гораздо проще и удобнее, чем оттолкнуть. Если я отвернусь, он обидится, и мне придется долго и нудно объяснять причину своей хо­лодности. Кроме того, какая-то частичка санни уэстон хочет этого поцелуя. Я хочу почувствовать руки эдриана на своих бедрах и груди, хочу ощутить его язык на своей шее. Хочу, чтобы он прижал меня к себе...

Правда, это только физиологическое желание, к самому эдриану оно не имеет прямого отношения. Он всего-навсего оказался в нужном месте в нужный час. Я позволяю ему прижаться ко мне всем телом и губа­ми. Эдриан, целуя, засовывает язык мне в рот. Хочется оттолкнуть его и как следует откашляться, однако я терплю до тех пор, пока эдриану самому не надоедает целоваться.

– я весь день мечтал поцеловать тебя, санни. Эта мысль помогла мне продержаться до вечера.

Такому признанию поверить нелегко. Я не пред­ставляю, чтобы мысль обо мне помогла кому-то продер­жаться хотя бы до обеда, а уж весь день... Маловероят­но. В то же самое время в голову приходит другая не­приятная мысль. Он думал обо мне только сегодня, хотя мы не виделись целую неделю!

– хочешь чаю? – спрашиваю я вслух.

Я прохожу на кухню и ставлю чайник на огонь. Эдриан останавливается в дверном проеме между кухней и коридором и, навалившись плечом на ко­сяк, смотрит себе под ноги. Через пятнадцать секунд я обнаруживаю, что все еще жду ответа на свой воп­рос.

– эдриан? – повторяю я. – чаю хочешь?

Эдриан поднимает голову и со вздохом заявляет:

– я порвал с джейн.

У него на лице появляется такое серьезное выра­жение, что мне хочется расхохотаться в голос.

– зачем?

– я подумал, так будет правильно.

Скажите пожалуйста! Эдриан, оказывается, счита­ет, что стать порядочным лучше поздно, чем никогда.

– ты уверен?

Я неторопливо кладу эдриану в кружку чайный пакетик.

– кажется, да. – он кивает мне со слабой улыб­кой.

– ты вроде бы не очень переживаешь, а?