Судебная ошибка: понятие, пути исправления

 

Н.А. Колоколов

 

Ошибаться - значит действовать неправильно. Причем не умышленно*(1237). "Опыт свидетельствует, что разбор дела в одной инстанции, несмотря на все заботы о надлежащем построении его, оставляет возможность ошибки в приговоре"*(1238). Иными словами, суд, как и любой иной орган государственной власти, от принятия ошибочного решения не застрахован. Сказанное означает, что участники процесса, а равно общество в целом вправе подозревать, что вынесенное судом решение ошибочно, поскольку оно может базироваться на неправильных действиях суда. В этой связи современное законодательства всех государств, как правило, предусматривает наличие паузы между оглашением итогового судебного решения и приданием ему законной силы. В период такой паузы участники процесса, общество (представляемое, например, прокурором) обязаны: проанализировать результаты судебной деятельности; в случае несогласия с ними обжаловать судебное решение, иным законным путем выразить свое с ним несогласие.

"Обжалование должно содержать в себе указание определенного требования или домогательства"*(1239), или, говоря современным языком, жалоба должна содержать указание на конкретную судебную ошибку (равно ряд таковых). Иными словами, жалоба на судебное решение, как и любой иной процессуальный документ, должна быть мотивированной. Экономии процессуальных ресурсов, скорейшему достижению целей судопроизводства способствует единообразное понимание всеми его участниками, а равно обществом сути такого явления, как судебная ошибка, наличие механизма эффективного исправления судебных ошибок. Качество работы такого механизма в значительной мере предопределено его социально-политической востребованностью, наличием необходимых для его существования и работы ресурсов.

Отсутствие четкого определения понятия "судебная ошибка", злоупотребление сторонами правом на обжалование, с одной стороны, несовершенство механизма исправления судебных ошибок - с другой, ведет к коллапсу судебной деятельности по исправлению судебных ошибок, подмене данного направления судебной работы неоправданным вмешательством вышестоящих судебных структур в решения судов первой инстанции.

Судебные ошибки как социально-правовое явление, деятельность судебных инстанций по их исправлению перманентно находится в призме научного познания*(1240). С сожалением приходится констатировать, что уровня знаний, достаточного для уверенной работы судов по выявлению и устранению судебных ошибок, в России пока не нет. Сложившаяся ситуация обусловлена многими причинами. Рассмотрим некоторые из них.

Судебная ошибка подавляющим большинством теоретиков и практиков понимается слишком узко, обычно не более чем ошибка конкретного судебного составе в сборе и оценке доказательства, в применении норм материального и процессуального права.

Такой подход к проблеме вырывает суд из социально-правовой действительности, несмотря на то, что ошибочная работа судов, как составной части государственного аппарата, заранее предопределена ошибками в выборе государственной политики в целом. В данном случае вполне допустимо говорить о массовом обмане народа на государственном уровне. Например, как иначе следует расценивать массовое вынесение судами заведомо неисполнимых решений по взысканию "среднепотолочных" сумм в пользу так называемых "обманутых вкладчиков" (по существу, жертв мошеннических афер, осуществленных с молчаливого согласия правоохранительных структур) в первой половине 90-х годов прошлого века.

Или возьмем проблему чрезмерной формализации следственной, прокурорской и судебной деятельности. В 1996 г. российские правоприменители получили самый суровый за всю новейшую историю Уголовный кодекс. Уже первые годы его действия показали, что в места лишения свободы направляется людей гораздо больше, чем они в состоянии "переварить". Бездумная криминализация середины 1990-х гг., острие которой, как показала практика, было направлено преимущественно против "мелких воришек", обернулась регулярными массовыми амнистиями, а также "тайной амнистией" 2002 г., когда путем введения промежуточного закона в виде изменений в ст. 7.27 КоАП из мест лишения свободы в спешном порядке освободили всех, кто отбывал наказание за хищение трех долларов США!

А что же правоприменители: следователи, прокуроры да судьи? Увы, не смогли уяснить своей истинной высокой роли. В своих актах они продублировали ошибки законодателя, наивно предполагая, что их предназначение заключается только в следовании "букве закона". Результат формального применения норм права общеизвестен: вся страна смеялась, когда "по закону" был заключен в камеру подросток, похитивший пятерых хомячков. Данный пример следовало бы рассматривать не более чем курьез, если бы он не был растиражирован. Арест, осуждение и затем амнистирование - не что иное, как брак в работе правоохранительной системы в целом, судов - в частности, ибо в результате подобной деятельности бессмысленно рвутся социальные связи, на восстановление которых уходят многие годы.

Государственный обвинитель, выходя к "барьеру", судья подписывающий приговор, каждый раз обязаны подумать, как их действия оценят потомки, спустя период времени, равный, как минимум, сроку назначенного наказания. В 2003-2006 гг. в России на миллион разрешенных судами уголовных дел приходилось примерно столько же материалов по приведению ранее постановленных приговоров в соответствие с действующим законодательством. В основном, конечно, данная деятельность носит формальный характер, однако встречаются и ситуации, о которых можно сказать: суд, постановляя приговор, забыл, что он должен быть не только законным, обоснованным, но и справедливым. Общеизвестно, что для общества в целом последний параметр на много порядков важнее, чем два предыдущих.

С другой стороны, основная масса выявляемых вышестоящими судами ошибок имеет явно надуманный характер, поскольку обнаруженные "неправильности" формальны, а их игнорирование нисколько не влияет на конечный результат по делу.

Например: в течение длительного периода времени в качестве существенной расценивалась ошибка, если следственные действия проводились следователем без принятия уголовного дела к своему производству. В таком случае состоявшиеся судебные постановления по делу отменялись, а уголовное дело возвращалось прокурору для проведения дополнительного расследования.

В настоящее время такого механизма устранения судебных ошибок, как дополнительное расследование, законодателем не предусмотрено. Означает ли сказанное, что суд оказывается заложником допущенной следователем ошибки, правосудие не свершится, поскольку следователь забыл вовремя подшить формальный акт, а прокурор, а затем и суд первой инстанции это проглядели?

Практика Конституционного Суда РФ свидетельствует, что нет. Из Определения Конституционного Суда РФ от 02.02.2006 N 57-О "Об отказе в принятии к рассмотрению запроса Всеволожского городского суда Ленинградской области о проверке конституционности ч. 2 и 5 ст. 237 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации" следует, что суды, в том числе и по собственной инициативе, вправе "возвращать дело прокурору в случаях, когда в досудебном производстве допущены существенные неустранимые в судебном производстве нарушения уголовно-процессуального закона, которые влекут лишение или стеснение гарантируемых законом прав участников уголовного судопроизводства, являются препятствием для рассмотрения уголовного дела, исключая возможность реализации судом возложенной на него Конституцией функции осуществления правосудия". Такой подход к решению проблемы гарантирует "право потерпевшего на доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба".

Как видим, чтобы не оказаться в заложниках надуманных формальностей, общество обратилось к априорным знаниям и с легкостью "реанимировало" институт дополнительного расследования. Такой подход к решению проблемы настолько понравился правоприменителю, что ежегодно этим способом исправляется до 50 тыс. ошибок, допущенных органами предварительного расследования и прокурорами.

На первый взгляд, выход из проблемы найден. Возникают вопросы: единственный ли, лучший ли? Безусловно, не единственный и не лучший! В подавляющем большинстве государств, в том числе и в странах СНГ и Балтии, которым в качестве базовых моделей уголовно-процессуального законов достались советские уголовно-процессуальные кодексы, они уже существуют.

Например, в ст. 326 Уголовно-процессуального кодекса Республики Молдова прокурор, участвующий в рассмотрении уголовного дела по первой инстанции, вправе изменить своим постановлением предъявленное в ходе предварительного расследования обвинение на более тяжкое, если исследованные в судебном заседании доказательства неопровержимо свидетельствуют о том, что подсудимый совершил более тяжкое преступление, чем то, которое вменялось ему в вину ранее, и довести до сведения подсудимого, его защитника и, в зависимости от обстоятельств, его законного представителя новое обвинение.

Еще лучше, когда окончательное обвинение формулируется стороной обвинения уже по итогам судебного разбирательства. В принципе, в российском уголовном процессе все именно так и происходит, ибо суд, постановляя обвинительный приговор, разрешает дело не в объеме обвинения, предъявленного следователем, а в объеме обвинения, поддержанного государственным обвинителем в судебных прениях.

Справедливо возникает вопрос, зачем же в таком случае последний на протяжении всего судебного следствия "стреножен" вынесенным несколько месяцев тому назад документом органов предварительного расследования?

Столкнувшись с перечисленными проблемами, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда оказалась дальновиднее. Выявив факт отсутствия в деле постановления о принятии дела следователем к своему производству, она не сочла нужным относить данную ошибку к перечню существенных, поскольку "это не привело к лишению или какому-либо ущемлению прав участников процесса, не повлияло и не могло повлиять на полноту и объективность расследования, а также на постановление законного, обоснованного и справедливого приговора (определение Следственного комитета Верховного Суда РФ по делу Мамаева от 16.11.2006 N 20-006-50).

Как видим, возникновение многих судебных ошибок предопределено отсутствием четкой правоохранительной политики, несовершенством текущего законодательства, а также низким профессионализмом исполнителей.

Природа ошибок предполагает выбор алгоритма их исправления. Например, необоснованное осуждение или необоснованное оправдание предполагает наделение контрольной инстанции правом и возможностям пересмотра дела с постановлением нового приговора.

Система - совокупность взаимозависимых элементов, образующих определенную целостность. Уголовно-процессуальный кодекс - единая система процессуальных институтов, норм и правил. Основными показателями качества уголовного судопроизводства сегодня являются: его соответствие мировым стандартам, правосознанию общества. Непосредственно общество, а равно свойственные ему социально-политические и государственные институты - среда, в которой предстоит действовать Уголовно-процессуальному кодексу. Удалось ли законодателю в 2001 г. решить поставленную перед ним задачу: создать действительно новый, гармоничный в юридико-техническом отношении УПК? Соответствуют ли содержащиеся в нем нормы и правила правосознанию российского общества, в первую очередь, запросам правоприменителя?

УПК оценивают по-разному. Четвертьвековой опыт служения уголовному судопроизводству позволяет автору сделать вывод: принципиальных изменений в отечественном уголовном процессе пока не произошло! Как и в период сталинизма, насилие - "повивальная бабка" уголовно-процессуального доказывания, а судебное разбирательство - фарс, ибо "сказанное следователю, дороже произнесенного в суде". В России по-прежнему нет сторон, так как за результаты рассмотрения уголовного дела перед обществом отвечает только суд. Нет у нас и самого главного - самостоятельного суда первой инстанции, поскольку им, как и раньше, руководит вышестоящий суд, который согласно сохранившейся с прежних времен концепции, не исследуя доказательств, вправе навязать первой инстанции свой подход к оценке доказательств.

А где же совокупность процессуальных гарантий, которой так хвастались авторы УПК? Они, как и прежде при "социализме", ширма, за которую уже научился прятаться российский правоприменитель образца XXI в.!

Почему это произошло? Причин множество. В рамках системного анализа все они легко узнаваемы. Вот наиболее существенные из них. Чтобы УПК работал, он должен соответствовать социально-политическим условиям, которые в значительной степени предвосхищают взаимоотношение общества (в лице государства) с преступником. Истории известны два варианта таких отношений. Первый: преступник - враг! Любое взаимодействие с ним (в том числе, и выгодное для потерпевшего) недопустимо. У преступника есть только одно право - каяться. А уж казнить его или миловать - право общества, государства, суда. Второй вариант: преступник - сторона в правоотношении, с которой желательны любые взаимовыгодные связи.

Лучшие мировые стандарты уголовного судопроизводства свойственны демократическим обществам. Они давно согласились на сотрудничество с преступником, пошли по пути формирования неформального состязательного уголовного процесса, в результате чего смогли минимизировать конфронтацию в уголовном судопроизводстве между сторонами и, как следствие этого, резко удешевить его. В данном случае объем ограничения прав и свобод личности, привлекаемой к уголовной ответственности, в значительной степени предопределен, прежде всего, поведением стороны защиты.

Там, где "чистосердечное признание - прямая дорога в тюрьму", стороне обвинения, как и раньше, приходиться тратить народные деньги на доказывание очевидного. Наше общество (а вместе с ним и ученый мир, и законодатель), провозгласив состязательность в качестве основополагающего принципа уголовного процесса, лукаво не сочло нужным наполнить его необходимым содержанием, а именно: по-настоящему заинтересовать сторону защиты в сотрудничестве со стороной обвинения.

Препятствует сотрудничеству сторон, а следовательно, и гармонизации процесса обязанность следователя: вменить лицу в вину тот объем преступных действий, который будет не менее установленного спустя продолжительный период времени в суде! Результат наличия в УПК данной базовой конструкции плачевен! Следователи вынуждены либо завышать объем обвинения, либо уходить от его конкретизации. И после этого сторона обвинения рассчитывает, что обвиняемый (подсудимый) облегчит ей работу, пойдет с ней на сотрудничество, признает вину полностью? Рожденный "на пустом месте" спор загромождает все дальнейшее разбирательство.

А достижима ли истинная состязательность в уголовном процессе, в котором возбуждение уголовного дела и предварительное расследование выведены из компетенции суда? Особенно если учесть, что право назвать информацию доказательством отдано офицерам в погонах, ведомых в бой с преступностью генералами! Там, где война, там - свои законы. Как свидетельствует обширная судебная практика, фальсификация доказательств по уголовным делам в значительной степени обусловлена пребыванием следователя в подчинении у структур, должностью отвечающих за раскрытие конкретного преступления. "Клеймо качества" на доказательственную информацию вправе ставить только суд, ибо только эта инстанция по-настоящему защищена от произвола отдельной личности.

А каким образом содержащийся под стражей человек, не имеющий к тому же доступа к добросовестному адвокату, в течение многих месяцев (а то и лет) может состязаться со следователем, за которым сосредоточена вся мощь государства?

А чего стоит отказ авторов УПК от института апелляции по делам о тяжких и особо тяжких преступлениях? Суды кассационной инстанции, не выслушав ни осужденного, ни потерпевшего, ни свидетелей, сохранили за собой право переоценки всей совокупности доказательств, направления дела на новое судебное разбирательство. В таких условиях суду первой инстанции, чтобы в очередной раз не оскандалиться с отменой приговора, волей-неволей приходится следить за тем, чтобы его свобода в оценке доказательств не вышла за рамки усмотрения вышестоящей инстанции.

Противоречит здравому смыслу и отказ авторов УПК от действенных механизмов исправления ошибок. В результате этого ежегодно имеем до 50-60 тыс. производств по исправлению ошибок, допущенных органами предварительного расследования, вообще за пределами уголовно-процессуальных регламентаций, 20 тыс. раз в год дела из кассации возвращаются в суды первой инстанции для исправления тех ошибок, с которыми легко справилась бы апелляция.

Таким образом, провозглашенные авторами УПК в качестве основополагающих принципы состязательности сторон (ст. 15) и свободы оценки доказательств судом первой инстанции (ст. 17) не более чем блеф! Допущенные участниками уголовного процесса ошибки исправлены быть не могут, следовательно, предложенная авторами УПК система производства не способна к самосовершенствованию.

УПК - неудачный компромисс между желанием достичь в уголовном судопроизводстве мировых стандартов и нежеланием общества, а вместе с ним авторов УПК кардинально решить проблемы уголовного процесса: обеспечить необходимые условия для формирования истинной состязательности сторон, гарантировать независимость суда первой инстанции, предусмотреть действенные механизмы исправления следственных и судебных ошибок.

Предполагалось, что УПК как системный правовой акт с его высокими требованиями окажет положительное влияние на среду, в первую очередь на правоприменителя. Этого не произошло. Более того, отказ авторов УПК от регламентации целого ряда проблемных вопросов разрушил у правоприменителей уважение к "букве" закона, в результате чего ей на смену пришел произвол.

Нетрудно заметить, что УПК по юридико-техническому качеству существенно уступает Уставу уголовного судопроизводства 1864 г. - системе куда более гармоничной и более адекватной как требованиям времени, так и правосознанию граждан Российской Империи.