Возбуждение и прекращение уголовного дела: анализ следственной практики

 

Л.А. Воскобитова

 

В процессуальном законодательстве и в теории уголовного процесса возбуждение уголовного дела и прекращение уголовного дела рассматриваются как два самостоятельных и независимых друг от друга процессуальных института. Однако в последние годы в практике расследования уголовных дел складывается и становится преобладающим несколько иное представление о соотношении этих институтов. Трудно сказать, кто и когда впервые предложил "новое" толкование известных институтов, которое существенно искажает смысл закона. Но четко и ясно оно прозвучало в речи Генерального прокурора РФ 3 февраля 2006 г. на расширенном заседании коллегии Генеральной прокуратуры РФ.

Генеральный прокурор РФ связал в одну причинно-следственную цепочку законность возбуждения уголовного дела и возможность его последующего прекращения в ходе расследования, расценив прекращение дела как однозначное свидетельство незаконности его возбуждения. Соответственно, по его мнению, с 2006 г. усиление прокурорского надзора за возбуждением уголовного дела должно было сопровождаться повсеместным сокращением числа дел, прекращаемых в стадии расследования. В выступлении подчеркивалось, что новый УПК, предусмотревший возбуждение уголовного дела только с согласия прокурора, тем самым позволил "в разы сократить количество прекращенных производством уголовных дел, на расследование которых напрасно тратились средства, время и людские ресурсы". Далее в выступлении были приведены и подтверждающие это мнение данные практики: в 2001 г., до принятия Кодекса, по России было прекращено 348 тыс. уголовных дел или практически каждое пятое, т.е. 20%. В 2005 г. число прекращенных дел составило всего лишь 88 тыс. или чуть больше 7%. А по некоторым регионам прекращение уголовных дел в стадии расследования фактически было исключено. Так, по данным Генерального прокурора РФ, в Республике Саха (Якутия), Нижегородской, Сахалинской, Ульяновской и ряде других областей этот показатель в 2005 г. не превысил 1,5-2%.

Высказанная позиция Генерального прокурора РФ была воспринята как руководство к действию и, к сожалению, до сих пор сохраняет свое "руководящее" значение. В современной практике прекращение уголовного дела в ходе расследования действительно стало рассматриваться как свидетельство незаконности его возбуждения, причем не только следователями прокуратуры. Это отношение к прекращению дела сохранили и современные следователи Следственного комитета при прокуратуре РФ, и следователи иных правоохранительных органов. Более того, данная позиция получила и определенное законодательное оформление.

С 2007 г. все постановления следователя о прекращении уголовного дела, независимо от оснований прекращения, даже по таким формальным основаниям, как истечение сроков давности или применение акта амнистии, подлежат утверждению руководителем следственного органа (п. 9 ч. 1 ст. 39 УПК в ред. от 05.06.2007). Любой факт прекращения уголовного дела получает негативную оценку, в том числе и через систему статистических показателей. По мнению следователей, позитивную оценку получает только количество дел, направленных ими в суд, тогда как прекращенные дела рассматриваются, скорее, в качестве "брака" в их работе. Особенно это затрагивает случаи прекращения дела по реабилитирующим основаниям. Что касается оснований прекращения уголовного дела, таких как примирение сторон и деятельное раскаяние, они фактически оказались "под негласным запретом", потому что их применение связано с усмотрением следователя и потенциально содержит гипотетическую угрозу коррумпированного применения этих оснований. Перестраховываясь от одного зла, следователи и руководители следственных органов сознательно отказываются применять ст. 25 и 28 УПК, действуя фактически вопреки требованиям закона. За эти годы уже сформировалось устойчивое мнение о том, что для следователя "безопаснее" необоснованно отказать в возбуждении уголовного дела, чем потом прекращать уголовное дело в ходе расследования. В результате такого "перекоса" в правопонимании прекращение уголовного дела в ходе расследования действительно стало крайней редкостью.

Между тем оснований для такого толкования ни в тексте УПК, ни в смысловом значении норм, регулирующих институты возбуждения уголовного дела и его прекращение в ходе расследования, нет. Как известно, основной целью стадии возбуждения уголовного дела является, во-первых, проверка законности повода, т.е. первичного источника поступившей информации о совершенном или готовящемся преступлении. Во-вторых, проверка и установление процессуальными средствами основания, т.е. получение достаточной информации о наличии или отсутствии признаков конкретного преступления для принятия законного и обоснованного решения по поступившему сообщению (ст. 140 УПК).

Как справедливо подчеркивает профессор Л.Н. Масленникова, "на стадии возбуждения уголовного дела фиксируется лишь факт обнаружения признаков преступления, что является законным основанием для проведения предварительного расследования"*(688). При этом сама потребность в возбуждении уголовного дела может быть обусловлена не только установлением бесспорных и очевидных признаков определенного состава преступления, но и необходимостью проведения следственных действий для установления таких фактических обстоятельств дела, которые невозможно установить посредством проверочных действий в стадии возбуждения дела. Например, по сообщениям об исчезновении людей, особенно несовершеннолетних, нередко уголовное дело возбуждается без очевидных признаков преступления и обусловлено именно необходимостью производства ряда неотложных следственных действий для проверки версии об убийстве или ином составе преступления. Некоторые обстоятельства дела, например, установление причины смерти посредством проведения судебно-медицинской экспертизы в ходе расследования, в последующем могут дать основание как обвинения, так и для решения о прекращении уголовного дела. Практикам хорошо известно, что ряд обстоятельств, влияющих на окончательное решение о наличии или отсутствии признаков состава преступления, могут быть установлены лишь после проведения необходимых следственных действий.

В современных условиях стадия возбуждения уголовного дела приобретает еще и важное конституционно-правовое значение. Статья 52 Конституции устанавливает обязанность государства обеспечить потерпевшему от преступления доступ к правосудию. Именно стадия возбуждения уголовного дела и установленный процессуальный порядок этой стадии являются для потерпевшего единственной и необходимой процедурой доступа к правосудию. Поэтому своевременное возбуждение дела необходимо потерпевшим, чтобы получить возможность защитить свои права и интересы в суде.

Несвоевременное возбуждение дела, длительные сроки принятия решений о возбуждении уголовного дела приводят к невосполнимой утрате доказательственной базы*(689), и у потерпевшего остается значительно меньше шансов добиться защиты своих прав. Еще более грубым нарушением является отказ в возбуждении уголовного дела только потому, что на данной стадии следователю или дознавателю не удается установить фактические обстоятельства дела и причастных лиц с достаточной полнотой и "судебная перспектива" такого дела для них не ясна. Между тем современные следователи, боясь прекращения дела, при наличии сомнений предпочитают необоснованно отказать в его возбуждении. Многие из таких постановлений в последующем отменяются как незаконные и необоснованные, но дополнительная проверка, как правило, уже не позволяет восполнить то, что было упущено в первые дни процесса. Поэтому своевременное возбуждение уголовного дела в не меньшей мере необходимо и следователю, дознавателю. Это решение дает им процессуальную возможность приступить к выполнению следственных действий, необходимых для своевременного, всестороннего, полного и объективного установления всех юридически значимых фактических обстоятельств дела, и обеспечивает возможность в последующем законно и обоснованно разрешить дело по существу.

Незаконность возбуждения уголовного дела никоим образом не связана с неполнотой установления всех фактических обстоятельств дела на момент принятия решения. Для данной стадии, как известно, следователю достаточно лишь признаков, свидетельствующих о противоправном деянии, подпадающем под признаки конкретной статьи Особенной части УК. Незаконность возбуждения уголовного дела имеет принципиально иную природу и может быть обусловлена или использованием для этого незаконного повода (в том числе и при возбуждении уголовного дела "по заказу"); или отсутствием достаточных для возбуждения дела данных о признаках преступления; или возбуждением уголовного дела вопреки предписаниям ст. 24 УПК.

Краткосрочность стадии и экстренный характер действий следователя в этой стадии объективно допускают возможность ситуаций, когда информации недостаточно для установления всех обстоятельств дела, но признаки события таковы, что требуется незамедлительно начинать следственные действия. Примером тому может служить ситуация, возникшая в 2009 г. в Подмосковье и получившая в свое время широкое освещение в средствах массовой информации. Двое первоклассников ушли из дома и в течение двух суток их не могли отыскать. Проверочные действия не дали результатов, и никакой информации о месте нахождения детей получить не удалось. Возникла необходимость возбуждать уголовное дело только для того, чтобы получить возможность производить неотложные следственные действия. Даже если дети будут найдены целыми и невредимыми, и дело будет прекращено за отсутствием события преступления, можно ли считать возбуждение уголовного дела в такой ситуации незаконным?

И другой пример. На окраине населенного пункта в развалинах производственного помещения в люке теплотрассы обнаружены три трупа. По имеющимся в их одежде документам были установлены личности и выяснено, что в отношении двоих из них несколько месяцев назад объявлен розыск по заявлению их родителей в связи с их исчезновением из дома. В отношении третьего розыск не объявлялся, но из объяснений родителей также установлено, что он ушел из дома примерно в то же время, что и двое других. При внешнем осмотре трупов были выявлены существенные гнилостные изменения тканей, но явных признаков насильственной смерти не установлено. Будет ли законным возбуждение уголовного дела уже по этим фактическим основаниям? Строго следуя требованиям закона, возбуждение дела в подобном случае необходимо уже потому, что в силу ст. 196 УПК причину смерти можно установить только одним доказательством - заключением эксперта. Для производства экспертизы, как известно, необходимо возбудить уголовное дело. Казалось бы, ситуация достаточно четко урегулирована законом. Однако далеко не все следователи оценивают ее столь однозначно. Смущает именно неясность причины смерти, потому что следователь озабочен не тем, как законным способом ее установить, а тем, что он будет делать с возбужденным делом, если экспертиза не установит насильственной причины смерти, если дело останется нераскрытым, если невозможно будет доказать вину конкретных лиц в причинении смерти и т.п. Следователя пугает именно перспектива последующего прекращения уголовного дела и он считает предпочтительным в подобных случаях отказать в возбуждении дела по явно "натянутым" основаниям, допуская возможность отмены его постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Но возможного прекращения уголовного дела в ходе расследования следователь старается избежать всеми законными и не законными способами.

Между тем институт прекращения уголовного дела имеет принципиально иное значение и правовую природу и не может быть поставлен в какую бы то ни было зависимость от законности возбуждения уголовного дела. Этот институт предназначен для выполнения требований п. 2 ч. 1 ст. 6 УПК: для защиты личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения прав и свобод. Не случайно обращение к институту прекращения дела допускается в любой стадии уголовного процесса, как только выявляются основания, предусмотренные законом (ст. 24-28 УПК). Законодатель не устанавливает никаких ограничений по вопросу о моменте возможного прекращения дела. Выявление оснований для принятия такого решения в ходе расследования и в последующих стадиях ни в коей мере не означает, что возбуждение данного уголовного дела было незаконным.

Нередко в практике для установления оснований к прекращению уголовного дела требуется производство не только осмотра места происшествия, которое возможно до возбуждения дела, но и ряда иных следственных действий, которые без возбуждения дела невозможны. Например, для разграничения убийства и самоубийства необходимо производство экспертизы для установления причин смерти, а провести ее можно только после возбуждения уголовного дела. Наличие множественных телесных повреждений на трупе могут дать следователю достаточные основания для возбуждения уголовного дела по признакам убийства. Но заключение эксперта и совокупность доказательств, полученных в ходе расследования, могут показать, что и обстоятельства получения повреждений, и причина смерти имеют совершенно иной, не криминальный характер.

Не случайно в предмет доказывания по делу включаются не только обстоятельства, подтверждающие преступность деяния и виновность лица. Предмет доказывания включает и обстоятельства, исключающие преступность и наказуемость деяния (п. 5 ч. 1 ст. 73 УПК), а также обстоятельства, которые могут повлечь за собой освобождение от уголовной ответственности и наказания (п. 7 ч. 1 ст. 73 УПК). Из этого следует, что уже после возбуждения уголовного дела в обязанности следователя и дознавателя входит постоянное внимание к основаниям для прекращения дела. Лицо, ведущее расследование, обязано проверять, не появляются ли в материалах дела обстоятельства, предусмотренные в ст. 24-28 УПК, и доказывать их. Установление одних из этих обстоятельств порождает обязанность прекратить дело или уголовное преследование (ст. 24, 27 УПК). Выявление других предоставляет следователю или дознавателю право с согласия соответственно руководителя следственного органа или прокурора прекратить дело (ст. 25, 28 УПК). Таким образом, законность возбуждения дела и законность прекращения дела имеют различные и самостоятельные основания для оценки. Недопустимо ставить принятие одного из этих решений в прямую зависимость от другого.

Об этих очевидных истинах можно было бы не говорить, если бы серьезные искажения смысла этих процессуальных институтов не повлекли соответствующие искажения и в практике расследования в последние годы. За годы действия УПК институт прекращения дела фактически "попал под негласный запрет", который продолжает действовать и до сих пор, несмотря на то, что в законе такого запрета нет и быть не может. Возникает закономерный вопрос: являются ли источником уголовно-процессуального права мнения или устные указания, приказы или иные письменные распоряжения руководителей правоохранительных органов? Обязаны ли они сами подчиняться беспрекословно требованиям УПК в той же мере, как и их подчиненные - следователи и дознаватели?

Казалось бы, ст. 1 УПК дает на эти вопросы прямой и однозначный ответ. Однако у практиков иные представления об этом, что не только озвучивается в выступлениях руководителей, но и косвенно подтверждается данными статистики. Например, в 2005 г., по данным судебного департамента, судами первой инстанции было рассмотрено более миллиона уголовных дел в отношении 1 233 000 лиц. Из них осуждены 71%, в том числе 20,6% за преступления небольшой тяжести и 24,5% за преступления средней тяжести. От общего числа лиц к лишению свободы осуждены около 25%, а около 46% приговорены к видам наказания, не связанным с лишением свободы, что свидетельствует о невысокой степени общественной опасности как деяния, так и личности осужденных. Можно предположить, что в числе этих уголовных дел имелся определенный и немалый резерв для прекращения уголовных дел, в том числе по таким основаниям, как примирение сторон (ст. 25 УПК) или деятельное раскаяние (ст. 28 УПК). Однако все эти дела были направлены в суд. Следователи и дознаватели затратили максимальные организационные, временные, экономические ресурсы для доведения расследования до конца, поскольку им просто не разрешают прекращать дела в ходе расследования.

Другая цифра также косвенно подтверждает эту ситуацию: суды в 2005 г. прекратили производством дела в отношении 27,3% лиц, привлеченных к уголовной ответственности следователями и дознавателями. Зачем было направлять в суд эти дела? Почему сами следователи и дознаватели не прекратили их на досудебных стадиях производства?

Меняются Генеральные прокуроры, но не меняется ситуация с прекращением дел в стадии расследования. В 2007 г. судами первой инстанции было рассмотрено уголовных дел в отношении 1 295 251 лица. Из них осуждены 72%, а в отношении 27% дела снова прекращены только в суде. За девять месяцев 2009 г. суды окончили производством 826 129 уголовных дел, осудив 884 435 лиц. Из них к лишению свободы осуждены около 25%, тогда как прекращение уголовных дел судом, включая и дела частного обвинения, сократилось до 22,8%. Можно предположить, что тенденция формирования негативного отношения к институту прекращения уголовного дела постепенно проникает и в суды, и суды также начинают сокращать число прекращенных дел. Эта гипотеза, конечно, требует дополнительного изучения и проверки, но сами объективные статистические показатели уже настораживают.

Достаточно показательны и данные о применении по делам небольшой и средней тяжести такого основания прекращения уголовного дела, как примирение сторон. Это, как известно, не реабилитирующее основание прекращения дела и, казалось бы, следователю нечего опасаться упреков в незаконности возбуждения дела. Увы, это основание не только практически не применяется в досудебных стадиях, но и в известной мере "бойкотируется" практикой. По данным МВД России, за 2005 г. по ст. 25 УПК следователями прокуратуры было прекращено всего примерно 0,3% дел, у следователей МВД России этот показатель составил всего лишь 1,5%. Даже дознавателями, расследующими преимущественно дела о преступлениях небольшой или средней тяжести, по этому основанию было прекращено всего 2% уголовных дел.

Между тем, как отмечает профессор Ю.А. Ляхов, расследование одного уголовного дела обходится налогоплательщику в среднем примерно в 17 тыс. руб.*(690) Помимо экономических аргументов есть и общесоциальные. Грамотное и законное использование института прекращения уголовных дел способствует формированию в обществе чувства справедливости. Своевременное и обоснованное использование предусмотренного УПК арсенала оснований к прекращению уголовного дела всякий раз, когда такие основания устанавливаются в ходе расследования преступления, способно повысить доверие людей к правоохранительным органам. Своевременное, законное и обоснованное прекращение уголовных дел уже в ходе расследования способно менять и обыденное правосознание людей, превращая представление о следователе и дознавателе как о "силовых и репрессивных" органах в понимание и признание их подлинно правоохранительной функции!

 

Предъявление обвинения: вопросы теории и практики

 

Б.Я. Гаврилов

 

Исследуя правовую регламентацию привлечения лица в качестве обвиняемого, необходимо отметить, что в настоящее время многие сотрудники правоохранительных органов и часть ученых-процессуалистов считают, что процедуры предъявления обвинения нуждаются в переосмыслении, а сам процессуальный институт - в существенной реконструкции, конечной целью которой является его исключение из УПК.

Однако когда эти предложения были озвучены нами впервые пять лет назад, а затем и вошли в ряд публикаций*(691), реакция отдельных коллег была достаточно негативной, поскольку наше мнение представлялось не соответствующим сложившимся более 80 лет назад (с момента принятия УПК РСФСР, 1922 г.) процедурам предварительного расследования в российском уголовно-процессуальном законодательстве, где институт предъявления обвинения являлся важнейшей гарантией обеспечения прав лица, привлекающегося к уголовной ответственности.

Не смутило наших коллег и то обстоятельство, что с 1 июля 2002 г. (с даты вступления в действие УПК) институт предъявления, по сути, отсутствует при производстве предварительного расследования в форме дознания (фактически имело место его исключение из УПК, пролоббированное автором). Здесь лицо пребывает в статусе подозреваемого вплоть до окончания дознания и составления обвинительного акта, за исключением предусмотренного законом случая заключения подозреваемого под стражу и невозможность в течение 10 дней закончить дознание составлением обвинительного акта, что влечет обязанность дознавателя предъявить обвинение или отменить указанную меру пресечения.

Только за 2008 г. в суд было направлено более 400 тыс. уголовных дел, обвинение по которым не предъявлялось, а обвиняемым лицо становилось с момента вынесения дознавателем в отношении этого лица обвинительного акта. При этом число оправданных судами по данным уголовным делам составило всего 359 подсудимых или менее одного лица на одну тысячу направленных в суд уголовных дел. Всего же почти за семь лет действия УПК дознавателями по упрощенной форме предварительного расследования (без института предъявления обвинения) направлено в суд более двух миллионов уголовных дел, состояние законности по которым не хуже, чем по направленным следователями в суд уголовным делам с предъявленным обвинением.

В случае же возбуждения подлежащего расследованию в форме дознания уголовного дела по факту совершенного преступления законодатель Федеральным законом "О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации" дополнил УПК ст. 223.1, налагающей на дознавателя обязанность уведомлять лицо о наличии в отношении него подозрения в совершении преступления.

Одновременно, внося указанные предложения, следует задать вопрос: имеются ли к этому правовые основания и готов ли наш законодатель к столь радикальным изменениям УПК? При этом следует, вероятно, пояснить, на какие процедуры может быть заменен рассматриваемый нами институт предъявления обвинения. В ситуации, когда уголовное дело возбуждено по факту совершения преступления и основания в подозрении конкретного лица появились у следователя в ходе предварительного следствия, ответ законодателем, как отмечено выше, дан в Федеральном законе "О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации".

И эти вопросы не случайны, поскольку, предъявляя обвинение, следователь от имени государства осуществляет один из этапов уголовного преследования, порождающий, с одной стороны, возникновение у лица достаточно значительного объема процессуальных прав, а с другой стороны, возникновение у государства имущественной и моральной ответственности в случае необоснованного предъявления гражданину обвинения.

По нашему мнению, ответы на эти вопросы частично уже даны, в том числе и законодателем. Однако российская процессуальная наука их пока замечать не желает или не хочет, поэтому и столь негативно воспринимаются наши предложения по изъятию из УПК института предъявления обвинения.

В связи с изложенным считаем необходимым более подробно остановиться на наших предложениях и аргументах в их поддержку.

Но прежде чем их формулировать, следует изложить историко-правовое содержание института предъявления обвинения. Устав уголовного судопроизводства 1864 г. не содержал института предъявления обвинения. Согласно его ст. 258, 285, 304, 353, 377, 385, 386, 396 и ряду других в качестве обвиняемого по Уставу уголовного судопроизводства могло быть, например, подвергнуто допросу лицо, будучи "застигнутым на месте преступного деяния" или навлекающее на себя "достаточное подозрение в преступлении", или, например, лицо, которому вручалась повестка о вызове к судебному следователю, и в других случаях. Однако, как отмечает П.В. Макалинский, после введения в действие судебных уставов возникла потребность в правовых нормах, регламентирующих указанные процедуры, поскольку было очевидно, что жалобы потерпевших, равно как и другие поводы, к началу следствия нельзя рассматривать как предъявление обвинения. В этой связи министр юстиции в циркуляре от 28 февраля 1874 г. обращал внимание, что призыв к допросу в качестве обвиняемого является самостоятельным "периодом" следствия, который наступает только после того, как следователь "может доставить более или менее верные и беспристрастные данные к обвинению в преступном деянии того именно, а не другого лица". Сенат в 1876 г. также указал судебным органам на необходимость выделения "основания к возбуждению уголовного преследования против определенного лица". В последующем Особым наказом Санкт-Петербургского окружного суда 1887 г. судебный следователь обязывался составлять специальное постановление о привлечении к следствию в качестве обвиняемого. 23 марта 1898 г. определением Высшего дисциплинарного присутствия Сената было разъяснено, что "не только приводу, но даже призыву лиц, на которых падает подозрение в совершении законопреступного деяния, должен предшествовать судопроизводственный акт, коим означенное лицо по обстоятельствам дела признается обвиняемым, а именно: постановление судебного следователя о привлечении этого лица в качестве обвиняемого"*(692).

Первое упоминание о привлечении лица в качестве обвиняемого появилось, как отмечает Н.С. Алексеев*(693), в российском уголовно-процессуальном законодательстве в Положении о революционных трибуналах от 12 апреля 1919 г.*(694) Статья 9 данного Положения предусматривала необходимость вынесения постановления "о привлечении новых лиц в качестве обвиняемых". Обусловлено это было, как следует понимать, требованиями обеспечения законности при производстве расследования в отсутствие непосредственно процессуального закона. Законодателем они были реализованы в ст. 131 УПК РСФСР 1922 г., предусматривающей "при наличии достаточных данных, дающих основание для предъявления обвинения в совершенном преступлении" составление следователем мотивированного постановления о привлечении данного лица в качестве обвиняемого. Статья 128 УПК РСФСР 1923 г. содержала аналогичное предписание. Соответственно, основные положения процедур предъявления обвинения нашли свое отражение в ст. 143-151 УПК РСФСР 1960 г.

Потребность сохранения на протяжении многих десятилетий процедур предъявления обвинения обусловливалась тем, что данный процессуальный институт являлся правовым основанием (моментом) допуска защитника к участию в уголовном деле, который в течение предшествующих 80 лет (до 2001 г.) оставался одним из ключевых вопросов уголовного судопроизводства. На протяжении десятков лет адвокат вообще не допускался к участию в деле при производстве предварительного расследования, что прямо противоречило положениям Всеобщей декларации прав человека от 10 декабря 1948 г., Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г. и протоколов к ней и Международного пакта о гражданских и политических правах от 19 декабря 1966 г., а с 1993 г. - и Конституции (в части обеспечения государством права участников уголовного процесса на оказание им квалифицированной юридической помощи).

УПК РСФСР 1960 г. допустил к участию в уголовном деле защитника с момента окончания производства по нему предварительного следствия. По уголовным делам, расследованным в форме дознания, участие защитника в деле вообще не предусматривалось.

С 1 июля 1972 г. Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 26.06.1972 "О внесении изменений и дополнений в Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР" были предусмотрены некоторые исключения, допускающие участие защитника в деле по постановлению прокурора с момента предъявления обвинения по уголовным делам в отношении несовершеннолетних, немых, глухих, слепых и ряда других лиц, в том числе обвиняемых в совершении преступлений, за которые могла быть назначена смертная казнь.

И лишь Законом РФ от 23.05.1992 N 2825-1 "О внесении изменений и дополнений в Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР" защитник стал допускаться к участию в уголовном деле вне зависимости от формы расследования с момента предъявления обвинения, а при задержании лица в качестве подозреваемого или заключения его под стражу до предъявления обвинения - с момента предъявления ему протокола задержания или постановления о применении данной нормы пресечения.

Но понадобилось еще почти 10 лет, а также Постановление Конституционного Суда РФ от 11.07.2000 N 12-П "По делу о проверке конституционности положений части первой статьи 47 и части второй статьи 51 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В.И. Маслова", чтобы участие защитника в уголовном деле переместилось на более раннюю стадию уголовного судопроизводства и могло начинаться с момента начала производства в отношении заподозренного лица конкретных следственных действий по его изобличению в совершении преступления.

Законодательное закрепление в 2001 г. допуска защитника к участию в уголовном деле с момента возбуждения в отношении лица уголовного дела (ч. 1 ст. 47 УПК РСФСР (в ред. от 20.03.2001)) привело, по сути, к утрате правовой актуальности положений УПК РСФСР о вступлении защитника в уголовное дело не ранее, чем с момента предъявления обвинения.

На выработку наших предложений оказало влияние и то обстоятельство, что УПК (ст. 49) значительно расширил перечень оснований участия в уголовном деле защитника, включив в него дополнительно: момент вручения лицу уведомления о подозрении в совершении преступления; момент объявления подозреваемому о назначении судебно-психиатрической экспертизы; момент начала осуществления иных мер процессуального принуждения или иных процессуальных действий, затрагивающих права и свободы подозреваемого. Сегодня лицу, находящемуся в положении подозреваемого, в обязательном порядке разъясняется право на защиту любыми средствами и способами, не запрещенными УПК, в том числе ходатайствовать о вступлении в дело защитника в любой момент производства предварительного расследования.

Автор также обращает внимание и на обстоятельство, что УПК, по сути, нивелировал разницу в правовом статусе подозреваемого (ст. 46) и обвиняемого (ст. 47). Сравнивая процессуальные права данных участников уголовного судопроизводства, сегодня, скорее всего, мы можем говорить лишь об уточнении прав лица, занявшего статус обвиняемого, за счет наделения его дополнительными полномочиями, присущими тем этапам расследования уголовного дела, в которых подозреваемый не участвует - ознакомление обвиняемого с материалами уголовного дела, заявление по его окончании ходатайств и их разрешение, вручение обвиняемому копии обвинительного заключения, а также ряд прав, реализуемых им в судебных стадиях.

Все это позволяет утверждать, что в настоящее время, по сути, отпал главный аргумент за сохранение в УПК в прежнем виде института предъявления обвинения, как момента возможного вступления защитника в уголовное дело.

На формирование правовой позиции автора, не в последнюю очередь, сказалась необходимость обоснования нашего предложения об исключении из УПК института предъявления обвинения и законодательного разрешения в этом случае проблемы возвращения судом уголовного дела прокурору в порядке п. 1 ч. 1 ст. 237 УПК для перепредъявления (на тех же материалах дела) обвинения на более тяжкое.

Необходимость столь радикальных предложений обусловлена тем, что п. 3 описательной части Постановления Конституционного Суда РФ от 08.12.2003 N 18-П установлено, что при возвращении уголовного дела прокурору по основаниям п. 1 ч. 1 ст. 237 УПК процессуальные нарушения, являющиеся препятствием для рассмотрения дела судом, не должны "касаться ни фактических обстоятельств, ни вопросов квалификации и доказанности вины обвиняемых, а их устранение не предполагает дополнение ранее предъявленного обвинения". Тем самым был установлен запрет изменения обвинения на более тяжкое при возвращении судом уголовного дела прокурору, о чем достаточно много написано*(695).

Вскоре после выхода в свет указанного Постановления Конституционного Суда РФ Председатель Верховного Суда РФ В.М. Лебедев в феврале 2004 г. на итоговой коллегии МВД России публично обозначил ситуацию, в которой оказалось российское правосудие*(696). А именно, при квалификации следователем действий обвиняемого по ч. 1 ст. 105 УК суд, установив в ходе судебного разбирательства наличие в действиях подсудимого признаков умышленного убийства при квалифицирующих обстоятельствах, не может возвратить данное уголовное дело прокурору для перепредъявления обвинения. Суд, тем самым, вынужден постановлять незаконный приговор.

Другая правовая ситуация заключалась в том, что при выявлении в ходе судебного разбирательства обстоятельств, не соответствующих изложенным следователем в постановлении о привлечении лица в качестве обвиняемого (например, по дате или месту совершения преступления, сумме причиненного вреда и др.), вполне обоснованно вставал вопрос о возвращении уголовного дела судом прокурору для перепредъявления обвинения, негативным последствием чего является значительное увеличение сроков предварительного следствия (порядка 1,5 месяцев) и судебного разбирательства (примерно на 2,5 месяца), а в худшем случае - о вынесении оправдательного приговора, что в ряде случаев имело место. Тем самым правосудие приносилось в угоду формальным требованиям закона.

Как ни странно это может прозвучать, предъявление обвинения в условиях перехода российского уголовно-процессуального законодательства на охранительный характер стало, по сути, не только, а может даже и не столько правовым анахронизмом, как фактически создало тупиковую ситуацию в случаях необходимости возвращения уголовного дела для перепредъявления обвинения на более тяжкое.

Не смог разрешить, по нашему мнению, данную ситуацию и Федеральный закон от 14.03.2009 N 39-ФЗ "О внесении изменений в статьи 404 и 405 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации", призванный регламентировать процедуры пересмотра приговора в сторону ухудшения положения осужденного в случаях фундаментальных нарушений уголовно-процессуального закона, повлиявших на законность приговора, определения или постановления суда.

В случае отмены в порядке ст. 408 УПК приговора и передачи уголовного дела на новое судебное рассмотрение суд первой инстанции не может возвратить уголовное дело прокурору в порядке п. 1 ч. 1 ст. 237 УПК для пересоставления обвинительного заключения, имея ввиду необходимость перепредъявления обвинения на более тяжкое, поскольку изложенное выше Постановление Конституционного Суда РФ от 08.12.2003 N 18-П в этой части сохранило свое правовое содержание.

О предложениях по разрешению данной правовой ситуации. Системный анализ действующего УПК в совокупности с высказываниями по данному вопросу Конституционного Суда РФ позволяет нам предположить, что судебное разбирательство должно производиться в пределах и объеме обвинения, изложенного в обвинительном заключении (акте). При этом мы исходим из того, что:

- Во-первых, правовое содержание п. 1 ч. 1 ст. 237 УПК предполагает, что пределы судебного разбирательства по уголовному делу устанавливаются не объемом предъявленного обвинения, как это было по УПК РСФСР (ч. 1 ст. 254), а определяются обвинительным заключением (обвинительным актом), поскольку его составление с нарушением УПК исключает возможность постановления судом приговора или вынесения иного решения.

- Во-вторых, наши предположения подтвердило, по сути, Постановление Конституци