Уголовный процесс России: история и перспективы развития

 

Н.Г. Стойко

 

Процесс взаимовлияния и взаимопроникновения национальных правовых систем носит естественный и неизбежный характер. Он является следствием культурного диалога, который страны мира всегда вели в ходе своего исторического развития. Этот процесс в юридической науке именуется интернационализацией права и может происходить как стихийно, так и организованно в рамках сознательно проводимой политики правовой интеграции. Осуществление указанной политики происходит вследствие разных причин. К их числу нужно отнести необходимость обеспечения опережающего развития своей собственной страны, соответствие требованиям "глобального" мира, сотрудничества с другими государствами для решения сходных или общих проблем. В любом случае перед государством, осознающим подобного рода необходимость, встает задача модернизации собственной правовой системы и выбора соответствующего способа ее решения.

История знает два таких способа: заимствование отдельных элементов "чужой" правовой системы (фрагментарная юридическая аккультурация) и заимствование идеи права (тотальная юридическая аккультурация или рецепция). В первом случае речь идет об обычном культурном взаимодействии, сопровождающемся переносом и адаптированием правовых образцов из других стран. Во втором - о коренном изменении важнейших составляющих правовой жизни общества в целом, способствующем либо ее обогащению на новой основе, либо разрушению (юридической декультуризации). Последнее происходит тогда, когда национальное право отторгается, а чужое не приживается.

Российское государство несколько раз на протяжении своего многовекового существования использовало рецепцию для модернизации права. Сначала это была аккультурация византийской идеи права, связанная с христианизацией Руси, и в дальнейшем, после падения Византии, принятие на себя ее роли в православном мире в качестве Третьего Рима. Рецепция византийского права производилась постепенно (укоренение византийского права в X-XV вв., самостоятельное развитие в XV-XVII вв.), не была столь глубокой и масштабной, как рецепция римского права в западноевропейских странах, и хотя привела к созданию нового правового строя, но не смогла обеспечить успешного решения всех государственных задач военно-политического, торгово-экономического, культурного противостояния Западу. Поэтому на смену ей пришла рецепция западного права (реформы Петра I и его преемников - XVII-XX вв.), приведшая, в конечном счете, к вхождению российского права в романо-германскую правовую семью. Причем правовое развитие в данном направлении шло от прямого копирования целых правовых массивов западного права к творческому восприятию его принципов и самостоятельному правотворчеству. Однако предотвратить системный кризис российской государственности начала XX в. эти изменения не смогли. Реакцией на него явилась социальная модернизация права в XX в. как попытка не только преодолеть разрыв с Западом, но и обогнать его, построив общество будущего на основе радикальных марксистских (по сути западных) идей. В результате была создана внешне неповторимая государственная правовая система, но главная цель - достигнуть и превзойти уровень развития западных стран - так и осталась нереализованной. В конце XX в. Россия в очередной раз оказалась перед необходимостью серьезного реформирования национальной правовой системы с учетом западного правового опыта и в настоящее время переживает период постсоветской модернизации. На первый взгляд, данный период является как бы продолжением прежних реформаторских устремлений Российского государства. Вместе с тем условия, в которых он протекает, принципиально иные. Как верно отмечает И.А. Исаев, "необходимо все время иметь в виду, что и правовая реальность, и правовое мышление прошлого были совершенно иными, чем то, что мы имеем теперь". Мир стал глобальным, все сферы жизни интернационализированными. Международное право все больше превращается в инструмент глобализации, когда национально-государственные интересы начинают уступать интересам транснациональным. Правовая политика ведущих в экономическом и политическом отношении стран мира (прежде всего западных) становится все в большей мере интернациональной, а право все более унифицированным. Причем образцы, создаваемые этими странами, в силу их экономического и политического превосходства навязываются остальным "отстающим" странам.

Одним западным автором высказано предложение: полностью заимствовать западную систему права путем прямого перенесения соответствующих законов на российскую почву. При этом возможные "напряжения", которые могут возникать на практике, по его мнению, будет преодолевать российский законодатель, внося определенные коррективы в закон. В российской литературе указанное предложение было подвергнуто серьезной критике. Так, М.Н. Марченко прямо назвал это правовой утопией. Действительно, подобного рода рецепция означает для России не только отказ от своего собственного богатого исторического наследия, но замену творческого подхода к законотворчеству на механистический подход. Риск декультуризации в этом случае многократно возрастает. В результате модернизация правовой системы оказывается под вопросом, поскольку очевидно, что при таком подходе не учитываются многообразные социальные факторы (экономические, идеологические, культурные, политические, национальные, психологические и т.д.). Не следует забывать, что правовая система любой страны есть результат ее исторического развития, это своего рода культурно-исторический феномен, лишаясь которого страна фактически теряет значительную часть своей культуры и, в конечном счете, самостоятельность. Разумеется, необходимо критически относиться к своему правовому прошлому и настоящему, но не как к правовой отсталости, а как к правовому наследию, в том числе и с учетом западного опыта. В указанном контексте сравнение российского процесса с уголовным процессом ведущих западных стран представляется особенно значимым.

Традиционно уголовный процесс западных государств рассматривается на примере: Великобритании, США, Германии и Франции, чьи правовые системы относятся к числу наиболее изучаемых в юридической науке; причина тому - их общемировая историческая значимость и огромное влияние, которое они оказали на другие страны.

Общеизвестна роль Уголовно-процессуального кодекса Франции 1808 г. (Code d'instruction criminelle - CIC) в развитии уголовного процесса многих стран мира. Сразу после принятия он представлял собой весьма привлекательный образец для подражания, выгодно отличаясь от своих предшественников либеральными идеями и последовательным использованием метода научной кодификации. Более того, CIC символизировал собой международный кодекс универсальной обоснованности. Это было то реальное основание, которое позволило французскому уголовному судопроизводству достичь общемирового значения. Разумеется, введение его в силу на всей территории наполеоновской империи немало способствовало данному обстоятельству. CIC отличался логически завершенной структурой. Либерализм его содержания ускорил замену старых автократических форм процесса, не приемлемых Европой периода революционных преобразований. При этом следует подчеркнуть, что требования гласности, состязательности, презумпции невиновности и других демократических принципов правосудия сочетались с высоким уровнем закрытости, тайны расследования, с эффективностью управления судебным разбирательством, с большим правительственным влиянием (через государственных чиновников - procureur) на производство по делу и с возможностью его осуществления без сильной профессиональной юридической помощи.

Варианты CIC с местными особенностями сохранились в ряде стран (например, в Голландии) даже после падения Наполеона, а в Бельгии до сих пор действует версия Уголовно-процессуального кодекса Франции 1808 г. (разумеется, с учетом современных реалий). Позднее и другие страны, находившиеся под влиянием французской правовой культуры, восприняли французский образец: Румыния и Россия - в 1864 г., Италия - в 1865 г., Турция - в 1887 г., Египет - в 1890 г. Затем египетский вариант затем был заимствован Ливией, а также другими государствами Среднего Востока.

Германия тоже испытала на себе сильное французское влияние, что явно выразилось в кодексах государств, составлявших ее до объединения, а после провозглашения Германской Империи в 1877 г. - в новых стандартных кодексах уголовного процесса и судоустройства (при том, что существовали заметные отличия по составу суда первой инстанции).

В свою очередь германский уголовный процесс оказал воздействие на Японию, реформировавшую свое судопроизводство в 1922-1924 гг., и Турцию, использовавшую германский образец в 1924 г. Правда, Япония несколько ранее, в 1880 и 1890 гг., уже модернизировала свой уголовный процесс на основе CIC. В значительной мере производным от CIC был австрийский УПК 1850 г., почти сразу же упраздненный консервативной реакцией. Многие французские черты судопроизводства позднее были восстановлены в Уголовно-процессуальном кодексе Австрии 1873 г. Вариант австрийского уголовного процесса был принят в Сербии (1865) и в Венгрии (1896).

Во многом восприняли французский образец Испания (1882) и ее бывшие колонии - Никарагуа (1879), Аргентина и Боливия (1888), Эквадор (1890), Мексика (1894) и Венесуэла (1897). Причем Никарагуа воспользовалась испанским переводом CIC.

Китай после революции 1912 г. также обратился к CIC как к модели для подражания. Очень схожие с ним структурные и процедурные черты имел уголовный процесс в странах социалистического блока, включая Россию и все союзные республики, а также в колониях континентальных европейских государств.

По причине отсутствия систематической кодификации английский уголовный процесс никогда не обладал таким формальным структурным единством, как CIC, характеризуясь высокой степенью вариативности своих воплощений в других странах. В отличие от французского уголовного процесса, распространявшегося в мире (за исключением колониальных стран) в результате свободного выбора (как либеральная, демократическая альтернатива консервативным формам судопроизводства), английская система уголовного правосудия успешно укоренялась лишь там, где она напрямую внедрялась британскими колониальными властями для поддержания своего господства, а затем видоизменялась в соответствии с местными интересами.

Тем не менее английская состязательная процедура значительно повлияла на французский процесс (но лишь в части судебного разбирательства) и не превратилась в структурный аналог CIC. Преобладание французского уголовного судопроизводства во многом прекратилось в XX в., чему способствовало как отсутствие дальнейших реальных шагов по развитию CIC, так и серьезные отступления от него (репрессии режима Виши во время Второй мировой войны и послевоенное чрезвычайное положение).

Доверие к немецкому уголовному процессу было еще в большей мере подорвано нарушениями прав человека в нацистской Германии.

Интерес к этим двум разновидностям уголовного процесса возобновился уже во второй половине XX в. благодаря активному устремлению всех западноевропейских стран к созданию эффективной системы защиты общечеловеческих ценностей. Этот интерес усилился после распада Советского Союза и замены в странах, находившихся под его влиянием, авторитарных политических режимов на демократические.

По тем же причинам наблюдается и рост интереса к уголовному процессу англосаксонского типа, усиленный мощной экономической, политической и культурной гегемонией США. Причем, если в странах бывшего социалистического блока США и Западная Европа действовали совместно, оказывая практическую помощь в демократическом обновлении консервативных кодексов через группы независимых экспертов, то в латиноамериканском регионе можно было говорить лишь о североамериканской экспансии. Например, в 1980-е гг. США потратили свыше 100 млн. долл. на установление в этом регионе состязательных форм судебного разбирательства англо-американского образца.

Что касается российского уголовного процесса, то он, находясь под сильным воздействием вначале германского, а затем французского образца, большую часть XX в. идентифицировался как социалистический уголовный процесс особого советского типа и был эталоном для значительного числа стран. Но в юридико-техническом отношении он продолжал развиваться в духе континентально-правовой традиции. Даже в постсоветский период, подвергшись серьезным изменениям с ориентацией на западное право, российский уголовный процесс остается авторитетным для большинства бывших союзных республик в силу еще сохранившейся общности правовой культуры юристов-профессионалов, получивших образование и опыт юридической практики в советское время. Впрочем, объективно этому способствует и сравнительно недавняя активизация сотрудничества между странами СНГ в экономической, политической и других областях. В связи с этим не было случайным принятие в 1996 г. Модельного уголовно-процессуального кодекса стран СНГ.

Вместе с тем в настоящее время, как и в прошлом, английский (и его американский вариант), германский и французский уголовный процесс не только влияют на другие страны, но и друг на друга.

С одной стороны, мы можем констатировать, что германский и французский образцы (по крайней мере, на уровне самых общих и отчетливо выраженных признаков) резко отличаются от английского образца. Для английского судопроизводства (равно как и для американского) характерны отсутствие кодификации (за исключением некоторых штатов США), господство прецедента над статутом, состязательная процедура (в споре рождается истина), приоритет процессуального права над материальным, широкая диспозитивность (практика ведения переговоров с целью достижения значимого правового результата - заявления или сделки о признании вины). Для германского и французского - напротив, верховенство кодифицированного права, следственная процедура (истина - результат исследования), придание большей роли материальному праву, нежели процессуальному, широкая публичность (значимый правовой результат достигается в силу закона, а не в силу переговоров сторон).

С другой стороны, даже исходя из того, что "общее право - другое", мы можем обнаружить не менее видимые (хотя и не столь фундаментальные) сходства, указывающие на взаимопроникновение этих разновидностей уголовного процесса.

Современный период развития права дает множество примеров такого взаимопроникновения. Это:

статутная интервенция в Англии, осуществляемая с далеко идущими целями кодификации, провозглашенными еще в 1965 г.;

распространение прецедентов как источников права в странах континентальной Европы;

учреждение обвинительной службы в Англии, сокращение сферы действия суда с участием присяжных, допущение некоторых элементов следственной активности судей в мире общего права (например, право суда в некоторых случаях вызывать по собственному усмотрению свидетелей);

упразднение института следственных судей в ряде европейских стран (в Германии - в 1975 г., в Италии - в 1988 г.);

демонстрация большего уважения к процессуальной справедливости в континентальном праве (во многом благодаря деятельности Европейского Суда по правам человека (далее - ЕСПЧ));

назначение наказания без учета данных о личности в общем праве;

распространение и законодательное урегулирование практики переговоров сторон как альтернативы уголовному преследованию на континенте;

недопущение потерпевшего к участию в сделке о признании вины в Англии и Уэльсе;

подмена переговоров с обвиняемым давлением на них.

Неоднозначность этих и других "подвижек", происходящих в пределах рассматриваемых уголовно-процессуальных систем, усиливается высокой степенью критичности ученых и практиков по отношению к своему собственному праву.

Например, во Франции неоднократно предлагалось упразднение ключевого для ее уголовного процесса института следственного судьи, мотивированное необходимостью ближе подойти к англосаксонской системе с тем, чтобы исключить случаи неправильного отправления правосудия. В Англии и Уэльсе активно обсуждался вопрос об учреждении данного института по французскому образцу, что сопровождалось критикой суда присяжных и требованиями радикального обновления всей системы судопроизводства на основе континентальной модели.

В США также существовало заметное разочарование в состязательном методе, что во многом было связано с признававшимся многими учеными неблагоприятным воздействием на состязательность все большего значения сделки о признании вины. Одни авторы выступали за введение обязательного (публично-правового) обвинения и смешанного суда первой инстанции по немецкому образцу. Другие предлагали в качестве ответа на потребности американской практики принять французский институт следственного судьи с характерным для него "не состязательным" подходом к судопроизводству. Так или иначе, они указывали на глубокое реформирование континентально-европейской системы правосудия и видели ее эффективность и надежность в том, что она представляет собой исследование истины, а не инсценированную схватку пристрастных сторон.

Тем не менее англосаксонская модель по-прежнему сохраняет свою приверженность состязательному методу. Более того, многие авторы видят именно в нем преимущества процессуальной системы общего права, полагая, что лучший способ нахождения истины как раз и состоит в сильных доводах сторон перед пассивным и нейтральным судьей. С их точки зрения, легитимная процедура судебного спора является более гибкой в сравнении с законом или прецедентом, которые стареют значительно быстрее. К тому же она уменьшает риск совершения ошибок, связанный с психологией человека, склонного слишком быстро судить о том, что еще не полностью известно, на основании заранее установленных образцов.

Отмечается также, что состязательное судебное разбирательство получает в последнее время новые перспективы своего развития, связанные в целом с возможностью самих судей реформировать свое собственное право, опираясь на его каноны и следуя его принципам, и, в частности, с техническим прогрессом (например, в области передачи визуальных изображений).

Не менее последовательны и сторонники "классического" построения немецкого и французского уголовного процесса, фактически вообще отрицающие необходимость разделения сторон и борьбы между ними.

Нельзя не отметить, что крупнейшие авторитеты в области сравнительного права в качестве одной из "главнейших особенностей системы романо-германского права" отмечают инквизиционность уголовного процесса, подразумевая под ней тотальное отрицание основных элементов "настоящей" (англо-американской) состязательности.

Несмотря на порой существенную теоретическую разноголосицу, практически реформы судопроизводства продолжаются в пределах стран как континентального, так и общего права. Главным стимулом и фундаментом для этого в Западной Европе стала Европейская конвенция о правах человека (далее - ЕКПЧ), к настоящему времени распространившая свое влияние (через ЕСПЧ) почти на все европейские страны. Можно сказать, что уголовный процесс этих стран стала объединять одна "философия", основанная на следующих всеобщих и нераздельных ценностях:

человеческое достоинство (запрет пыток, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения);

свобода (право на свободу и личную неприкосновенность, право на уважение своей частной и личной жизни, своего жилья и своих коммуникаций, право на защиту данных личного характера);

равенство (все равны перед законом, дискриминация недопустима);

правосудие (право на эффективные средства правовой защиты и на доступ к беспристрастному суду, право обвиняемого на презумпцию невиновности и соблюдение прав на защиту, право не привлекаться к суду дважды за одно и то же преступление).

Уголовное судопроизводство Англии и Уэльса, Германии и Франции (как и ряда других стран) уже давно находится под пристальным вниманием ЕСПЧ, оценивающего его именно с этих позиций.

Франция подвергалась критике за растянутость досудебного производства и длительность сроков содержания под стражей, неспособность в полной мере гарантировать презумпцию невиновности обвиняемого и его право на защиту путем дачи показаний и вызова собственных свидетелей, за недостаточное ограждение прав личности при собирании и изъятии доказательств, прослушивании телефонных переговоров, чрезмерную закрытость предварительного расследования (деятельности следственного судьи), допущение случаев жестокого обращения с обвиняемыми и нарушения права на беспристрастный суд. Осуждался также и известный дисбаланс между обвинением и защитой во французском судопроизводстве (хотя при этом ЕСПЧ жестко не связывал справедливость, честность процедуры с буквальным соблюдением равенства сторон, полагая, в частности, что одновременное неучастие сторон в суде либо участие лишь одного обвинителя, выступающего в роли объективного толкователя права, совместимо с принципом равенства исходных условий).

Не остались вне критики ЕСПЧ немецкая и английская процессуальные системы. В Англии и Уэльсе отмечались нарушения прав на гласность судебного разбирательства дела, конфиденциальность контактов с адвокатом, назначение защитника в интересах правосудия, гуманное обращение и др.; в Германии - на презумпцию невиновности, неприкосновенность жилища, бесплатную помощь переводчика и др.

Хотя английское и германское судопроизводство в меньшей степени, чем французское, осуждалось ЕСПЧ, это не означает меньшую распространенность злоупотреблений правами человека в практике первых двух стран. Просто соответствующие нарушения рассматривались в большей мере на национальном уровне.

В США роль аналогичную ЕСПЧ традиционно выполняет Верховный Суд США, являющийся одновременно высшей судебной инстанцией страны и органом конституционного надзора. Его вклад в развитие и защиту фундаментальных личных прав и свобод общепризнан и выражается в значительном числе прецедентов, серьезно воздействующих на всю американскую правовую систему и во многом определяющих ее содержание и развитие.

Что касается России, значительно позже попавшей в поле зрения ЕСПЧ, то ее уголовный процесс также подвергся серьезной критике со стороны этого международного органа. Правда, произошло это уже после вступления в силу нового УПК, при разработке которого, несомненно, учитывались как международные стандарты правосудия, так и позиция ЕСПЧ. Нарушения отмечались практически по всему спектру фундаментальных прав и свобод, включая бесчеловечное и унижающее достоинство обращение, чрезмерно длительные сроки расследований и судебных разбирательств, необоснованные и немотивированные заключения под стражу. Деятельность ЕСПЧ не прошла бесследно и вылилась в серьезное реформирование законодательства и уголовно-процессуальной практики рассматриваемых стран (с определенными оговорками для России).

В Англии и Уэльсе была принята целая серия законодательных актов, направленных на улучшение правосудия и защиты по уголовным делам. Среди них особое место занимают: Закон о полиции и доказательствах по уголовным делам 1984 г. (с изм. и доп., в том числе по Закону об уголовном правосудии 2003 г.), который закрепил право арестованного подозреваемого на участие в его деле адвоката, ограничил задержание (арест) жесткими сроками; Закон о правах человека 1998 г., легитимировавший ЕКПЧ и установивший правила ее толкования и уяснения в судах; Закон о судах и правовом обслуживании 1990 г., направленный на обеспечение слияния существующих корпораций юристов (солиситоров и барристеров) в единую корпорацию (адвокатуру) и призванный улучшить оказание юридических услуг, в том числе и по уголовным делам; Закон об обеспечении доступа к правосудию 1999 г., содействующий оказанию реальной помощи неимущим обвиняемым.

Германское уголовно-процессуальное законодательство (прежде всего УПК) неоднократно перерабатывалось, изменялось и дополнялось. Закон об изменении уголовного процесса 1964 г. расширил права защитника на ознакомление с материалами уголовного дела и общение с обвиняемым, установил обязанность подробного разъяснения обвиняемому его права на отказ от дачи показаний; первый Закон по изменению уголовно-процессуального права 1974 г. расширил право защитника присутствовать при допросах обвиняемого, предусмотрел назначение защитника в производстве по вновь открывшимся обстоятельствам; Закон по защите жертвы 1986 г. увеличил объем прав потерпевших в уголовном процессе; Закон о защите свидетелей 1997 г. урегулировал порядок проведения "щадящих" допросов несовершеннолетних и лиц, подвергающихся опасности (вне стен суда с последующей трансляцией видеозаписи), предусмотрел для них в отдельных случаях возможность пользоваться услугами адвоката за счет государства.

Во Франции уголовно-процессуальный закон (в первую очередь имеется в виду Уголовно-процессуальный кодекс) подвергался частым и значительным изменениям. По Закону от 17 июня 1970 г. введен так называемый судебный контроль как альтернатива предварительному заключению под стражу. Закон от 10 июля 1991 г. "О перехвате сообщений, передаваемых с помощью средств телекоммуникации" детально урегулировал порядок производства данного следственного действия с точки зрения соблюдения прав человека. Целым рядом законодательных актов установлен предельный срок содержания под стражей (от 6 августа 1975 г., от 9 июля 1984 г., от 6 июля 1989 г., от 30 декабря 1996 г. и от 15 июня 2000 г.), ранее не существовавший. Закон от 30 декабря 1996 г. расширил права адвоката знакомиться с материалами дела в ходе предварительного следствия.

Эти (приведенные здесь для примера) и другие изменения законодательства рассматриваемых стран, подкрепленные последовательными усилиями европейского и мирового сообщества в деле создания единого правового пространства (прежде всего, но не исключительно в области прав человека), не могли не вызвать определенного оптимизма в вопросе о возможности и даже неизбежности не только гармонизации, но и унификации континентальной и англосаксонской систем судопроизводства посредством внедрения общих принципов, стандартов и правил правосудия. Вместе с тем реформы уголовного процесса, проводимые на национальном уровне, хотя и исходили из общих принципов, не привели и не могли привести к существенному стиранию различий.

Уголовный процесс Англии и Уэльса, США, Германии, Франции и России - это конкретные правовые системы, сложившиеся в результате длительной исторической эволюции. На теоретическом уровне сравнения они типизируются путем выделения общих существенных признаков и классифицируются путем распределения по родственным группам на основании типичных сходств и различий. Традиционно, как уже было отмечено выше, в качестве таких признаков выделяются: наличие или отсутствие кодификации, господство закона над прецедентом или прецедента над законом, приоритет материального или процессуального права, использование следственного или состязательного метода, преобладание публично-правовых или частноправовых интересов, распространенность иерархических или одноранговых отношений.

По первым признакам этой дихотомии уголовный процесс Германии и Франции относят к континентально-правовому (романо-германскому) типу; по вторым признакам уголовный процесс США, Англии и Уэльса - к англосаксонскому (англо-американскому) типу. Российский уголовный процесс всегда рассматривался как континентально-правовой, за исключением советского периода, когда его превратили в уголовный процесс социалистического типа. Но и в тот период по своим основным характеристикам он оставался романо-германским (если не брать во внимание социалистическую экономику, политику и идеологию). Правда, следует отметить, что в современных условиях значение этих (хотя и не всех) типологических признаков применительно к сфере уголовного судопроизводства изменилось.

Практически не имеет фундаментального характера такой признак, как отсутствие или наличие кодификации, поскольку все без исключения страны обладают более или менее систематизированным законодательством (консолидированным в странах общего права и кодифицированным в странах континентального права). Утратил свою прежнюю роль и приоритет материального или процессуального права, так как наказание преступников и защита прав и свобод обвиняемого признаются одинаково важными во всех сравниваемых странах. То же самое можно сказать и о преобладании публично-правового или частноправового интереса. Данного деления давно уже нет и быть не может, пока существует преступность как социальное явление.

Другие признаки сохраняют свое фундаментальное значение, хотя и не имеют такой "чистоты", как прежде.

Развитие законодательства в странах общего права, с одной стороны, и все большее фактическое признание прецедента в странах континентального права - с другой, несколько "смягчило" деление по признаку господства закона над прецедентом или прецедента над законом. Однако вряд ли в обозримом будущем можно будет говорить о "снятии" указанного различия, связанного со способом юридического мышления (общее право - разрешение уголовного дела на основе "гибкого", видоизменяющегося прецедента, жестко не определяемого законом и по сути его развивающего; континентальное право - разрешение дела на основе закона, в пределах его нормативно заданного значения, которое не может меняться в ходе или результате правоприменения).

Деление по признаку использования следственного или состязательного метода также претерпело некоторые изменения. В досудебном производстве всех рассматриваемых стран следственный метод является ведущим. С его помощью формируется позиция государственных участников уголовного процесса, с которыми не могут конкурировать ни обвиняемые, ни потерпевшие, ни адвокаты. "Равенство оружия" в буквальном смысле здесь невозможно (даже при условии расширения весьма ограниченных во всех странах, кроме России, процессуальных прав негосударственных участников производства по уголовному делу). Иное было бы равнозначно отказу от концепции борьбы с преступностью. В судебном производстве, напротив, главенствующая роль состязательного метода в странах общего права и следственного метода в странах континентального права очевидна. Поэтому (с учетом особого положения суда в уголовном процессе и несмотря на наметившуюся тенденцию к определенному ограничению в использовании этих методов) данное деление продолжает носить существенный характер.

Аналогично обстоит дело и с делением по признаку распространенности иерархических или одноранговых отношений. Первые преобладают в странах континентального права, вторые - в странах общего права. Вместе с тем сказанное не вступает в противоречие с тем обстоятельством, что уголовный процесс тех и других стран является в настоящее время в целом юридически централизованным.

Таким образом, английский и американский уголовный процесс характеризуется использованием прецедента для разрешения уголовного дела, доминированием состязательного метода и преобладанием одноранговых отношений, а германский, французский и российский процесс - использованием закона для разрешения дела, господством следственного метода и преобладанием иерархических отношений. Иначе говоря, глубокие межтиповые различия сохраняются (на уровне способов функционирования), и потому слияния уголовного процесса в один тип, равно как и доминирования одного типа судопроизводства над другим в ближайшей исторической перспективе вряд ли можно ожидать.

Что касается вопроса о том, к каким из сравниваемых национальных видов уголовного процесса ближе всего российское судопроизводство, то ответ здесь очевиден. Типологически это может быть только германский и французский уголовный процесс, что подтверждается проведенным нами анализом. Причем по своим функциональным характеристикам наше судопроизводство в большей мере примыкает к германскому виду (хотя и не столь очевидно). По крайней мере, отсутствие в России традиционного для Франции института следственного судьи ярко свидетельствует об этом (даже несмотря на заметно возросшую роль и самостоятельность следственных органов в досудебном производстве).

Вместе с тем нельзя не отметить наличия у российского уголовного процесса некоторых черт, напоминающих англо-американское судопроизводство. Главным образом, имеется в виду суд присяжных, а также усиление конфронтационности, связанное с ограничением следственной активности профессионального судьи, увеличением и выравниванием процессуальных возможностей сторон. В этой связи в литературе появились утверждения о сближении российского уголовного процесса после принятия нового УПК с англосаксонским процессом. Так, К. Леман (директор программы евразийского региона Министерства юстиции США) считает, что российская "система судопроизводства в целом стала более состязательной по существу", а П.Л. Михайлов полагает, что она "все больше смещается в сторону системы общего права". Причем используемая этими авторами аргументация сама по себе не вызывает возражений. По мнению К. Лемана, Уголовно-процессуальный кодекс "отражает новый подход к уголовному правосудию в соответствии с либеральными положениями российской Конституции и требованиями Европейской конвенции по правам человека". Это выражается в том, что "значительно укреплена судебная власть..., существенно расширены права обвиняемых..., повышена роль защиты..." Более конкретен П.Л. Михайлов. Его аргументы: 1) снизилась роль суда в истребовании доказательств; 2) стороны получили право определять порядок исследования доказательств; 3) свидетели разделены по сторонам; 4) суд уполномочен санкционировать заключение под стражу; 5) суд не может исследовать показания, полученные в ходе предварительного следствия, без согласия сторон; 6) институт дополнительного расследования отменен; 7) установлен особый порядок судебного разбирательства; 8) вопрос о применении закона в суде присяжных решает один судья, а не коллегия судей; 9) предусмотрено проведение предварительного слушания с участием сторон и возможность исключения доказательств.

Но свидетельствуют ли приведенные аргументы о сближении российского и англосаксонского уголовных процессов? Ведь как отмечает тот же П.Л. Михайлов, уголовное судопроизводство в России "в своей основе остается смешанным, следственно-обвинительным..." или, как утверждает А.С. Барабаш, имеет лишь внешне состязательный характер. Иначе говоря, произошедшие изменения не повлияли на существенные, типологические черты нашего уголовного процесса. Конечно, весьма вероятно, что разработчики нового УПК хотели "сменить парадигму уголовного судопроизводства и перейти от традиционной для России модели... континентального типа к "ультрасовременному" варианту состязательного процесса". Но им это не удалось. Более того, так называемая "новая идеология" УПК является на самом деле во многом продолжением того, что уже было заложено в прежнем УПК РСФСР: расширение прав обвиняемых и потерпевших, предоставление им дополнительных гарантий защиты их законных интересов. Причем в данном отношении УПК РСФСР сильно отличался от Уголовно-процессуального кодекса ФРГ и Уголовно-процессуального кодекса Франции, которые даже в настоящее время не дают обвиняемым, защитникам и потерпевшим такого объема прав и соответствующих гарантий, как в нашем уголовном процессе. То же самое можно сказать об английском и американском уголовном процессе. Его, несомненно, состязательная конструкция в принципе не предполагает подобного расширения в досудебном производстве.

Разумеется, это не означает отрицан<