Общие правовые институты процессуального права в информационном обществе: тенденции и перспективы развития

 

А.А. Павлушина

 

Идентификация личности в юридических процедурах. Если исходить из максимально широкого и необходимого, на наш взгляд, понимания как общего понятия процессуального права, так и широко употребляемого термина "юридическая процедура", необходимо знать, что именно на этом, общем, общепроцессуальном уровне существует целый комплекс проблем, которые, видимо, необходимо единообразно решать применительно к любому их виду. Следует согласиться с И.Л. Бачило: "Единственно правильным методологическим приемом взаимодействия права и реальных отношений в определенной социальной сфере является выявление и систематизация предметных областей отношений: взаимодействия людей и их конкретных объединений по поводу конкретных социально-значимых предметов... Они с точки зрения содержания и правового регулирования разные: производственные, трудовые, творческие, финансовые, обменные (коммерческие рыночные и некоммерческие), управленческие, потребительские, законные, противоправные..."*(153). Выше была показана развернутая структура юридического процесса, регулируемого процессуальной составляющей права, из которой следует, что как частноправовая процедура, упорядоченная в нормах индивидуального договора и закона, так и процедура с участием субъектов, наделенных государственным суверенитетом в эпоху информационного общества, явно претерпят "информационные" же трансформации и переустройства, с тем, чтобы право: 1) не утратило охранительных и регулятивных свойств по отношению к новым сферам в условиях нового же информационного свойства общества и 2) чтобы оно сохранило столь необходимое свойство быть гарантом прав как индивидуума, так и публичных разного уровня интересов в их взаимосогласованном балансе.

Представляется, что в перечень таких общих "процессуально-информационных проблем" институтов процессуального права могут быть включены такие, как:

1) проблема новых "информационных" способов идентификации личности во всем правовом обороте, а следовательно, во всех видах юридических процессов и процедур;

2) правовое определение надлежащего единообразного статуса и национального, и международного уровня права электронного документа и электронного документооборота - проблема эта бесспорно является общепроцессуальной;

3) не ограниченная лишь вариантами судебного или позитивного правоприменения проблема упорядочения электронных процедур, с тем, чтобы этот их вид не лишил соответствующие системе свойства придавать ситуации упорядоченность и обеспечивать соблюдение установленных правом прав всех его участников.

В отношении проблемы идентификации личности можно с уверенностью утверждать, что она является максимально общей, т.е. касается практически всех видов правовых процессов и процедур.

Следует отметить, что локальные программы фактической внутрикорпоративной идентификации введены во многих корпорациях как субъектах права в отношении своих служащих, внутриохранные системы достаточно широко используют сканирование радужной оболочки глаза, отпечатки пальцев используются для идентификации владельца транспортного средства в целях противодействия угону в системах сигнализации и т.д. Более того, даже в Российской Федерации, существенно отстающей от многих западных стран с программами "информационной" трансформации процессов и процедур, в соответствии с постановлением Правительства РФ от 26.11.2007 N 809 "О федеральной целевой программе "Развитие электронной компонентной базы и радиоэлектроники" на 2008-2015 годы" с 1 апреля 2008 г. фактически введены биометрические паспорта, т.е. документы с элементами электронного паспорта, в котором обычные бумажный носитель дополняет (пока не заменяет) микрочип. На нем записана трехмерная фотография, подпись владельца паспорта переведена в цифровой вариант, а также содержатся текстовые файлы владельца, дублирующие бумажный носитель. Пока пополнять биометрические данные только еще планируется информацией о сетчатке глаз и отпечатков пальцев, однако отклонение этого варианта на сегодняшний день связано, по утверждению руководителей российской миграционной службы, скорее с недостатком материальных средств для реализации соответствующего проекта, а не по иным причинам*(154).

Не секрет, что подобный абсолютно информационно-цифровой подход уже используется на практике во всем мире. Например, для получения визы для въезда в некоторые государства в соответствии с правилами нужно и сканировать сетчатку глаз, и сдавать "электронные" же отпечатки пальцев, иногда необходим анализ крови (хотя пока последнее действие имеет опосредованное отношение к идентификации, однако она не исключается и с применением соответствующих признаков).

Очевидно, что с применением любой из новых технологий, обеспечиваемых исключительно возможностями информационного общества, многократно возрастают возможности тотального контроля и надзора. Так, на сегодняшний день фактически неразрывно обсуждаются проблемы юридической идентификации личности в правовых процедурах и в правовых отношениях и новые, в частности, налоговые возможности государства при "правильной постановке" учета. Некоторые исследователи отмечают, что дефектом российского варианта учета населения является "недостаток межведомственной изоляции"*(155) и что подобно тому как создана и существует система государственной регистрации имущества и имущественных прав, равно как и сделок с ним, так должен существовать основанный на возможностях биометрической идентификации учет населения, а также и учет всех миграционных и эмиграционных движений физических лиц. Отмечается, что иначе "государство не имеет однозначной учетной информации ни о гражданах, ни о предприятиях, ни о своем имуществе", в ведомствах образовалось множество близких по содержанию ресурсов...*(156) И далее: "Злые языки поговаривают, что в этих разрозненных информационных ресурсах полным-полно "мертвых душ", и наоборот - один и тот же человек в базах данных разных ведомств может вести несколько совершенно разных "учетных жизней". К тому же ни один из существующих реестров физических лиц (равно как и юридических) не является исчерпывающим - даже в базах данных системы медицинского страхования, считающихся самыми полными, недостает сведений чуть ли не о десяти миллионах человек, если сравнивать с данными последней переписи населения"*(157), - пишет Ю. Петрова. Обсуждая прежде всего экономические возможности такой "ревизской сказки", автор не идет дальше возможной ее экономической эффективности. Между тем очевидно, что новая система идентификации станет революцией в юридических процессах и процедурах, да и в праве в целом.

Более глобальную картину введения в юридической процедуре новой системы идентификации личности нарисовал Л.В. Голоскоков. Им предложена глобальная система метапаспортов, которые в системе "метаправа" (надо понимать "метагосударства") фактически могут содействовать общему процессу "автоматизации" управления, в том числе в сфере экономики, правотворчества, правоприменения и т.д. По мнению Дж. Рейденберга, в информационном обществе "технологии начинают определять нормы права"*(158), но задача правоведов в этой связи и в новых условиях - "поиск теоретических возможностей развития права, ибо оно гораздо более инертное в изменениях, чем техника, и требует гораздо больше времени для осмысления новых идей и их встраивания в действующую систему права"*(159).

К сожалению, на наш взгляд, этот бесспорно интересный и глубокий исследователь современных правовых проблем информационного общества, равно как и названный выше автор, чересчур увлекались информационными возможностями нового права, имея в виду управленческие, экономические и прочие показатели, фактически оставив без внимания новые информационные угрозы и опасности, которые таят опосредованные соответствующими системами идентификации личности юридические процедуры. Так, например, в отношении процессуальной идентификации Л.В. Голоскоков пишет: "Для технической реализации новых правовых идей каждому гражданину должен быть выдан вместо паспорта прибор в виде терминала с возможностями компьютера и сотового телефона с несколькими каналами - для расширения возможностей коммуникации в различных условиях... Его функции: это одновременно паспорт, заменитель трудовой книжки, медицинского и страхового полиса, водительских прав, диплома об образовании, устройство ведения счетов данного лица в банках, заменитель банковских карточек, он же содержит ИНН, данные о личности, сведения о кредитах, долгах, имуществе, сделках, получаемых пособиях, медицинские данные и т.д. Количество функций такого инструмента может наращиваться постепенно, и логический процесс этого наращивания имеет два прошедших этапа: простые пластиковые кредитные карточки с магнитной полосой и карточки с микрочипом внутри"*(160). По мысли того же автора, "метапаспорт может и не представлять собой единый прибор, его отдельными частями могут быть банковские пластиковые карточки, пополняемые до уровня среднего дневного расхода денег - для безопасности расхода денег (! - Прим. авт.). Это могут быть и стационарные и распределенные по всему городу биометрические устройства, идентифицирующие вход субъекта в сеть и исключающие несанкционированный доступ по множеству параметров: отпечатки пальцев, радужная оболочка глаз и т.п."*(161)

Таким образом, в погоне за универсальностью, экономичностью и прозрачностью юридической процедуры автор готов довести ситуацию не просто до пределов адекватной идентификации, но и автоматизации посредством нее фактически управления субъектом - "автоматическая регистрация личности сетью по месту пребывания необходима для ее обслуживания при перемещении по стране, а при незаконном или просроченном нахождении иностранца, мигранта - автоматической блокировке их обслуживания и указании их местонахождения соответствующим органам", отмечает Л.В. Голоскоков.

Знакомясь с такими рассуждениями, обязательно задаешься вопросом, знаком ли автор с упоминавшимися уже произведениями известного исследователя информационных возможностей для тотального контроля за личностью С. Гарфинкеля и других исследователей проблемы, а также с судебной практикой и прецедентами по соответствующей теме. Полагаем, что даже оговорка автора, что человек по закону должен иметь права собственности (вопрос наш. - Прим. авт.) на свои персональные данные, а все вовлеченные в работу с базами этих данных должны специально наделяться правами доступа к ним только в пределах своей компетенции"*(162), ничего не решает и не создает, и не может создать искомой системы процессуальных гарантий. Вопрос применительно к этой общей проблеме юридических процедур заключается как раз в пределах этой "компетенции". И дело вовсе не в боязни или не только в боязни с позиций определенных кругов компьютерной регистрации населения*(163). В ситуации фактического использования новых систем идентификации в юридических процедурах необходимо "соблюдать права человека", но по-новому, применительно к новому этапу в развитии общества, трактовать права. Вероятной является потребность пополнить их на уровне максимально межгосударственного акта правом на свободу выбора, т.е. правом на "цифровое самоопределение", по меткому выражению С. Гарфинкеля*(164).

Тотальный контроль чужд человеческой природе и может привести к очевидному возврату к состоянию рабского общества, что в общефилософском смысле, безусловно, не исключено и даже предначертано, но хочется верить, что может быть отодвинуто в исторических границах, действующим наравне с материальными факторами человеческим сознанием*(165). Как справедливо отмечает Ю.Е. Пермяков, "юридическая процедура связывает правовое суждение с типом власти и ее легитимностью..."*(166), поэтому при создании информационных систем идентификации личности не следует забывать иных общегосударственных, межгосударственных и других правовых принципов и доктрин - далеко не факт, что приоритет в правовом управлении обществом должен быть отдан надлежащему собиранию налогов; очевидно, что должно быть максимально полно определено поле человеческой свободы, право на приватность, без которой теряется смысл, а соответственно и возможность человеческой жизни, ибо, как справедливо отметил В. Головин, "животное живет просто, потому что живет, а человеку для этого нужен повод"*(167). Кроме того, известно, что рабский труд - самый неэффективный труд, а потому применительно к проблеме создания в правовых процедурах электронных систем идентификации личности ни в коем случае нельзя перейти эту черту.

В контексте всего сказанного выше о правопонимании в информационном обществе можно сделать следующее предположение: усилия компьютерщиков должны в настоящее время быть направлены на разрешение технических проблем создания и отработки соответствующих программ, юристы же должны продолжать в совместной межгосударственной деятельности вырабатывать стандарты "правовых" информационных технологий, создания гуманистических пределов существования в праве публичного и частного, идя скорее на экономические, нежели на антрополого-социально-гуманитарные потери в отношении человеческого социума и человека. Задача эта тесно переплетается с обозначенным приоритетом невозможности присвоения власти в информационном обществе, недопущении этого.

Интересно в связи с этим отметить, что избранный некоторыми западными государствами путь по созданию специальных федерального уровня контролирующих агентств просто высмеивается активистами по защите приватности, ибо они не без оснований отмечают, что "правительства, как правило, сами повинны в самых крупных нарушениях приватности"*(168). Между тем все исследователи вопроса единодушны во мнении, что разумного и честного определения компетенции государства в этой сфере просто нет. А мы, в свою очередь, считаем важным в противовес идее Л.В. Голоскокова о метаправе предложить как приоритетную в связи с обсуждаемой темой концепцию "правовых" информационных технологий, ибо, по нашему мнению, задача у права применительно к настоящему моменту и такому элементу процедуры, как идентификация личности, не опережающая, но "тормозящая". Цель правового регулирования соответствующих процессов - ограничить максимально ее применение строго определенным набором случаев, отнеся в остальном ситуацию к свободному усмотрению личности - идентифицироваться ли ей в иных, нежели строго и в публичном интересе установленных процедурах - судебных, налоговых, других, или нет.

Не секрет, что в настоящее время в связи с происходящими процессами и в России, и за рубежом идет активное формирование информационного права, обозначаемого как information law или law, relating to information. Ведущий специалист по соответствующей отрасли в отечественном праве В.А. Копылов полагает возможным понимать и воспринимать ее максимально широко, сразу в нескольких проявлениях - как науку, изучающую информационное строение права, как отрасль права, регулирующую систему отношений в информационной сфере. Он называет "информационные права и свободы" основой существования соответствующего правового образования. Однако, приводя достаточно широкий обзор международных соглашений и внутреннего законодательства, регулирующего их (Всеобщую декларацию прав человека 1948 г.; Конвенцию о защите прав человека и основных свобод 1950 г., Международный пакт о гражданских и политических правах 19 декабря 1966 г., Конституцию и пр.), Копылов имеет в виду, прежде всего, право на свободное получение, использование и распространение информации*(169).

Все эти соглашения приняты фактически в доинформационную эпоху и в настоящее время встает вопрос об универсальности сформулированных и выраженных в них прав и свобод. Даже в условиях американского варианта демократии уже уверено формируется мнение о том, что Американскую декларацию независимости писали лучшие умы, но позапрошлого века. В условиях глобальной информатизации общества быстро устаревают даже относительно свежие нормативные акты. Так, например, американский Закон о точной отчетности по кредитам (1970) "был хорошим законом для своего времени..., но собирающие информацию о кредитоспособности потребителей фирмы вторгаются в области, про которые при его написании никто и подумать не мог"*(170). Не случайным является и то обстоятельство, что Федеральный закон от 20.02.1995 N 24-ФЗ "Об информации, информатизации и защите информации" утратил силу в связи с принятием Федерального закона от 27.07.2006 N 149-ФЗ "Об информации, информационных технологиях и о защите информации", который вместе с другими законами, такими как Федеральный закон от 10.01.2002 N 1-ФЗ "Об электронной цифровой подписи", Федеральный закон от 07.07.2003 N 126-ФЗ "О связи", принятыми для снятия соответствующих проблем, не закрывают их вовсе. Причем не хорошо в них не только далеко не всеобъемлющее их содержание с точки зрения материальных норм, но и практическое отсутствие процессуальных механизмов, могущих обеспечить их реальное действие.

Так, например, в соответствии с первой поправкой к Конституции США недопустим предварительный запрет на печать. В.А. Копылов отмечает: "Чтобы удовлетворить свои законные претензии, не следует заранее запрещать право высказывать свое мнение; следует законным путем получить возмещение за ущерб, нанесенный в результате такого высказывания"*(171). Соответственно, такому последующему компенсационному механизму и в наших отечественных законах заложены традиционные процедуры возмещения причиненного вреда в случае нарушения чьих-либо прав на персональную информацию, например. Так, в Федеральном законе "Об информации, информационных технологиях и о защите информации" ст. 17 "Ответственность за правонарушения в сфере информации, информационных технологий и защиты информации" предлагает традиционную судебную защиту нарушенных в этой сфере прав путем предъявления исков о причинении вреда для возмещения убытков, компенсации морального вреда, защите чести, достоинства и деловой репутации.

В отношениях идентификации личности при помощи современных компьютерных средств связи и коммуникации даже при наличии предварительного запрета на ее нецелевое использование встает вопрос, сработает ли он и являются ли в этой сфере приемлемыми принятые в праве механизмы последующего возмещения вреда. Полагаем, что нет. Более того, в общем говоря о такой проблеме всех юридических процедур будущего, как идентификация личности, речь должна идти в первую очередь не об ответственности за злоупотребления в этой сфере с чьей бы то ни было стороны, а "о пределах компетенции" государства в этой сфере. Как совершенно справедливо отмечает С. Гарфинкель, "проблема кроется в самом слове "приватность", которое не передает всей полноты предмета обсуждения. Речь идет о праве на самоопределение, независимость и целостность. В компьютеризированном мире XXI в.... право на приватность должно стать одним из важнейших гражданских прав"*(172). Он абсолютно прав и в следующем своем утверждении: "Технологии сами по себе не нарушают нашу приватность или что-то еще... нарушения появляются в результате установления неправильных процедур использования этих достижений"*(173).

Следует отметить, что как наука, так и общественные круги многих государств мира много раньше России на очень высоком уровне обсуждали соответствующую тему, существует и многочисленная судебная практика по делам о защите права на приватность (защите неприкосновенности частной жизни), имея в виду именно информационно-компьютерные покушения на нее. Хорошо известно, например, что предложения, подобные идее Л.В. Голоскокова о метапаспортах, выдвигались в США еще в 1960-е гг. Так, Принстонским институтом перспективных исследований (Princeton Institute for Advanced Study) была предложена Концепция национального информационного центра, которая, как известно, была встречена общественностью без энтузиазма, а борьба с использованием персональной информации приобрела в современной Америке небывалые масштабы. "Политическое решение не создавать централизованное хранилище информации определило курс, которым компьютерные технологии следовали дальнейшие 30 лет... Решение похоронить проект оказало глубокое влияние на обеспечение приватности личности"*(174), справедливо отмечает С. Гарфинкель. Фактически Россия вступила в полосу проблем, уже известных как современным государственным системам, так и правоприменительной практике. Однако в обсуждаемом смысле результаты этой практики, в частности американской, неутешительны. По утверждениям многих исследователей, пространная персональная информация в любых как публично-правовых, так и частноправовых процедурах фактически не защищена от возможности использования в непредусмотренных целях кем бы то ни было, поскольку использование криптографических кодов является лишь техническим приемом, подверженным соответственно преодолению иным техническим же способом. В то же время персональная информация, получаемая всякий раз при идентификации, плохо защищается при помощи традиционных правовых механизмов, ибо разглашение и использование информации является безвозвратным действием. (В принципе эффект несрабатывания правовых компенсационных механизмов мы наблюдаем, например, при использовании пиартехнологий в избирательных кампаниях, и очевидно, что никакие даже самые сокращенные последующие сроки на обращение в суд не меняют ситуацию для неизбранного лица.)

Таким образом, основной вывод, который может быть, по нашему мнению, сделан из вынужденно краткого обзора процессуальной по существу проблемы идентификации личности и ее пределов, заключается в следующем: право на приватность должно не просто провозглашаться на уровне различных внутригосударственных и внутригосударственных актов, но должны быть максимально четко определены пределы такой приватности.

В этом смысле неоценим западный опыт и прежде всего правоприменительная практика, ибо следует констатировать, что от правового содержания этого в высокой степени оценочного на сегодняшний день понятия зависят контуры будущего человечества. Все правовые акты, начиная от Европейской конвенции по правам человека и заканчивая внутригосударственными актами, должны быть дополнены общими принципами пределов проникновения государства в частную жизнь, в том числе, а скорее и прежде всего, в идентификации личности при ее движении в жизни в юридических процессах и процедурах. В этом смысле американское, политическое по существу, решение против единого реестра граждан с совокупной информацией представляется единственно верным решением, если человечество не хочет перестать идентифицировать себя хотя бы в идеале как сообщество равных, даже на уровне достижимой пока формальной справедливости, представляющей главную правовую ценность в XXI в.

Следует также признать, что при реальном отсутствии в России полноценно сформированного гражданского общества или сколь-нибудь действенных и устойчивых механизмов демократии, отечественная система права весьма подвержена злоупотреблениям, которые очевидно связаны с глобальными системами идентификации, а тем более фактической системой единого досье.

Любопытны рекомендации общего характера для конкретного лица, высказываемые исследователями соответствующей проблемы применительно к американскому опыту ее регулирования. "1. Обеспечить право на анонимность, поскольку право на приватность включает и право на анонимность". 2. Предавать нарушения гласности и обращаться в суд, "поскольку дурная слава произвола с приватностью" значительно превышает потенциальный доход, который субъект-нарушитель может получить от своих клиентов (в США такая "слава" именуется в соответствии с судебным прецедентом - "вопиющее нарушение конфиденциальности потребителя и пациента"*(175). 3. Осуществлять контроль за методами слежения посредством меченых имен - введение его в сеть, чтобы отследить, как имя перемещается по информационным каналам экономики. 4. Следуя существующим правилам, стремиться к принятию новых*(176). При всей очевидной справедливости и правовой возможности их использования, в отношении двух из них, например, можно сразу утверждать, что суд - это преимущественно американская тактика: в условиях России принцип всеобъемлющего судебного разбирательства не срабатывает, он напрямую зависит от экономического уровня жизни общества - большинство российских граждан вынуждено просто зарабатывать на жизнь.

Следует отметить, что весь западный мир, значительно более длительное время обслуживающий проблему приватности в использовании государственных систем по идентификации личности, пошел по пути именно нормативного упорядочения ситуации. Начиная с 1970-х гг. в США, а затем и в некоторых других странах появились "кодексы" использования персональной информации и ее защиты. Так, принятый Американским департаментом здравоохранения, образования и социального обеспечения Кодекс справедливого использования информации, послуживший основой для принятия его европейских аналогов, включал следующие правила: не может существовать систем, накапливающих персональную информацию, сам факт существования которых является секретом; каждый человек должен обладать возможностью контролировать, какая информация о нем содержится в системе и каким образом она используется; каждый человек имеет право не допустить использования информации, собранной о нем для одной цели, с другой целью; каждый человек вправе корректировать информацию о себе; каждая организация, занимающаяся созданием, сопровождением, использованием или распространением массивов информации, содержащих персональные данные, обязана обеспечить использование этих данных только в тех целях, для которых они собраны, и принять меры против их использования не по назначению (Code of Fair Information Practices)*(177). В канадском аналоге соответствующих стандартов, содержащем десять принципов по работе с персональными данными, принятом в 1995 г., общих подход дополнен, например, правилом о подотчетности организации за хранящиеся персональные данные о "разрешительной системе" пользования персональной информацией со стороны личности; об ограничении сроков хранения; информации о принципе точности информации, а также применении соответствующих уровню развития техники мер безопасности (уровень их должен соответствовать уровню ее конфиденциальности) и др.*(178)

Однако и на настоящий момент можно утверждать, что эта система не является однозначно упорядоченной, хотя бы потому, что категории здоровья продолжают совершенно легально использоваться в качестве ориентиров для решения юридических вопросов - перемещения через границу, приема на работу и т.д.

Интересно в связи с обращающейся проблемой идентификации личности справедливое и весьма поучительное для российской общественности мнения С. Гарфинкеля: "Есть только одна причина, по которой конгресс США наконец всерьез взялся за изучение проблемы приватности, - эта причина, конечно, протесты общественности. Каждый год происходит все больше и больше случаев кражи личности, в общественных местах появляются новые камеры наблюдения, еще более всеохватным становится наблюдение за нами власть имущих, все более глубоко проникающим становится мониторинг ненасытного бизнес-сообщества, но если мы хотим видеть существенные подвижки нашего общества к будущему,...мы должны требовать обеспечения нашей приватности, и мы должны потребовать прямо сейчас"*(179).

К сожалению, отечественный законодатель в названных и призванных упорядочить ситуацию нормативных актах не акцентирует внимание на теме приватности*(180). Выдвинутый же термин "конфиденциальности информации" является попыткой расшифровать не прямо в законе, а в сопутствующих нормативных актах, что, по нашему мнению, делает защиту персональной информации, считываемой в том числе в процедурах идентификации личности, столь же призрачной, как и соблюдение иных, установленных процессуальным правом тайн, - врачебной, адвокатской, свидетельской и т.д.

В этой связи вызывает интерес замечание Ю.И. Стецовского: "...В Малой советской энциклопедии утверждалось (1928 г.), что паспортная система была важнейшим орудием полицейского воздействия... советское право не знает паспортной системы. Не было ли это ложью, демагогией? Обратимся к В.И. Ленину, который считал, что "демагогия есть раздувание неисполнимых обещаний"... Действительность показала справедливость этих слов. Розданные обещания неисполнимы в тоталитарном государстве, которое отличается тем, что в обыденной жизни граждан, в экономике, идеологии, политике регламентируются и контролируются все пути-дорожки. Этому служат различные учеты, регистрации, трудовые книжки, паспорта и кипы других бумаг"*(181). Таким образом, в рамках становления новой процессуальной составляющей права и в условиях информационного общества не следует забывать собственных исторических уроков, тем более столь недавнего прошлого. Власти важно ощутить ответственность на фоне очевидных процессов собственного усиления; посредством в том числе и процессуальных нормативно-законодательных механизмов, не допустить перерастания разумных пределов, являющихся обязательным условием поступательного, творческого, свободного развития человеческого сообщества как открытой системы, единственно и придающей ей способность к самоорганизации*(182).

В рамках процессуальной проблемы идентификации личности в процессах и процедурах мы сознательно уклоняемся от обсуждения темы ИНН, аналога американской ситуации с номерами социального страхования SSN*(183). Добросовестная уплата налога есть фактически та, не поддающаяся сомнению, составляющая "государственных прав на личность", которая, будь то результат общественного договора или, при более простом взгляде, - единственно возможный способ обеспечения исполнения государством его общеполезных функций, должна, видимо, остаться в пределах допустимого для государства. Важно, чтобы эта целевая идентификационная по существу система применялась по общим правилам сбора и использования информации с четким определением пределов ее пополняемости и назначения. Ссылаясь на мнение Дж. Рейденберга, Л.В. Голоскоков утверждает: "В мире наработаны и применяются эффективные, хотя порой и жесткие правовые схемы, которые можно учитывать, корректировать и встраивать во вновь создаваемое правое поле"*(184). Таким образом, вопрос заключается в степени этой жесткости.

Как считает Дж. Рейденберг, "технически добиться тайны частной, равно как и бизнес-, информации возможно путем применения различных режимов неприкосновенности в зависимости от ценности защищаемой информации"*(185). Правовые принципы и процедуры, обеспечивающие эту сторону дела, должны четко соответствовать правовым обязанностям личности, названным в международных и соответствующих им внутригосударственных актах, но не превосходить их. Вновь принимаемые или действующие акты должны быть дополнены ясными правилами пределов возможности отслеживания обстоятельств жизни как физического, так и юридического лица. Такие нормы на уровне международного права не могут основываться исключительно на выводах правоприменительной практики, хотя очевидно, что они будут носить общий, оценочный характер. Однако процесс фактического сращивания двух правовых семей уже идет, а потому в отечественной системе права, уже начинает вырабатываться понимание основ работы с принципом и прецедентом*(186).

В этом смысле важным этапом в становлении общих правил и принципов работы с персональными идентификационными данными следует признать Конвенцию Совета Европы о защите физических лиц при автоматизированной обработке персональных данных и Федеральный закон от 19.12.2005 N 160-ФЗ "О ратификации Конвенции Совета Европы о защите физических лиц при автоматизированной обработке персональных данных" и Федеральный закон от 27.07.2006 N 152-ФЗ "О персональных данных". Кроме того, с учетом международной практики 20 января 2010 г. в Госдуму РФ внесен новый законопроект об электронной подписи, призванный заменить действующий Федеральный закон "Об электронной цифровой подписи"*(187), в котором выявлены дефекты и несогласованности с международно-правовыми принципами и стандартами*(188).

В целом, на сегодняшний день Российская Федерация обязана, в том числе при регулировании идентификации в процедурах, ориентироваться на "Концепцию Бангемана", в которой в максимально унифицированном виде выражена информационная политика Европейского сообщества. Действуя в рамках именно международно-правовых стандартов, важно помнить об аксиоме процесса - "Природа информационных процессов отличается тем, что они изначально являются глобальными и не укладываются в рамки границ и даже пространства одной геополитической структуры государства. В одной, отдельно взятой стране невозможно построить информационное общество"*(189).

Электронный документ в юридическом процессе. Упоминаемые выше возможности криптографии представляют в этом смысле следующую по важности и общую проблему процессуального права, как составляющей права, обслуживающей как частноправовые, так и публичные процедуры и процессы. Таковой является проблема внедрения в документооборот электронного документа и электронной цифровой подписи. Представляется, что в ближайшем будущем именно эти виды документов будут преобладать как в юрисдикционных процессах, так и в позитивных юридических процедурах.

Несмотря на различие в оценках объемов электронного документооборота в общем документообороте в разных государствах мира, показателен в этом смысле хотя бы тот факт, что у нас на глазах буквально за последние два десятилетия анахронизмом и атавизмом стали бумажные (документарные) ценные бумаги. Устаревает все процессуальное законодательство, принятое чуть более пяти лет назад, в котором законодатель побоялся еще прямо обозначить в качестве основного доказательства электронный документ. В ГПК электронный документ помещен в раздел письменных доказательств. В ст. 71 ГПК сказано, что письменный документ может существовать посредством фиксации информации в цифровой и иной форме. АПК и вовсе просто оставил перечень применимых в арбитражном процессе доказательств открытым, предложив правоприменителю все, что ни произойдет в жизни в части трансформации ее технической стороны, иметь в виду и оценивать как "иные документ и материалы" (ст. 89 АПК). Между тем многие авторы не без оснований называют электронный документ "актуальным" видом иных доказательств*(190).

В науке предлагают унифицировать определение электронного документа и положить его в основу упорядочения как судебных и близких к ним процедур, так и частноправовых отношений в их процессуальной части. Так, И.Ю. Востриков предлагает следующее дефиницию термина "электронный документ" - "документ, созданный при помощи электронных аппаратно-технических (ЭВМ) и программных средств, фиксируемых в цифровом коде в форме идентифицируемого именованного файла (файлов) или записи в файле (файлах) базы данных, доступный для последующей обработки в электронных системах, использования, воспроизведения, отображения и виртуального восприятия, а также для передачи и получения по телекоммуникационным линиям связи"*(191). Такой подход к этой основе всего будущего права представляется недопустимо зауженным. Очевидно, что если по постоянству существования во времени и пространстве электронный документ может быть сопоставим с документом на бумажном носителе, вообще нет смысла (а это представляется нам неизбежным) выделять его отдельно в качестве вида доказательства и специально регулировать. Проблема такого вида доказательства в его легковесности. <