Психологические особенности допроса в конфликтной ситуации

Конфликтная ситуация допроса характеризуется активным проти­водействием допрашиваемых лиц, независимо от их процессуального положения, намерениям следователя (суда) установить истину по делу путем получения от них информации. Основным способом противодействия во время допроса является дача ложных (полностью или частично) показаний либо вообще отказ давать какие-либо показания.

Эффективность допроса в такой конфликтной ситуации, выбор наи­более оптимальных тактических приемов изобличения во лжи определяется тем, насколько хорошо следователь разбирается в психологических закономерностях поведения человека, дающего ложные показания,

 

умеет проникнуть в мотивационную сферу его личности, своевременно обнаружить обман и разоблачить его.

Мотивы ложных показаний. Мотивами сообщения ложных све­дений допрашиваемым нередко являются: боязнь оказаться разоблачен­ным в совершенном преступлении, в каких-либо неблаговидных поступ­ках и получить за это наказание, нравственное осуждение; опасение быть отвергнутым личностно значимой для него референтной группой из-за допущенного по отношению к кому-либо из ее членов «предатель­ства»; боязнь мести со стороны соучастников преступления; стыд за со­деянное; желание скрыть интимные стороны жизни; явная или скрытая антипатия к следователю и т.п.

У лиц психопатизированных, интеллектуально незрелых, инфан­тильных мотивами дачи ложных показаний либо отказа вступать в кон­такт со следователем могут оказаться: стремление к самоутверждению, уверенность в своей якобы особенной исключительности, негативизм по отношению ко всему происходящему, что проявляется в малопонят­ном на первых порах упрямстве.

Нередко поведение допрашиваемого определяется несколькими, порой довольно противоречивыми побуждениями, из-за чего нарушают­ся механизмы психологической адаптации к происходящему, снижает­ся способность противостоять возникшим осложнениям.

На этом фоне развивается внутренний конфликт личности. Все это приводит к состоянию психической, эмоциональной напряженности (фрустрации). В результате затрудняется адекватное, критическое вос­приятие, осмысление событий, когда вполне разумные, обоснованные доводы следователя воспринимаются не иначе как его «уловки», а сам следователь видится человеком беспринципным, готовым на всякие на­рушения законности, лишь бы получить «нужные» ему показания. Сле­дует считаться с таким состоянием допрашиваемого, низким уровнем его правосознания, относясь ко всему этому как к объективной реаль­ности. Необходимо видеть происходящую в его сознании борьбу проти­воречивых мотивов, «обеспечивая победу именно тех из них, которые побуждают допрашиваемого говорить правду»[443].

Понять поведение, мотивы поступков допрашиваемого, особенно если им является лицо, совершившее преступление, поможет более уг­лубленное изучение его характерологических особенностей с помощью рассмотренных выше методов, а также судебно-психологической экс­пертизы. Особое внимание при этом уделяется выявлению таких свойств личности, как: эмоциональная неустойчивость, импульсивность в сочетании с повышенной агрессивностью, асоциальностью его устано­вок, расплывчатость, непродуктивность мышления.

Серьезное влияние на мотивацию личности допрашиваемого, осо­бенно если им является подозреваемый, оказывает ситуация неопреде­ленности его положения. Состояние психической напряженности, воз­никающее при этом, может явиться мощным побудительным фактором,

 

 

занять доминирующее положение в структуре его мотивационной сферы, определяющей его дальнейшее поведение.

Необходимо также иметь в виду, что люди с чертами тревожно-мни­тельного характера в подобной ситуации легче поддаются посторонне­му внушающему воздействию. В состоянии психической напряженнос­ти таким лицам труднее критически осмысливать происходящее. Они легче уступают, отказываясь от собственного мнения. Одним из опас­ных результатов поведения таких лиц на допросе может явиться оговор ими других граждан. Мотивами оговора могут быть такие низменные чувства, как месть, зависть, страх.

Мотивы самооговора. Гораздо труднее разобраться в мотиваци­онной сфере, в поведении допрашиваемого, прибегающего к самоогово­ру. Кажущаяся на первый взгляд виновность лица, подозреваемого в ре­зультате самооговора в совершенном преступлении, состояние психи­ческой напряженности, сопровождающее его «признание», ослабляют контроль следователя за ситуацией, вызывают иллюзорное ощущение успешно осуществляемой познавательной деятельности, в связи с чем возникает переоценка следователем своих возможностей и личных ка­честв. Из-за этого подсознательно формируется психическая установка по отношению к своему мнению как непогрешимому, единственно пра­вильно отражающему действительность.

Процесс искаженного восприятия и оценки следственной ситуации, обусловленной самооговором допрашиваемого, может еще более усугуб­ляться при завышенной самооценке следственного работника, которая постоянно требует новых «подкреплений», подтверждений его «высоко­го» профессионализма. В последующем этот процесс профессионального самоутверждения «любой ценой», в основе которого лежит неправильная оценка не только евоих способностей, но и реальной следственной ситуации, становится одной из причин профессиональной деформации следственного работника, приводит к различного рода судебным ошибкам, лишний раз подтверждая пристрастность нашего мышления, особенно когда верх берут эмоции, а не строгий критический анализ ситуации, поведения допрашиваемого и собственных возможностей следователя.

Формированию мотивов самооговора допрашиваемым могут способ­ствовать состояние безнадежности, своеобразной безысходности, обу­словленное утратой человеком веры в справедливость, гуманность правоохранительных органов, законность их деятельности, под влиянием заключения его под стражу в качестве меры пресечения, ареста в связи с задержанием по подозрению в совершении преступления, а также под воздействием той негативной социальной среды, в которой он сразу же оказывается, будучи арестованным.

Однако, оговаривая себя, допрашиваемый может преследовать и су­губо эгоистические, корыстные цели:

а) признав себя «виновным» в менее тяжком преступлении, бы­стрее получить за него наказание и таким способом уйти из поля зрения органов предварительного следствия, ведущих расследование более тяжкого преступления, которое совершил допрашиваемый;

 

б) приняв на себя всю вину за совершение группового преступле­ния, добиться освобождения от ответственности других соучастников, в конечном итоге и самому получить менее строгое наказание[444].

Кроме того, надо иметь в виду, что причинами самооговора могут оказаться: временное расстройство психической деятельности допра­шиваемого, его душевная болезнь, слабоумие.

Психология лжесвидетельства. В любых показаниях допраши­ваемого, умышленно искажающего истину, содержится ложь, которая полностью или частично формирует то или иное высказывание. С пси­хологической точки зрения ложь есть не что иное, как намеренно со­зданный продукт мыслительной деятельности человека, искаженно (полностью или частично) отражающий действительность.

«Обычно принято думать, что нет ничего более случайного, каприз­ного и не подчиняющегося никаким законам, чем ложь, — писал А.Р. Лурия. — Однако такое представление неверно. Ложь, как и вся­кое мышление, построенное по другому принципу, имеет свои формы, свои правила, свои приемы. Человек, который лжет, прибегает всегда к определенным законам мышления, к определенным формам логики. Вскрыть их — означало бы сделать серьезный шаг вперед по пути уме­ния отличить правдивое высказывание от ложного, а это дало бы новые прекрасные приемы в следственном деле»[445].

В процессе подготовки ложных высказываний субъекту приходится производить гораздо большее число мыслительных операций с фикса­цией своего внимания, особенно памяти, на том, какие его высказывания правдивы, а какие основаны на вымысле. В ходе такого процесса проис­ходит своеобразное раздвоение сознания, нарушается внутренняя гармо­ния личности, в связи с чем резко повышается напряженность мысли­тельных, мнемических процессов, а это, в свою очередь, отрицательно влияет на их качественные показатели. Возросшее количество искусст­венно сконструированных посылок и следствий «загромождает» память, заставляя допрашиваемого постоянно соотносить вновь высказываемое суждение с реальной действительностью, а также с уже ранее высказан­ными ложными утверждениями. И чем их становится больше, тем труд­нее соотносить содержание вымысла с реальными фактами, что может проявляться в различного рода оговорках, неадекватных реакциях на во­просы следователя. Вот почему лгущий нередко рискует проговориться. С точки зрения структуры можно выделить следующие виды показаний, содержащих ложь: показания, полностью состоящие из вымысла; показа­ния, частично содержащие ложные утверждения, которые либо прикры­вают правду, которую допрашиваемый скрывает, либо являются дополне­нием к ней.

 

 

На примере последнего вида ложных показаний рассмотрим осо­бенности мыслительной деятельности допрашиваемого, сознательно пытающегося ввести органы правосудия в заблуждение. Данный про­цесс включает в себя следующие мыслительные операции:

- обдумывание и выражение субъектом в виде показаний части той правды, которая объективно существует и которую, по его мнению, незачем скрывать;

- анализ тех фактов, которые не должны, по мнению допрашивае­мого, стать достоянием следователя (суда), и определение путей (спосо­бов) их сокрытия;

- создание вымысла, которым заполняются опущенные в показаниях места либо объясняется (оправдывается) отсутствие в показаниях тех или иных фрагментов (простейший пример подобного вымысла: «забыл», «не обратил внимания», «меня там не было» и т.п.).

В подобных случаях следователю необходимо превзойти допраши­ваемого в ранге рефлексии, суметь воссоздать последовательность его возможных рассуждений и результат, к которому тот стремится. А затем, имитируя ход мыслей допрашиваемого, продумать серию уточ­няющих, дополняющих вопросов, которые побуждали бы его продол­жать начатый им цикл мыслительных операций, часть из которых стро­ится на ложных посылках[446]. И чем последовательнее будут разверты­ваться следователем в виде вопросов первоначально сконструирован­ные ложные утверждения допрашиваемого, тем меньше у того будет оставаться шансов добиться с помощью лжи поставленной цели. На это и рассчитан разработанный в криминалистике метод разверты­вания лжи.

В конечном итоге со всей очевидностью ложь будет обнажена, не­зависимо от того, признает данный факт допрашиваемый или все еще будет упорствовать и предпринимать тщетные попытки придумать более «доброкачественную» ложь, оправдывая обнажившиеся во время, допроса противоречия обычными в подобных случаях малоубедитель­ными объяснениями о том, что его якобы «неправильно поняли» и т.п.

И даже когда кроме ложных, противоречивых показаний ничего больше не удается получить, не следует отчаиваться и показывать это допрашиваемому, так как субъект, который открыто лжет, уже этим частично разоблачает себя, демонстрируя свою заинтересованность в сокрытии истины. С этой точки зрения, как ни парадоксально, может быть, это звучит, ложь тоже является важной информацией, которой нужно умело воспользоваться, особенно в ситуации группового лжесви­детельства, когда допрашиваемые с помощью тактических приемов рас­следования лишаются возможности договариваться между собой о де­талях своих ложных показаний. Поэтому вряд ли полностью можно со­гласиться с утверждением, что «с психологической стороны для получе-

 

ния правдивых показаний лучше предупреждать ложь, чем разоблачать ее»[447]. Это далеко не всегда так.

В литературе можно встретить достаточно широкий перечень при­знаков речевого (вербального) поведения, с помощью которых оценива­ется лживость показаний. В частности, о том, что показания могут быть ложными, свидетельствуют:

- несоответствие показаний (полностью или частично) бесспорно установленным доказательствам по делу;

- схематизм сообщаемых сведений, однотипность, «заученность» различных подробностей, сопутствующих событиям;

- употребление несвойственных допрашиваемому речевых форм, оценочных суждений, которые использовались ранее другими лицами на допросах;

- «забывание» обстоятельств, которые вряд ли могли быть забыты данным субъектом с учетом времени, прошедшего с момента событий, его возрастных, мнемических, профессиональных особенностей;

- дезадаптивные формы поведения на допросе, не связанные с самим фактом вызова на допрос, возникающие в качестве ответной реакции на уточняющие вопросы, на предъявление доказательств по делу[448].

Дезадаптивные формы поведения допрашиваемого лица. Подобные формы поведения лиц, пытающихся ввести в заблуждение, обмануть следователя, могут оцениваться последним не только в чисто информационном отношении (сказал — не сказал; сказал, но совсем не то, что точно установлено по делу, и т.д.), но и с точки зрения невер­бальных проявлений на уровне психофизиологических реакций, сопро­вождающих речь лжесвидетеля, которые наблюдаются в его мимике, жестах, интонации голоса и т.д.

Как замечает А. Пиз в своей широко известной книге, посвященной невербальному общению, проблема с ложью заключается в том, что наше подсознание работает автоматически и независимо от нас. Поэто­му «язык телодвижений», выявляющий скрытые связи между нашим скрытым внутренним состоянием с внешне наблюдаемыми телесными проявлениями обычно «выдает нас с головой». В тот момент, когда субъект начинает лгать, его жестово-мимические реакции начинают вы­зывать у нас ощущение, того, что нам лгут. Этими реакциями могут быть: сокращения лицевых мышц, расширение или сужение зрачков глаз, испарина на лбу, румянец на щеках, учащенное моргание и мно­жество других мелких жестов, сигнализирующих об обмане, которые проявляются на какие-то доли секунды[449]. Только благодаря соответству-

 

ющему тренингу, высокому уровню самоконтроля некоторым людям иногда все же удается привести в соответствие невербальные проявле­ния со своими лживыми высказываниями.

Если свою речь, отдельные фразы, свои высказывания люди, нахо­дящиеся в обычном состоянии, более или менее контролируют, то с невербальными (жестовыми, мимическими, интонационными и др.) проявлениями обычно происходит иначе, поскольку они часто оказы­ваются вне контроля, они постоянны и неизменны на протяжении всей жизни человека. Соответствие этих чаще всего подсознательно уп­равляемых проявлений поведению человека, его речи, каким-то объ­ективно установленным обстоятельствам обычно свидетельствует о том, что субъект ведет себя искренне. И наоборот, рассогласован­ность (неконгруэнтность) описанных выше проявлений, о чем мы уже говорили выше, может свидетельствовать об установке свидете­ля обмануть следователя. Значение всех этих проявлений состоит в том, что они сигнализируют о намерениях допрашиваемого. Поэто­му они должны прежде всего побудить следователя обратить более пристальное внимание на такого субъекта, попытаться найти ответ, почему он ведет себя так, пытается лгать, какие мотивы побуждают его к этому.

Каковы же эти наиболее распространенные психофизиологичес­кие проявления (реакции), сопровождающие речь лжесвидетеля и выдающие его неискреннее поведение? Прежде всего следует ска­зать о глазах и взгляде. Мы уже говорили о роли визуального кон­такта в процессе общения. Взгляд свидетельствует не только о вза­имном расположении сторон друг к другу, но и косвенно может сиг­нализировать о нежелании человека говорить правду. Подмечено, что если субъект пытается что-то скрывать, то его глаза встречают­ся с глазами партнера по общению менее одной трети всего времени их разговора. Такое поведение может сопровождаться направлением взгляда в сторону или вниз, внутрь себя или в пространство (отре­шенный взгляд), непроизвольным потиранием пальцем века, ушной раковины и т.п.

О стремлении субъекта отгородиться от своего партнера по обще­нию, скрыть от него свои подлинные намерения косвенно могут свиде­тельствовать и его различные так называемые закрытые позы в виде скрещенных на груди рук, закидывания ноги за ногу, сцепленных паль­цев рук (А. Пиз).

Состояния волнения, тревоги, нервозности, возможно, обуслов­ленные стремлением субъекта скрыть истину от органов правосу­дия, его колебаниями — давать правдивые показания или продолжать лгать, могут выражаться в виде различных ритмичных движе­ний пальцев, рук, ступней, периодически повторяющегося во время; допроса ерзания на стуле, в виде так называемых жестов-самоадап­теров (вращения всевозможного рода мелких предметов, случайно оказавшихся под рукой и т.п.), приоткрытый рот либо, напротив,

 

прикусывание губ, замедленный темп речи, почесывание подбородка и т.д.[450]

Безусловно, ко всем вышеперечисленным вербальным и невербаль­ным проявлениям в поведении допрашиваемых лиц следует относиться достаточно критически, непременно оценивая их в совокупности, в со­поставлении их друг с другом, а также с различными доказательствами по делу. Далеко не всегда следует малейшую мимическую реакцию обя­зательно принимать за показатель лжесвидетельства, поскольку причи­нами ее могут быть и совсем иные обстоятельства, например обычные опасения и даже страх, обусловленные всего лишь самим фактом вызо­ва человека на допрос, боязнь, что,его могут подозревать в чем-либо предосудительном.

Наиболее распространенные психологические приемы и ме­тоды разоблачения лжесвидетельства. В обширной литературе по юридической психологии, криминалистике помимо описанных выше приемов психодиагностики неискреннего поведения допрашиваемого, метода развертывания лжи описано достаточно большое количество разнообразных методических приемов, используемых при разоблачении лжесвидетелей[451]. Кратко остановимся на некоторых из них.

Метод повторного допроса. Метод повторного допроса или по­вторной постановки вопросов, но в уже несколько ином контексте по сравнению с теми, которые ранее уже ставились, рассчитан на не очень прочную память допрашиваемого, который, дав однажды ложные пока­зания, стремится придерживаться их и в дальнейшем. Однако, запамя­товав отдельные детали из своего вымысла, допускает противоречия с ранее сообщенными сведениями.

Возможности данного метода ограничены. Поэтому не следует пре­увеличивать его значение. Одним этим приемом, не располагая другими более серьезными доказательствами, изобличающими допрашиваемого, вряд ли удастся сразу же побудить его говорить правду, в том числе и о том, почему он сам себе противоречит. И' тем не менее полученные в ходе повторного допроса расхождения в показаниях допрошенного лица позволяют обратить на него более пристальное внимание следователя, побуждая последнего активнее заняться поиском ответа: почему дан­ный субъект дает противоречивые показания, тем более в каких-то даже и не столь существенных деталях? Давно подмечено (и не без основа­ний), что маленькая ложь всегда рождает большие подозрения.

Методы (приемы), создающие искаженное представление об осведомленности следователя. Данная группа методов объединяет

 

большое количество разнообразных приемов, с помощью которых де­монстрируется повышенная осведомленность, профессиональная уве­ренность следователя в раскрытии преступления, доскональное изуче­ние им обстоятельств дела. К ним можно отнести прежде всего приемы чисто поведенческого характера (уверенная манера держать себя и за­давать вопросы, тон, которым ставятся эти вопросы, выжидательные, многозначительные паузы, перемежающие речь, улыбки, выражающие сомнение относительно того, о чем говорит лжесвидетель, прямой, от­крытый взгляд, соответствующие мимические реакции, уместная жес­тикуляция и пр.).

Формирование преувеличенного представления об осведомленнос­ти следователя может целенаправленно проводиться и путем использо­вания совершенно второстепенной информации, поступающей к нему из различных источников, нередко парадоксальным образом дезориен­тирующей допрашиваемого. Этого удается достичь, вводя в диалог с ним отдельные достоверно установленные факты из его жизни, упоми­ная о его каких-то занятиях, увлечениях, известных узкому кругу его близких знакомых. Подобного рода осведомленность следователя в этом ворохе, казалось бы, совсем ненужных по делу сведений нередко приводит к тому, что у допрашиваемого возникает мысль, что за ним ведут скрытое наблюдение и поэтому следователю известны эти по­дробности. Осведомленность следователя о прошлом допрашиваемого подсознательно формирует у последнего мнение и об осведомленности о его настоящем. Под влиянием этого он может склониться к тому, что в данной ситуации бессмысленно давать ложные показания.

Однако, как совершенно справедливо подчеркивает Г.Г. Доспулов, используемая следователем информация, должна быть абсолютно точ­ной. Иначе, сообщив допрашиваемому неверные сведения, следователь рискует показать свою неосведомленность и только лишь укрепит ре­шимость допрашиваемого продолжать давать ложные показания[452].

В качестве приема, создающего преувеличенное представление об осведомленности следователя, может быть использовано и заранее про­думанное размещение на его рабочем столе, в других местах служебно­го кабинета (в зоне видимости допрашиваемого) различного рода доку­ментов, таблиц, вещественных доказательств, изъятых с места проис­шествия, во время обыска и т.д.

Метод постановки косвенных вопросов. Суть данного метода, именуемого некоторыми авторами методом «косвенного допроса», со­стоит в том, что допрашиваемому ставятся вопросы, имеющие второсте­пенное для него значение, но, отвечая на них, он вынужден сообщить именно те сведения, ради которых и были поставлены эти «второстепен­ные» вопросы.

Как пишет А.Р. Ратинов, «интересующие следователя вопросы зада­ются без всяких акцентов, в будничном, даже небрежном тоне, чтобы

 

не подчеркивать их особого значения. При этом используются различ­ные отвлекающие приемы, при помощи которых переключается внима­ние допрашиваемого с тех обстоятельств, которые подлежат выясне­нию, нарочито выделяются несущественные моменты, создается види­мость того, что в них и заключен весь смысл допроса»[453].

Очень образно описан данный прием Ф.М. Достоевским в его рома­не «Преступление и наказание» в эпизоде, когда следователь Порфирий Петрович пытается изобличить Раскольникова в лжесвидетельстве, а затем и в совершении убийства:

— Да вот, кстати же! — воскликнул он, чему-то внезапно обрадовав­шись, — кстати вспомнил, что же это я!.. — начинает как бы издалека, между прочим свой монолог Порфирий Петрович, будто бы обеспокоенный судьбой двух маляров, подозреваемых в убийстве, которые в день совершения преступления красили этажом ниже квартиру в том доме, в котором жили убитые Раскольниковым женщины.

Как известно из романа, последний отрицал факт своего нахожде­ния в этом доме в день убийства. Признайся, что во время своего пос­леднего визита к Алене Ивановне он был свидетелем ремонта этой по­сторонней квартиры, ему пришлось бы признаться и в том, что в день убийства он был на месте происшествия, а следовательно, и совершил преступление. Вот как далее «разворачивается» этот «косвенный во­прос» Порфирием Петровичем:

— Так проходя-то в восьмом часу-с, по лестнице-то, не видали ль хоть вы, во втором-то этаже, в квартире-то отворенной — помните? двух работни­ков, или хоть одного из них? Они красили там, не заметили ли? Это очень, очень важно для них!..

Предъявление изобличающих доказательств допрашиваемому. Данный прием изобличения лжесвидетеля широко применяется в след­ственной (судебной) практике. Обычно к нему прибегают после того, как интересующий правоохранительные органы субъект рассказал «все ему известное об обстоятельствах, в связи с которыми он вызван на до­прос» к следователю (ст. 158 УПК РСФСР) либо в суд (ст. 283 УПК РСФСР). Аналогичное правило действует и в отношении подсудимого, которого начинают допрашивать в суде с предложения председательст­вующего «дать показания по поводу обвинения и известных ему обсто­ятельств дела» (ст. 280 УПК РСФСР), и лишь после этого допрашивае­мому задаются вопросы с предъявлением доказательств, в том числе и изобличающих его в лжесвидетельстве.

В зависимости от обстоятельств дела (в этом смысле свои характер­ные особенности имеют многоэпизодные дела), индивидуально-психо­логических особенностей личности допрашиваемого, тактического за­мысла последнему сначала могут предъявляться доказательства, под­тверждающие второстепенные моменты, а затем уже следователь (суд) переходит к предъявлению доказательств, относящихся к более серьез-

 

ным обстоятельствам. Возможен и другой, обратный порядок предъяв­ления доказательств, изобличающих лжесвидетеля в главном с исполь­зованием фактора внезапности.

Говоря о приемах предъявления доказательств лицам, которых не­обходимо разоблачить в лжесвидетельстве, следует обратить особое внимание на предварительное тактико-психологическое обеспечение самой процедуры такого предъявления с тем, чтобы сохранить само до­казательство, чтобы оно не потеряло своего значения. Например, если при расследовании кражи из магазина на разбитых стеклах прилавка были обнаружены следы пальцев рук подозреваемого, отрицающего свою причастность к хищению, прежде чем предъявлять ему заключе­ние дактилоскопической экспертизы, обязательно следует спросить, не приходилось ли ему ранее бывать в этом магазине. И лишь только после того как будет закреплен его отрицательный ответ, можно переходить к предъявлению заключения, изобличающего допрашиваемого по остав­ленным им следам в том, что он ранее был на месте совершения кражи. В противном случае без детальной проработки данного обстоятельства подозреваемый легко сможет «переиграть» следователя, заявив, что он мог ранее заходить в магазин и случайно оставить там следы своих рук. Стимулирование положительных качеств допрашиваемого. Из­вестно, что положительные качества имеются у любого человека, даже совершившего тяжкое преступление и взявшего на вооружение ложь. Тот факт, что следователь заметил эти положительные стороны у допра­шиваемого, повышает чувство собственной значимости последнего, по­могает налаживанию с ним психологического контакта.

Обращение к лучшим качествам человека, пытающегося лгать, не­редко сопровождается формированием у него личностного смысла в том, чтобы перейти от лжи к правдивым показаниям, к формированию у него потребности, а следовательно, мотивов объясняться, оправды­ваться, но не голословным отрицанием того, что совершил, а участием в диалоге со следователем. Ибо если нет мотивов, побуждающих к этому, не будет и соответствующего поведения.

В качестве примера, иллюстрирующего высказанную мысль, умест­но привести некоторые отрывки из диалога И.М. Костоева (тогда замес­тителя начальника отдела по расследованию особо важных дел Проку­ратуры РФ) с трагически известным маньяком А.Р. Чикатило[454]:

— Я хочу кое о чем вас предупредить, А.Р. Видя, что вы уклоняетесь от правды, я говорю себе: «Нет, этот человек — преступник ловкий, пытающий­ся избежать наказания, как это случилось в 1984 году». Одно из двух — либо вы действительно ловкий преступник, либо вы не в силах справиться с соб­ственными навязчивыми идеями.

— О том, что вы совершили неслыханные доселе преступления, мы знаем, но мы не знаем, что вас на них толкало. Это не могут пояснить даже очевидцы. Об этом говорить нужно вам самому.

 

— Я не понимаю, почему вы не хотите оказать помощь следствию. Из разговоров с вами я понял, что вы — человек неглупый... С вами действи­тельно не все ясно. Предстоит очень серьезное обследование на самом высо­ком уровне. Ваши преступления дают основание сомневаться в вашей полной вменяемости. Однако разобраться в этом можно только в связи с вашим кон­кретным поведением. Неужели ваше сознание настолько помутилось, что вы предпочитаете смерть?

Приемы использования «слабых мест» допрашиваемого. У каж­дого человека есть свои «слабые» и «сильные» стороны личности. «Сла­быми» обычно считаются такие свойства характера, как тщеславие, за­вышенная самооценка, избыточная тревожность, повышенная мнитель­ность, боязливость, а также нервно-психическая неустойчивость, сни­женный уровень интеллектуального развития, негативным образом от­ражающийся на прогностических способностях человека. К «слабым местам» допрашиваемого можно отнести и такие психические состоя­ния, как эмоциональная напряженность, вспыльчивость, повышенная аффективная возбудимость, отрицательно влияющие на мыслительную деятельность, поведение человека, готового сказать то, что он никогда бы не рассказал, будучи в эмоционально уравновешенном состоянии.

«Слабыми местами» допрашиваемого могут быть не только психоло­гические особенности, но и его пристрастия к чему-либо, увлечения, чувства, испытываемые к кому-либо, привязанности, зная о которых, следователь может ими воспользоваться в налаживании психологичес­кого контакта с допрашиваемым лицом.

Метод группового допроса. Опытным следователям хорошо из­вестно, что далеко не всегда групповой допрос приводит к положитель­ным результатам. Более того, многие из них предпочитают общаться с допрашиваемыми лицами только наедине, разговаривая с ними «по душам», прекрасно понимая, что есть вещи, о которых человек будет рассказывать только «с глазу на глаз».

И тем не менее групповой допрос имеет место в следственной прак­тике. Проведение его не противоречит Процессуальному законодатель­ству. В этой связи возникает вопрос: в чем же тогда могут быть его пре­имущества, какие психологические закономерности сопутствуют тако­му виду профессионального общения?

Из кинофильмов детективного жанра многим известно: в тех случа­ях, когда два следователя ведут допрос, между ними как бы распределя­ются роли. Один из них активно, в наступательном стиле задает вопро­сы, используя малейшую возможность для изобличения допрашиваемо­го во лжи (отсюда ироническое определение такой роли, как «злого» следователя). 'Второй более примирительным тоном, как только обо­стряется очередной конфликт между его коллегой и допрашиваемым, пытается снять возникшую напряженность, демонстрирует большее желание понять того, кого изобличает его коллега, тем самым выступая как бы в роли «доброго» следователя. Разумеется, каждому понятна оп­ределенная доля условности этих выражений о «добром» и «злом» сле­дователях.

 

Однако, если оба следователя не столь примитивны в обыгрывании своих «ролей», то в подобной ситуации на самом деле происходит со­всем не то, что лежит на поверхности их коммуникативного поведения, в нем содержится гораздо более глубокий смысл. Этот смысл скрыт от поверхностного взгляда. А фактически он выражается в том, что диалог следователь — допрашиваемый постепенно, незаметно для последне­го подменяется диалогом первый следователь — второй следователь, а допрашиваемому оставляется пассивная роль невольного слушателя этой «групповой дискуссии», содержание и сценарий которой, очень часто заранее продумываются.

Главным содержанием этого диалога двух следователей, его «дискуссионности», понятно, является оценка доказательств, последствий для допрашиваемого, связанных с его лжесвидетельством, в конечном итоге — снятие у него «барьера недоверия» к первому следователю. При­чем акценты в оценке доказательств, якобы изобличающих допрашивае­мого, могут несколько смещаться (понятно, в какую сторону). Допраши­ваемый, хочешь — не хочешь, вынужден сидеть и слушать все эти pro et contra. Таким образом, на его психику, сознание начинает действовать известный в социальной психологии феномен группового давления с со­путствующим ему эффектом внушающего воздействия группы[455].

Сложно дать однозначную оценку метода группового допроса. При­бегнем к аналогии. Поставим вопрос: насколько может быть полезен скальпель, если больному требуется хирургическая помощь? Понятно, что все будет зависеть от того, в чьих руках окажется этот острый ин­струмент, и от того, нужно ли его применять в данном конкретном слу­чае, поскольку с его помощью можно не только удалить, скажем, опас­ную опухоль у больного, но и отправить его на тот свет.

Аналогичное можно сказать и о методе группового допроса: все за­висит от того, какая цель стоит перед теми, кто решился его использо­вать, каков уровень их нравственных, профессиональных качеств и кто тот, кого планируется допрашивать вдвоем. Не приведет ли это к само­оговору со всеми известными трагическими последствиями? И если по­добного рода сомнения небезосновательны, лучше повременить, а может быть, и не использовать данный метод.

И наконец, в качестве метода изобличения допрашиваемого лица может быть использована очная ставка с ним, которая предусмотрена законодателем в качестве самостоятельного следственного действия. Поэтому перейдем к рассмотрению некоторых психологических особен­ностей ее проведения.