Глава 6. Тень и отвергнутое «я»

 

Удивительно, что я могу отвергнуть «я». Что я могу взять части себя, свою самость, и вытеснить её по ту сторону границы своего «я», попытавшись отказаться от права на обладание теми аспектами себя, которые могут казаться мне чрезмерно отрицательными или чересчур положительными, чтобы с ними можно было смириться. И всё же попытки выдавить их вовне на самом деле не помогают от них избавиться, а лишь превращают их в мучительные невротические симптомы – тени отчуждённой самости, возвращающиеся, чтобы преследовать меня всякий раз, когда я гляжу в зеркало, отражающее то, что наиболее всего беспокоит меня в этом мире, – и вижу там лишь тень собственного отвергнутого «я»…

Данная глава посвящена тени: тому, что это такое, как она возникает и как её себе вернуть. Но один факт ясен уже совершенно точно: великие традиции мудрости, невзирая на всю их мудрость, абсолютно ничего не ведали о тени. Уж кому-кому, а мне-то сие достоверно известно, ведь я потратил три десятилетия на беседы с наставниками и их учениками, – и вывод однозначен: понимание психодинамического вытеснения, равно как и способы его исцеления, является эксклюзивным вкладом современной западной психологии. Многие учителя медитации утверждают, что предлагают нечто схожее, однако когда выясняешь, что же они имеют в виду, оказывается, что их утверждения далеки от истины. Как следствие, даже опытные медитирующие и духовные учителя нередко являются жертвами психопатологии, поскольку собственные тени преследуют этих людей на всём пути к Просветлению и обратно, неустанно оставляя за собой вереницу трупов. Добрая весть в том, что исцелить это довольно просто.

 

Тень – динамически диссоциированные влечения 1-го лица

 

В число величайших открытий современной западной психологии входит тот факт, что в определённых условиях влечения, чувства и качества 1-го лица могут вытесняться, подавляться или диссоциироваться, и в таких случаях в моём собственном сознавании от 1-го лица они проявляются в виде событий 2-го и даже 3-го лица. Это одно из полудюжины по-настоящему великих открытий всех времён в психологии зоны 1 – западной и восточной, древней и современной.

 

Объятия и бой с тенью

 

Приведём довольно обобщённый пример, относительно которого прошу учесть следующее: 1-е лицо – это лицо, которое говорит (например, «я»); 2-е лицо – это лицо, с которым говорят (например, «ты»); а 3-е лицо – это лицо, о котором говорят (например, «он», «она», «оно»). Кроме того, нужно иметь в виду ещё и падеж: субъектный (или именительный), объектный (или дательный) и притяжательный: так, например, «я» – это субъектный падеж 1-го лица, «мне» – это объектный падеж 1-го лица, а «мой» – это притяжательный падеж 1-го лица. [32]Итак, вот типичный пример того, как происходит вытеснение и диссоциация:

Если я начинаю злиться на своего начальника, но чувство злости является угрозой для моего самоощущения («я добрый человек, а добрые люди не злятся»), то я могу диссоциировать, или вытеснить, эту злость. Но простое отрицание не избавит от самой злости, а лишь приведёт к тому, что чувство злости проявится в моём собственном сознавании как отчуждённое: я-то, возможно, и ощущаю какую-то злость, но это не моя злость. Чувство злости вытесняется по ту сторону границы самости (по ту сторону границы «я»), и тогда оно проявляется в виде отчуждённых или чуждых мне событий в моём же сознавании, во мне самом.

Я могу, например, спроецировать злость. Злость продолжает возникать, но коль скоро сам я не способен злиться, то, должно быть, злится кто-то другой. И совершенно неожиданно весь мир наводняется людьми, которые, как мне кажется, очень и очень злы… как правило, на меня! «И вправду, – думаю я, – мой начальник собирается меня уволить». Что вгоняет меня в депрессию. Путём проецирования своей собственной злости гнев превратился в тоску. И я не совладаю с этой депрессией до тех пор, пока не приму в себе злость.

Всякий раз, когда я отвергаю и проецирую свои собственные качества, они возникают «там, снаружи», где они меня страшат, раздражают, вгоняют в тоску, управляют мной. И, наоборот – в девяти случаях из десяти то, что в отношении других меня более всего раздражает и вводит в уныние, в действительности является моими собственными теневыми качествами, которые теперь воспринимаются как «внешние по отношению ко мне».

Быть может, вам известно о недавних исследованиях, в которых люди, активно выступавшие против гомосексуальной порнографии, посвятившие львиную долю своих жизней агрессивной борьбе с ней, были проверены на уровень сексуального возбуждения при просмотре эротических фотографий гомосексуального характера. Результаты исследования показали, что у ярых противников гомосексуальной порнографии уровень сексуального возбуждения в значительной степени выше по сравнению с другими.

Иными словами, их самих привлекала однополая любовь, однако, считая это влечение неприемлемым в самих себе, они посвящали всю жизнь попыткам искоренить его в других, утверждая при этом, что сами они этих мерзких влечений не испытывают вовсе. И, тем не менее, всё, чем они на деле занимались, состояло в проецировании своей же ненавистной тени на других и превращении окружающих в козлов отпущения.

Именно поэтому нас расстраивают те вещи – и только те вещи, – что являются отражениями нашей собственной тени. Сие не значит, что другие не обладают теми качествами, которые я презираю. Мой сосед и вправду навязчиво стремится всё контролировать! Но с какой же стати это беспокоит меня? Похоже, что ни мою жену, ни моих соседей это с ума не сводит. Ха, но если бы они могли видеть, насколько навязчиво он всё пытается контролировать, они б его тоже возненавидели, как я! Однако та тень, что я ненавижу, принадлежит именно мне, и я иду в крестовый поход против собственной тени. Я сам же и желаю держать всё под контролем в несколько большей степени, чем готов признать, а посему, не признавая это презренное качество в самом себе, отвергаю его и проецирую на своего соседа… или же на всех подряд. Я знаю, что кто-то здесь навязчиво всё контролирует, и, коль скоро сам я попросту не могу быть этим кем-то, то это, должно быть, он, или она, или они, или оно. Если окажется, что ненавистный мне человек действительно обладает спроецированным качеством или влечением, тогда это сыграет роль «крючка» для моей же спроецированной тени, роль «вешалки» для проекции аналогичных качеств, мне же свойственной. И дело вовсе не в том, что эти люди не обладают данными качествами. Просто, если вы проецируете на них свою же собственную тень, количество ненавистных вам вещей удваивается.

Именно сия двойная доза ненависти и проявляется в виде невротических симптомов, или теней отчуждённого «я». Ежели отрицательные качества другого человека просто информируют меня, это одно дело, – но если они овладевают всем моим вниманием, возмущают меня, раздражают меня, вызывают гнев, тогда велика вероятность, что я, если говорить прямо и без экивоков, переживаю тяжёлый случай противостояния своей же тени.

Подобные теневые элементы могут быть как положительными, так и отрицательными. Мы не просто несколько хуже, чем обычно позволяем себе быть, но и несколько лучше, – и, проецируя свои собственные добродетели, потенциалы и способности на других, мы в течение жизни обнимаем свою же тень. И противостояние тени, и обнимание тени – по сути, классические примеры заболеваний в зоне 1.

Стало быть, когда я диссоциирую и отчуждаю свою тень, такую как моя собственная злость, происходит следующее. В то мгновение, когда я вытесняю злость из себя, когда я выталкиваю её по ту сторону границы моего «я», она становится событием 2-го лица в моём собственном 1-м лице. Иначе говоря, по мере активного вытеснения мною моей же злости я её сознаю, но она превращается в некоего «тебя» внутри меня самого. (Мы уже упоминали, что 2-е лицо означает лицо, с которым я разговариваю, так что злость 2-го лица есть злость, с которой я всё ещё продолжаю диалог, но которая более не является мной или моей: она более не в 1-м лице). Я могу ощущать, как возникает чувство злости, но оно возникает в моём сознавании так, словно бы это злой сосед стучится в мою дверь. Я чувствую злость, но, по сути, я говорю этой злости: «Что тебе нужно от меня?» – не «я злюсь», а «кто-то здесь злится, но это не я».

Если я продолжу отрицать свою злость, она может полностью диссоциироваться и вытесниться в категорию событий 3-го лица, что будет значить, что я более не продолжаю с ней диалога: моя злость наконец-то превратилась в «оно», или полнейшего незнакомца в моём же сознавании, возможно, проявляющегося в виде симптома депрессии, возможно, перекладываемого на других людей, а возможно, проецируемого и на моего начальника. Моя собственная «я»-злость превратилась в отчуждённое «оно», неприкаянно слоняющееся по коридорам моего внутреннего мира, призрака из машины моей напряжённой самости.

Короче говоря, в ходе типичной диссоциации, когда возникает моё чувство злости, из моей собственной злости 1-го лица оно превращается в злость 2-го или даже 3-го лица, то есть в некоего другого в моём же сознавании: аспекты моего «я» теперь проявляются как «оно» в моём собственном «я», и эти «оно»-чувства и объекты совершенно сбивают меня с толку: эта депрессия, она меня охватила. Эта тревога, она сводит меня с ума. Эти мигрени, я не знаю, откуда они берутся, но появляются они тогда, когда неподалёку мой начальник. Всё, что угодно, кроме «я очень зол», потому что эта злость более мне не принадлежит. Я-то хороший человек, не может того быть, чтобы я испытывал злость, – и всё же мигрени эти меня убивают.

Назначение этого довольно общего примера в том, чтобы выявить феноменологическую последовательность событий: определённые «я-субъекты» могут возникнуть в моём сознавании («я зол!») и оказаться подавленными или отвергнутыми, и тогда отчуждённые чувства, влечения и качества выталкиваются по ту сторону границы моего «я»: теперь я ощущаю их как другого («я-то хороший человек, я не злюсь, но я знаю, что кто-то злится, – и поскольку невозможно, чтобы это был я, то это, должно быть, он!»). Когда такое происходит, чувства или качества не исчезают, чего не скажешь об осознанном праве на обладание ими. Эти отчуждённые чувства или качества могут затем проявляться в виде мучительных и сбивающих с толку невротических симптомов – в виде «теневых» элементов моего же сознавания. В таком случае целью психотерапии будет превращение этих «оно-чувств» в «я-чувства» и, как следствие, возвращение тени себе. Акт возвращения тени (перевода 3-го лица в 1-е лицо) устраняет корень проблемы болезненных симптомов. Цель психотерапии, если хотите, состоит в том, чтобы превратить «оно» в «я».

 

Прошу встать настоящего Фрейда!

 

Вся идея психодинамического бессознательного в действительности родилась в рамках этого типа переживательных данных и исследований – это целиком и полностью открытие зоны 1. Обычно мало кто помнит, что Фрейд, к примеру, был гениальным феноменологом, который во многих своих работах затрагивал как раз именно такую разновидность внутренней феноменологии и герменевтики (феноменологии – в случае моего собственного 1-го лица, а герменевтики – в случае, когда мои собственные побуждения становятся побуждениями и символами 2-го и 3-го лица, требующими герменевтической интерпретации, как если бы я говорил с кем-то другим: эти симптомы, что же они означают?).

Такое прочтение Фрейда вовсе не притянуто за уши: это прочтение, невидимое за стандартным английским переводом, выполненным Джеймсом Стрэчи. Немногие знают, что Фрейд никогда – ни разу! – не использовал терминов «эго» и «ид». В действительности Фрейд в своих работах использовал местоимения «я» и «оно». В немецком первоисточнике буквально пишется «я» и «оно» (das Ich, или «я», и das Es, или «оно»). Стрэчи решил использовать латинские слова «эго» и «ид», чтобы придать Фрейду более научное звучание. В переводах Стрэчи предложение могло звучать следующим образом: «Так, рассматривая сознавание, я вижу, что эго обладает определёнными импульсами ид, которые тревожат и расстраивают его», – что звучит наподобие размышлений о третьем лице. Но в действительности Фрейд писал: «Так, заглядывая в своё сознавание, я обнаруживаю, что моё «я» имеет определённые импульсы «оно», которые тревожат и расстраивают «я». Как было мною отмечено, Стрэчи использовал латинские термины «эго» и «ид» вместо «я» и «оно», потому что считал, что от этого Фрейд будет звучать более научно. И чего он на деле добился, так это внесения путаницы в учение Фрейда – блестящего феноменолога отвергнутой самости.

Самое, вероятно, известное обобщение главной цели психотерапии сформулировано Фрейдом и звучит следующим образом: «Где был ид, там должно быть эго». Вот что Фрейд писал в реальности: «Где было оно, тем я должен стать».

Разве не красиво? «Где было оно, тем я должен стать». Я должен найти отчуждённые части самого себя – «они» – и возвратить их в «я». Даже сегодня трудно найти более точную формулировку того, что же представляет собой психотерапевтическая работа с тенью.

Подход, который мы используем в Интегральном институте, не ограничен только Фрейдом или Юнгом: мы не используем слово «психодинамический» абсолютно в том же смысле, в котором это делал Фрейд, равно как не используем и слово «тень» в том значении, которое ему придавал Юнг. Однако я хочу вкратце затронуть основные вопросы того, чем занимались первоначальные психодинамические исследования, поскольку сама по себе их методология столь же достоверна сегодня, сколь и когда-либо, – и даже, наверное, в ещё большей степени сегодня, ведь сейчас о ней быстро забывают, спеша принять таблетку (в ВП) или изгнать тень при помощи медитации (в ВЛ), тогда как ни один из этих методов в её отношении не поможет.

Так что давайте здесь отвлечёмся на краткий экскурс в историю, а затем я поделюсь с вами тем, как мы улучшили сию ключевую практику обнаружения, конфронтации и возвращения тех аспектов самих себя, которые нас больше всего страшат и которым мы наиболее сопротивляемся.