Замечание о половом поведении

Во многом подобно тому, как Юнг свободно использовал идеи Фрейда, постьюнгианские аналитические психологи широко опирались на психоаналитическое понимание поведения, связан­ного с сексуальными отклонениями. В Школе Развития привет­ствовали те теории, которые рассматривают такие отклонения как результат нарушений в исходных отношениях матери-ребенка в отличие от теорий, подчеркивающих роль, которую играет Эдипов комплекс в сексопатологии. (Например, "Запретная любовь" под ред. Кремера, 1976, серия работ по педофилии).

Сторр (1957) применил юнгианскую теорию к фетишизму и трансвестизму. В особенности он иллюстрировал позитивное компенсаторное значение симптомов. Я бы рассматривал как простой пример этого сильного человека, слишком зависящего от своего положения, который хочет быть униженным проститут­кой. Пьеса Жене "Балкон" развивает ту же идею: главарь тер­рористов и шеф полиции разыгрывают жизнь друг друга в фан­тазии в борделе.

Гомосексуализм не пользовался большим вниманием в ана­литической психологии. Пока что, насколько мне известно, ни­кто не выдвигал предположения о том, что гомосексуализм — это либо душевная болезнь, либо он биологически предопреде­лен. Юнг рассматривал гомосексуализм в мужчине как резуль­тат слишком сильной связи с матерью. Далее, маскулинная сто­рона гомосексуалиста, которая в реальности недоразвита, прояв­ляется в идеализации пениса и восхищении перед ним. Юнг очень мало говорил о женском гомосексуализме, за исключением того, что здесь тоже играет роль слишком сильная связь с мате­рью. Соответственно, в целом, его идеи довольно фрагментарны. Лично я полагаю, что есть два совершенно разных вида го­мосексуализма. Первый происходит из сильной нарциссической раны, нанесенной подавляюще неэмпатичным родителем и веду­щей к поиску партнера, который заполнил бы зияние в отноше­нии к самости. Таким образом, партнер воспринимается не как отдельный человек — и этому способствует анатомическое подо­бие. Это можно назвать нарциссическим гомосексуализмом.

Нарциссическую гомосексуальность можно сопоставить с гомосексуальностью, носящей в большей степени Эдипов харакrep, и к которой приходят через ту же динамику, что и к гетеросексуальному осознанию, за исключением, по словам Анны Фрейд, "влияния чрезмерной любви и зависимости либо от отца, либо от матери, или же чрезвычайной враждебности к кому-либо из них" (1966, с. 161). Дело в том, что описание гетеросексуального полового осознания с точки зрения Эдиповой проблемы также подчеркивает то, что человек чувствует по отношению к родителям и какие фантазии возникают у него по этому поводу.

В целом, аналитическая психология признает, что крайне трудно сказать что-то определенное о половом поведении. Зна­чительный объем аналитической работы сосредоточивается на том, чтобы пациент принял, что глубокие чувства по отношению к человеку того же пола не являются "гомосексуальными" в смысле фиксированной сексуальной ориентации. Они являются здоровыми и обогащающими и происходят из психологической сексуальности. Наконец, когда мы говорим о половом поведе­нии индивида, нам также приходится рассматривать его с точки фения силы эго и в особенности отмечать частоту и интенсив­ность беспокойства, которое вызывают у человека его половые импульсы.

АНИМА-ЦИЯ

Культурные изменения нашего времени сосредоточиваются на роде, поле и браке. Видимо, возникает новая атмосфера, и возможно, социальная и политическая борьба женщин играет здесь роль. Мне кажется, мы можем использовать определенную теорию о том, что анимус и анима в равной степени существуют как для мужчин, так и для женщин, и сказать, что мы все больше живем в мире анимы, в анима-тированном мире. Если мы отделим аниму от сизигии (где она всегда связана с анимусом), от персоны (где она всегда является "низшим", бессозна­тельным фактором), от эго (где она всегда "используется"), от самости (где она всегда теряется при сравнении), тогда мы мо­жем получить инструмент, даже методологию для понимания наших культурных злоключений.

Юнг чувствовал эту новую атмосферу. Он чувствовал, что провозглашение Папой в 1950 г. догмы об Успении Святой Де­вы Марии, предполагающей введение женского в божественное, имело огромное значение. Это новшество бродило в течение более тысячи лет, было вызвано к жизни общими усилиями, но дорога была расчищена алхимиками: их символическим изобра­жением психологического разделения и единства с помощью мужских и женских фигур (CW 14, paras 662-8).

Однако наша культура по-прежнему патриархальна, и Юнг и его аналитическая психология — часть этой патриархальности. Здесь я говорю не лично о Юнге, но о том, как аналитическая психология окрашена, структурирована и контролируется патри­архальной перспективой. Сущность патриархата состоит в том, чтобы испытывать потребность в том, чтобы расставить вещи по своим местам. Она характеризуется порядком, возможно, разде­лением по ранжирам, безусловно, дисциплиной. Даже наше ис­пользование языковых подпорок, поскольку мы едва ли рассмат­риваем какой-либо элемент, не рассматривая чего-то ему в про­тивовес. Патриархат не любит "размытого осознания" (Clermont de Castillejo, 1973, с. 15), он не ищет "мудрости взамен" (Регега, 1981, с. 85); он презирает чувство "элементарного бы­тия" (E.Jung, 1957, с. 87); "размышления при луне" не одобря­ются (Hillman, 1972, с. 111). Все это анима.

Сновидения

Работа с пациентом и с его сновидениями играет важную роль в Юнгианском анализе. Юнг никогда не оформлял свои мысли по поводу сновидений в общую теорию, но все же он дал очень ясно понять, как он относится к снам и сновидениям. Вполне естественно, что некоторые идеи Юнга выражены в форме разногласия с Фрейдом. Это отражает признание как заслуги Фрейда, так и ограничений, которые он находил в ис­пользовании подхода Фрейда.

ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ

Говоря кратко, основное разногласие Юнга с Фрейдом от­носилось к явному и скрытому содержанию сновидений. Юнг не рассматривал сновидение как потенциально обманное сообщение, которое требует тщательной расшифровки. Он писал:

"Я принимаю сновидение за то, чем оно является на самом деле. Сновидение — это такая сложная и трудная вещь, что я не решаюсь делать никаких заключений относительно его возможных хитростей и склонности к обману. Сновидение — это естественное явление, и нет никаких оснований полагать, что это хитроумное изобретение, призванное сбить нас с толку" (CW If, para. 41).

Юнг рассматривал сновидения и содержание сновидений как психические факты (CW 13, para. 54). Но его утверждению о том, что сновидения можно принимать такими, какими они являются, мы должны противопоставить проведенную огромную работу по структуре, языку и значению сновидений. Было бы ошибкой, как указывал Маттун, полагать, что Юнг "работал" меньше со снами пациентов, чем Фрейд (1981, с. 248). Он конечно же интерпретировал сновидения, но не таким способом, который Маттун определяет как "одностороннее представление", с относительно фиксированным значением и вскрытием сексу­ального конфликта (там же). Согласно Юнгу, Фрейд не рабо­тал с символами, он скорее работал со знаками, которые, в от­личие от символов, не указывают путь и не выражают сложную ситуацию уникальным образом, но скорее относятся к чему-то уже известному (пенис, отец, мать). Поэтому знак "всегда меньше того понятия, которое он представляет, а символ всегда представляет нечто большее, чем его явное и непосредственное значение" (Jung, 1964, с. 41).

Я не уверен, что более разработанный метод интерпретации сновидений у Фрейда был таким негибким. Следовательно, на­сколько отмежевание Юнга от Фрейда следует рассматривать как собственную разработку Юнга? Например, есть достаточно данных о том, что агрессия фигурировала в интерпретациях Фрейда в той же степени, что и сексуальность (ср. Jung, 1963, с. 182-3, где Юнг сообщает, что Фрейд интерпретировал его сновидение через желание смерти). С другой стороны, пост­фрейдистская психоаналитическая работа со сновидениями дейст­вительно, видимо, отошла от исходной точки Фрейда и прибли­зилась к Юнгу (напр., Rycroft, 1979; Gill, 1982). Это могло произойти только в том случае, если отсутствие гибкости дейст­вительно имело место. Значит, принимая все это во внимание, можно сказать, что подход Юнга достаточно сильно отличался от подхода Фрейда.

Нам также следует иметь в виду, что у аналитической пси­хологии есть свои проблемы, связанные с фиксированной интер­претацией, основанной на уже существующем символическом лексиконе. До сих пор принято говорить о "фигуре анимы", если в сновидении мужчины есть женщина, еще до сколько-нибудь реального проникновения в сновидение. Тем не менее, в общих чертах аналитическая психология приняла положение Юнга о том, что:

"Сновидение ~ это маленькая скрытая дверь, ведущая к са­мым потаенным и глубоко зарытым тайникам души, откры­вающаяся навстречу той космической ночи, которой была психика задолго до возникновения какого-либо эго-сознания, и которой останется психика независимо от того, как далеко пойдет наше эго-сознание" (CW 10, para. 304).

Есть некоторая натянутость между этой открытостью и ме­тодом "прямой ассоциации" Юнга (когда внимание человека, которому снился сон, привлекается к важным элементам в сно­видении, в отличие от свободных ассоциаций у Фрейда).

Против понятия исполнения желаний у Фрейда Юнг вы­двигает собственную теорию компенсации для объяснения функ­ции сновидений. Здесь есть два аспекта. Во-первых, Юнг ука­зывает, что:

"сновидение — это спонтанное само-изображение в симво­лической форме реальной ситуации в бессознательном" (CW 8, para. 505).

Во-вторых:

"Сновидение проясняет ситуацию. Оно дает материал, кото­рого не хватало, и тем самым улучшает состояние пациента. Поэтому нам при терапии необходим анализ сновидений" (CW 8, para. 482).

"Каждый процесс, который заходит слишком далеко, немед­ленно и неизбежно вызывает компенсацию... Теория компен­сации — это основной закон психического поведения... Когда мы начинаем интерпретировать сновидение, всегда полезно спросить: Какую сознательную позицию оно компенсирует? " (CW 16, para. 330).

Читатель должен отметить логику этого положения: если сновидение и указывает на ситуацию в бессознательном, и явля­ется компенсацией (т.е. в определенном смысле, чем-то противо­положным) сознательного, значит, Юнг говорит о том, что соз­нательная позиция, с одной стороны, и бессознательное в том виде, в каком оно проявляется в сновидениях, с другой, всегда находятся в отношениях дополнения. Мы скоро увидим, как это заключение логически вытекает из предпосылок Юнга, было признано неприемлемым некоторыми постъюнгианцами (например, Dieckmann, Hillman, см. ниже).

Одно из следствий, которые возникают из полярности соз­нательного-бессознательного у Юнга, состоит в том, что стано­вится крайне важным хорошо знать положение в сознательном в данный момент. Сновидение наполнено "материалом, который. сознательная позиция сосредоточила в бессознательном". Не зная личностной ситуации, "невозможно интерпретировать сно­видение правильно, если исключить случаи слепого везения" (CW 8, para. 477). Нам действительно необходимо иметь в ви­ду внимание, которое Юнг уделял ситуациям в сознательном, когда мы рассматриваем амплификацию сновидений, и ниже, когда мы будем говорить о модификациях подхода Юнга по-стьюнгианскими аналитическими психологами.

Помимо акцента на компенсаторной природе снов и снови­дений, Юнг также полагал, что его синтетический подход к та­кому психологическому материалу, как сновидения, более уме­стен, чем подавление у Фрейда. Мы видели ранее, что граница. между синтетической ориентацией и ориентацией на подавление несколько размыта (см. выше, с. 219 и след.). Сейчас мы мо­жем отметить, что Юнг соглашался с тем, что синтетист и ре­дукционист могут видеть одни и те же причины сна, но крите­рии, с помощью которых они его понимают, различны. Юнг хочет знать:

"В чем цель этого сна? Какое действие он должен произве­сти? Эти вопросы не произвольны, поскольку их можно применить к любой психической деятельности. Везде можно задать вопросы "почему" и "куда", поскольку любая органи­ческая структура состоит из сложной сети целевых функций, и каждая из этих функций может найти разрешение в серии отдельных фактов с целевой ориентацией" (CW 8, para. 462).

Последняя область разногласий с Фрейдом касается того, следует ли рассматривать сновидения с "субъективной" или "объективной" точки зрения. Если рассматривать их с первой точки зрения, то все элементы сна принимаются как нечто, от­носящееся к человеку, который видит сновидение или к частям его собственной психики (хотя это не обязательно так, в том случае, если возникает образ реального человека, хорошо знако­мого тому, кто видит сновидение). С точки зрения объективной перспективы, фигуры во сне принимаются как нечто, обозна­чающее, например, реальных людей или их отношение к жизни того, кто видит сновидение, или в жизненной ситуации, с кото­рой он сталкивается. Дело не в том, что Юнг просто принял субъективную точку зрения, отдав ей предпочтение перед объек­тивной, но в том, что он использовал обе — и считал, что Фрейд ограничивался только объективной методологией.

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ СНОВИДЕНИЙ

Юнг чувствовал, что сновидения имеют типическую струк­туру, и что, обращая внимание на то, как отдельное сновидение соответствует этой структуре или отклоняется от нее, аналитик с большей вероятностью не пропустит важный элемент в сновиде­нии. Четыре раздела в структуре сновидения — это экспозиция, развитие, кульминация и разрешение (CW 8, para. 560).

Экспозиция включает указание на место, на основных уча­стников, исходную ситуацию, намек на вопросы, которые будут подняты в сновидении. Развитие предполагает усложнение сю­жета и "возникает определенное напряжение, поскольку человек не знает, что произойдет" (там же, para. 562). В кульминации происходит нечто совершенно определенное, либо меняется си­туация. Не у всех сновидений есть разрешение, но если есть, то это финальная ситуация (финальная в повествовательном смысле, поскольку ничто реально разрешиться не может).

Можно применить эту структуру к сновидению, который увидела пациентка с анорексией М. Ее мать с отцом расстались, когда ей было пятнадцать месяцев, и ее отец затем отказался от нее. Ее отчим умер, когда она была подростком. В то время, когда ей приснился этот сон, у М. не было мужчин (и до этого у нее не было сколько-нибудь долгих связей, и ее сексуальный опыт был минимален). Ей было 28 лет, и в силу явно веских причин она работала в той же организации и в той же должно­сти, что и ее мать. Она услышала интервью со мной по радио по поводу сновидений и нашла меня, что, как мы увидим, воз­можно, было важно.

Я разделил сновидение в соответствии со схемой Юнга:

Экспозиция: Я в больнице, и мне должны делать опера­цию на бедре. Подходит медсестра и гово­рит, что произошла ошибка.

Развитие: Теперь у меня рак из-за этой ошибки.

Кульминация: Я очень огорчена и сердита, но решаю ни­чего не делать и не говорить.

Разрешение: Потому что я не хочу расстраивать медсе­стру

Далее Юнг работает со сном как через ассоциации, так и через амплификацию с помощью архетипических параллелей. Для нашего дальнейшего описания совершенно необходимо пом­нить, что Юнг занят амплификацией обоих этих уровней:

"всегда спрашивайте пациента, что он чувствует относитель­но образов из своего сновидения. Ибо сновидения всегда связаны с какой-то особой проблемой человека, о которой он на сознательном уровне судит неверно" (CW 18, para. 123).

"Мы вместе с пациентом обращаемся к 2 000 000 - летнему человеку, который есть в каждом из нас. В современном анализе наши трудности по большей части происходят в ре­зультате потери контакта с нашими инстинктами, с древней незабытой мудростью, хранящейся в нас. А когда мы уста­навливаем контакт с этим старым человеком в нас? В наших сновидениях" (Jung, 1978, с. 100).

Я не думаю, что Юнг говорит о том, что архетипическое не является лично релевантным, скорее он говорит о том, что такой материал не возникает из личной ситуации сновидящего. Дейст­вительно, задача аналитика состоит в том, чтобы использовать "старую незабытую мудрость, хранящуюся в нас" в нашей ны­нешней ситуации.

В только что описанном сне М. фигура сестры была опре­делена пациенткой "как" ее мать, а рак — как результат их от­ношений. В более широком плане ее дальнейшие ассоциации включали: ошибки, которые делались в больницах, односторон­ность современной медицины и возможные связи между психи­кой и соматикой. Она не упомянула меня в связи с этим снови­дением в тот момент.

Классический юнгианец мог бы далее начать работать с ме­тафорами из наследия коллективного бессознательного, как на­пример, метафорой раненого целителя, где рана — это его ошиб­ки. Фактически из-за того, что я знал историю пациентки и прежде всего поскольку ранее было восстановлено ее детское ощущение ранимости матери от какой-либо критики или возра­жений, я интерпретировал сновидение объективно. Тогда медсе­стра, которую нельзя было обидеть, несмотря на ее профессио­нальный статус, символизировала мать, а не более субъектив­ного "уязвимого внутреннего целителя".

Пациентка рассказала мне на следующем сеансе, что когда она пришла домой в тот вечер, она испытала взрыв гнева и ко­лотила по кровати в ярости. Это было для нее нетипичным по­ведением. Я сказал ей, что она смогла (едва-едва) сдержать сильное чувство за пределами нашего сеанса. Может быть, она кроме того, не доверяет мне? Или чувствует, что я выбрал не­верную линию? "Нет, не неверную", — сказала она, но вообще-то она сомневается, что я смогу помочь ей — и она беспокоится о том, что говоря об этом, она может задеть мои чувства. Затем мы смогли обсудить этот относящийся к переносу аспект ее сно­видения.

Как ни странно, интерпретация сновидения, о которой я по­думал, но которую не высказал (о том, что медсестра представ­ляет уязвимого внутреннего целителя) становилась все более релевантной. Оказалось, что я хочу, чтобы она сама себе помог­ла, и мы вместе рассмотрели, почему она не может проявлять активность в разрешении своих проблем и какую скрытую поль­зу она извлекает из своей беспомощности. Итак, со временем сестра "стала" матерью, аналитиком, уязвимым внутренним це­лителем и даже медсестрой (см. ниже, с. 377).

Юнг подчеркивал, что к сновидению и к его амплификации следует подходить без предвзятости:

«Искусству интерпретации сновидения нельзя научится по книгам. Методы и правила хороши только тогда, когда мы можем обойтись без них. Только человек, который все равно может сделать это, обладает действительным умением, только человек с понимнаием реально понимает.

Но в то же время "необходимы широкие знания, такие, ка­кими должен обладать специалист" (там же). Эти знания долж­ны быть "живыми" и "пережитыми человеком, который исполь­зует их" (там же). Если мы соединим это с общим отношением Юнга к терапевтическому взаимодействию, мы увидим, что ин­терпретация сновидений требует полной эмоциональной отдачи со стороны аналитика.

Часто бывает важно увидеть, является ли сновидение ча­стью серии, и если да, то как развивался тематический материал или же он не развивался. Кроме того, Юнг придавал важное значение исходным сновидениям в том виде, в каком они пред­стают в анализе. Эти сновидения часто обобщают ситуацию, давая как бы диагноз и прогноз. Не все сновидения компенса­торны; некоторые обладают свойствами оракула или пророчества, и Юнг говорит, что мы предвосхищаем будущие события.

Юнг гибко подходил к наличию "правильных" интерпрета­ций сновидений. Несмотря на то, что он все же использует это слово, он также как бы принимает свою интерпретацию- как ги­потезу, которую необходимо проверить по отношению кo всей жизни сновидящего, и при необходимости модифицировать. Ин­терпретация сновидений для Юнга, видимо, представляет в не­котором смысле творческое явление, несмотря на то, что он вы­ступает против эстетического подхода к психологическому материалу (1963, с. 210).

Для тех, кто хочет больше узнать о Классическом Юнгианском подходе к сновидениям, могут быть полезны имеющиеся в настоящее время подробные описания (Hall, 1977; Mattoon, 1978), но они практически не отличаются от позиции Юнга. Мне хотелось бы рассмотреть три значительные модификации тезисов Юнга, которые были предложены. Это: (а) больший акцент на роли эго сновидения; (б) внимание к тому, чтобы анализировался пациент, а не просто сновидение; (в) установле­ние различия между ночным миром сновидений и дневным ми­ром сознания.

ВАЖНОСТЬ ЭГО СНОВИДЕНИЯ

Дикманн (1980) задается вопросом о том, не слишком ли аналитическая психология переоценила различие между сновиде­ниями и переживаниями наяву. Он отвечает, как мне кажется, таким мыслям Юнга:

" Я не стал бы отрицать возможности параллельных сновиде­ний, т.е. сновидений, значение которых совпадает с созна­тельной позицией или поддерживает ее, но, по крайней мере, насколько мне известно, таковые достаточно редки" (CW 12, para. 48).

Дикманн указывает, что поведение того, кому сон снится, во сне (эго сновидения) часто подобно поведению наяву. Эго сновидения стремится применить те же защитные механизмы и испытать те же чувства, что и эго наяву, и как и эго наяву, стремится поддержать себя, выжить. Дикманн признает, конеч­но, что сновидения передают подавленные переживания или пе­реживания, которые являются новыми для эго. Но он чувствует, что нашел третий путь к рассмотрению сновидений, отличный от исполнения желаний и от компенсации. Другими словами, Дик­манн предлагает считать, что сновидения выражают то, что про­исходит наяву в жизни того, кто видит сновидение, но что в данный момент недоступно (возможно, в силу того, что непри­ятно) для бодрствующего эго сновидца.

Непрерывность, которую Дикманн усматривает между сно­видением и явью, дает преимущества для клинической практики. Пациент может говорить о своих переживаниях во сне и обна­ружить

"в сновидениях узнаваемые качества, которые были для него неясны. На этой основе к сновидениям может быть построен первый мостик отношения и понимания. Чувство эго, кото­рое совершенно ясно занимает эго сновидения, облегчает этот процесс" (1980, с. 50).

Пациент, согласно этой методологии, может перейти во внутренний мир, видя и ощущая себя в странном контексте сна. Это само по себе ведет к пониманию. Дикманн признает, что его подход объективен, если рассматривать его в рамках спектра объективного-субъективного. Однако "объект" — это сам чело­век, который видит сон, "субъект".

Рассмотрим сновидение, о котором говорилось ранее, и ис­следуем его с точки зрения Дикманна. М. в своей жизни наяву действительно испытывала затруднения с выражением гнева или даже с самоутверждением, и у нее накопился огромный резерву­ар обвинений против матери. Она этого не осознавала, но стара­лась избежать контакта с матерью. Она не могла дать волю этим чувствам, поскольку бессознательно считала мать безза­щитной и уязвимой. Видимо, как показала наша реконструкция, она с детства всегда была такой. Фактически, хотя я этого не знал в то время, мы использовали подход Дикманна к этому сновидению, поскольку между ее поведением наяву и поведени­ем во сне была непрерывная связь. Компенсация не была осо­бенно релевантна для сновидения в этом случае (несмотря на то, что само сновидение действительно привело к компенсаторному переживанию — взрыву гнева). Я смог сказать ей: "Посмотрите, какой Вы были во сне, когда у Вас были реальные основы для того, чтобы жаловаться и чувствовать гнев, но Вы не могли вы­разить это, как не можете и в реальной жизни. И Вы действи­тельно чувствуете, что Вам нужно защищаться от плохого ухода за Вами Вашей матери (который дал Вам рак), избегая контакта с ней вместо того, чтобы признать свой гнев".