Конкретизация и язык действия

Язык воздействует на понимание, а понимание подкрепляет язык. Юнг, а следовательно, в определенной степени и постьюнгианцы, не устояли перед соблазном излишней конкретизации своего языка, что проявилось в представлении как конкретного, буквального и реально существующего того, что на самом деле изменчиво, подвижно, дано только в переживании, как например, бессознательное. Конкретизация вводит в соблазн не только применять предзаданную теорию, но и обходит роль души в психологии. Было разработано несколько путей разрешения этой проблемы. Ламберт (1981а) предлагает провести разграничение между метафорическим и научным языком - языком воображения и интеллекта. Первый стремится выражать себя в визу­альных или аудиальных образах; второй использует рациональные или концептуальные подходы. Юнг обозначил эти виды мышления соот­ветственно как "фантазийное" и "направленное" (CW 5, para 11-46). Но ему представлялось возможным обнаружить также их взаимодополнительность и взаимодействие, когда более рациональные и логиче­ские части мыслительного аппарата приступают к обработке сырого образного материала. Однако личное предпочтение метафорического или научного языка означает, что идеал, в котором оба языка высту­пают на равных, может быть трудно достижим (но см. гл. 11).

Проблема конкретизации была затронута американским психоана­литиком Шафером (1976), предложившим переключиться на "язык действия", который бы подчеркнул динамичную и подвижную природу психической активности. В ряде личных бесед (1981-2) Плаут также настаивал на преимуществах использования глагольных форм (обычно герундиев) в сравнении с существительными, так что получалось: не "мысль", но "мыслить"; не "сопротивление", но "сопротивляться"; не "индивидуация", а "индивидуировать" и т.д.

ПОЛЬЗА И ВРЕД АНАЛОГИЙ

Подобно многим, кто исследовал проблему души, Юнг по­стоянно прибегал к аналогиям. Его концепция либидо или пси­хической энергии сама по себе является аналогией, заимствован­ной из естественных наук. В своей работе "Польза и вред ана­логий" (1973) Хаббэк утверждала, что создание аналогий - это вид фундаментальной образной умственной деятельности, а не просто инструмент понимания. И действительно, образы сами по себе - это форма аналогии, потому что они представляют стиму­лы, в данный момент не оказывающие действия. Но для Юнга, как указывает она, цель использования аналогий состоит одно­временно в применении и демонстрации идеи единства мира, так называемого unus mundus - целостного представления о том, что все некоторым образом связано со всем. Аналогия ведет нас к более глубоким уровням понимания. Это подтверждается той ролью, которую догадки, предположения и интуиции играют в научном открытии. Интуиция, подобно аналогии, может соеди­нять две идеи, которые до этого не были связаны.

Аналогия иногда давала Юнгу возможность увидеть то, чего он раньше не видел или видел под другим углом зрения. Иногда аналогия бывает к душе ближе, чем наблюдаемая дейст­вительность, и часто она оказывается противоположностью кон­кретизации. Я полагаю, что аналогии наряду с другими видами знания могли нести у Юнга также эмоциональную нагрузку, так как он, подобно любому первопроходцу, стремился к объедине­нию своих гипотез.

Хаббэк цитирует Леви-Стросса: "По сравнению с естест­венными науками, мы, с одной стороны, получаем некоторое преимущество, а с другой - терпим неудобство: мы находим наши эксперименты уже готовыми, но они оказываются некон­тролируемыми. Отсюда понятно, почему мы пытаемся заменять их моделями" (там же, с. 95). Такой подход позволяет противо­стоять нападкам на Юнга, которые мы находим в книге "Фрейд и постфрейдисты": "Метод Юнга... опирается на утверждение, что если А в чем-то подобно В, а В, при некоторых обстоятель­ствах, может иметь нечто общее с С, а С предположительно соотносится с D, то вывод в полной логической форме будет следующий: А = D. На языке науки это утверждение бессмысленно" (Brown, 1961, с. 45).

Хаббэк приходит к заключению, что аналогия оказывается вредна, если отсутствует взаимное согласие относительно значе­ний используемых слов, -но прежде всего, относительно предме­та, на котором сосредосточено внимание. Аналогии могут ис­пользоваться в качестве защиты, чтобы отрицать различия и, следовательно, избегать тревоги. Я бы сказал, что простота ана­логии одновременно является ее силой и слабостью - мы подда­емся эмоциям и можем преувеличить значение нашего случая. В любом случае, эффективное использование аналогии может при­вести к лучшему пониманию того, что было неясно. В качестве примера вернемся к тому, как Юнг использует термины "либидо" и "психическая энергия".

Аналогия позволяет Юнгу устанавливать различия в ин­тенсивности психических явлений и давать оценку психическим переживаниям. Эти понятия могут использоваться при обсужде­нии субъективного опыта и переживаний. Энергия здесь понима­ется не как сила в механическом смысле.

Диаграммы - это особый случай аналогии. Обращение к ним пробуждает все опасности конкретизации. Их полезность варьируется в зависимости от способностей и предпочтений на­блюдателя. Одно преимущество состоит в том, что психологиче­ская диаграмма задействует в нас больше, чем только интеллект. Принятие разделительных линий между стадиями развития, или линий, которые ограничивают части, составляющие целое, при­водит к риску чрезмерного упрощения. Были предприняты по­пытки преодоления проблемы жестких границ с помощью пере­секающихся окружностей, что позволяло допустить размытость границ, а значит, и большее соответствие действительности (например, Lambert, 1981a, с. 194).

Возникающие при этом новые проблемы можно ясно уви­деть на примере книги Якоби "Психология К.Г.Юнга" (1942), где на одной из диаграмм строения психики эго помещено в центре далее идет круг личного бессознательного, а за ним кол­лективного. На другой диаграмме коллективное бессознательное, и в особенности та его часть, которая никогда не сможет быть осознана, размещена в центре, а эго - на периферии. Конечно же, обе точки зрения верны, но неизбежная слабость круговых диаграмм состоит в том, что мы неизбежно чего-то лишаемся из нашего опыта, в котором иногда самосознание оказывается в центре, а иногда верх берут бессознательные мотивации и пер­вичные инстинкты.

МЕТАПСИХОЛОГИЯ

Этот термин был изобретен Фрейдом по образцу "метафизики" и относится к наиболее общему теоретическому взгляду на психологию, который состоит из структуры понятий отделившихся от эмпирической базы понятий, которая сложилась в некоторой точке их эволюции. Ранее мы обсуждали идею о том, что теоретические объекты не существуют; метапсихология же пытается обращаться с ними, как будто они есть на самом деле.

В своей метапсихологии Фрейд выделил динамический, то­пографический и экономический аспекты. Рассмотрим их значе­ние для аналитической психологии.

Для фрейдистской, юнгианской и постьюнгианской психо­логии понятие о том, что психика скорее динамична, чем статич­на, является фундаментальным. Тем самым оно подразумевает игру сил, зачастую инстинктивных, и идею конфликта противо­борствующих сил. Для Фрейда неразрешенный, хронический конфликт - источник невроза, тогда как Юнг, как мы увидим в гл. 4, расценивает сосуществование явно противоречивых содер­жаний психики как основу здорового развития и создания новых точек роста для личности. Возможно, главный динамический конфликт (и Фрейд, и Юнг - согласны в этом вопросе, даже если в дальнейшем и намечаются некоторые расхождения) про­исходит между сознанием и бессознательным. Это особо под­черкивают юнгианцы, предполагая, что имеется также саморегу­лирующая функция в пределах бессознательного. Итак, главное, что мы можем заметить в динамическом аспекте метапсихологии - то что части психики могут двигаться как вместе, так и, на­оборот, обособленно.

Этот ритм комбинирования и объединения, с одной сторо­ны, и с другой - отделения, дифференциации и различения, стал важной темой для Юнга и особенно для постьюнгианцев в их подходах к развитию индивидуальности, к индивидуированию и индивидуации.

Исследование топографии психики идентифицирует ее под­системы и их размещение либо пространственно (как Фрейд делал поначалу), либо структурно (как он делал позже). Корни топографического подхода уходят в анатомию и физиологию, которые рассматривают различные части человеческого тела, их местоположение и связи с другими областями и органами. Все это сказывается на том, что не ослабевают попытки установить, к примеру, место возникновения фантазии и т.п. Сама идея бес­сознательного подразумевает, что многое скрыто - словно фун­дамент здания, - но тем не менее действует, что особенно про­является в психопатологии. И Фрейд, и Юнг производят рассе­чение целостной психики, чтобы показать ее части и подсистемы. Топография позволяет рассматривать способ функционирования и основные характеристики отдельной подсистемы как в относи­тельной изоляции, так и при анализе комплекса (см. гл. 2).

Экономического подхода мы касались ранее, когда речь шла об аналогии. В отношении же метапсихологии гипотеза форму­лируется так: психологическая деятельность может быть выра­жена в терминах энергии, применимых для описания любого потенциального процесса, и эта энергия может изменяться. По-видимому, клиническая практика лучше всего иллюстрирует это положение. Пациенты с симптомами навязчивости могут ока­заться неспособными прервать деятельность симптома посредст­вом сознательных усилий. Экономический расчет заключается здесь в том, что на симптом тратится энергии больше, чем на попытки его преодоления. Когда мы перейдем к рассмотрению взаимодействия комплексов, мы будем постоянно использовать эту гипотезу.

В рамках метапсихологии мало оснований для обсуждения вопроса о том, что в личности врожденно или конституциональ­но, а что возникает во взаимодействии с окружающей средой.

НЕОСОЗНАННЫЕ ЮНГИАНЦЫ

ЕсХи интерес к Юнгу не исчерпывается только тайными и эзотерическими аспектами, но связан с оценкой применимости его идей, то он предстает перед нами как удивительно современ­ный мыслитель и психотерапевт, который поразительно предуга­дал многие из путей развития психоанализа и других психоло­гических направлений. Как писал Роузен в своем монументаль­ном труде "Фрейд и его последователи":

"Мало кто из важных фигур в психоанализе был бы задет сегодня, если бы какой-то аналитик стал высказывать взгля­ды, идентичные взглядам Юнга 1913 года" (1976, с. 272).

И то же самое справедливо для многих более поздних фор­мулировок Юнга.

Многообразие точек соприкосновения между постьюнгианской аналитической психологией и различными формами развития психоана­лиза указывает не только на то, что Юнг находился в центре терапев­тического движения, но и что анализ и психотерапия в некотором смысле сегодня являются "юнгианскими". По-видимому, стоит ввести новую категорию - неосознанный юнгианец. В этой книге мы будем рассматривать взаимодействие Юнга, постьюнгианцев и неосознанных юнгианцев, преимущественно психоаналитиков. Мы приведем деталь­ное обоснование взгляда Роузена (не говоря уже о других, более об­щих высказываниях в адрес Юнга). Иногда идея из аналитической психологии может помочь разрешению трудной проблемы в психоана­литической теории, и наоборот.

Я вовсе не собираюсь утверждать, как это может показаться, что Юнг изобрел колесо, или занимать позицию его фанатичного привер­женца (слишком уж много в книге возражений идеям Юнга). Но мой собственный опыт и контакты с коллегами психоаналитиками показы­вают, что Юнга все еще не воспринимают с полным доверием. Пока­зывая, что многое в современном анализе и психотерапии имеет ярко выраженный юнгианский оттенок, я надеюсь преодолеть этот дефицит доверия, а также заинтересовать читателя в дальнейшем изучении тех аспектов аналитической психологии, которым сам Юнг не уделил дос­таточно внимания (см. также ниже с. 423).

Здесь я привожу список идей, изменяющих и развивающих пси­хоанализ, в которых видна юнгианская переориентация и к которым я буду постоянно обращаться, вместе с именами теоретиков, более всего с ними связанных:

1) акцент на раннем доэдиповом опыте единства с матерью и отделе­ния от нее (Кляйн, теоретики Британской школы объектных отно­шений: Фэрбэрн, Гунтрип, Винникотт, Балинт, а также Баулби).

2) важную роль в психической жизни играют внутренние психические структуры (архетипы) (Кляйн, Баулби, Шпитц, Лакан, Бион).

3) у бессознательного есть творческая, целевая, не деструктивная сторона (Милнер, Райкрофт, Винникотт об игре, а также для сравнения Маслоу и гуманистическая психология).

4) симптомы нельзя рассматривать только с каузально-редуктивной точки зрения, они должны рассматриваться в связи с их значением для пациента (Райкрофт и экзистенциальный анализ).

5) отход в аналитической теории от патриархальных, с доминировани­ем мужского начала, фаллоцентрических подходов; обращение вни­мания на женское начало (феминистская психология и психотера­пия, Митчелл, Столлер, Лакан).

6) акцент на клиническом использовании контрпереноса (большинство сегодняшних аналитиков - например, Серлз, Лэйнгз, Рокер, Литтл, Винникотт).

7) идея, что анализ - взаимодействие, преобразующее как пациента, так и аналитика, а значит, личность аналитика и его переживание анализа должны быть в центре внимания (Лангз, Серлз, Ломас, интеракционизм).

8) идея, что регресс в анализе может быть полезен и с ним можно работать (Балинт, Крис).

9) анализ должен работать с самостью столько же, если не больше, сколько с эго; самость понимается скорее как целостное выражение личности, чем одно из ряда репрезентаций эго (Кохут, Винникотт).

10) существуют подотделы личности (комплексы), с которыми анали­тик может работать (истинное и фальшивое Я (true and false selves) Винникотта, и для сравнения гештальттерапия и трансактный анализ).

11) инцестуозная фантазия носит символический характер (Бион, Ла­кан, Митчелл, Винникотт).

12) вопрос личностной интеграции (индивидуации) более важен, неже­ли вопрос о "нормальности" или "гениальности" (Эриксон, Мил­нер).

13) идея, что проявления шизофрении имеют значение (Лэнг и его коллеги).

14) распространение аналитического интереса на вторую половину жиз­ни (Левинсон, Парке, Эриксон, Кублер-Росс).

15) идея, что проблемы между родителями находят свое выражение в детях (семейная терапия).