Вклад Юнга в психологию развития

Вслед за этим предварительным обсуждением я хочу сосре­доточиться на вкладе Юнга в наше понимание развития в ран­нем детстве. Кроме того, я провожу параллели с теориями раз­вития в психоанализе. В следующем разделе рассматривается вклад поетъюнгианцев. Я. могу выделить восемь областей, в ко­торых вклад Юнга поразителен или значителен; некоторые из них рассматривались в других местах и я привожу ссылки на это.

Акцент на матери. Юнг одним из первых четко высказал­ся относительно значения отношений ребенка и матери в том виде, в каком это понимается теперь. Это следует сравнить с тем, как Фрейд настаивал на том, что эдипов треугольник на­кладывает свою ауру и рисунок на модель более поздних отно­шений. Юнг писал в 1927 году:

"Отношения матери и ребенка — безусловно, самые глубо­кие и самые сильные из известных нам... это абсолютные переживания, свойственные нашему виду, органическая исти­на... Существует внутренне присущая... крайняя интенсив­ность отношений, которая инстинктивно заставляет ребенка прижиматься к матери" (CW 8, para. 723).

Точно так же нам следует учитывать центральную потребность отделения от матери (и ограничения этого усилия):

"С течением лет человек естественно перерастает связь с ма­терью... но он не перерастает архетип так естественно"

(CW 8, para. 723).

Юнг подчеркивал три аспекта отношений ребенка и матери. Это — во-первых, то, что в течение всего периода взросления имеет место регрессия; во-вторых, что отделение от матери — это борьба; в-третьих, что кормление имеет первостепенное зна­чение.

Регрессия возникает из-за потребности ребенка в адапта­ции; такие потребности могут быть внешними и внутренними. Регрессия происходит не только к личной матери, как бы вос­полняющей временно жизненные потребности, но также к бес­сознательному архетипическому образу матери, поскольку "регрессия... не прекращается на матери, но идет дальше за нее к родительской области "Вечной Женственности". Здесь мы видим "Зерно целостности", которое ждет сознательной реали­зации (CW 5, para. 508). Это напоминает то, как психоаналитик Балинт проводил различие между легкой и имитирующей рег­рессией, которая дает шанс для "нового начала" (Balint, 1968).

Второй акцент Юнг делал на борьбе ребенка, направленной на отделение от матери. Можно спросить, почему отделение понимается как борьба. Юнг никогда не спорил, что человек хочет (почти запрограммирован на это) отделения; но он созна­вал, что существуют и другие желания или соблазны. Слитность с матерью после соответствующего возраста привлекательна, поскольку, например, можно избежать эдиповых конфликтов. Еще одна идея Юнга бросает свет на то, почему оправдано ис­пользование слова "борьба". Он полагал, что отделение от роди­теля также является началом новой стадии. Но:

"Даже если изменение действительно имеет место, старая форма не теряет своей привлекательности; тот, кто вырыва­ется от матери, стремится вернуться обратно к матери. Это стремление может легко превратиться в поглощающую страсть, которая угрожает всему, что было завоевано. Тогда мать становится, с одной стороны, высшей целью, а с другой стороны — самой страшной опасностью" (CW 5, para. 352).

Это составляет сущность стремлений героя, о которых мы говорили в главе 3. Юнг определил расщепление природы чело­века: одна часть хочет расти вовне и дальше, а другая — хочет вернуться к истокам для обретения силы. Одна часть стремится ассимилировать новые переживания "там вовне", другая ищет новой и регенерирующей встречи с элементарными психологическими силами. Расщепление — это область работы инстинктом Жизни и Смерти. Несмотря на то, что инстинкт Смерти получа­ет свои крайние проявления в агрессии и разрушительности, мы видели, что его истинным объектом является сведение известного нам мира к исходному состоянию, которое, с точки зрения пси­хологии, является неорганическим (ср. выше, с. 197). Поэтому стремление бессознательного к регрессии также опасно.

Третий важный акцент Юнга относительно отношений ма­тери и ребенка относится к кормлению в первые годы жизни. Юнг, настаивая на отделении от Фрейда, говорил о том, что это область, не связанная с сексуальностью. Фрейд, отмечал Юнг в 1913 г., наблюдал, что кормление приятно и возбуждающе, и пришел к выводу, что сосание обладает сексуальными свойства­ми. Юнга отмечал, что все, о чем говорит такое наблюдение — это то, что и секс, и сосание возбуждают: "Получение удоволь­ствия ни в коем случае не тождественно сексуальности" (CW 4, para. 241). Юнг писал, что в человеке, как и почти во всей природе, существует исключительная сосредоточенность на кормлении и росте в течение какого-то времени. И внутриутроб­ный и первый внеутробный периоды младенчества относятся к этой стадии жизненных процессов (CW 4, para. 237).

Вслед за этим важным моментом Юнг сделал, как теперь кажется, ошибочное суждение. Он считал, что если существует и половой инстинкт, и инстинкт кормления, то мы не должны за­являть, что кормление сексуально, если только не утверждается обратное, — что секс основан на кормлении. Мы знаем теперь, что многие половые расстройства происходят именно вследствие неудовлетворенных импульсов кормления или плохого опыта. Говоря кратко, сексуальность и кормление действительно влияют друг на друга.

Есть несколько причин такого взаимовлияния. В обоих ви­дах деятельности есть телесный контакт и близость, и оба вида деятельности предполагают проникновения чего-то во что-то. Оба вызывают возбуждение и в конце концов разрядку напря­жения. Смешение орального (кормление) и генитального (сексуальность) принимают разные формы. Проекция оральной агрессии приводит к фантазиям о влагалищах с зубами. Инкопо-рирующая мать или вторгающаяся мать становится либо загла­тывающим влагалищем, либо женской фантазией о вторгающем­ся и контролирующем пенисе. (Такие зональные смешения про­исходят не обязательно между оральностью и генитальностью. О сексе говорят как о чем-то грязном (смешение анально-генитального) или его воспринимают как борьбу за власть, и тогда заимствуются образы анальных напряжений в младенчест-ве).

Видимо, Юнг открывал дверь для таких формулировок, но закрыл ее, отвергнув собственные аргументы как "жонглирование понятиями". Он не может принять того, что два отдельных инстинкта — сексуальности и кормления — могут сосуществовать в младенце. Он делает следующий вывод:

" Сосуществование или отдельное проявление двух инстинк­тов нельзя обнаружить в младенце, поскольку одна из ин­стинктивных систем не развита вовсе или совершенно руди­ментарна... Сосуществование двух инстинктивных систем — это гипотеза, которая конечно, облегчила бы все" (CW 4, para. 241).

Однако Юнг пошел дальше, когда утверждал, что сущест­вуют "многочисленные тесные связи между функциями кормле­ния и секса" (там же, para. 291). Я убежден, что если бы Юнг не находился во власти такой же односторонней позиции (никакого секса в младенчестве), как и Фрейд (ничего кроме секса в младенчестве), он смог бы более тщательно исследовать это.

Рассматривая психопатологию отношений матери и младен­ца, Юнг описывает результаты того, как не сбываются архети-пические ожидания. В данном случае архетипические ожидания содержатся в ребенке. Если личный опыт не может вызвать очеловечивания архетипического образа, человеку приходится пытаться достичь непосредственного контакта с архетипической структурой, которая лежит в основе его ожиданий, чтобы попы­таться жить на основе архетипического образа. Патология также возникает в результате опытного подтверждения только одного полюса — существующих возможностей позитивного и негатив­ного. Так, если плохой опыт преобладает в младенчестве над хорошим, тогда полюс "плохой матери" в диапазоне ожиданий активизируется, и уравновешивания не происходит. Можно ска­зать, что человеком "владеет" образ плохой матери. Подобным же образом, идеализированный образ отношений матери и ре­бенка может привести к тому, что ощущается только "хорошая" область спектра, и человек никогда не сможет справиться разочарованиями и реальностью жизни.

Если мы обратимся к современным психоаналитическим теориям отношениям матери и ребенка, то увидим, что там тоже присутствуют нюансы, о которых шла речь в работе Юнга, но иногда они несколько по другому изложены. В своей книге "Нарцисс и Эдип: дети психоанализа" (1982, с. 28) Гамильтон высмеивает различные направления психоаналитической психо­логии детей и классифицирует эти взгляды на ребенка, начиная от пассивнонегативной к активно-позитивной ориентации. На крайней пассивной позиции мы видим Фрейда с его идеей пер­вичного нарциссизма (из которого сопротивляющегося младенца следует "выманивать"), Малера (симбиоз матери и ребенка) и Кохута. Согласно Гамильтон, все эти теоретики рассматривают ребенка как занимающего относительно пассивную позицию в ранних взаимоотношениях. Двигаясь дальше по шкале, мы нахо­дим теорию объектных отношений, например, в том виде, в ка­ком ее выдвинула Клейн. Далее следуют идеи интенсивной свя­занности между матерью и младенцем (Balint). Наконец, идут более "активные" теории "синхронности взаимодействия" (Bower) и акцент Винникотта на взаимности.

У Юнга есть место на шкале Гамильтон, хотя он и не раз­вивал эти идеи в такой степени, как те психоаналитики, которых она упоминает, — у него есть концепция ребенка, над которым доминирует психология родителей (пассивная) и понятие ребенка как активного человека. Одним из отрицательных моментов шкалы Гамильтон является то, что она не различает четко то, какие теории используют внутрипсихическую перспективу, какие межличностную, а какие — обе (если таковые есть).

Ранние психологические механизмы. Юнг дал описание психологических механизмов, некоторые из которых он применил к младенчеству, но все они предвосхищают теорию объектных отношений.

Первый механизм — это расщепление, которое обычно рас­сматривается в клейнианском психоанализе как ранняя защита, предполагающая контроль над объектом с помощью расщепления его на хороший и плохой частичные объекты (Segal, 1973, с. 128). Человек может наслаждаться хорошим и нападать на плохой на основе расщепления с меньшей путаницей и с мень­шим страхом наказания или утраты.

Юнг говорит о расщеплении по отношению к матери или, точнее, к образу матери. Он говорит о "двойственной матери" (в 1912 г.), и это можно понимать двояко: во-первых, как двойст­венность между личной матерью человека и архетипом матери, и во-вторых, как двойственность между хорошим и плохим вари­антом либо реальной, либо архетипической матери (CW 5, paras 111 and 352). Нам следует, наверное, поместить слова "реальная" и "архетипическая" в кавычки, поскольку реальная мать имеет архетипический компонент, а архетипическая мать требует личного проявления. Мы можем изобразить эту двойст­венность схематически:

личная мать

плохая мать ┼ хорошая мать

архетипическая мать

Второй механизм назван Юнгом "примитивной идентично­стью". Под этим он понимает априорное сходство, основанное на исходной недифференцированности субъекта и объекту. Такая идентичность, например, воспринимаемая младенцем по отноше­нию к матери, бессознательна и "характеризует ментальное со­стояние раннего младенчества" (CW 6, paras 741-2). Затем в 1921 г. Юнг описал состояние развития, подобное "области творчества" Балинта и фазе нормального аутизма Малера (1975). Во всех этих теориях акцент делается на относительном отсутствии дифференциации субъекта и объекта. Вклад Юнга значителен вследствие акцента на уже существующем сходстве, врожденной тенденции к идентичности, а не на сходстве, кото­рое обнаруживается путем опыта или достигается через фанта­зию. Он, как и большинство остальных теоретиков, рассматри­вают это как идентификацию (ср. Laplansh and Pontalis, 1980, с. 205).

Более важно, чем примитивная идентичность, важно то, как Юнг использует особый вид идентичности, для которого он использует термин мистическое соучастие (participation mystique). Это выражение он заимствовал у Леви-Брюля, антрополога. В антропологии оно обозначает форму отношений с объектом (в значении "вещь"), при котором субъект не может отделить себя от вещи. Это основано на понятии, что человек и вещь — на­пример, предмет культа или священный предмет — уже связа­ны, и когда достигается состояние мистического соучастия, эта связь оживает.

Юнг применял этот термин, начиная с 1912 года, к отноше­ниям между людьми, в которых субъект или его часть оказывает воздействие на другого, или наоборот, так что эти двое стано­вятся неразличимыми с точки зрения эго субъекта. Говоря более современным психоаналитическим языком, Юнг описывает про­ективную идентификацию, при которой часть личности проеци­руется на объект, и тогда объект воспринимается так, как если бы он был проецируемым содержанием. Например, ребенок может проецировать свою агрессию на грудь матери. Если он делает это достаточно интенсивно, тогда он идентифицирует грудь с собственной агрессией, и ему кажется, что грудь напада­ет на него или преследует его. Содержание проецируется на или в объект, который затем идентифицируется с содержани­ем.

Проективная идентификация или мистическое соучастие это ранние защиты, которые также проявляются во взрослой психопатологии. Они позволяют субъекту контролировать объект или по крайней мере поддерживать иллюзию контроля с помо­щью определения внешнего объекта или "окрашивания" его в соответствии с внутренним пониманием субъекта. Таким обра­зом, архетипическое наследие младенца оказывает воздействие на внешний мир, так что мы можем говорить о субъективных схемах переживания или об архетипических объектах (см. выше, с. 82).

Есть также сходство между мистическим соучастием и понятием объекта-самости у Кохута, при котором оспаривается обычное разделение самости и объекта (см. выше, с. 202). Также можно провести связь с идеей Биона о наложении того, что принадлежит окружению, на то, что является врожденным.

Юнг использовал идею проекции и интроекции (CW 6, paras 767-68 and 783-4). Нет необходимости рассматривать то, как он использует эти термины, подробно, поскольку они отно­сительно не идеосинкратичны. Тем не менее, мы можем принять во внимание его идею о том, что проекция может состоять из коллективного, а также личного содержания, его акцент на роли "активной проекции" при эмпатии, и его замечания относительно уменьшения, вызванного проекцией, и указания к окончательной необходимости собирать проекции (ср. Von Franz, 1980).

Доэдипово либидо. Мы рассматривали Юнга как пионера доэдиповой психологии развития. Он дал ряд идей относительно либидо и того, как можно описать его функционирование доэди-пова комплекса. Юнг выделял эмоциональные копии специфиче­ских инстинктивных процессов либидо. Он отмечал, что воздей­ствие ребенка столь же интенсивно, как и воздействие взросло­го, что, кстати, является еще одной причиной для того, чтобы оспаривать исключительно сексуальное определение либидо, ко­торое подчеркивает контраст между детским и взрослым либидо.

Далее, в 1913 г. Юнг стал говорить об "алиментарном ли­бидо" (CW 4, para. 269). В другом месте он отмечал, что если объект поклонения соотносится ребенком с анальной областью, тогда это можно рассматривать как способ выражения уважения. Поэтому Юнг рассматривал связь между анальностью и творче­ством, которую развили многие другие теоретики.

Фокус Юнга лежит на трансформации либидо и в особен­ности на движении психической энергии "вверх" от инстинкта к областям создания ценностей и духовности. Проблема была и остается в том, как сохранить связи между инстинктом и духом, не теряя ощущения различий.

Психоанализ также занимался трансформацией инстинктивного либидо. Но помимо духовности и образования ценностей, больший акцент делается на трансформации либидо в Связан­ность. Райкрофт полагает, что

"В течение примерно последних тридцати пяти лет фрейди­стские аналитики всех школ все больше пытаются рассмат­ривать [эротогенные зоны] как средства передачи отношения ребенка к родителям" (1972, с. xxiv).

Райкрофт об анальной фазе:

"[это] теперь рассматривается не просто как период, во вре­мя которого маленькие дети заняты своим анальным функ­ционированием, но также как период, в течение которого они учатся владеть своим телом и сталкиваются с проблемой приемлемости своего поведения для взрослых" (там же, с. xxv).

Дифференциация. Это термин, который используется Юн-юм очень часто и по-разному. В основном определении в 1921 году (CW 6, para. 705) он говорил о дифференциации как об отделении частей от целого. Например, сосредоточение и осоз­нание относительно отдельного существования комплексов или органов психики.

Второй смысл, в котором этот термин используется, связан с индивидуацией. Здесь личность может дифференцировать себя от других. Или, другими словами, эта дифференциация себя, дифференциация личности в целом без односторонности или ненужного разделения.

Понятие дифференциации можно использовать в связи с младенчеством и детством во многом потому, что оно позволяет говорить о недифференцированности и предифференцированности. Существуют психологические состояния (недифференциро­ванные), когда не сохраняются адекватные границы. Предиффе-ренциация предполагает нормальный аспект раннего развития; недифференциация — это скорее психопатологическая категория.

Психосоматическая схема. В 1913 году Юнг выдвинул модель психосоматического развития, которая связывает физио­логическое взросление и психологический символизм совершенно поразительным образом (CW 4, paras 290-1). Он полагал, что в течение детства либидо постепенно движется к сексуальной фор­ме. Юнг рассматривал как центральную черту этого процесса то, каким образом сосание перестает быть функцией кормления и становится ритмичной деятельностью, направленной на удоволь­ствие и удовлетворение. Такой ритм становится основой или моделью для мануальной стимуляции различных частей тела. Постепенно "потирающая, поглаживающая, подергивающая, по­тягивающая" рука достигает гениталий и происходит мастурба­ция. Ключевым элементом для нас в этом описании является то, как более поздний ритм движений руки считается символизи­рующим более ранний ритм сосания. Мы можем использовать термин "символический", поскольку мастурбация в детстве ука­зывает на полную генитальную сексуальность в будущем и по­этому является проспективной деятельностью, а не только сур­рогатом ощущения сосания в прошлом.

Такая модель позволяет нам постулировать как регрессию, так и прогрессию по спектру: сосание с целью кормления — гедонистическое сосание — мануальное исследование тела — мануальная генитальная стимуляция — генитальность. Мы также видим фазы исследования тела, как связанные с формированием границы кожи.

Для полноты картины я хочу отметить еще некоторые черты вклада Юнга в психологию раннего развития, которые были более полно рассмотрены в других разделах; его теорию форми­рования эго, возникающего из островков сознания (см. выше, с. 118) и его подход к символам (см. выше, с. 157 и след.). Можно связать подход Юнга с тем, как Винникотт (1971) ис­пользовал идею переходных объектов. Как мы видели, парадок­сальная формулировка о том, что такие объекты являются "первым не-я, которым я владею", точно соответствует функции, которую Юнг отводил символу: он уникальным образом связы­вает кажущееся непримиримым".

Двойственные воззрения Юнга на психологию ребенка так­же рассматривались в этой главе. Взгляд на ребенка как на че­ловека лежит в основе анализа детей. Ребенок может получить силу, чтобы пережить сложную обстановку дома, даже враждеб­ность в обращении, именно потому что это человек с собствен­ной силой. С другой стороны, взгляд на ребенка как на храни­лище психопатологии родителей лежит в основе семейной тера­пии; выдающиеся практики в этой области выражают свою при­знательность Юнгу (см. ниже, с. 266—267).

Итак, мы рассмотрели области, в которых вклад Юнга в теории развития личности в детстве значителен. Это:

- акцент на матери;

- описание ранних психологических механизмов;

- теория доэдипова либидо;

- дифференциация;

- психосоматическая схема;

- теория формирования эго;

- символы.

Из-за значительности этого, мне кажется, мы уже не мо­жем согласиться с Гловером, когда он говорит о "салонной вер­сии психического развития" у Юнга (1950, с. 50) или утвер­ждает, что Юнг отвергал всякую теорию индивидуального мен­тального развития (там же, с. 41).

Теперь мне хотелось бы показать, как постьюнгианцы раз­вили все это, что они отвергли или приняли в этой модели, и что заимствовали из других источников.