Практики, занимающие срединную позицию

Иногда возникает соблазн отнести различия, о которых мы говорили, как нечто, имеющее отношение лишь к темпераменту, языку, теоретической напыщенности или имперскому высокоме­рию. Ошибочно было бы отделять явно "технический" подход от творческого или диалектического отношения к анализу. Преиму­щество владения аналитической техникой состоит в том, что та­кие обоюдные взаимоотношения между пациентом и аналитиком могут стать более глубокими. Тем не менее, контрасты между КСС и ДВ слишком резки, чтобы с легкостью делать заключение о том, что все постъюнгианцы пытаются достичь одних и rex же целей при анализе. Это можно проверить, исследуя воз­можность срединной позиции, которая сочетает классическую-синтетическую-символическую идеологию с идеологией диалек­тики взаимодействия.

Я предлагаю рассмотреть взгляды двух потенциально сре­динных аналитических психологов. Во-первых, попытки Давидсон в 1966 г. соединить идеи Юнга об активном воображении с анализом переноса, относящимся к ее ДВ методу. Во-вторых, подход Шварца-Саланта к лечению нарциссического нарушения личности, при котором он видоизменяет традицию КСС, кото­рую он преподавал, и вводит в нее анализ взаимодействия пере­носа-контрпереноса (1982).

Идея Дэвидсон состояла в том, что перенос можно рассмат­ривать как воображаемый диалог между пациентом и фигурой явно внешнего аналитика, но во многом происходящей из внут­реннего мира пациента. В этом отношении здесь есть непосред­ственное сходство с диалогом активного воображения между эго пациента и его бессознательным содержанием. При анализе, согласно Дэвидсон, аналитик может функционировать для паци­ента так же, как эго пациента функционирует в активном вооб­ражении, позволяя бессознательному материалу пациента "пробиться". Тогда перенос-контрперенос понимается в этом смысле, как активное воображение.

Для многих Классических Юнгианцев и сторонников КСС эти идеи были анафемой, поскольку они явно противоречат об­щему отношению к активному воображению. Например, фон Франц (личная беседа, 1977) говорила мне, что никогда не сле­дует использовать активное воображение по отношению к живо­му человеку, и уж конечно, к своему аналитику или пациенту. Тем не менее, если мы внимательно рассмотрим авторитетное заключение Вивера о том, что подразумевается под активным воображением (1964), мы увидим, что идея Дэвидсон оправда­на.

Вивер полагал, что первая ступень активного воображения состоит в том, что эго обращает внимание на психические фраг­менты и образы. Эго может инициировать фантазию и кроме того быть сознательным регистратором этой фантазии. Фантазия может быть расширена с помощью участия и вмешательства эго. Чем больше вовлечение в драму, тем больше участие эго. Но есть области, в которых эго может участвовать, но не понимать.

Наконец, и самое главное: решающее значение имеет тот факт, что эго испытывает "значимое участие", скорее чем "форму", в которой выражено это участие" (там же, с. 17-18).

Возвращаясь к Дэвидсон, мы видим, что именно аналитик воплощает наблюдающее эго в исходной схеме активного вооб­ражения у Юнга. Аналитик, воплощая образы переноса пациен­та, входит во внутреннюю драму пациента, но сохраняет собст­венные границы, точно так же как это делает эго, участвуя в более обычном типе активного воображения.

Шварц-Салант, второй потенциально срединный аналитик, пишет о пациентах, которые отрезаны, которым не хватает ре­альной любви к себе, у которых мало эмпатии и которые эмо­ционально функционируют слишком конкретно, несмотря на то, что у них явно успешно проходит социальная адаптация. Таким пациентам с нарциссистическими нарушениями требуются долгие и болезненные периоды прежде чем может начаться то, что обычно считают аналитической работой. Аналитик пытается соз­дать теплое и эмпатическое окружение, в котором может раз­виться доверие. Шварц-Салант пишет о том, что он пытался преобразовать архетипическую реальность, в которой нарцисси-ческий пациент, отрезанный от человеческих контактов, попадает в "личную историческую жизнь таким образом, что у него оста­ется некоторая степень связанности с архетипическими корнями" (1982, с. 25). Для того, чтобы достичь этих целей, он воздер­живается от своей обычной техники анализа.

Для нашей цели мы должны сосредоточиться несколько бо­лее подробно на том, что Шварц-Салант говорит о методике КСС по отношению к лечению нарциссических нарушений. Он утверждает:

"В клинической картине, особенно на ранних стадиях транс­формации, преобладает особая природа процесса переноса-контрпереноса. Следовательно, неспособность связаться с нарциссическим типом через понимание этого процесса и особенно объективной природы контрпереноса в результате дает невозможность сосредоточить процесс лечения" (там же, с. 25).

Это означает, что приходится избегать работы с амплификацией и, самое главное, не использовать модель взаимности и равенст­ва, которую предлагал Юнг, поскольку:

"встреча двух людей, дающая возможность проявиться бес­сознательному, часто бывает необходима, когда взаимодейст­вующие люди способны на более или менее равное участие. Но при нарциссических нарушениях это совсем не так, и си­туация часто бывает затемнена кажущимся авторитетом па­циента" (там же).

Два важных момента в том, что говорил Шварц-Салант, следующие: сосредоточенность на переносе-контрпереносе, не амплификации, и приостановка действия модели взаимно­сти/равенства. Означает ли это, что Шварц-Салант стал сто­ронником ДВ?

Шварц-Салант описывает нарциссизм как нарушение само­сти и как попытку функционировать по-новому. Например, раз­личные черты такой архетипическои фигуры как Меркурий (или Гермес) предполагают и негативные, и позитивные аспекты нарциссизм и его связь с творчеством (там же, с. 36-37). Мерку­рий, по Юнгу, воплощает целый ряд психических ролей, начиная от мошенника, вора, обманщика и насильника, и кончая вестни­ком Богов и, следовательно, проводником душ. Гермес дает как архетипическую основу нарциссического нарушения, так и пози­тивную коннотацию для нее. Шварц-Салант недооценивает мысль Юнга о том, что самость хочет прожить "свой жизнен­ный эксперимент", а если этого не происходит, самость проявля­ется негативно; это и есть то, что происходит при нарциссизме.

Но в отличие от представителей ДВ, писавших о нарцис­сизме, таких как Аедерманн (1979, 1981, 1982), Шварц-Салант дает историческую, культурную перспективу нарциссизма, по­скольку это "расширяет явно близорукий взгляд, который могут дать клинические подходы" (1982, с. 105). Это приводит Шварца-Саланта к утверждению о том, что непременно есть позитивный, духовный аспект и в этиологии нарциссического нарушения, и в его лечении.

Означают ли эти утверждения, что Шварц-Салант все же сторонник КСС? Или, говоря о его работе в целом, является ли он сторонником срединной позиции? Если мы сравним его рабо­ту с работой Аедерманна, мы увидим, что они оба считают эм-патию жизненно необходимым элементом лечения и чем-то, чего не хватало пациенту в его реальном детстве. Различие состоит в том, что несмотря на то, что оба практика постулируют стадию "пре-анализа", в методологии лечения Аедерманна есть радиякальное переключение в момент завершения первой стадии ана­лиза, когда в пациенте оставляется жизнеспособное эго, с кото­рым предстоит работать (Ledermann, 1982, с. 311). Несмотря на то, что Ледерманн утверждает, что тогда может начаться обыч­ная аналитическая работа по интерпретации, это менее резкое разграничение, чем то, что проводит Шварц-Салант между пер­вой стадией анализа и второй стадией. Тогда феноменология самости с ее творческой саморегулирующей функцией понимает­ся через обычной подход КСС, с помощью символизма мифо­логии.

 

Я уверен, что Шварц-Салант не рассматривает анализ как процесс, при котором с инфантильным "материалом" вначале "работают" с помощью "переноса" прежде чем достигается под­линный архетип по Мак-Кой. Но создается впечатление более четкой последовательности стиля в работе аналитиков Школы Развития, явно приверженных ДВ, таких как Ледерманн. Воз­можно, такие постъюнгианцы как Шварц-Салант (и Дэвидсон) неизбежно более противоречивы, чем практики, занимающие более крайние позиции. И, возможно, в этом их сила, способ­ность к гибкости и к работе с большим, чем обычно, числом пациентов.

Я упоминал, что Шварц-Салант вновь обращается к ам­плификации с использованием мифологического материала, когда пациент готов к этому. Вопрос релевантности мифа для нашего понимания младенчества и детства — интересный вопрос — Эдипов комплекс, проблема Нарцисса; что мы подразумеваем, когда вспоминаем эти мифы?

Я не думаю, что какие-нибудь аналитические психологи до сих пор утверждают, что миф вскрывает то, как функционирует сознание ребенка (т.е. у детей сознание не переполнено мифо­логическим материалом). В настоящее время акцент делается на мифе как на метафорическом выражении чего-то, имеющего от­ношение к типическим моделям эмоционального поведения в течение всей жизни. Мы знаем, что изучение "типических" мо­делей трудно, поскольку наблюдатель также погружен в то, что он изучает; миф дает возможность отойти от субъективности, взглянуть на переживания со стороны и отказаться от слишком жестких понятий. И в то же время миф может быть высшей точкой в эмоциональном переживании. Вот почему я постоянно приравниваю изучение мифов и эмпирическое наблюдение пове­дения младенца и матери. И то, и другое может быть обозначено как "объективное" действие, которое предполагает эмоцио­нальную деятельность.

Можно сказать, что когда миф рождается в сознании, это избавляет нас от слишком буквального подхода (который Шварц-Салант называет "клинической близорукостью" и связы­вает нас с миром воображения. Опасность состоит в том, что, как пишет Гигерих о работе Нойманна, мифы также можно вос­принимать слишком буквально и конкретно, тем самым "делая воображаемое буквальным" (Giegerich, 1975, с. 128).

Если мы соединим эти размышления с нашим рассмотрени­ем срединной позиции, мне кажется, мы увидим, что таковой не существует, и что у некоторых аналитических психологов в ре­зультате работы возникает желание перекинуть мостик через разделение, которое возникло между классическим-символическим-синтетическим подходом и подходом с точки зрения диалектики взаимодействия.