Дальнейшее рассмотрение психопатологии

Мне хотелось бы выделить еще два клинических синдрома помимо нарциссического расстройства. Это психоз и пуэр этернус (вечное дитя).

Юнг предвосхитил работу Лэйнга и его школы, по выявле­нию причины и смысла в словах и в поведении психотических пациентов. Лэйнг отмечал мысль Юнга о том, что шизофреник перестает быть шизофреником, когда встречает кого-то, кто его понимает (Laing, 1967, с. 165). Юнг также указывал, что для некоторых психотиков срыв может быть психологическим про­рывом. Это также перекликается с работой Лэйнга. Юнг рас­сматривал психоз как движение к коллективному бессознатель­ному, от которого "нормальный" человек отделен и защищен "эго-сознанием". Поэтому он согласился бы с Лэйнгом в том, что психоз — это искаженная форма потенциально естественного процесса, и что такой психоз может быть "инициацией", "церемонией", или "путешествием" (Laing, 1967, с. 136). Было бы интересно узнать, что Юнг подумал бы о современной кон­цепции "семьи шизофреников". Его мысль о том, что член семьи может "нести" психологические конфликты за других членов семьи, движется в этом направлении.

Работа постьюнгианцев сосредоточивалась на аспектах пси­хоза, связанных с развитием (например, Redfearn, 1978) или попытках кодифицировать и организовать типично психотический материал (напр., Perry, 1962).

Другой особый пример психопатологии, который я хочу упомянуть, был назван Юнгом puer aeternus, вечное дитя, кото­рое не хочет или не может расти. Эта идея была разработана фон Франц (1970) по отношению к общей незрелости, характе­ризуемой отсутствием основы и неспособностью брать личност­ные или какие-либо другие обязательства; puer проживает то, что называется "предварительной жизнью". Puer (а есть и puella) может демонстрировать недостаток корней либо через чрезмерную духовность и витание в облаках, либо, напротив, бесшабашно рискуя в опасных видах спорта или на войне.

Недостаточное ощущение реальности ослепляет его перед лицом опасности. Проблема puer, с точки зрения фон Франц, происходит из привязанности к матери и неумения отделиться от нее и, следовательно, брать какое-либо другое обязательство. Как отмечает Маттун (1981, с. 99), такой человек может про­жить в этом стиле до средних лет, когда он начнет остро испы­тывать пустоту и одиночество. Синдром puer aeternus схож с некоторыми психоаналитическими описаниями шизоидной лично­сти (например, Guntrip, 1961).

Юнг утверждал, что лекарством для puer является работа; фон Франц добавляет к этому потребность в укреплении эго-сознания. Иногда обычная процедура анализа, которую ощуща­ют как нечто скучное или недостаточно возвышенное, становится важным моментом для того, чтобы puer или puella смогли жить в настоящем (ср. Samuels, 1980a, с. 40-1).

Ни Юнг, ни фон Франц не отрицали, что puer aeternus об­ладает положительными чертами. Такие люди ищут подлинного выражения духовной природы, их проблемы слишком легко раз­решаются с помощью неглубокого решения, что ведет к утом­ленному стилю жизни — или к маниакальной сверхактивности, о которой говорилось ранее. Положительная оценка puer у Хиллмана также заключена в таких утверждениях как "puer не ходит, а летает... puer задерживает психику... Психика подвластна puer" (1979a, с. 25-6).

Именно puer в человеке приводит его зачастую к юнгианскому анализу, и тогда обнаруживается, что

"он аналитический тугодум и в большей степени лишен куль­товых или мистических качеств, что он не всегда поддержи­вает высокие духовные устремления, и что он обычно в большей степени склонен к приземленным психологическим конфликтам, чем к чисто символическим внутренним путеше­ствиям" (М. Stein, 1982, с. xii).

Как отмечали другие юнгианские аналитики (напр., Clark, 1978), непонятно, почему приземленность должна вредить духу, хотя такой риск всегда будет.

РАЗЛИЧНЫЕ МОДАЛЬНОСТИ

Аналитическая психология применялась к групповой тера­пии, анализу детей и к семейной терапии; последнее будет рас­смотрено в следующей главе.

Теория Юнга относительно самости как начала, которое сдерживает и регулирует все разрозненные части личности, при­менима к групповой психологии, и была разработана архетипиче-ская основа такого группового процесса и его темы (напр., Hobson, 1959; Whitmont, 1964; Fiumara, 1976).

Юнгианский анализ детей — это отдельная и захватываю­щая область, и спектр применяемых подходов можно оценить судя по увеличивающемуся количеству литературы (Wickes, 1966; Fordham, 1969a; Kalff, 1980). В очень широком смысле, спор классического-символического-синтетического и диалектики взаимодействия также присутствует в дискуссии об анализе де­тей. В последнее время среди аналитических психологов, рабо­тающих с детьми, наметилась тенденция к соединению различ­ных школ аналитической психологии. Дискуссии, которые ведут­ся среди аналитических психологов, несколько осложняет такой фактор, как амбивалентное отношение Юнга к психологии детей, о чем говорилось в предыдущей главе.

ЛЕЧЕНИЕ И ИЗЛЕЧИВАНИЕ

Вероятно, уместно закончить эту главу несколькими словами о том, что заставляет анализ работать и каковы цели анализа. Гордон предлагает провести различие между лечением и излечи­ванием, которые имеют место при анализе. Первое связано с развитием эго и интеграцией склонностей и архетипов. С другой стороны, излечивание — это "процесс на службе всей личности, направленный на все большую и все более полную целостность" (1979, с. 216).

Этот акцент на индивидуации приводит нас к парадоксу, отмеченному Фордхамом (1978а) при рассмотрении критериев для окончания анализа. (Под окончанием понимается взаимное желание пациента и аналитика в отличие от одностороннего "прерывания"). Фордхам ищет свидетельство того, что пациент может пережить, нормально функционируя, периоды, когда он не отвечает за то, что происходит. Поэтому любая фантазия о том, что анализ позволяет пациенту полностью контролировать то, что с ним происходит, отвергается, и подчеркивается относи­тельность заключительной стадии анализа.

Тем не менее это оставляет открытым вопрос о той роли, которую играют при анализе решения, имеющие отношения к выбору пациентов, установке диагноза. Проблема здесь состоит в том, что акцентируя химию и эмпатию между аналитиком и пациентом, аналитическая психология ограничила свой вклад. Аналитическая психология имела тенденцию работать с моделью роста, а не с моделью лечения. Следовательно, что касается выбора пациента, здесь брали многих из тех, кого могли отверг­нуть при классическом психоанализе (в силу соображений воз­раста или поскольку их считали слишком больными). В послед­нее время такие критерии, как сила эго, глубина нарушения, мотивация и благоприятное или неблагоприятное воздействие окружения пациента в большей степени принимались во внима­ние.

Психоаналитики также спрашивают, откуда идет лечение. Паолино дает совершенно традиционное определение того, как достигается лечение и излечивание при психоанализе: конструктивная мобилизация склонностей... более адаптивное функционирование эго... редукция межпсихических конфликтов" (1981, с. 87). Затем он с одобрением цитирует следующие слова другого психоаналитика, Гительсона:

"Одна из до сих пор не решенных проблем психоанализа связана с самой природой психоаналитического лечения. Это не инсайт; это не восстановление младенческих воспомина­ний; это не катарсис или отреагирование; это не отношение к аналитику. И все же — все это, взятое вместе в некоем син­тезе, который еще пока невозможно сформулировать экс­плицитно. Каким-то образом при успешном анализе пациент взрослеет как целостная личность" (цит. по тому же, с. 87).

Не удивительно, что Юнг считал, что слова deo concedente висели над анализом, или что алхимики обладали oratorium, в котором могли созерцать и молиться за успех своей работы в laboratonum (CW 13, para. 482).

РОД, ПОЛ, БРАК

Обучая юнгианцев, неюнгианцев и эклектически ориентиро­ванных стажеров, я обнаружил, что именно взгляды Юнга отно­сительно рода и пола вызывают наиболее страстные чувства. Частично это отражает общий культурный интерес, но я пришел к выводу, что здесь есть еще и нечто большее. Создается впе­чатление, что в глубине работ Юнга о мужественности и женст­венности, возможно, лежит ключ к пониманию нашего сего­дняшнего состояния. Но в то же время я заметил и очень боль­шую степень неудовлетворенности концепциями Юнга, и не просто некоторыми из высказываемых им соображений. Напря­жение между предвкушением и фрустрацией настолько порази­тельно, что я чуть не назвал эту главу "Юнг: феминист или шовинист? ".

Расхождение во мнениях простирается до сложных коммен­тариев к идеям Юнга. Мадуро и Уилрайт полагали, что эти идеи далеко опередили свое время в положительной оценке жен­ственности, и что Юнг предвосхитил современный интерес (Maduro, Wheelwrightl977). Гольденберг, с другой стороны, призывает к феминистической критике, которая исследовала бы несбалансированность основной модели Юнга" (Goldenberg, с. 445).

Короче говоря, я полагаю, что формулировки Логоса и Эро­са, анимуса и анимы у Юнга можно отделить от их связи не только с полом, но и с родом. Сделав это, мы получаем превос­ходные инструменты для работы с психикой. И более того, та­кой шаг связан с современным психоанализом.

ТЕРМИНЫ

Прежде чем начать серьезное обсуждение, следует дать оп­ределение. Поскольку Юнг никогда специально не проводил различия, подчас он не осознавал, что иногда говорит о поле и половых различиях (мужчина и женщина), а иногда о различиях рода (мужской и женский). В последнее время Столлер в своей плодотворной психоаналитической работе "Пол и род" (1968) предложил ограничить термин "пол" биологией: хромосомы, ге­ниталии, гормоны и вторичные половые признаки. Столлер от­мечает, что "пол человека определяется алгебраической суммой всех этих качеств, и большинство людей принадлежат к одной из двух отдельных групп, одна из которых называется "мужчинами", а другая "женщинами" (там же, с. 9). Род, с другой стороны, это культурный или психологический термин, относящийся к количеству мужественности или женственности у человека, и, добавляет Столлер, "несмотря на то, что во многих людях есть смесь того и другого, у нормального мужчины пре­обладает мужественность, а у нормальной женщины — женст­венность (там же, с. 9-10).

Далее Столлер вводит еще два термина: родовая идентич­ность и родовая роль. Первый термин обозначает осознание того, к какому полу человек принадлежит, и, что более важно, личные и культурные аспекты этого осознания. Так, человек может ощущать себя как "мужественного мужчину или как "женственного мужчину" или с некоторой горячностью спорить о том, чего общество ждать от женщины. Это приводит нас ко второму термину — родовая роль. Он относится к явному пове­дению в обществе, особенно по отношению к другим, и, что самое главное, включает индивидуальную оценку своего рода.

Проблема с этим аккуратным разделением на пол и род со­стоит в том, что родовое поведение (которое понимается Столлером как в основном приобретенное начиная со времени рож­дения) играет крайне важную роль в половом поведении, кото­рое, конечно, явно биологично. Далее, можно наблюдать ту сте­пень, в которой на родовое поведение могут влиять изменения в половом строении, например, после кастрации. Может быть да­же явное различие в поведении при рождении между мальчика­ми и девочками; например, говорят, что мальчики более беспо­койны перед кормлением, но легче успокаиваются, а девочки ведут себя наоборот. Но против этого контр-аргумента Столлер выдвигает мысль о том, что это отчасти может объясняться ус­ваиванием поведения, которое начинается непосредственно после рождения. На взаимодействие мать-ребенок может влиять и эмоциональное отношение матери к полу ребенка, и это приво­дит к различиям и в обращении с ребенком, и в том, чего от него ожидают.

Из синтеза Столлера следуют два вывода. Во-первых, у родового поведения есть биологический субстрат, хотя трудно определить его точно. Во-вторых, поскольку половые отношения включают наиболее интенсивные коммуникации между людь­ми", нам необходимо рассматривать то, что происходит между людьми, и более того, что происходит внутри человека — какие "неврозы, фантазии и желания кипят в человеке" (там же, с. 16), а это, согласно Столлеру, неизбежно приводит к обраще­нию к психологии как "основной методологии нашего понимания сексуальности" (там же, с. 16, выделено мною).

Теперь ясно, что споры относительно пола и рода вращают­ся вокруг понятия того, что является врожденным, а что приоб­ретенным. Когда мы говорим о поле и роде, мы видим, что сле­дуем за Фрейдом, который, как определил Галлоп, разработал концепцию сексуальности, не "вписывающаяся в рамки реальных межличностных отношений" (1982, с. 2). Другими словами, несмотря на то, что можно рассматривать брак и личные отно­шения, область рассмотрения касается в первую очередь принад­лежности и внутреннего равновесия, и только потом — мужчины и женщины и их отношений.

Далее следует рассмотреть то, в какой степени детские впе­чатления человека играют роль в его или ее последующем ощу­щении родовой идентичности. В этой связи можно задаться во­просом, есть ли какие-то общие наблюдения, которые можно сделать относительно возможных различий между развитием мужчин и женщин. Например, мальчику не приходится пере­ключаться с одного объекта любви на другой при переходе от двух-личностного к трех-личностному отношению; кормящая мать и эдипова мать — это одно и то же лицо. В западной культуре девочке приходится переключаться. Перед мальчиком встают другие проблемы при развитии осознания своей родовой идентичности, чем те, что встают перед девочкой. Отношение мальчика к матери делает женственную идентификацию чем-то ясно возможным, и тем, что следует преодолевать; девочке не приходится преодолевать своего отношения к матери таким же образом для достижения женственности. Но более общеприня­тую идею о том, что у мальчика есть эта трудность в отношени­ях с матерью, следует рассматривать наряду с мыслью фемини­стских психоаналитиков о том, что именно в силу принадлежно­сти к одному полу, у девочки и ее матери есть особые пробле­мы.

В своей книге о психологии женщин основатели Лондон­ского центра Женской Терапии утверждают, что развитие эго у женщин формируется в рамках отношений матери-дочери. На это влияет то, что женщины составляют граждан второго сорта в патриархальной культуре", а также тот факт, что

"все матери учатся у своих матерей тому, какое место они занимают в мире. В жизни каждой женщины есть воспоми­нание — скрытое или активное — о той борьбе, которую она вела со своей матерью в процессе становления как женщи­ны, или овладения умением направлять свою деятельность и свои интересы определенным образом" (Eichenbaum and Orbach, 1982, с. 31).

Можно также добавить к этому возможность того, что схожесть может породить зависть между матерью и дочерью таким обра­зом, что это даст первый бессознательный мотив для того, что­бы ограничить сферу действий второй, которая, в свою очередь, может испытывать стремление пойти дальше матери.

Развивая далее феминистические психоаналитические воз­зрения, Ходороу утверждает, что

"большая длительность и различная природа их преэдиповых переживаний и их постоянное обращение к проблемам этого периода означают, что ощущение самости у женщин слито с другими и что они сохраняют способность к первичной иден­тификации; и оба этих момента позволяют им испытывать эмпатию и недостаток ощущения реальности, в которых ну­ждается младенец. У мужчин эти качества проявляются в меньшей степени, поскольку во-первых, их рано начинают рассматривать как противоположность матери, а во-вторых, поскольку позднее их привязанность к ней должна быть по­давлена (Chodrow, 1978, с. 26).

Перспектива развития отношений матери-дочери, которую рисует Юнг, вполне может не быть разрушительной для девоч­ки, но дочь, которая борется с матерью, может "нарушить свои инстинкты", поскольку "отвергая мать, она отвергает все, что есть темного, инстинктивного, двусмысленного и бессознатель­ного в ее собственной природе" (CW 9i, para. 186).

То, что мы вообще можем думать о возможных различиях между развитием мальчика и девочки, указывает на ту роль, которую играет гетеросексуальность. Особые движущие силы, намеченные выше, основываются на преобладании различия или тождественности в половых отношениях. Но нам также необхо­димо задаться вопросом, следует ли принимать саму гетеросек­суальность как врожденную и, следовательно, как нечто фунда­ментальное и неоспоримое, или же у нее также есть культурное измерение. Я думаю о том, как Фрейд понимал врожденную бисексуальность, за которой следует гетеросексуальность. Точка зрения Юнга состояла в том, что мужчина и женщина не полны друг без друга: поэтому гетеросексуальнось — это данное. В этом смысле он отличается от Фрейда, который делал акцент на бисексуальности как естественном состоянии человечества (правда, см. ниже, с. 352). С точки зрения Фрейда, осознание половой принадлежности возникает вследствие, сильных объеди­ненных желаний воспроизводства и общения. Однако мысль Юнга о том, что то, что мы теперь называем "мужским" и "женским", сосуществует в дополнительном отношении в психике и является психологическим расширением и применением бисек­суальности.

Культурный институт, который наиболее явно отражает ге­теросексуальность, это брак. В Западных обществах он сочета­ется с ядерной семьей. Является ли такая модель универсальной или локальной, вопрос спорный. Материал Мид о культурных различиях должен учитываться вместе новыми данными о том, что у ядерной семьи гораздо более длительная история, и что она более широко распространена, чем полагалось ранее (Mead, 1949; Makfarlane, 1978; Mount, 1982).

Принимая во внимание все эти факторы, можно заключить, что у мужчин и женщин действительно по-разному протекает раннее детство, причем различия, возможно, очень велики. Но отсюда очень далеко до утверждения о том, что они фактически функционируют психологически по-разному. Научные данные об этом запутанны, и их трудно оценить (см. ниже, с. 347 и след.). Например, наблюдения о том, что мальчики строят баш­ни, а девочки замкнутые стены, когда им дают кубики, можно воспринимать как свидетельство сходства в функционировании, а не различия (как обычно утверждается). Оба пола интересуются своими телами и, возможно, различиями между анатомией муж­чин и женщин. Оба пола выражают этот интерес сходным обра­зом — символически, в игре с кубиками. Или, другими словами, оба пола подходят к различиям между полами сходным образом. Различия в родовой роли и осознании родовой идентичности, следовательно, можно рассматривать как нечто, возникающее сходным образом. Психологические процессы, с помощью кото­рых мужчина становится агрессивным бизнесменом, а женщина заботливой домохозяйкой, одинаковы, и не следует впадать в заблуждение вследствие различий конечного продукта. Недавний обзор имеющихся экспериментальных данных явно поддерживает и подтверждает доводы о "сходстве", подчеркивая огромное влияние культурного фактора (Nicholson, 1984).