В чем же ошибался Чарлз Дарвин?

Больше всех повредили учению Дарвина, пожалуй, его последователи. Они, начиная со знаменитого Томаса Гексли, превратили дарвинизм в одно из самых долговечных и незыблемых учений в естествознании. Впрочем, его критики были и остаются, хотя их попытки подобны ударам волн о гранитную глыбу.

Отдельные биологи до сих пор пытаются разрушить дарвиновский научный бастион. Приведу характерный пример. Придется затронуть некоторые специальные проблемы. Если вам, читатель, они покажутся сложными или неинтересными, то пропустите данный раздел. А пока познакомимся с доводами одного из критиков дарвинизма.

Сравнительно недавно опубликованная статья профессора зоологии Гарвардского университета Стефена Джея Гоулда: «Где Дарвин ошибался», опубликованная в немецком журнале. В ней предъявлено три серьезных претензий в адрес дарвинизма.

1. Считается, будто организмы в истории Земли развивались последовательно от низших форм к высшим. Для доказательства нередко сравнивают строение нервной системы и способности к обучению у ресничного червя, краба, карпа, черепахи, собаки, обезьяны. Предполагается, что эти животные демонстрируют ступени роста интеллекта, этапы прогрессивной эволюции.

В действительности, по словам Гоулда, «такая пестрая беспорядочная толпа животных не представляет из себя никакой эволюционной линии». То же можно сказать и о другой, более упорядоченной последовательности: рыба–амфибия–рептилия–млекопитающее–человек. Допустимо ли утверждать, что лягушки, которые бывают очень разными, обладают более высокой организацией, чем рыбы, превосходящие всех наземных позвоночных по разнообразию. Многие современные виды могли сформироваться в результате упрощения предшествовавших форм, а их органы — испытать определенную деградацию. По мнению Гоулда, на такую возможность указывает пример, который Дарвин считал веским доказательством своей теории: развитие легких из плавательного пузыря костистых рыб. Но именно в этом случае великий биолог роковым образом ошибся.

2. Плавательный пузырь костистых рыб развился из легких. То есть, из

очень сложного органа возник более примитивный. Да и организмы, успешно освоившие новую для себя воздушную среду, вроде бы ничем не сложнее, чем их водоплавающие предки. Ведь комплексное жаберно-легочное дыхание со временем упростилось до легочного. Разве это прогресс?

По данным палеонтологии, костистые рыбы появились в морях около 150 млн лет назад — много позже, чем млекопитающие на суше, древнейшие находки которых относятся к верхнему триасу (около 220 млн лет назад). Следовательно, вопреки предположению Дарвина предки наземных позвоночных имели легкие вместе с жабрами. Некоторые современные рыбы

— африканский полиптерус и три вида двоякодышащих — сохранили легкие. А вот акуловые вовсе утратили этот орган, так и не приобретя взамен плавательного пузыря. У костистых рыб легкие деградировали, приняв облик пустого мешка, сохраняющего иногда связь с пищеводом.

Выходит, пути эволюции поистине неисповедимы. Только стереотипы мышления сводят их к примитивной схеме неуклонного развития. Это убедительно доказывает пример с происхождением плавательного пузыря.

3. По словам Гоулда, Дарвин исходил из умозрительной идеи,

предопределившей некоторые его существенные ошибки. Например, он не

признавал внезапного появления разнообразных многоклеточных организмов в нижнем кембрии (550—600 млн лет назад), предполагая их существование

задолго до кембрийского периода. Хотя, как подчеркнул Гоулд: «Сегодня даже в учебниках говорится, что докембрийские живые существа... были одноклеточными».

Таковы главные пункты опровержения идей Дарвина современным американским профессором. Самое замечательное в этих возражениях то, что они помогают понять всю глубину и мудрость научных прозрений великого британца!

Прежде всего: утверждения о внезапном появлении многоклеточных только в кембрии опровергнуты палеонтологами. Советские и австралийские ученые первыми доказали, что множество видов многоклеточных организмов

возникло, развивалось и вымерло задолго до кембрия в так называемом вендском периоде.

Вспомним слова Дарвина: «Прежде чем отложился самый нижний кембрийский слой, прошли продолжительные периоды... вероятно, еще более продолжительные, чем весь промежуток времени между кембрийским веком и нашими днями, и... в продолжение этих огромных периодов мир изобиловал живыми существами».

Писалось это в то время, когда большинство исследователей вообще отрицало существование докембрийских форм жизни, а палеонтологи не могли обнаружить соответствующих ископаемых остатков. Причина этого теперь ясна: многоклеточные были бесскелетными, типа медуз и тому подобных форм, а одноклеточные — очень малы, трудно различимы.

Выходит, Дарвин высказал ошеломляюще верную гипотезу! Она лишь подтверждает истинность его общих представлений о биологической эволюции. Кстати, до венда не менее трех миллиардолетий существовали одноклеточные организмы.

Факт «неожиданного» появления множества скелетных форм в начале кембрия никак не противоречит дарвиновской теории. Да и понятие внезапности для столь удаленных от нас эпох весьма растяжимо: для них точность геохронологических измерений составляет миллионы лет. К тому же Дарвин предполагал быстрое распространение в области жизни новых «прогрессивных» видов. Он, опирался на закон ускоренного — в геометрической прогрессии – размножения организмов в благоприятной среде, выведенный Мальтусом по демографическим данным.

В случае с происхождением легких у наземных животных Дарвин действительно, ошибся. Но это не более, чем частность. (Хотя Гоулд утверждает, что Дарвин в своей работе многократно ссылается на этот пример, мне удалось обнаружить только две ссылки, причем не имеющих принципиального характера.) Впрочем, еще в начале XX века немецкий ученый Ганс Шпенман приводил доказательства появления легких у костистых рыб из задней пары жаберных мешков, где задерживался заглатываемый воздух. Известный советский биолог-эволюционист И.И. Шмальгаузен доказывал, что предками амфибий могли быть кистеперые рыбы, имевшие легкие; однако у морских форм «они естественно (как и у других высших рыб) преобразовались в плавательный пузырь».

Что же остается от критики Гоулда в адрес Дарвина? Утверждение о «непрямолинейном» ходе эволюции, об отсутствии постоянного прогресса... Но разве Дарвин утверждал нечто другое?

Выживание наиболее приспособленных не предполагает обязательного усложнения. По Дарвину: «Оно ведет к усовершенствованию каждого существа в отношении к органическим и неорганическим условиям его жизни и, следовательно, в большинстве случаев (! — Р.Б.), и к тому, что можно считать восхождением на более высокую ступень организации. Тем не менее, просто организованные низкие формы будут долго сохраняться, если только они хорошо приспособлены к их простым условиям».

Дарвин не отрицал регрессивных изменений. Например, у многих пассивных паразитов (прежде всего кишечных), обитающих в безопасной и обильной пищей среде, заметно деградируют органы движения, пищеварения и нервная система. А.Н. Северцов в 1925 году назвал такое явление морфофизиологическим регрессом.

Вот уж поистине возвышается дарвинизм, как могучая скала, о которую вдребезги разбиваются все волны критики!

Возможно, кого-то порадует это торжество научной теории. Однако хотелось бы напомнить, что все живое отличается изменчивостью и со временем развивается. Почему бы и для научных идей не повторить мысль Дарвина: «Просто организованные низкие формы будут долго сохраняться, если только они хорошо приспособлены к их простым жизненным условиям». Не потому ли устойчив и непоколебим дарвинизм, что он соответствовал социальной среде XIX—XX веков?

Бурное развитие капитализма сопровождалось жестокой конкуренцией («естественным отбором», выживанием наиболее приспособленных), яростной борьбой за капиталы и власть. В такой среде упрощенные сторонниками взгляды Дарвина воспринимались как научное утверждение и оправдание устоев буржуазного общества. Но и противников этого строя вполне устраивала идеология постоянных межгрупповых и межвидовых конфликтов. Она, вроде бы, подтверждала учение о непримиримой классовой борьбе, беспощадном подавлении противников и неизбежной победе «передового» класса. Когда в 1922 году вышла антидарвинистская монография академика Л.С. Берга «Номогенез, или Эволюция на основе закономерностей», ее тотчас осудили как порочную, подрывающую основы марксизма-ленинизма.

Позже с критикой дарвинизма выступил профессор А.А. Любищев. Но и ему пришлось немало претерпеть от находящихся при власти бдительных идеологов, убежденных в непорочности данной теории. Хотя сам Дарвин такого мнения не придерживался. Колоссальный авторитет и широкая популярность его концепции объясняются, с одной стороны, простотой и доходчивостью, с другой — социальными условиями общественной среды, где она распространялась. Таковы общие причины создания научных мифологем.

Обо всем этом речь впереди. А пока назовем одно сомнительное допущение Дарвина. Он принял искусственный отбор животных и растений, производимый человеком, в качестве модели отбора естественного. Но ведь люди действовали и действуют в таких случаях целенаправленно, обдуманно. Они не только выбирают наиболее подходящие для своих целей особи, но непременно изолируют их от окружающей естественной среды.

А что происходит в природных условиях с видами животных, попадающих в изоляцию? На примере Австралии и некоторых островов нетрудно убедиться: эволюция у них замирает.

Не менее существенно и то, что искусственным отбором не удалось создать за десяток тысячелетий ни одного нового вида живых организмов. Существует и постоянно появляется лишь великое множество разновидностей, не более того. Даже генная инженерия не помогает. Это не исключает того, что они появятся. Но и в таком случае надо будет еще доказать, что в природной обстановке возможно нечто подобное.

Судя по всему, трансформация видов животных и растений вызывается преимущественно серьезными изменениями среды жизни. При этом нечто подобное естественному отбору, конечно же, происходит. Но он, по-видимому, увеличивает разнообразие однотипных организмов, на одном и том же уровне сложности, без перехода на более высокий уровень, а чаще всего в связи с упрощением, деградацией.

Теория естественного отбора, уподобляемого искусственному, вполне соответствует идее, высказанной в Библии — об участии разума Всевышнего в творении земных организмов. Не случайно Тейяр де Шарден назвал одну из своих работ, посвященных эволюции: «Божественная среда». Иначе говоря, предполагая активное участие внешних сил в формировании все новых видов животных и растений, мы невольно наделяем их необычайной творческой силой.

Возникают все более трудные вопросы: Как сформировалась такая божественная среда? Каким образом она воздействовала на эволюцию организмов? Только ответив на них, можно будет понять, почему пришла в упадок великая глобальная биоимпериядинозавров. Но их пример, говоря словами Пушкина, «другим наука». Он демонстрирует явление, сопровождающее всю историю жизни на Земле. И для современной цивилизации он также представляет немалый интерес.

Правда, в наше время люди привыкли получать быстрые и «единственно верные» ответы на практически все вопросы. Как в школьных учебниках или на шпаргалках. Но без надежного обоснования такие ответы не только бесполезны, но и вредны. Нередко они вводят читателя или слушателя в заблуждение, внушают ему ложные идеи, одновременно преисполняя уверенности, будто теперь-то сложная проблема решена. Хуже всего, что так начинают думать и ученые. Они отказываются от поисков и начинают присоединяться к сторонникам разрекламированной гипотезы или теории.

Вот почему нам придется предпринять определенные усилия для того, чтобы не только узнать ответ на конкретный вопрос, но и выяснить некоторые важные закономерности жизни Земли и ее обитателей, к которым все мы относимся.

 

Волны жизни

 

На первый взгляд, вымирание динозавров должно быть связано с каким-то мощным внешним воздействием. Вот почему вполне оправданы были поиски соответствующей космической катастрофы.

В свое время они достигли верха совершенства в своей организации, стали хозяевами биосферы, всей области жизни. Летающие, плавающие, бегающие, роющие представители рептилий не имели себе равных не только в силе, но и в сообразительности.

Не правда ли, что-то это нам напоминает? Человек стал абсолютно господствующим биологическим видом в биосфере благодаря созданию чудовищных технических монстров. Именно они определяют основные черты современной цивилизации, можно сказать, глобальной техноимперии людей.

Не это ли обстоятельство исподволь, неявно подогревает в нас интерес к судьбе динозавров? Вряд ли случайно в последнюю четверть века пропаганда гипотезы об астероидной катастрофе, погубившей звероящеров, сопровождает изрядный шум в прессе о возможности падения на Землю крупного метеорита, который уничтожит техническую цивилизацию.

Для начала примем как непреложный закон жизни на планете: любая группа организмов, кроме самых примитивных, рано или поздно вымирает. Например, полмиллиарда лет назад в морях были чрезвычайно распространены небольшие членистоногие — трилобиты. Их объединяют в особый класс (тогда как динозавры относятся к одному из подклассов класса пресмыкающихся). Они просуществовали примерно 300 миллионолетий, а к началу мезозойской эры исчезли с арены жизни, оставив свои бесчисленные отпечатки на каменных страницах-слоях осадочных горных пород.

Вымирание трилобитов проще всего объяснить тем, что у них появились могущественные враги и конкуренты: головоногие моллюски, бесчелюстные панцирные рыбы и древнейшие из челюстных рыб, имевшие определенные преимущества перед ними. Размножаясь, они постепенно вытесняли менее динамичных трилобитов из мест обитания, некоторые конструктивные «дефекты» которых не позволяли активно передвигаться и защищаться.

Последние трилобиты вымерли к началу мезозойской эры. Это ни в коей мере не свидетельствует о какой-то земной или космической катастрофе. Процесс шел постепенно, угасая; одни за другими завершали свое существование многие роды и семейства этого класса.

Нечто подобное происходило с динозаврами. Их расцвет приходится на юрский период и начало мелового, в последнюю четверть которого они постепенно вымирали.

Проблема звероящеров для палеонтологов была бы ничем не

примечательной, не будь одного важного обстоятельства. Дело в том, что в конце мезозойской эры произошло массовое вымирание нескольких крупных отрядов рептилий: морских ихтиозавров, плезиозавров и мозазавров, летающих птерозавров, а также процветавшей прежде группы морских беспозвоночных — аммонитов. А несколько раньше резко сократилось разнообразие голосемянных растений, которые постепенно стали уступать место покрытосемянным.

Одноразовой катастрофой такое длительное и масштабное вымирание никак не объяснишь. К тому же исчезли не только наземные животные, но и обитатели водной среды, на которых не могли повлиять сравнительно недолгие атмосферные аномалии. Мировой океан — чрезвычайно устойчивая геосистема. Водоплавающие динозавры должны были бы благополучно пережить предполагаемый космический удар.

Впрочем, сторонники астероидной катастрофы то ли не знают, то ли не желают учитывать одно весьма важное обстоятельство. Дело в том, что большое число видов животных, в том числе и рептилий, благополучно пережили роковой рубеж мезозоя и кайнозоя. Они, выходит, были какими-то морально устойчивыми и не поддались общей панике?

Короче говоря, нет никакой необходимости придумывать для массовых вымираний конца мезозойской эры какую-то необычную причину. Перед нами один из примеров явления, которое сопровождает всю геологическую историю. Живые организмы разных видов переживают периоды расцвета и угасания, нарождения и вымирания: своеобразные волны жизни.

Эта закономерность наблюдается эмпири­чески, как факт. Хотя обнаружить ее значительно легче, чем объ­яснить. Любопытно, что период колебания волн жизни (для отрядов, классов животных) изменяется обычно в достаточно узких пределах: от 20 до 100 млн лет, причем с увеличе­нием амплитуды волн уменьшается период колебания. По­логие волны накатываются медленно, а крутые — часто.

Более отчетливы волны зарождения и волны вымира­ния видов, семейств, родов, причем чаще всего и те и дру­гие, волны совпадают, накладываются одна на другую. Порой случаются периоды активизации значительной части живо­го вещества, когда резко усиливается отмирание составля­ющих его частей и нарождение новых. В эти периоды как бы ускоряется течение жизни.

Об этом можно судить, например, по ритмам угленакопления. Как известно, мощные залежи каменного угля наблюдаются в отложениях некоторых эпох. Один геологический период поэтому так и называется — каменноугольный (карбон). И позже, в юрском и меловом периодах накапливались эти продукты преобразования растительных остатков.

Среди осадочных горных пород на огромных пространствах залегают известняки. Они тоже свидетельствуют о геологических всепланетных масштабах деятельности живых организмов (биогенеза), в данном случае — скелетных беспозвоночных.

При этом на фоне ритмов осадконакопления и волн жизни наблюдаются и некоторые последовательные необратимые изменения. Так, в горных породах за последний миллиард лет происходило замещение доломитов (карбонатов магния) известняками (карбонатами кальция). Возможно, таким образом выразилось предпочтение, отдаваемое кальцию со стороны живого вещества.

Карбонат кальция оказался хорошим строительным материалом для внешних и внутренних ске­летов организмов. Когда моря буквально кишат беспозвоночными, они, отмирая, накапливают огромные массы раковин на морском дне. Тем самым карбонаты из раствора переходят в твердое состояние в виде залежей известняков. Вдобавок, с уменьшением в атмосфере содержания углекислого газа из-за поглощения его растениями и с уменьшением щелоч­ности морской воды увеличивается растворимость доломи­та, он хуже осаждается. Поэтому доломитов накапливается в осадках все меньше и меньше.

Есть еще один необратимый процесс: интенсивность общего осадконакопления на Земле со временем увели­чивается. И это ученые связывают главным образом с увеличением разнообразия и активности живого вещества.

Правда, волны жизни отдельных видов, семейств, отрядов и, реже, классов постепенно (или резко) нарастают, достигают максимума и сходят на нет. Но для типов животных и, пожалуй, в целом для всей совокупности организмов волны жизни вздымаются все выше и выше. На смену затухаю­щим волнам приходит новые, не менее крупные. Это связано с общим увеличением геологической (преимуще­ственно геохимической) активности приповерхностной ча­сти планеты. Живые существа, все более приспосабливаясь к изменчивым усло­виям Земли, учатся полнее использовать природные богат­ства окружающей среды.

Итак, наблюдается ритмичная изменчивость активности живого вещества, расцвета и вымирания животных и растений. Волны такого рода ученые обычно объясняют какими-то планетными явлениями или даже ритмами в Солнечной системе. Хотя в таком процессе могут сказываться и закономерности взаимоотношений организмов между собой.

Более дробные волны, хотя и прослеживаются в рит­ме угленакопления, не проявляются заметно для большин­ства родов и семейств животных (во всяком случае, у водоплавающих). Для них изменения во внешней среде вряд ли явились определяющими. Иначе бы все они более или ме­нее одновременно расцветали и приходили в упадок. А в целом, как можно судить по материалам палеонтологии, волны жизни сгущаются, на­катываясь из далей прошлого к нашему времени.

Значит, живое вещество — не только изменчивая, но и чувству­ющая материя — со временем реагирует на более слабые, более «тонкие» изменения среды. Совершенствуясь, оно к тому же испытывает возрастающую зависимость от собственных, «внутренних» ритмов. Все отчетливее проявляется пульс жизни, связанный с особенностями строения и действия живого вещества, от­ражающий внутренние процессы, происходящие в нем.

Но это — наиболее общая закономерность, требующая объяснения. К тому же нам надо выяснить и более определенную загадку природы: что же, в конце концов, погубило динозавров?

Выскажу нетривиальную идею: могучие и разнообразные ящеры стали жертвой жесткой организации своих сообществ; можно сказать, поплатились за свое совершенство!

Для обоснования такого тезиса требуются дополнительные пояснения. Сразу подчеркну: данная закономерность имеет большое значение не только для понимания биологической эволюции. Она характерна для всех сверхсложных систем, в том числе и государственных, а также и для человеческой личности.