Энтропия мира стремится к максимуму.

В дальнейшем Л. Больцман интерпретировал второе начало как неизбежность перехода систем в более вероятное состояние и выразил такое соотношение в виде формулы. Когда достигнуто наиболее вероятное состояние стабильности, равновесия, симметрии, то система может испытывать некоторые колебания, отклоняясь от «идеала», но будет обязательно тяготеть к нему. Чем больше такое отклонение, тем оно менее вероятно.

Предельно устойчивыми могут быть два противоположных состояния. Первое — при минимальной температуре по абсолютной шкале Кельвина, соответствующей –273°С. Собственно, эта температура и принята из тех соображений, что при ней не происходит броуновского движения атомов, они замирают в полном покое. У них максимальна потенциальная энергия и минимальна кинетическая. При высоких температурах ситуация противоположна, атомы и молекулы разрывают свои связи и стремятся к хаосу, который мы отождествляем с состоянием газа или плазмы.

Упорядоченность структур при температуре абсолютного нуля сопоставима со смертью. Считать, что это и есть «полный порядок», можно лишь с иронией. Когда живой организм приходит в полное равновесие с окружающей средой, он становится покойником. Существует выражение: жизнь человека — медленный, но верный путь к смерти. Однако в действительности жизнь противостоит как полной упорядоченности твердого кристалла или тела при температуре абсолютного нуля, так и полному хаосу броуновского движения, полной свободе составных элементов.

Переходя к главной теме нашей книги можно сделать вывод, что господство технических максимально упорядоченных мертвых систем (техносфера) есть переход к максимальной — в данных условиях — упорядоченности. В то же время опасность термоядерной войны — другая крайность, также отвечающая полному равновесию, но уже с максимальной энтропией, отсутствию всякого порядка. И то, и другое, вроде бы, вполне соответствует тому направлению процессов, которое определяется вторым началом термодинамики.

Правда, то, что мы видим вокруг, не демонстрирует ничего подобного. Мы – порождение биосферы и существуем в ней, где в гармоничном динамическом взаимодействии находятся три сферы (твердая, жидкая, газовая) с лучистой энергией, идущей от плазменного тела. Приближается к абсолютному нулю температур космическое пространство. Но наряду с ним существует космический энергонасыщенный вакуум.

Теоретически в мире должен устанавливаться беспорядок или полный покой. Практически ничего подобного в мире нет. Например, все живые существа (за исключением техногенного человека, осуществляют антипрогресс) противостоят чему-либо подобному тепловой смерти Вселенной. Почему так происходит? Какие силы, процессы, явления способствуют этому?

Религиозное мировоззрение давно нашло ответ: в мире присутствует Сверхсущество, определяющее всеобщий порядок. Без Его воли и разума воцарился бы хаос.

Доказать или опровергнуть такую идею нельзя. Значит, она остается вне научной мысли в области умозрений. Большинство ученых не желает мириться с этим. В противном случае одни из коренных проблем естествознания и философии — эволюции, создания все более сложных систем, появления человека и развития цивилизации — останутся вне науки и рационального осмысления.

 

Стрела времени

 

В книге нобелевского лауреата физика Ильи Пригожина и Изабеллы Стенгерс «Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой» сказано: «Ни один из вкладов в сокровищницу науки, внесенных термодинамикой, не может сравниться по новизне со знаменитым вторым началом термодинамики, с появлением которого в физику впервые вошла “стрела времени”. Введение односторонне направленного времени было составной частью более широкого движения западноевропейской мысли... Понятие энтропии для того и было введено, чтобы отличать обратимые процессы от необратимых: энтропия возрастает только в результате необратимых процессов».

Надо сразу отметить: существование необратимых процессов было известно людям с незапамятных времен. То, что очевидно и легко доказуемо на обыденном уровне здравого смысла и простейших наблюдений, для физики теоретической, как видно, стало откровением. Одно уж это заставляет задуматься о странностях научной мысли, замкнутой в узких пределах специализации.

Законы механики Галилея—Ньютона предполагают обратимость времени. Если представить себе процесс сборки какого-то агрегата, то он будет зеркальным отражением во времени процесса его разборки. Правда, и в том и другом случае действует живое разумное существо (или существа), без которого ничего подобного не произойдет. И это вполне отвечает мировоззрению Ньютона, для которого помимо механических законов во Вселенной присутствует Бог.

Чтобы избавиться от воли и разума Всевышнего, пришлось внести в механику некоторые существенные дополнения. Как мы уже знаем, они были основаны на изучении технических систем, тепловых машин, потребляющих и вырабатывающих энергию. Можно сказать, что вновь в таких теориях неявно присутствовали воля и разум, но уже не Всевышнего, а человека. Хотя ученые предпочитают придавать своим выводам вид полной объективности.

«Искусственное может быть детерминированным и обратимым, — утверждают Пригожин и Стенгерс. — Естественное же непременно содержит элементы случайности и необратимости. Это замечание приводит нас к новому взгляду на роль материи во Вселенной. Материя — более не пассивная субстанция, описываемая в рамках механистической картины мира, ей также свойственна спонтанная активность. Отличие нового взгляда на мир от традиционного столь глубоко, что... мы можем с полным основанием говорить о новом диалоге человека с природой».

Сильно сказано! Но только удивительным образом тут физик со своей своеобразной картиной мира выступает в образе человека вообще, как олицетворение разума человечества. Любой античный мыслитель пришел бы в изумление оттого, что столь простая, даже примитивная идея выдается за нечто новое и замечательное.

О принципе необратимости и говорить нечего. Абсолютно обратимые процессы выдумали физики, после чего началось их медленное приближение к реальности. Случайность и необратимость — такие же механистичные категории, как детерминированность и обратимость. Тем более что не совсем ясно, что следует понимать под случайностью. Если — хаотичные изменения, то непонятно, как из этого хаоса может возникнуть окружающий нас мир природы, исполненный красоты и гармонии.

Идея «стрелы времени» в космическом масштабе выражается главным образом и недвусмысленно как процесс неуклонного возрастания энтропии в физико-механической модели мира. Часы мира отсчитывают ход деградации материи. Хотя физики знают, что теория Дарвина предполагает и обратное направление. И. Пригожин и И. Стенгерс пишут:

«Известно, что Больцман с восхищением воспринял идеи Дарвина. По теории Дарвина, сначала происходят спонтанные флуктуации видов, после чего вступает в силу отбор и начинается необратимая биологическая эволюция. Как и у Больцмана, случайность приводит к необратимости. Однако результат эволюции у Дарвина оказывается иным, чем у Больцмана. Интерпретация Больцмана влечет за собой забывание начальных условий, “разрушение” начальных структур, тогда как дарвиновская эволюция ассоциируется с самоорганизацией, с неуклонно возрастающей сложностью».

Склонность физиков рассматривать мир как совокупность научных законов ясно проявляется в этих суждениях. Теория Дарвина представлена как нечто неопровержимо доказанное. Но ведь она не объясняет даже в самом общем виде неизбежность усложнения организмов, цефализации (это понимал сам Дарвин). Однако все это не смущает физиков.

Например, американский ученый Карл Саган писал: «Мутации случайным образом оказавшиеся полезными, представляют собой рабочий материал для биологической эволюции». Более того: «Умные организмы в большинстве своем лучше выживали и оставляли больше потомства, чем глупые... Общая тенденция представляется совершенно очевидной...»

Где же это видано в природе, чтобы более цефализованные («умные») виды оставляли много потомства и лучше выживали? Все как раз наоборот! Так называемый естественный отбор на основе случайных изменений благоволит именно к наиболее простым организмам. Скажем, динозавры были для своего времени вершиной цефализации, так же как питекантропы, синантропы, неандертальцы – для своих эпох. Все эти виды вымерли, тогда как простейшие: черви, насекомые, рыбы продолжают благополучно существовать и размножаться (если в их судьбы не вмешивается техногенез).

В геологии «стрела времени» указывает направление распада радиоактивных элементов (об этих геохронологических часах мы уже упоминали). Графически это — нисходящая экспонента, кривая с постоянным замедлением, приближающаяся к нулю. В биологии сходная кривая, но с обратным знаком, показывает скорость размножения организмов в благоприятных условиях среды. Также по восходящей экспоненте проходило в геологической истории усложнение живого вещества, нервной системы, головного мозга.

В живом организме поражает прежде всего удивительная гармония частей, составляющая единое целое. При чем тут термодинамика и стрела времени? Сам факт размножения организмов (античасы по отношению к распаду радиоактивных элементов) есть изначальное свойство живого. Не так ли обстоит дело и с цефализацией?

«Дарвинизм предполагает случайные изменения, разнонаправленные, — писал упоминавшийся нами биолог, эколог и социолог Н.Я. Данилевский, — а факты говорят о соответственной изменчивости, отражающей некую внутреннюю гармонию организма». Особенно удручал его переход от одной из биологических теорий к попытке (как это делают физики в особенности) объяснить на ее основе все многообразие живой природы: «Каким жалким, мизерным представляется мир и мы сами, в коих вся стройность, вся гармония, весь порядок, вся разумность являются лишь частным случаем бессмысленного и нелепого; всякая красота — случайной частью безобразия; всякое добро — прямою непоследовательностью во всеобщей борьбе, и космос — только случайным частным исключением из бродящего Хаоса».

Впрочем, не будем всерьез сопоставлять формальные физико-математические модели с живой и непостижимо сложной, многообразной Природой. Согласимся с тем, что они ведут интеллектуальную игру по своим правилам с целью создать непротиворечивую модель того, что они считают Мирозданием. Однако некоторые правила этой игры, тем не менее, вызывают немалое недоумение.

«Стрела времени» подозрительно напоминает абсолютное время Ньютона, которое физики с ликованием изгнали вон во имя торжества теории относительности. Как еще иначе назвать основную шкалу геохронологии, которая так и называется шкалой абсолютного времени и измеряется по скорости распада радиоактивных элементов? Астрофизическая космохронология, подсчитывающая время существования Вселенной, безусловно абсолютная.

Но это еще не все. Нам придется посягнуть на один из фундаментальных научных мифов XX века — специальную теорию относительности, на основе которых была создана Эйнштейном общая теория относительности. Нет, мы не станем ее отвергать и опровергать. Она вполне убедительна и отвечает некоторым фактам. Вопрос в том, как ее толковать: в материальном или информационном аспектах? Есть основания считать ее не просто общей, а всеобщей.

Впрочем, об этом поговорим подробно в третьей главе.

 

Пределы научной мысли

 

Физики-теоретики недолюбливают ссылки на здравый смысл. Мол, это слишком примитивные рассуждения, лишенные надежных оснований. Главное — безупречно выведенные формулы. Результаты математических выкладок, уверены они, вовсе не обязательно должны соответствовать здравому смыслу, логике. Достаточно задаться некоторыми изначальными параметрами, а дальнейшее — дело техники, формальных упражнений и расчетов.

Подобным специалистам было бы полезно вдуматься в слова замечательного физика-мыслителя Эрвина Шредингера. Начиная в Дублине цикл лекций «Что такое жизнь с точки зрения физики», он предупредил: «...предмет изложения труден и... лекции не могут считаться популярными, несмотря даже на то, что наиболее страшное орудие физика — математическая дедукция — здесь вряд ли может быть применена. И не потому, что предмет настолько прост, чтобы можно было объяснить его без математики, но скорее, обратное — потому, что он слишком запутан и не вполне доступен математике».

Увы, немногие приняли во внимание эту существенную оговорку. С середины XX века физиков-теоретиков считают научной элитой, а сама наука стала претендовать на ведущее положение в духовной культуре, общественном сознании. Она оттеснила на задний план искусство, религию, философию. Казалось, еще немного, и будут полностью раскрыты тайны бытия: происхождение жизни, динамики геологических процессов, эволюции организмов, самосоздание и развитие Вселенной. Люди, завладев природными богатствами, заживут дружно и счастливо...

Теперь уже мало кто сомневается, что подобные надежды не оправдались. Наиболее ясна ситуация с экологическим кризисом, наименее очевидна — с происхождением Вселенной. Астрофизики не намерены сдавать своих позиций. Понять такое упорство нетрудно: ведь они выступают в роли теоретических творцов Мироздания! Кто добровольно откажется от такой роли? Тем более что в общественное сознание уже внедрено убеждение, будто физика является наукой всех наук, первой среди всех, способной вершить судьбы не только биосферы (благодаря изобретению ракет и атомных бомб), но и — хотя бы только теоретически — всей Вселенной.

Безусловно, отказаться от теории Большого взрыва не так просто, как кажется на первый взгляд. Надо пересмотреть ряд гипотез и теорий современной физики, в частности, структуры элементарных частиц и их взаимодействия с вакуумом (эфиром). Для этого требуется труд многих специалистов. Хотя при современной организации научных сообществ сделать такую работу практически невозможно. Кто за нее возьмется? Кто оплатит расходы? Результаты могут превзойти все ожидания, позволят создать новые источники энергии необычайной чистоты и мощности... Но все это — в неблизком будущем, а доходы бизнесменам нужны как можно быстрее.

Следует постоянно помнить нехитрую истину: научный метод познания, подобно любому другому, имеет не только достоинства, но и недостатки. Он резко ограничен целым рядом формальных требований. И данные ограничения усугубляются тем, что часто «научность» определяют по степени математизации данной теории.

В действительности, как справедливо определил Нильс Бор, математика — это язык. Причем — специфический. Он логически выверен, но в то же время и выхолощен, упрощен. Очень многое ему совершенно неподвластно. Например, познание истории природы и человечества, изложение биографии человека...

Но почему бы ни предположить, что и познание начала всего сущего, то есть, предыстории Мироздания, не имеет такого же ограничения? Почему допустимо считать систему безликих формул, основанных на нескольких фактах, той высшей мудростью, которая позволяет проникнуть мысли человека в тайну рождения Вселенной?!

Какой же следует вывод, и какие пожелания?

Пора избавиться от иллюзии, что ограниченный разум человека способен постичь некоторые мировые загадки, и в первую из них — происхождение Вселенной.

Это не значит, будто надо запретить все соответствующие исследования и ограничится признанием своего ничтожества: мол, бог так создал, и нечего нам тут размышлять. Нет, на то и загадки матушки-природы, чтобы стремиться их разгадать. Однако при этом только очень ограниченные люди (будь это даже уважаемые физики) могут утверждать, что им удалось создать единственно верную теорию.

И красное космологическое смещение, и «реликтовое излучение» имеют несколько вариантов объяснения. Из них наиболее разработанные, схематичные и сомнительные связаны с гипотезой Большого взрыва. Пора бы всерьез обратиться к другим вариантам. Есть надежда, что на этом пути ждут исследователей новые ошеломляющие открытия.

В таком случае имеет смысл обратиться к философским рассуждениям. Они подчас не имеют убедительных доказательств и математического оформления. Зато они, как это много раз происходило в истории знаний, могут предопределять достижения науки. Скажем, в случае с открытием атомов, философы на два тысячелетия опередили ученых.

А в постановке интереснейшей проблемы создания Вселенной религиозная мысль предварила научную на тысячелетия! А ведь постановка проблемы — это первый шаг в ее исследовании.

 

Глава 3. Синтез знаний

О пользе размышлений

 

Философия, как известно, в переводе с греческого — «любовь к мудрости». В энциклопедии можно прочесть более пространное определение: «Мировоззрение, система идей, взглядов на мир и место в нем человека; исследует познавательное, социально-политическое, ценностное, этическое и эстетическое отношение человека к миру».

На мой взгляд, такое пояснение не очень вразумительное. Мировоззрение может складываться на основе религиозной веры или научных знаний. Точнее сказать, оно неизбежно включает и то, и другое. Отношение человека к миру, к самому себе и другим людям складывается постепенно, начиная с младенчества, прежде всего под воздействием окружающей среды и жизненного опыта.

Сама по себе любовь к мудрости играет тут второстепенную роль, так же как философские труды. Они доступны сравнительно немногим людям. Большинству до них, можно сказать, и дела нет. А мировоззрение имеет каждый. Хотя можно сказать так: у тех, кто совершенно не сведущ в профессиональной философии, невольно формируется обыденная философия, которую в обиходе называют здравым смыслом. Впрочем, он может быть и не вполне здравым, а то и вовсе извращенным предрассудками, суевериями и психопатологиями, но и в таких случаях его тоже можно причислить к обыденной философии.

В то же время существует философия как особая область знаний, которые несправедливо причисляют к наукам. Однако многие, практически все философские труды не имеют убедительного обоснования фактами и выходят далеко за их пределы. В отличие от подлинных научных исследований, стремящихся к объективности, отрешенности от личности ученого, философские работы субъективны. Об одном и том же предмете разные философы рассуждают по-разному в зависимости от своих исходных положений.

...Вот и сейчас мы философствуем о предмете философии. Это занятие можно продолжать долго, обсуждая данную тему с различных позиций и в разных аспектах. Избегая бесплодных размышлений, обратим внимание на то, что существуют: философия религии (религиеведение), философия истории (историософия), философия искусства (искусствоведение), философия науки (науковедение), философия техники. Иначе говоря, все это — рассуждения о предмете и методе того или иного раздела духовной и материальной культуры.

На чем в первую очередь основаны философские рассуждения? На здравом смысле. А на что опирается он? Прежде всего, на жизненный опыт поколений и данной личности, на традиционные способы познания.

Но есть еще одно условие: профессиональная философия предполагает определенную культуру мышления. Даже можно сказать, что одна из основных задач философии — развивать, утверждать, распространять культуру мышления, умение оперировать фактами, логично мыслить, сознавать свое незнание.

Правда, наш замечательный мыслитель С. Н. Булгаков писал «о религиозно-интуитивных основах всякого философствования». Но что означает в данном контексте «интуитивное»?

Поразмыслив, приходишь к мнению: конечно, это не что-то врожденное (мысли не передаются по наследству). Следовательно, под таким понятием следует понимать представления о мире и человеке, складывающиеся бессознательно у каждого из нас под влиянием окружающей среды и жизненного опыта (результат воспитания, образования, переживаний, размышлений — всего того, что определяет личность).

Учитывая все это, мы в данной работе будем понимать философию широко — как размышления о Мире и познании, о науке и религии. А еще о том, насколько современные наиболее популярные научные концепции отвечают реальности, воспринимаемой не посредством приборов, а непосредственно. Еще одна цель: обдумать новые или забытые старые идеи для создания научно-философской, и отчасти религиозной (не только сугубо научной) картины Мира. Назовем ее философской гипотезой.

Тут же приходит на память популярное изречение Ньютона, которое стало неявным символом для физиков Нового времени: «Причину же этих свойств силы тяготения я до сих пор не мог вывести из явлений, гипотез же я не измышляю».

Такое горделивое утверждение он дополнил пояснением: «Все, что не выводится из явлений, должно называться гипотезою, гипотезам же метафизическим, физическим, механическим, скрытым свойствам, не место в экспериментальной философии.

В такой философии предложения выводятся из явлений и обобщаются помощию наведения. Так были изучены непроницаемость, подвижность и напор тел, законы движения и тяготение. Довольно того, что тяготение на самом деле существует и действует согласно изложенным нами законам, и вполне достаточно для объяснения всех движений небесных тел и моря».

Можно это понять так: Ньютон резко отделял науку экспериментальную и основанные на ее данных выводы (экспериментальную философию) от общих рассуждений, выходящих далеко за пределы известных фактов.

Однако достаточно обратиться к предыдущим страницам его «Математических начал натуральной философии», чтобы убедиться, что не так уж прост и логичен был великий ученый. Вот что писал он:

«Все тела в этих [небесных] пространствах должны двигаться совершенно свободно, поэтому планеты и кометы непрестанно обращаются, следуя изложенным выше законам, по орбитам постоянного рода и положения. По законам тяготения они продолжают оставаться на своих орбитах, но получить первоначальное расположение орбит лишь по этим законам они совершенно не могли...

Такое изящнейшее соединение Солнца, планет и комет не могло произойти иначе, как по намерению и власти могущественного и премудрого существа... Сей управляет всем не как душа мира, а как властитель Вселенной, и по господству своему должен именоваться Господь Бог Вседержатель (Παντοχρατωρ)».

Что же получается? В одном случае Ньютон отвергает всякие домыслы, выходящие за пределы экспериментальных фактов, а в другом принимает безоговорочно «гипотезу Бога», хотя ни из каких экспериментов она не выводится, а порождена только его общими представлениями о Мире.

Более того, в дальнейшем великий физик проявляет себя более как богослов, чем ученый. Ничего удивительно в этом, конечно же, нет: им написано немало богословских сочинений. Поражает лишь то, что он в свой классический научный труд, насыщенный формулами и геометрическими схемами, счел нужным ввести такой текст:

«Бог величайший есть существо вечное, бесконечное, вполне совершенное... Из истинного господства следует, что истинный Бог есть живой, премудрый и всемогущий, в остальных совершенствах он высший, иначе — всесовершеннейший. Он вечен и бесконечен, всемогущ и всеведущ, т. е. существует из вечности в вечность и пребывает из бесконечности в бесконечность, всем управляет и все знает, что было и что может быть... Он продолжает быть всегда и присутствует всюду, всегда и везде существуя; Он установил пространство и продолжительность...»

Интересно, что имел в виду Ньютон, когда божественное всеведение распространял на будущее с оговоркой — «что может быть», а не просто — то, что свершится? Надо ли это понимать как оговорку — невольную, возможно, — предполагающую будущее, в отличие от прошлого, как вероятность, а не достоверность? И если уж в концепции Ньютона существует абсолютное время, то как оно соотносится со временем Бога?

Основной вывод, проистекающий из религиозных рассуждений Ньютона: бытие Бога как вселенского существа свидетельствует о том, что во Вселенной господствуют Жизнь и Разум (заглавные буквы подчеркивают их всеобщность). Ученый постарался совместить очевидность — движение материи — с присутствующим всюду Всевышним:

«Бог не испытывает воздействия от движущихся тел, движущиеся тела не испытывают сопротивления от вездесущия Божия. Признано, что необходимо существование высшего Божества, поэтому необходимо, чтобы он был везде и всегда. Поэтому он весь себе подобен, весь — глаз, весь — ухо, весь — мозг, весь — рука, весь — сила чувствования, разумения и действования, но по способу совершенно не человеческому, совершенно не телесному, по способу, для нас совершенно неведомому. Подобно тому, как слепец не имеет представления о цветах, так и мы не имеем представления о тех способах, коими всемудрейший Бог все чувствует и все постигает».

Следовательно, по мнению ученого, существует в Мироздании нечто Неведомое, не доступное уму человеческому. Поясняет он свою мысль так:

«Мы видим лишь образы и цвета тел, слышим лишь звуки, ощущаем лишь наружные поверхности, чуем лишь запах и чувствуем вкусы: внутреннюю же сущность никаким чувством, никаким действием мысли не постигаем, тем меньшее можем иметь представление о сущности Бога...

От слепой необходимости природы, которая повсюду и всегда одна и та же, не может происходить изменения вещей».

Иначе говоря, все эволюционные изменения определяются некой высшей силой, а не являются следствием законов природы. Мысль интересная. Действительно, почему бы ни с того, ни с сего в каких-то ограниченных участках, в частности, на Земле, в биосфере, началось последовательное усложнение имеющихся там веществ? Почему в результате сначала образовались живые организмы, затем необычайно возросло их разнообразие, стали формироваться все более совершенные (по нашим меркам) создания и, наконец, появился человек? Неужели все это — проявление слепого случая?..

На эти вопросы мы постараемся отыскать ответы во второй части книги. А пока согласимся, что Исаак Ньютон, один из величайших физиков, несмотря на свое горделивое заявление, все-таки «измышлял гипотезы», причем не только научные, но и религиозно-философские. В таких случаях он напрочь забывал об экспериментах и предавался размышлениям в соответствии со здравым смыслом и традициями.

...Известно, с каким скепсисом относятся многие ученые, особенно физики-теоретики, к здравому смыслу. Думаю, это объясняется во многом неумением или нежеланием обдумывать некоторые проблемы. Но приходится помнить: здравый смысл — это мудрость поколений, это результат жизненного опыта поколений. Вряд ли разумно от него отмахиваться, как от назойливой мухи.

 

Вопреки здравому смыслу

 

Нормальный человек, узнав о возможности взрывного происхождения всего сущего (а значит, и себя самого), начинает размышлять. Вопросы возникают бесхитростные с точки зрения ученых-специалистов. Вспомнив о суждениях Ньютона, первым делом придется признать: ни Жизни, ни Разуму, ни Богу в такой Вселенной нет места. Но это не упрощает ситуацию и не избавляет от недоумения.

Если вся масса Мироздания (Метагалактики) была стянута в первоначальный сгусток материи чудовищной плотности, то где он находился и в чем? Мыслим ли он вне определенной среды и каких-то координат в пространстве–времени? Почему вдруг этот первосгусток взорвался? И куда он взорвался, если ничего другого не было? А что существовало до этого? И почему вдруг в результате взрыва сама собой родилась Вселенная, а в ней возникла жизнь и разум? Ведь стихия взрыва – разрушение!

В энциклопедии «Физика космоса», составленной авторитетными отечественными специалистами, сказано: «Метагалактика расширяется по инерции. Ее расширение есть следствие некоторых начальных условий... Причина этого начального расширения пока неизвестна... Большинство ученых связывает причину расширения с неизвестными пока свойствами вещества в сверхплотном состоянии... когда известные нам физические законы не применимы. Однако дальнейшее расширение хорошо описывается этими законами...»

Выходит, что Большой взрыв сотворил не только Вселенную, но и ее законы, которых до него не было. Чем лучше такое мнимое объяснение библейского варианта: Бог сотворил? Ничем не лучше по степени доказанности, но явно слабее с философских позиций.

Религия признает существование некой неведомой всемогущей творческой силы, высшего разума, непостижимой умом человека высшей воли. А ученые верхом премудрости считают собственные домыслы, а там, где ничего толком сказать не могут, ссылаются на скорое будущее, когда научная мысль окончательно покончит со всеми загадками бытия.

Впрочем, перейдем от общих рассуждений к более узким конкретным проблемам, стараясь их понять, а не просто выразить в форме математических абстракций.

Например, если проходит расширение, должна быть первоначальная точка отсчета, с которой начался взрыв. Ее положение в современной Вселенной можно было бы определить примерно так, как вычисляют очаг землетрясения по узорам сейсмических ударных волн.

Этого сделать не удалось. Судя по красному смещению, примерно одинаковому во все стороны, мы должны находиться именно в этой точке первовзрыва. Астрофизики объясняют столь странное совпадение тем, что «Метагалактика как бы растягивается во всех направлениях». Но разве взрывная волна вместе с продуктами взрыва способна «как бы растягиваться во всех направлениях»?! К тому же речь идет именно о материальных, обладающих массой покоя небесных телах. Они-то должны разлетаться во все стороны, подобно брызгам лопнувшего пузыря.

Остается предположить, что речь идет не о взрыве, а о каком-то постоянном «самотворении» пространства. Оно должно было бы происходить примерно так: первозданный пузырь порождает несколько новых, каждый из них в свою очередь вспенивается и так далее, подобно цепной реакции или дроблению и росту живой клетки.

Картина на первый взгляд выглядит привлекательно. Однако при дальнейшем анализе подобные построения лопаются как мыльные пузыри. Цепная реакция в атомной бомбе порождает обычный взрыв, а не что-то иное. Дробящаяся и растущая клетка черпает свою энергию извне и действует по генетической программе, закодированной на молекулярном уровне. Во всех подобных случаях никакого растягивания пространства во всех направлениях нет. Тем более что речь должна идти о расширении пространства, происходящем в каждой точке постоянно и в любой промежуток времени.

В религиозной концепции чудесное творение из ничего свершает всемогущий Бог в незапамятное время. Ученые, вроде бы, неявно предполагают такое чудо постоянным и повсеместным. Поистине, мистика вместо науки!

Не потому ли разработчики идеи Большого взрыва предпочитают удовлетворяться нагромождением безликих формул, стараясь не размышлять над сутью своей взрывоопасной теории. Ведь не долго и разувериться в ней, а кризис веры, как известно, может доводить людей до исступления.

Однако приходится помнить, что ученые вовсе не фантазировали, создавая гипотезу (или теорию) Большого взрыва. Они исходили из конкретных наблюдений, надежно установленных фактов. Если их выводы вызывают сомнения, то надо бы дать этим фактам другое толкование.

Впрочем, некоторые астрофизики, хотя и с опозданием, стали робко сомневаться в реальности Большого взрыва. Один из творцов этой теории, лауреат Нобелевской премии американец Стивен Вайнберг, написавший книгу о первых мгновениях жизни Вселенной, завершил ее без особого оптимизма. По его словам, не хочется верить, что «человеческая жизнь есть просто более или менее нелепое завершение цепочки случайностей, ведущей начало от первых трех минут».

Он признался, что однажды, пролетая в самолете над полями, дорогами, городами, испытал прозрение: «Очень трудно предположить, что все это — лишь крошечная часть ошеломляюще враждебной Вселенной. Еще труднее представить, что эта сегодняшняя Вселенная развилась из невыразимо незнакомых начальных условий и что ей предстоит будущее угасание в бескрайнем холоде или невыносимой жаре. Чем более постижимой представляется Вселенная, тем более она кажется бессмысленной».

Справедливое замечание! И что же дальше? А дальше — тишина. Автор этими словами завершил свое сочинение. Хотя, казалось бы, надо наоборот — от бессмыслицы перейти к обдуманным решениям, не противоречащим здравому смыслу.

Почему же авторитетные ученые не желают сделать такой шаг? Что заставляет их все дальше и дальше уходить в дебри математических абстракций по пути, не сулящему ничего, кроме бессмысленного топтания на одном месте?

Главная причина, пожалуй, такова: они стали заложниками некоторых научных догм, укоренившихся в современной физике. Началось это с того времени, когда теория относительности была провозглашена единственно верной. Отдельные голоса сомневающихся потонули в грохочущей лавине восторгов и публикаций научных популяризаторов и пропагандистов.

Не вдаваясь в детальный анализ, выскажу свое мнение (оно не оригинально; сходную мысль выдвигали еще в первой половине XX века). Суть его такова. Специальная теория относительности совершенно справедлива с позиции обмена информацией между двумя движущимися системами. Однако материальные процессы идут иначе.

Скажем, знаменитый «парадокс близнецов». Согласно теории, тот из них, кто улетит с околосветовой скоростью, вернется относительно молодым по сравнению со своим братом. Реально произойдет иначе. В результате страшных перегрузок ускорения, а затем торможения космического корабля многие биохимические реакции в организме путешественника будут нарушены. Пожалуй, он постареет быстрее и умрет раньше, чем его брат, пребывающий в стабильных условиях земной биосферы.

Речь может идти только о мнимом замедлении времени у воображаемого звездолетчика. Оно вычислено в соответствии с преобразованиями Антона Лоренца, создателя электродинамики движущихся тел. Если не ошибаюсь, он полагал, что данные эффекты то ли мнимые, то ли имеют информационную суть, а не материальную. С таким мнением можно согласиться.