Глава 2. Техногенный интеллект

 

Синтез знаний

В 1932 году В. И. Вернадский писал: «Мы стоим на границе величайших изменений в познании мира, остав­ляющих далеко за собой эпоху со­здания новой науки в XVII веке.

В философской литературе до­вольно часто, а изредка и в научной, встречаются указания, что наука пе­реживает кризис. Но в философской же литературе и обычно в научной есть другое представление о пережи­ваемом моменте, как об эпохе не кризиса, но величайшего научного расцвета...

Мы только начинаем сознавать непреодолимую мощь свободной на­учной мысли, величайшей творчес­кой силы Hоmo sapiens, свободной человеческой личности, величай­шего нам известного проявления ее космической силы, царство которой впереди».

Даже страшнейшая за всю чело­веческую историю Вторая мировая война не поколебала его оптимизма (он немного не дожил до нашей по­беды, но никогда не сомне­вался в ней). С той поры произош­ли великие технические сверше­ния — выход человека в космос, ос­воение атомной энергии, создание и стремительное распространение компьютеров,— а никаких соразмер­ных научных или философских дос­тижений нет и нет.

В чем же дело? Неужели основ­ные проблемы познания мира и че­ловека решены? Неужели остается только уточнять частности и материализовать гото­вые идеи?

С этим невозможно согласиться. В области познания Земли, жизни и разума успехи только мнимые.

Вернадский еще в начале XX века высказал идею о двух синтезах Кос­моса. Она научно обосновывает про­зрения тех философов, которые

представляли земную область жизни и Вселенную как организм, в отли­чие от сторонников представлений о космическом механизме. Он осно­вывался на учении о биосфере, ко­торую никто даже не пытается опро­вергать. Тем не менее, в последние десятилетия наиболее популярны механи­стические гипотезы: «Большого взрыва», тектоники плит, гибели динозавров от астероидной катастрофы, зарождения живого из мертвого...

Так человек, ошеломленный сво­ими техническими достижениями, невольно подходит к самоотрица­нию и признанию бесцельности бы­тия. Во Вселенной, возникающей от его взрыва (немыслимого, беспричинно­го, подозрительно напоминающего взрыв водородной бомбы), ни жизнь, ни разум не имеют никакого смысла.

Несмотря на ог­ромное количество мелких и част­ных научных открытий последнего полувека, нет никаких фундамен­тальных достижений творческой мысли, заставляющих нас по-новому взглянуть на себя и мир. Более того, возобладали едва ли не самые при­митивные концепции из многих возможных.

Так не пора ли пересмотреть в корне все механистические модели природных необычайно сложных, порой уму непостижимых процессов? Не помогут ли нам в этом религиозные и философские идеи мыслителей древности или недавнего прошлого?

Человечеству не удается наладить диалог с окружающей животворной средой. Мы все меньше понимаем природу и озабочены созданием и размноже­нием техники в ущерб живым орга­низмам и всей области жизни на Земле.

Наука раздроблена на десятки крупных разделов и многие сотни мелких дисциплин со своими спе­цифическими объектами, методами, приборами и специалистами. От­чужденность этих научных ветвей от единого ствола непреодолима при современных условиях. Требу­ется выработать методику синтеза знаний — а это уже задача филосо­фии, а не частных научных отрас­лей.

Изучение преобразованной, техногенной «второй природы» идет более или менее успешно. Этого никак не скажешь о познании «техногенного человека» и «техногенного познания», которое довлеет над со­временной научной мыслью.

Но никакие успехи наук и философии ничего не изменят к лучшему без единой доброй воли людей. А это уже область религиоз­ного сознания и поведения. Дело, конечно, не в каком-то учении, объединяющем все кон­фессии. Такой религиозной и философской системы, не бу­дет никогда: слишком разнообразны личности, нра­вы, традиции, чаяния... Разве что абсолютно восторжествует стандарт­ный убогий техногенный человек? Пока такой исход выглядит наиболее вероятным.

Возможен другой вариант: осоз­нание единства всех нас, обитателей небольшой планеты, затерянной в бездне космоса, между собой и с окружающим миром. Конечно, кое-кто возразит: что мне до всех и планеты? Есть у меня част­ное дельце, обеспечивающее меня желанными благами. Вот я и буду обделывать его, пусть даже во вред кому-то и чему-то, лишь бы мне и моим близким было хорошо.

Что ж, и в таком случае человек волен сделать свой выбор. Но только если он будет отчужден от общего дела, от общества, то ему останется недоступным подлинное высокое человеческое счастье. Будет довольствоваться убогими животными радостями. Каждому — свое.

Всеединство — не вы­думка досужих мыслителей, а реаль­ность. Каждый из нас — часть наро­да, страны, человечества, биосферы. Это — факт. Опровергнуть его мож­но только путем самоуничтожения.

 

 

Техногенный человек

 

Говорят, мы живем в период научно-технической революции. Этот тезис вносит немалую путаницу в умы. Точнее было бы говорить вслед за В.И. Вернадским, что в начале ХХ века произошла вспышка научного творчества. Но что ее стимулировало?

Неевклидова геометрия была создана без каких-либо опытов, а по логике развития математической мысли. Недаром почти одновременно опровергли Евклидов постулат о параллельных Гаусс, Больяи, Лобачевский.

Нередко считается, будто специальная теория относительности основывалась на опытах Майкельсона и Морли, доказавших независимость скорости света от движения Земли. Однако Эйнштейну для обоснования этой теории достаточно было сделать некоторые предположения, использовать некоторые физические теории, в частности, преобразование Конрада Лоренца.

В то же время такие великие достижения, как Периодическая система Менделеева, открытие радиоактивности, вирусов и хромосом, элементарных частиц и атомного ядра невозможны без сложных экспериментов и тонких химических анализов с применением научной техники, новейших технологий.

Взаимосвязь эволюции науки и техники еще не означает синхронности. Порой теоретическая мысль значительно опережает возможности техники (так было с идеями атомов, вакуума, земного шара, отсутствия центра Вселенной). Но столь же характерно и обратное соотношение. Скажем, порох изобрели раньше, чем удалось определить его химический состав, а ракеты — задолго до обоснования принципа их движения.

Наука и техника развиваются по своим законам. Первая, как выражение творческого полета мысли, не считается — до определенного времени — с «царством необходимости», определяемым человеческими потребностями и материальными возможностями. А для техники главное — целесообразность, удобность, полезность. Научная мысль часто бесполезна, а то и вредна для существующего цельного мировоззрения.

Ситуация изменилась в начале ХХ века. Некоторые индустриально развитые страны развернули крупные программы научных исследований с использованием изощренной техники. Еще более грандиозными были проекты, связанные с разработкой ядерного оружия и межконтинентальных ракет. Никогда в истории не было такой концентрации интеллектуальных сил и экономических средств для решения научных проблем.

Прогресс? Да, но специфический и однобокий. Целью работ было развитие почти исключительно военной техники, разрушающей и уничтожающей.

Правда, на базе этих достижений появилась возможность дать новый импульс фундаментальным исследованиям: проблемы времени, структуры и эволюции Вселенной, строения элементарных частиц, сущности и происхождения жизни. Начались широкомасштабные обследования околоземного космоса и планет Солнечной системы, а также Земли со спутников. В распоряжение теоретиков поступали все более совершенные компьютеры, а для проведения экспериментов создавались грандиозные сооружения типа радиотелескопов и синхрофазотронов.

Теперь уже технические средства стали определять ход и результаты теоретических разработок. Научная мысль устремилась по пути, проложенному техникой.

Огромные затраты надо было каким-то образом компенсировать. Этот вопрос наиболее остро и болезненно стоит при капитализме, когда главнейший принцип — полученные прибыли, материальная выгода или, на худой конец, политические преимущества, не говоря уж о возможности подавить или запугать противников, конкурентов.

Может показаться, что все это — лишь отдельные недостатки. Главное: научную технику и ход экспериментов осуществляют сплоченные группы квалифицированных специалистов под руководством авторитетнейших теоретиков. Им удается расшифровать молекулярные коды наследственных признаков, определять расположение атомов в кристаллах (теоретически это выяснили давно), улавливать нарушение симметрии на атомном уровне...

Достойны восхищения достижения ученых, инженеров, изобретателей, техников, сумевших добиться таких результатов. Прогресс научной техники бесспорен и удивителен. Но соответствуют ли ему теории, созданные на столь великолепном фундаменте?

Увы, наука перешла в стадию мнимого совершенства, застоя и кризиса. Причины такого явления определяются отчасти теми ее особенностями, которые принято считать достоинствами. Вот они: опора на сложнейшую и чрезвычайно дорогую технику; деятельность сплоченных групп ученых («коллективный разум», коллегиальное творчество); формирование крупнейших научных организаций с четкой системой подготовки кадров, отбором наиболее одаренной молодежи; существование определенных ступеней восхождения ученых на вершины научной иерархии; престиж и привилегии, связанные с научной карьерой...

Каким образом эти рычаги научного прогресса превратились в свою противоположность? Мыслима ли такая метаморфоза?

Н.А. Бердяев около восьми десятилетий назад справедливо отметил:

«Техника есть переход от органической, животно-растительной жизни к организованной. (Точнее — к искусственно организованной, техногенной. — Р.Б.) И это соответствует выступлению в истории огромных масс и коллективов (в том числе и научных. – Р.Б.). Человек перестает быть прислоненным к земле, окруженным растениями и животными. Он живет в новой металлической действительности, дышит иным, отравленным воздухом. Машина убийственно действует на душу, поражает прежде всего эмоциональную жизнь, разлагает целостные человеческие чувства... Современные коллективы не органические, а механические».

Последнее замечание относится и к научным организациям. Они обрели жесткую структуру, четкий ритм работы, целеустремленность, определяемую не столько фундаментальными теоретическими задачами, сколько требованиями имущих власть и капиталы.

Очень точно подмечено Бердяевым: «В цивилизации само мышление делается техническим, всякое творчество и всякое искусство приобретает все более и более технический характер». Не научная мысль направляет развитие цивилизации, а напротив, ее требования вынуждена выполнять когорта ученых, полностью зависимых, в частности, от финансирования их исследований. А подлинное творчество «не есть приспособление к этому миру», а «переход за грани этого мира и преодоление его необходимости».

Научный коллектив — организация целеустремленная. Она предназначена для решения вполне определенных теоретических или практических задач. Она вовсе не предназначена для того, чтобы каждый ее член занимался тем, что для него наиболее интересно. Это он вынужден приноравливать свои интересы к требованиям коллектива.

Так проявляется феномен техноинтеллекта. Он заключается в том, что складываются механические системы научного познания. Они объединяют изощренную технику (включая интеллектуальные машины) и коллективы специалистов. Главная роль здесь предназначена именно технике. В некоторых случаях, например, при моделировании глобальной циркуляции атмосферы или вод Мирового океана, нет возможности проверить работу компьютерных программ, «проигрывающих» такие модели.

Но еще более существенно угасание в коллективе творчества личности, которая становится малой деталью системы техноинтеллекта. Это напоминает существование человека в техносфере, созданной усилиями многих поколений и, в конце концов, подчинившей себе личность, формируя наиболее приспособленного к такой среде техногенного человека.

Как всякая солидная организация, научная имеет свою иерархию в соответствии с почетными степенями и званиями, а то и степенью близости к властям, государственным структурам, финансовым потокам. Такой коллектив напоминает отлаженный механизм с крупными и мелкими, важными и второстепенными деталями. Входящий в него молодой специалист вынужден играть роль «винтика». Но это редко кого останавливает: стать членом престижной организации почетно и выгодно.

Привилегированное положение ученых в обществе существенно сказалось на развитии науки. Поначалу это влияние было положительным. Труд ученого поощрялся и прославлялся, а в общественное сознание внедрялась вера в науку.

Все было более или менее благополучно до тех пор, пока лидерами в науке еще оставались те, кто сформировался как исследователь еще в XIX веке или начале ХХ-го. Они занимались фундаментальными исследованиями из любви к познанию, отчасти из честолюбия, но уж никак не из выгоды. На смену им пришло поколение профессионалов, среди которых было немало карьеристов. Их привлекали прежде всего выгоды этого рода деятельности.

Может показаться, будто подобные соображения не имеют большого значения. Мол, мало ли что привлекло человека — жажда славы, стремление к материальному достатку, презрение к физическому труду, чувство своей принадлежности к элите общества. Главное, чтобы он был талантливым интеллектуалом, отличным специалистом!

Нет, этого слишком мало. Одно дело — рутинная деятельность «научного работника», доступная любому более или менее нормальному человеку. Другое — научное творчество, требующее напряжения всех духовных сил; устремленности к истине, а не к благам и должностям; энтузиазма и упорства, а не умения угодить начальству, пусть даже академическому.

Техноинтеллект вырабатывает и закрепляет в сознании людей, прежде всего, механические модели окружающего и внутреннего мира человека. Вот почему, на мой взгляд, ныне торжествуют весьма сомнительные и примитивные по сути своей теории в космогонии, геотектонике, биологии, физике...

 

Стандартизация умов

 

Споры о роли личности в истории продолжаются без надежды придти к единственно верному выводу (тем более что в истории слишком многое зависит от обстоятельств). О проявлении личности в науке вообще не принято рассуждать. Мол, пашут на этой ниве миллионы научных работников, вносит каждый свой посильный вклад в общую копилку знаний человечества. У кого умственная активность сильнее, тот добивается большего успеха, чем его коллеги.

Безусловно, в научных исследованиях очень важен кропотливый труд специалистов среднего уровня. Однако в решении фундаментальных проблем помимо них совершенно необходимы свои Колумбы и Магелланы, дерзновенные путешественники в Неведомое. Тому, кто проникает дальше других в эту область, приходится бороться с устоявшимся мнением массы ученых (и неученых) разных уровней. Борьба за истину бывает ожесточенной и долгой, ибо каждая сторона уверена в своей правоте.

«Вся история науки, — писал В.И. Вернадский, — на каждом шагу показывает, что отдельные личности были более правы в своих утверждениях, чем целые корпорации ученых или сотни и тысячи исследователей, придерживающихся господствующих взглядов...

Несомненно, и в наше время наиболее истинное, наиболее правильное и глубокое научное мировоззрение кроется среди каких-нибудь одиноких ученых или небольших групп исследователей, мнения которых не обращают нашего внимания или возбуждают наше неудовольствие или отрицание...

В истории науки мы постоянно видим, с каким трудом и усилием взгляды и мнения отдельных личностей завоевывают себе место в общем научном мировоззрении...»

Против неожиданных и непривычных идей обычно выступают компетентные профессионалы. Некоторые из них могут руководствоваться завистью, самодовольством. Порой они демонстрируют ограниченность мышления. Но в общем их позиция вполне оправдана: нельзя принимать без серьезной проверки новые концепции, какими бы привлекательными на первый взгляд они не выглядели.

Для преодоления такого сопротивления требуется личность, способная не только выработать своеобразную точку зрения, но и отстоять ее в неравной борьбе с инертным или недоброжелательным большинством. Тут-то и проявляются недостатки современной организации науки. Молодой ученый ступень за ступенью, степень за степенью, почти как в масонской ложе, входит в научное сообщество и закрепляется в нем. Он вынужден приспосабливаться к тем концепциям, которые приняты в данной научной школе или соответствуют взглядам научного руководителя.

Сильный сплоченный научный коллектив уже сам по себе, без нарочитого давления, воздействует на молодого специалиста. А ему поначалу приходится выполнять рутинную, вспомогательную работу, отучающую от творческих дерзаний. Дальше — больше. Успешная защита диссертации гарантирована лишь при поддержке коллектива или авторитетных ученых.

В наиболее активный в творческом отношении период жизни — до 30-35 лет — ученому приходится утверждать свое место в научном сообществе. Ради этого надо порой поступаться собственными принципами и интересными темами, развивать чужие идеи, вовсе не посягая на фундаментальные проблемы (всяк сверчок знай свой шесток).

Есть еще один важный аспект: популяризация научных знаний. Об этом хорошо сказал выдающийся немецкий физик Эрвин Шрёдингер: «Существует тенденция забывать, что все естественные науки связаны с общечеловеческой культурой и что научные открытия, даже кажущиеся в данный момент передовыми и доступными пониманию немногих избранных, все же бессмысленны вне своего культурного контекста... Теоретическая наука, представители которой внушают друг другу идеи на языке, в лучшем случае понятном лишь малой группе близких попутчиков, – такая наука непременно оторвется от остальной человеческой культуры; в перспективе она обречена на бессилие и паралич».

В этом отношении, казалось бы, дела обстоят благополучно. За последние десятилетия популяризация науки вышла на новый уровень массовости: телевизионный и компьютерный. Существуют великолепные программы, показывающие жизнь животных с такими тонкими деталями, в таких ситуациях и ракурсах, о которых прежде можно было только мечтать.

Вот прекрасно снятый материал о Сахаре, жизни местных племен, животных пустыни. Текст поясняет: миллионы (!) лет назад здесь расстилалась саванна с озерами и реками. Вот, мол, к чему приводит изменение климата. Хотя самое интересное, важное и верное рассуждение на тему Сахары и ее происхождения должно было бы быть совсем иным. Речь должна идти не о миллионах, а всего лишь о нескольких тысячах лет, и о результатах деятельности человека, а не проблематичных природных климатических катастрофах.

Показывают занимательные эпизоды из жизни животных, и непременно выскажутся о борьбе за существование и выживании наиболее приспособленных. А зримые картины демонстрируют взаимопомощь и взаимосвязи животных, гармоничное существование разных видов, заботу родителей о потомстве...

Телепередачи о космосе непременно повторяют гипотезу Большого взрыва. Геологические сюжеты сопровождаются рассказом о глобальной тектонике плит. Прекрасно сделанный сериал «Прогулки с динозаврами» утверждает (наглядно демонстрируя!), будто звероящеры погибли из-за столкновения Земли с астероидом.

Повторяются одни и те же гипотезы или теории, порой весьма спорные или, во всяком случае, не единственные так, словно это все — научные истины. Это впечатление должно возникать не только у широкой публики, но и у специалистов (за редким исключением). Такая популяризация напрочь убивает любознательность, стремление продумывать разные варианты объяснений природных явлений, гасит воображение. Зрителю, слушателю, читателю преподносят готовый интеллектуальный продукт. Воспитываются не творческие личности, а интеллектуальные потребленцы, ориентированные на общепринятые идеи.

В тех же телепрограммах, но уже значительно чаще, популяризируются весьма сомнительные, а то и нелепые, не отвечающие никаким научным критериям, предрассудки и суеверия. Если в первом случае подавляется творческая активность, то во втором она направляется по ложному пути, не говоря уж о том, что многомиллионным массам телезрителей внушается антинаука.

При современных возможностях электронных средств воздействия на рассудок и подсознание людей такая популяризация, даже когда она распространяет положительные знания и знакомит с научными достижениями, тормозит движение теоретической мысли, направляет ее по «генеральному» направлению. А надо стимулировать поиски новых путей, неожиданных и непривычных идей, пробуждать любовь к познанию.

...Общее увеличение количества ученых в обществе можно считать показателем интеллектуального прогресса. Другой показатель — ускоренный рост научных публикаций. При этом обнаруживается странное несоответствие: число научных статей и книг отстает от числа авторов публикаций!

Объяснение простое: все больше становится соавторов. Соответствующие графики и таблицы определенно свидетельствуют о том, что исследователи-одиночки со временем становятся такой же редкостью, как люди, рискующие пересечь океан в одноместной лодке.

За последнее время примерно три четверти всех публикуемых научных статей принадлежат двум или трем авторам. Из оставшейся четверти около половины написано группами из четырех и более человек. Одиночки в науке остаются в виде какого-то реликта или рудимента, обреченного на исчезновение.

Еще четыре десятилетия назад известный американский науковед Д. Прайс (без соавторов) высказал такое мнение: «Пропорция статей, имеющих несколько авторов, быстро увеличивается, и в настоящее время она так велика, что если увеличение будет происходить тем же темпом, то к 1980 году статья с одним автором исчезнет. Важно подчеркнуть, что число статей с тремя авторами увеличивается быстрее, чем с двумя, с четырьмя авторами — быстрее, чем с тремя и т.д. Если эта тенденция сохранится, то... мы будем постепенно двигаться к бесконечному числу авторов на одну статью».

Все-таки даже в начале ХXI века одиночные авторы научных публикаций встречаются. Произошло некоторое снижение темпов роста научных статей и книг из-за развала СССР, могучей научной державы. Однако в общих чертах Прайс верно оценил ситуацию. Его вывод не вызывает возражений: «Ученые всегда имели сильнейшее желание писать статьи, но гораздо меньшее желание читать их».

Ради удовлетворения жажды публикаций самая простая и действенная стратегия — кооперироваться в команды. Если, предположим, в группе из пяти человек каждый будет писать по 4 статьи в год, то при организованном соавторстве на его лицевом счету окажется 100 публикаций за пятилетку! Великолепный результат, достигаемый с минимальными усилиями.

Некоторые члены команды могут сохранять авторство, вовсе не принимая участия в исследованиях, а благодаря своему авторитету, пробивной силе, финансовым возможностям. Таково еще одно проявление техноинтеллекта.

Нередко по количеству публикаций и ссылок на них (а ссылаться можно и на собственные работы или на труды дружественных коллективов, не говоря уж о руководителях и начальниках) судят об авторитете и достижениях ученого. Качественные показатели отступают на задний план. Тем более, если работа новаторская и еще не признана научным сообществом.

Почему же группа профессиональных интеллектуалов не может совместными усилиями совершить прорыв в Неведомое? Разве увеличение числа соавторов не усиливает интеллектуальный потенциал группы? Разве увеличение суммарного количества «серого вещества» и мозговых извилин не олицетворяет мощный коллективный разум, способствуя замечательным успехам в познании?

Крупный авторитетный коллектив имеет возможность использовать в своей работе сложные и разнообразные научные приборы, современную новейшую аппаратуру. Это требует огромных ассигнований, часть которых идет на поощрение творческой активности ученых. А сколько для этого учреждено премий, почетных званий!

Итак, растет число научных работников, еще быстрее — количество научных публикаций; увеличиваются затраты на исследования и суммы поощрений за выдающиеся результаты; необычайно совершенствуется научная техника... И в то же время более или менее крупные теоретические открытия за последние полвека встречаются все реже, а о великих и говорить не приходится!

Кто-то вспомнит расшифровку генома человека, клонирование овечки Долли, фотографии спутников Юпитера и других тел Солнечной системы, обнаружение квазаров и пульсаров... Но ведь все это, включая всемирную паутину Интернет, — технические достижения. А какие прекрасные и оригинальные идеи, теории, концепции, учения удалось взрастить на обильно унавоженном ассигнованиями интеллектуальном пространстве?

Увы, интересных и оригинальных и перспективных теоретических разработок почти нет. Особенно уныло выглядит эта картина по сравнению с первой третью ХХ века, когда научные открытия сыпались, как из рога изобилия, создавались новые области знаний, учения. И почти все подобные достижения принадлежали не сообществам и коллективам, а единичным исследователям.

По оригинальности, силе мысли, обоснованности и значению нынешние популярные в науке гипотезы и теории не идут ни в какое сравнение с открытиями, сделанными тогда (некоторые из них мы уже упоминали).

В истории науки мыслителям-одиночкам доводилось делать по два, три и более крупных научных открытий (Галилей, Лейбниц, Ньютон, Эйлер, Ломоносов, Менделеев, Вернадский, Эйнштейн, Бор и другие). А вот соавторам принадлежат ничтожно мало крупных открытий. Да и одно им оказывалось не по плечу. Знаменитое математическое сообщество Бурбаки создало немало интересных работ, но ничего подобного открытиям Гаусса, Лобачевского, Пуанкаре им, как будто, сделать не удалось.

Отчего же при увеличении числа умных голов соавторов количество вырабатываемых ими оригинальных мыслей уменьшается?

В некоторых конкретных случаях, когда решаются вопросы технические или организационные, бывают неплохие результаты. Но ведь мы говорим о научных открытиях, да еще значительных. Здесь кавалерийским наскоком ничего не решишь. Не случайно же научным коллективам, несмотря на многочисленные «мозговые штурмы», так и не удалось овладеть хотя бы одной крупной «крепостью», в которой природа скрывает свои сокровенные тайны.

Одну из причин тщетности подобных совместных усилий помогает понять эпиграмма XIX века:

 

По паре ног у них двоих.

Теперь мы видим вкупе их.

Два автора, на удивленье многим,

Являются одним четвероногим.

 

Иначе говоря, с возрастанием голов увеличивается вдвое число ног. Этот очевидный факт демонстрирует одну важную закономерность: в группе складываются не только положительные знания и способности ученых, но и отрицательные качества, в частности, незнание.

Любой человек не знает неизмеримо больше, чем знает. В группе ученых «отрицательный заряд» незнания получается чрезвычайно большим. Вот и складывается в сумме «тьма невежества», отчасти потому, что ученых — тьма.

В коллективе у специалистов одного профиля значительная часть знаний одинакова. Ученые учатся в сходных учебных заведениях, читают примерно одинаковую литературу по специальности, остаются в кругу одних и тех же идей. Вырваться из него чрезвычайно трудно, тем более находясь в сообществе.

В группе преобладают и устанавливаются осредненные решения, которые доступны большинству или соответствуют взглядам руководителя, научного авторитета, который старается утверждать и развивать высказанные ранее концепции. Подлинное открытие есть творческий акт, озарение, подобное вспышке молнии, а не медленное тление, от которого больше дыма, чем огня. Хотя и молния возникает не сама по себе, а при определенном распределении электрических зарядов в атмосфере.

Соавторы представляют собой интегральную, осредненную, искусственную (техногенную) псевдоличность. А для выдающегося открытия требуется личность оригинальная, полноценная и незаурядная.

Принято считать, будто у особо выдающегося ученого необычайный мозговой аппарат, подобный совершенному компьютеру, отличающий его от других людей. Это заблуждение, предрассудок. Никакими врожденными способностями подавляющее большинство великих мыслителей не обладало, иначе они проявились бы в детстве и юности.

За последние десятилетия шел искусственный отбор наиболее одаренных учеников школ и вузов, проявивших себя в решении определенных научных задач. Эти «вундеркинды», особо одаренные личности (в конкретных областях) влились в ряды научных работников и... Многие из них добились ученых степеней и почетных званий, а новых Ньютонов и Ломоносовых из них не получилось.

Селекция «научных гениев», их продуманный техногенный отбор не дал никаких значительных результатов. Эти доказывается, в частности, отсутствие у научных гениев каких-то особых физиологических качеств.

Почти все младенцы рождаются гениями. Это доказывают их великолепные успехи в познании окружающего мира и родного языка в первые три года жизни. А негениями становятся, начиная приспосабливаться к окружающей среде.

Способности надо уметь реализовать. А вся система образования, повышения квалификации, научного патронажа по сути своей предполагает стандартизацию специалистов, пусть даже на очень высоком уровне.

...Как бы то ни было, широкие массы соавторов-интеллектуалов уверенно шествуют по проторенным научным дорогам, затаптывая хилые ростки нетривиальных идей. Эти могучие ряды образуют глобальный техноинтеллект. Он отбрасывают на обочину неорганизованных одиночек, вечно высказывающихся невпопад, имея свое личное мнение.

Потому-то и вырождается теоретическая научная мысль. Способна породить гениальную идею одна-единственная личность, а вовсе не многоголовое и еще и многоногое техногенное создание. Полезное для развития техники, порой оказывается губительным для фундаментальной науки и, в конечном счете, для познания мира человеком.

Вдобавок все сильней подавляет творческую мысль, деформирует разум человека явление иного вида, которое точнее всего назвать мракобесием.

 

Мракобесие

— Мы вызываем из банка космической информации дух Виссариона (?!) Сталина! — провозгласил известный маг Юрий Лонго.

Спиритический сеанс проходил вечером 7 марта 1993 года. Он транслировался по ТВ. Многомилли­онная телетолпа приобщилась к тому, что атеисты назы­вают опиумом для народа, а христиане — сатанизмом. Приобщилась в режиме реального времени, в прямом эфире, а значит — вживаясь в происходящее как со­участники, переживая увиденное.

Молодой человек, предоставивший свое тело духу Сталина, находился в глубоком трансе. Ответы, в пол­ном соответствии с вопросами, отличались невнятностью и глупостью. Так, на сакраментальное — «Когда снизят­ся цены?» — медиум мучительно выдавил: «Ддд-ааа».

Наконец, маг послал «сталинский» дух в космичес­кий банк и ловким пассом внедрил прежнюю душу в тело молодого человека, не сумевшего воссоздать хотя бы гру­зинский акцент. Лонго серьезно поведал, что доводилось ему поднимать и совершенно мертвый труп умершего человека, который делал два-три шага и падал. Над этой проблемой ему еще надо было поработать. Столь замечательный опыт был показан по телевидению на этот раз в записи. Правда, злые языки позже гово­рили, что роль мертвеца отлично сыграл кто-то за бутыл­ку водки. Да ведь мало ли чего говорят, а чудо воскрешения было показано!

Это телешоу, а проще говоря — мракобесие, было вполне привычным явлением русскому народу очередно­го «чудотворца». Чего только не изливалось в головы ра­диослушателей и телезрителей! Телеастрологи стали давать бесценные указания всяческим Ракам, Скорпионам и Козерогам, установки на текущий день и месяц. Были и более общие прогнозы о «светлом будущем эры Водолея». Научные комментарии: «Как только Солнце активное, то у нас начинается в умах брожение».

Рекомендации, в том числе лечебные, даются не каждому индивидуально, а всем сразу, стадно. Нетрудно подсчитать, что при населе­нии в 120 миллионов человек на каждый месяц (или знак Зодиака) приходится 10 миллионов граждан. Уже по од­ной этой причине всякий здравомыслящий человек усом­нится в гороскопах... Впрочем, тотальная обработка со­знания предполагает прежде всего избавление от здравого смысла.

И в прежние времена были маги, чародеи, колдуны, прорицатели, астрологи. В доверчи­вых, внушаемых, суеверных или невежественных людях тоже не было недостатка. Но тогда не существовало технических систем, позволяющих внедрять мракобесие в массовое сознание. На сверхъестественные силы рас­считывали почти исключительно в экстремальных ситуа­циях, да и то не всегда (на Бога надейся, да сам не пло­шай!). Умные религиозные деятели активно бо­ролись с суевериями, так же как умные философы и ученые.

Зачем распространять мракобесие? Тем более, когда так велика потребность общества в интеллектуалах, а не в дебилах?

Тотчас вспоминаешь, что в наиболее богатых капита­листических странах суеверие распространено неимоверно. Случайно? Вряд ли. Тамошние хозяева не станут пота­кать тем направлениям мысли, которые могут им повре­дить.

Обратим внимание на такой результат социологичес­кого исследования, проведенного в 1990—1992 годах и опубликованного в работе «Мировоззрение населения России после перестройки: религиозность, политичес­кие, культурные и моральные установки». В работе участвовали видные отечественные социологи, культу­рологи.

«Показателен повышенный интерес к нетрадицион­ным формам религиозности новой группы нашего обще­ства — коммерсантов и бизнесменов. Среди них наибо­лее высока доля людей с ярко выраженным неопределен­ным, эклектичным паранаучным и парарелигиозным мировоззрением. Именно в этой, социально очень актив­ной группе самое большое число верящих не в бога, а в сверхъестественные силы».

Согласно опросу большого числа граждан, наиболее рьяно поддерживали «рыночные отношения» оккультисты и суеверы. «Вера в НЛО, снежного челове­ка, телепатию сильно связана с ценностями первого пе­риода радикально-демократического движения — антикоммунизмом, желанием похоронить СССР, приорите­том прав человека и рынка».

«Как по многим другим проблемам, в области сексу­альной морали самые либеральные — «оккультисты» — верящие в сверхъестественные силы. По всей видимости, они — носители достаточно последовательной культуры «вседозволенности», чаще других отрицают свою ответ­ственность перед государством и обществом — «каждый за себя»: отличаются низкой трудовой этикой, высокой национальной нетерпимостью и не признают никаких границ в области секса».

Отметим, что пропаганда секса (а не любви) затуманивает разум и формирует техногенного человека, а от оккультизма до сатанизма порой один шаг. Учтем, что данный социологический опрос касался преимущественно так называемых «новых русских», под которыми обычно подразумеваются разбогатевшие при рос­сийском «первобытном капитализме» проходимцы, коррупционеры, криминальные авторитеты.

Впрочем, новыми русскими следовало бы называть всех тех, прежде всего служащих, деятелей культуры, которые активно выступали против существо­вавшего в России-СССР общественного устройства и те огромные массы (не менее трети населе­ния), которые их гласно или негласно поддерживали. Не потому,