Политические элиты: классические(Г. Моска, В. Парето, Р. Михельс) теории и современные теории элит (Ч.Р. Миллс, Р. Даль, С. Липсет).

Слово «элита» в переводе с французского языка означает «лучшее», «избранное». В политологии под политической элитой понимают группу людей, в руках которой сосредоточена политическая власть и рычаги управления государством. Существуют разные методы относительно определения численного состава правящей элиты. Одни исследователи предлагают рассматривать в качестве членов элиты лишь тех, кто занимает политически значимые статусные позиции (депутат парламента, член правительства, президент и т.д.) в рамках основных политических институтов. Этот подход облегчает процедуру подсчета, но очень сильно упрощает реальность, формируя искаженное представление о распределении власти в обществе. Другие ученые предлагают расширить список членов элиты за счет включения в нее еще и тех, кто способен оказывать существенное влиянием на принимаемые политиками решения (крупных бизнесменов, религиозных лидеров, «серых кардиналов» и т.п.). Но даже при таком расширенном подходе остается фактом то, что элита - это меньшинство, которое управляет боль ши нством. Но почему меньшинству удается править боль ши нством? На протяжении XIX-XX вв. ответ на этот вопрос искали самые выдающиеся политологи и социологи своего времени.

Первые теории элит появились на рубеже XIX-XX вв. и стали своеобразной реакцией на развитие демократии и социалистических учений (марксизм, анархо-синдикализм, анархизм и т.д.). Эти учения призывали к максимально широкому привлечению народных масс к управлению государством. И если социал-демократы ратовали за расширение избирательных прав и ликвидацию ряда цензов (имущественного, грамотности и т.д.), то марксисты выступали за коренное изменение социально­экономического строя и существующей системы социально-политических отношений, которое позволит допустить к управлению государством даже кухарку^. В свою очередь, авторы теорий элит утверждали, что в любом государстве при любом социально-политическом строе власть всегда принадлежала, и будет принадлежать меньшинству. И если для марксистов история сложных обществ являлась историей классовой борьбы, то у их оппонентов история вершилась в основном представителями элиты и правящего класса.

В социальной философии рубежа XIX-XX вв. наиболее ярким представителем элитизма стал Ф. Ницше. Для Ницше воля к власти отдельных личностей выступала как движущая сила истории, а мораль он рассматривал в качестве оружия слабых. Он воспевал новую аристократию, которая в целях сохранения собственной власти будет стоять выше законов и морали, не стесняясь использовать самые жесткие формы принуждения.

В социологии и политической науке первые теории элит были созданы итальянскими и немецкими учеными: Г. Моска (1858-1941), В. Парето (1848­1923) и Р. Михельс (1876-1936). Позже эти теории получили в элитологии название «классических».

Г. Моска вместо термина «элита» использовал выражение «правящий класс». Правящий класс Г. Моски не тождественен господствующему классу К. Маркса. Это более узкое понятие. У Маркса господствующим классом в капиталистическом обществе является класс буржуазии. Но государством управляет не вся буржуазия, а лишь небольшая группа лиц, тесно связанная с буржуазией (как и с некоторыми другими социальными группами, вроде родовой аристократии, военных и т.п.). Собственно говоря, у Моски именно эта группа лиц и образует правящий класс. Малочисленному, но хорошо организованному правящему классу противостоит слабо организованное управляемое большинство. Доступ в правящий класс открывается благодаря наличию определенных личностных (знания, воинская доблесть, красноречие) или статусных (титул, богатство) качеств, отсутствующих у большинства. Относительно современного ему общества Моска замечает, что «доминирующей чертой правящего класса стало в большей степени богатство, нежели воинская доблесть». Выборы в современных демократиях, как п иш ет итальянский ученый, проходят под «музыку звенящих долларов», в результате чего многие народные избранники на себе ощущают влияние мощных корпораций и финансовых кругов. Правящий класс не обязательно должен быть монолитным (такое если и бывает, то крайне редко), но в любом случае входящим в состав отдельных элитных групп людям гораздо легче договориться друг с другом о согласованных, совместных действиях, достичь необходимого компромисса, чем управляемой им, плохо организованной массе. Но дело не только в сплоченности и обладании важными ресурсами для завоевания и сохранения власти (знания, деньги, навыки управления и т.д.). Правящий класс удерживает власть еще и благодаря так называемой «политической формуле», которая представляет собой совокупность идей, оправдывающих и обосновывающих власть данной элиты. Правящий класс, апеллируя к существующим нормам и ценностям, манипулируя сознанием людей, заставляет их поверить в то, что они подчиняются некоему «абстрактному при нци пу властвования», и тем самым оформляет и закрепляет свое пребывание у власти. «Политическая формула», по мнению Моски, является чистой мистификацией и связанна с тем, что люди по природе своей более склонны повиноваться, скорее, абстрактному принципу, нежели конкретному человеку. По сути, она выполняет функцию легитимации, т.е. служит делу морального, религиозного и правового оправдания власти. Каждая историческая эпоха вырабатывает свои «политические формулы». Моска сомневался в том, что общество может обходиться без этих «великих суеверий», поскольку считал, что они цементируют общество. По его мнению, в древности политическая формула не только опиралась на религию, но была тесно в нее вплетена. Например, политическая формула европейского Средневековья может быть выражена, как «король - помазанник Божий». Наиболее детально она была проработана во Франции, где с помощью церкви широко распространилось представление о том, что в момент коронации на короля нисходит Святой Дух и монарх получает божественный дар посредством наложения рук излечивать золотушных больных. Окончательно вера в божественность королевской власти и целительский дар французских монархов будет подорвана л ишь в XVIII в., в эпоху Просвещения. Но пока эта формула культивировалась в сознании людей, королевская власть воспринималась ими как сакральная. Судить короля мог только Бог. Революции, по мнению Моски, во многом являются результатом того, что утративший гибкость правящий класс перестает чувствовать тот момент, когда нужно срочно реформировать социально-политическую систему и политическую формулу. В качестве примера ослабевания действия политической формулы можно привести Францию второй половины XVIII в. Если говорить о правящем классе, то он явно находился под влиянием идей просветителей, выступающих с позиций антиклерикализма и подрывающих сакральность королевской власти. Многие дворяне уже не видели в Людовике XVI помазанника Божьего, но видели лишь человека со множеством недостатков, который в силу сложившейся традиции передачи власти оказался на троне. Да и сама монархия, как это показал Монтескье, не обязательно должна быть лучшей формой правления. Умы представителей социальных низов питали не сочинения Вольтера, Руссо и прочих просветителей, а пасквили, в которых королевская власть не только лишалась сакральности, но и вообще утрачивала какое-либо моральное право на существование. Эпоха буржуазных и социалистических революций породила на свет целый ряд формул, помогающих правящему меньшинству держать в узде боль ши нство. В современном обществе со сложной системой социального управления правящий класс нуждается в посреднике, который соединял бы его с народом. В качестве такого посредника Моска рассматривал бюрократию.

Взгляды итальянского социолога Вильфредо Парето во многом совпадали с взглядами Г. Моски. Если для Маркса история представлялась ареной классовой борьбы, то для Парето - ареной борьбы элитных групп. «История человечества, - писал Парето, - это история смены аристократий». «Вера в то, что в наши дни правящему классу противостоит народ, является иллюзией. Ему противостоит формирующаяся будущая аристократия, опирающаяся на народ, а это совсем не одно и то же». Следовательно, даже если в классовой борьбе буржуазия и проиграет, то победа достанется не пролетариату, а тем, кто говорит от его имени. Парето выделяет два идеальных типа элит: 1) элита «львов»; 2) элита «лис». Для «львов» характерен крайний консерватизм, опора на силу и силовые методы решения проблем. Грубость и отсутствие политической гибкости у «львов» компенсируется решительностью и последовательностью. Своих противников они воспринимают как врагов, действия которых часто квалифицируются и осуждаются в морально­нравственных категориях. Согласно Парето, «львы» вступают в действие в моменты кризисов, усиления сепаратизма и т.п. Массы связывают с ними надежды на наведение порядка, сохранение традиционных ценностей. «Лисы» - это мастера демагогии и политических комбинаций, предпочитающие поддерживать свою власть с помощью пропаганды, манипуляции сознанием, старающиеся использовать дипломатические методы решения проблем. «Лисы» более успешны в период экономического роста. Своих противников они воспринимают не как врагов, а как соперников, с которыми в дальнейшем, при других обстоятельствах, можно заключить сделку, договор и участвовать в совместных действиях. Ум и гибкость мышления у «лис» часто сочетаются с беспринципностью и коррумпированностью. Примером элиты «львов» можно считать политическую элиту СССР середины 1950-х - начала 1980-х гг. Во внешней политике руководители советского государства решительно использовали силу, отстаивая свои интересы и защищая свою сферу влияния (ввод войск в Венгрию в 1956 г., в Чехословакию - в 1968 г., в Афганистан - в 1979 г.). Они не боялись конфронтации с Западом в лице США и их союзников (Берлинский и Карибский кризисы) и сумели за короткий период создать «второй полюс силы» (объединенная военная мощь государств-членов организации Варшавского договора). Во внутренней политике советская элита того времени также демонстрировала известную жесткость в отстаивании основных принципов социалистического строя и незыблемости партийного руководства (юридическое закрепление в Конституции СССР 1977 г. права КПСС на власть, подавление выступлений в Новочеркасске в 1962 г., борьба с диссидентами и т.д.). Важно и то, что многие из руководителей советского государства хрущевско-брежневской эпохи явно имели психологию победителей (победа в Великой Отечественной войне, победа в внутрипартийной борьбе). Типичным примером элиты «лис» может служить советская политическая элита горбачевской эпохи (1986-91). М.С. Горбачев и его соратники сделали ставку на дипломатию во внешней политике, результатом чего стал стремительный уход СССР из Восточной Европы, ускоривший крах социалистической системы и распад самого СССР.

Во внутренней политике поиск «консенсуса», перманентные кадровые перестановки и заигрывания с оппозиционерами, вроде Б. Ельцина, привели к краху КПСС. «Львы» и «лисы» - это не более чем идеальные типы. В действительности в составе любой элиты есть и те и другие. Все дело в их соотношении. Элиты постоянно сменяют друг друга. Процессу замены старой элиты новой, по мнению Парето, предшествуют две, одновременно действующие, тенденции: 1) снижается степень готовности старой элиты к защите своей власти; 2) усиливается ее стяжательство и жажда к приобретению не принадлежащих ей благ. В результате, делает вывод итальянский ученый, старая элита «с одной стороны, утяжеляет свое ярмо, а с другой - у нее становится все меньше сил для того, чтобы это ярмо удерживать». В качестве примера он приводит французскую аристократию, которая даже накануне революции 1789 г. стремилась увеличить свои привилегии. Параллельно шли процессы разложения правящего класса, усвоившего идеи просветителей и потерявшего мужество, необходимое для защиты власти. Вместо решимости прийти на помощь своему королю французское дворянство демонстрировало сентиментальную чувствительность и страх перед кровопролитием. «Аристократии, когда они приходят в упадок, - замечает Парето, - любят демонстрировать необыкновенную гуманность и большую доброту. Однако эта доброта, если она - не проявление просто вялости и бессилия, скорее, показная, чем настоящая...Французские дворяне любили аплодировать Руссо, но при этом они умели обобрать арендатора, а их новая любовь к добродетели не препятствовала им тратить во время оргий деньги, изъятые у умирающих от голода крестьян». Парето уточняет, что «когда мы говорим об уменьшении силы у господствующего класса, под этим не следует понимать уменьшения насилия. Напротив, крайне часто к насилию прибегают именно слабые. Наиболее жестоки в насилии именно трусы и подлецы». Горбачевская «перестроечная» элита «лис» гораздо чаще, чем старая брежневская элита «львов» прибегала к насилию, подавляя уличные беспорядки и межнациональные конфликты.

Причину циркуляции элит Парето видит в том, что люди, получившие власть по наследству, не обладают необходимой волей, решительностью, готовностью бороться за власть. В элите второго и третьего поколений усиливаются гедонистические установки. Другой причиной является то, что люди, вошедшие в элиту благодаря своему происхождению или высокой протекции, могут не обладать должными навыками. Как правило, родители стремятся передать свой высокий статус и сопряженную с ним власть по наследству, но наследники очень часто оказываются не способны к обладанию властью. «Если бы аристократии среди людей - считает Парето, - напоминали отборные породы животных, в течение долгого времени воспроизводящих примерно одинаковые признаки, история рода человеческого полностью отличалась бы от той, какую мы знаем»^. «Львы» могут сменяться «лисами» стремительно, например, в результате военного поражения, но чаще «львы» плавно вытесняются из правящей элиты в результате интриг «лис». Замена «лис» «львами», как правило, происходит быстро и связана с необходимостью быстрого преодоления кризисного состояния общества с использованием жестких мер.

Главный труд Роберта Михельса, принесший ему мировую известность, - это «Социология политических партий в условиях демократии» (1911). В этом исследовании Михельс сформулировал так называемый «железный закон олигархии». Суть его сводится к тому, что демократическое общество нуждается в организации (ради сохранения стабильности), но любая организация подразумевает выделение и обособление узкого круга управленцев. Чем сложнее организация, тем больше в ней будет промежуточных ступенек, отделяющих рядовых членов от правящей верхушки. То, что изначально задумывалось как демократический проект, по мере его реализации легко превращается в громоздкую бюрократическую машину. Переход от простого, демократического устройства к сложной иерархически организации сопровождается выделением управленческого ядра - правящей элиты. Р. Михельс пришел к выводу о невозможности демократии в силу чисто организационных причин. «В любой организации, - пишет он, - будь то политическая партия, профессиональный союз или другая ассоциация того же вида, аристократическая тенденция проявляется очень четко». При этом, по мнению Михельса, чем крупнее организация, чем больше в ней членов, тем более явно будут выражаться олигархические тенденции. Впрочем, истоки олигархических тенденций Р. Михельс усматривал не только в сущности и способе функционирования самой организации, но и в сущности политической борьбы и даже в человеческой природе. Массы, по его мнению, часто страдают апатией, безразличием и демонстрируют политическую пассивность. Массы добровольно отдают на откуп лидерам право принимать важные решения. Выводы ученого весьма пессимистичны: «Демократическая система сжимается, в конечном счете, до права масс самим выбирать себе в данный период времени господ, которым они после их избрания обязаны оказывать послушание». Р. Михельс доказывал, что власть в социалистических и социал-демократических партиях Западной Европы принадлежит узкому кругу лиц (партийной верхушке). «Вожди парламента - как социалистические, так и буржуазные, - присваивают права и приобретают черты закрытой корпорации и в отношении оставшейся части партии». «Еще более резко, чем в политической партии, - пишет Михельс, - господствующий характер вождей и их стремление управлять демократической организацией по олигархическому принципу проявляется в профсоюзном движении... Уже в течение многих лет центральные правления профсоюзных объединений отняли у своих членов и оставили только себе право определять подъемы и спады движений за повышение зарплаты, а также решать вопросы о том, является ли та или иная забастовка "оправданной" или нет». Ученый отмечает, что олигархический характер правления в профсоюзах признают партийные вожди, а в партиях - профсоюзные лидеры, но сами себя они считают большими демократами. Он описал процесс трансформации партийного функционера, сумевшего стать депутатом, из «слуги народа» в его господина: «Рабочий постепенно перестает быть пролетарием и становится мелким буржуа. Вначале только профессионально., а затем и экономически. Фиксированные оклады, какими бы скромными они ни были, означают весьма ощутимую прибавку по сравнению со средней зарплатой, которую он получал до вступления в разряд чиновников рабочего движения». Жизнь лидеров социал-демократических партий, по его мнению, становится буржуазной или мелкобуржуазной, и они начинают защищать уже свое реальное положение. Для Р. Михельса руководящее меньшинство - это отнюдь не лучшие, высоконравственные люди, а чаще всего честолюбцы и приспособленцы. «Демагоги, эти льстецы массовой воли, - пишет он, - вместо того, чтобы поднимать массу, опускаются до ее самого низкого уровня, но опять же лишь для того, чтобы под ложным, искусно изобретенным прикрытием (будто у них нет никакого иного более честолюбивого стремления, как стоять на коленях перед массами в качестве верноподданнейших слуг) надеть на них свое ярмо и господствовать от их имени». Данное замечание не потеряло своей актуальности и в настоящее время. Говоря о смене элит, Р. Михельс справедливо подчеркивал, что «редко борьба между старыми и новыми вождями заканчивается полным устранением первых. Заключительный акт этого процесса состоит не столько в смене элит, сколько в их реорганизации. Происходит их слияние. Новое поколение, пока оно еще неуверенно держится на ногах, охотно использует в отношении старого, чтобы не быть им уничтоженным, всевозможные обходные пути». Причины этого он усматривал в слабости новой элиты, отсутствии необходимого количества своих кадров, нехватке необходимых знаний. Новая элита заимствует что-то от старой (ценности, нормы).

Большинство современных либеральных трактовок элитизма исходят из того, что демократия и элита все же совместимы. Все дело л иш ь в открытости и доступности входа в элиту. В 50-70-е гг. XX в. в западной политологии сформировались две теории, рассматривающие проблему сосуществования демократии, народовластия и правящей элиты: 1) плюралистическая; 2) леволиберальная.

Плюралистическая теория элит доминирует в современных США. Данная теория обладает большим влиянием в англосаксонских странах потому, что опирается на классическую концепцию разделения властей и систему «сдержек и противовесов». Наиболее яркими ее выразителями были С. Липсет, Р. Даль, Д. Трумен, Д. Рисмен. Основные положения плюралистической теории:

- ни один класс или социальная группа не обладают монополией на власть. Р.Даль разработал теорию полиархии, постулирующую существование в современном демократическом обществе множества центров принятия важных решений, а значит, и существования множества элитных групп;

- наличие в обществе «групп давления» на государственный механизм, который рассматривается как бесклассовый;

- постулат о диффузии власти, которая уже не концентрируется в одних руках, но оказывается распыленной между разными инстанциями;

- конкуренция соперничающих групп за доступ к бюджетным деньгам. Существующие противоречия между разными элитными группами порождают конкуренцию и сильно затрудняют процесс формирования единой, сплоченной правящей элиты;

- признание за индивидом способности влиять на правительство в нужном ему направлении через участие в деятельности профсоюзов и политических партий.

Критики данной теории вполне резонно замечали, что ведущие лобби- группы США (Торговая палата, Национальная организация фермеров, Национальная ассоциация промышленников и др.) связаны с большим бизнесом. Исследования Э. Штаттшнайдера показали, что система лоббизма недостижима практически для 90% населения США и фактически служит интересам лишь одного класса. Исследование Г. Алмонда и С. Вербы показало, что в США только 1% опрошенных надеется воздействовать на те или иные решения правительства, участвуя в деятельности политических партий, и только 4% - участвуя в деятельности различных формальных организации, включая профсоюзы. Оказалось, что лишь ничтожное меньшинство американцев мыслило в категориями плюрализма. Критики плюралистической теории справедливо замечают, что она несёт ярко выраженную идеологическую нагрузку, внедряя в массовое сознание образы справедливой демократической системы, учитывающей интересы всех групп населения, тогда как в действительности государство прежде всего защищает интересы богатого мень ши нства. Разразившийся в 2008 г. мировой финансовый кризис это наглядно показал, когда государство первым делом бросилось спасать банки, крупные ипотечные агентства и корпорации, предоставив простым американцам самим решать свои проблемы с ипотекой, безработицей и т.п. Вместе с тем теории элитного плюрализма сумела отразить возросшую степень усложнения социальной структуры современного общества, наличия в нем множества групп с разными, порой противоположными интересами.

Леволиберальная теория своим появлением обязана работе американского социолога Ч.Р. Миллса (1916-1962) «Властвующая элита». Американская политическая элита, по его мнению, состоит в основном из представителей армии, крупного бизнеса и верхушки законодательной и исполнительной власти. Ч.Р. Миллс доказывал, что чем «выше вверх», тем прочнее связи этой «большой тройки». Поскольку их интересы сильно переплетены, постольку они образовывают единую правящую элиту. Основные положения данной теории следующие:

2. признание существования единой властвующей элиты;

3. элите противостоит неорганизованная масса, не обладающая никакой властью;

4. слияние интересов элитных групп усиливает прочность правящей элиты;

5. происходит не диффузия, а концентрация власти;

6. управление массами осуществляется преимущественно за счет манипуляции сознанием граждан;

7. можно фиксировать социальную и психологическую близость руководителей основных институтов государственной власти и крупного бизнеса;

8. ослабление подотчетности власти и угроза потери демократии.

Логика Миллса может быть рассмотрена на примере военных, одной из

трех ведущих элитных групп. Он признает факт существования нескольких группировок в военной среде, лидеры которых отстаивают разные точки зрения на основные театры военных действий в будущем и тому подобные вопросы стратегии. Но все эти разногласия моментально забываются, когда речь заходит о возможном сокращении расходов на оборону и о сокращении вооруженных сил. Говоря о сращивании военных с бизнес-элитой, Миллс замечает, что отставные генералы и адмиралы часто получают места в советах директоров крупных компаний, становятся лоббистами и экспертами. Их главная задача заключается в том, чтобы «пробивать» военные заказы в интересах определенных компаний. Другие представители военной верхушки становятся дипломатами, атташе. Например, в разное время послами в СССР были вице­адмирал Алан Керк и генерал Уолтер Бедел Смит. Не редко становятся они и во главе государства (к моменту написания книги из 33 президентов США 9 были генералами, 6 кадровыми офицерами). Что же объединяет членов военной элиты? По мнению Ч.Р. Миллса, схожая вторичная социализация (разделяют общую субкультуру), стандартная карьера (2/3 генералов, занимающих ведущие посты, окончили Вест-Пойнт, пребывание в Пентагоне как обязательное условие карьеры), социальное происхождение (высшие офицеры армии и флота являются преимущественно выходцами из семей высшего и среднего класса). Дети представителей разных элитных групп, как правило, учатся в одних и тех же престижных вузах (университеты «лиги плюща» в США), а сами они посещают одни и те же элитные клубы (яхт-клубы, гольф-клубы).

К недостаткам данной теории можно отнести некоторое преувеличение роли военных в правящей элите развитых стран и роль военных заказов в работе крупных корпораций. Возможно, что Миллс также несколько упростил структуру элитных групп. В целом леволиберальная теория кажется более реалистичной, чем плюралистическая.

В конце XX в. среди политологов почти не осталось чистых плюралистов и строгих приверженцев теории Миллса. Как это часто бывает в науке, произошел синтез, позволив ши й преодолеть крайности обоих подходов.