Удержал его, -- ты ошибаешься: здесь ты не в своем, а в моем

Царстве, и здесь ни с кем не должно быть несчастья.

Называй меня, впрочем, как хочешь, -- я тот, кем я должен

Быть. Сам же себя называю я Заратустрой.

Ну что ж! Там вверху идет дорога к пещере Заратустры, она

Не далека, -- не хочешь ли ты у меня полечить свои раны?

Пришлось тебе плохо, несчастный, в этой жизни: сперва

укусило тебя животное, и потом -- наступил на тебя человек!" --

Но, услыхав имя Заратустры, задетый преобразился. "Что со

мной! -- воскликнул он. -- Кто же интересует меня еще в

Этой жизни, как не этот единственный человек -- Заратустра и не

Это единственное животное, живущее кровью, -- пиявка?

Ради пиявки лежал я здесь, на краю этого болота, как

Рыболов, и уже была моя вытянутая рука укушена десять раз, как

Вдруг начинает питаться моей кровью еще более прекрасное

животное, сам Заратустра!

О счастье! О чудо! Да будет благословен самый день,

привлекший меня в это болото! Да будет благословенна лучшая,

Самая действительная из кровососных банок, ныне живущих, да

будет благословенна великая пиявка совести, Заратустра!"

Так говорил тот, на кого наступил Заратустра; и Заратустра

радовался словам его и их тонкой почтительности. "Кто ты? --

Спросил он и протянул ему руку. -- Между нами остается еще

Многое, что надо выяснить и осветить; но уже, кажется мне,

настает чистый, ясный день".

"Я совестливый духом, -- отвечал вопрошаемый, -- и

В вопросах духа трудно найти кого-либо более меткого, более

Едкого и более твердого, чем я, исключая того, у кого я учился,

Самого Заратустру.

Лучше ничего не знать, чем знать многое наполовину! Лучше

Быть глупцом на свой риск, чем мудрецом на основании чужих

мнений! Я -- доискиваюсь основы:

-- что до того, велика ли она или мала? Называется ли она

Болотом или небом? Пяди основания достаточно для меня: если

только она действительно есть основание и почва!

-- пяди основания: на нем можно стоять. В истинной

совестливости знания нет ничего, ни большого, ни малого".

"Так ты, быть может, познающий пиявку? -- спросил

Заратустра. -- И ты исследуешь пиявку до последнего основания,

ты, совестливый духом?"

"О Заратустра, -- отвечал тот, на кого наступил

Заратустра, -- было бы чудовищно, если бы дерзнул я на это!

Но если что знаю я прекрасно и досконально, так это

мозг пиявки -- это мой мир!

И это также мир! -- Но прости, если здесь говорит моя

гордость, ибо здесь нет мне равного. Поэтому и сказал я "здесь

я дома".

Сколько уже времени исследую я эту единственную вещь, мозг

пиявки, чтобы скользкая истина не ускользнула от меня! Здесь

мое царство!

-- ради этого отбросил я все остальное, ради этого стал я

Равнодушен ко всему остальному; и рядом со знанием моим

Простирается черное невежество мое.

Совестливость духа моего требует от меня, чтобы знал я

что-нибудь одно и остальное не знал: мне противны все

Половинчатые духом, все туманные, порхающие и мечтательные.

Где кончается честность моя, я слеп и хочу быть слепым. Но

Где я хочу знать, хочу я также быть честным, а именно суровым,

Метким, едким, жестким и неумолимым.

Как сказал ты однажды, о Заратустра: "Дух есть

жизнь, которая сама врезается в жизнь", это соблазнило и

Привело меня к учению твоему. И, поистине, собственною кровью

умножил я себе собственное знание!"

-- "Как доказывает очевидность", -- перебил Заратустра;

Ибо кровь все еще текла по обнаженной руке совестливого духом.

Ибо десять пиявок впились в нее.

"О странный малый, сколь многому учит меня эта

очевидность, именно сам ты! И, быть может, не все следовало бы

мне влить в твои меткие уши!

Ну что ж! Расстанемся здесь! Но мне очень хотелось бы

Опять встретиться с тобой. Там вверху идет дорога к пещере моей

-- сегодня ночью будешь ты там желанным гостем моим!

Мне хотелось бы также полечить тело твое, на которое

Наступил ногой 3аратустра, -- об этом я подумаю. А теперь мне

пора, меня зовет от тебя крик о помощи".

Так говорил Заратустра.

Чародей

Но когда Заратустра обогнул скалу, он увидел внизу,

Недалеко от себя на ровной дороге человека, который трясся как

беснующийся и наконец бросился животом на землю. "Стой! --

Сказал тогда Заратустра в сердце своем. -- Должно быть, это

Высший человек, от него исходил тот мучительный крик о помощи,

-- я посмотрю, нельзя ли помочь ему". Подбежав к месту, где

Лежал на земле человек, нашел он дрожащего старика с

Неподвижными глазами; и как ни старался Заратустра поднять его

И поставить на ноги, все усилия его были тщетны. Даже казалось,

что несчастный не замечает, что возле него есть кто-то;

Напротив, он трогательно осматривался, как человек, покинутый

Целым миром и одинокий. Наконец, после продолжительного

Дрожанья, судорог и подергиваний так начал он горько

жаловаться:

Кто в силах отогреть меня, кто еще

Любит?

Горячие мне руки протяните

И пламя рдеющих углей для сердца

Дайте.

Лежу бессильно я, от страха цепенея,

Как перед смертию, когда уж ноги

Стынут,

Дрожа в припадках злой, неведомой

Болезни

И трепеща под острыми концами

Твоих холодных, леденящих стрел.

За мной охотишься ты, мысли дух,

Окутанный, ужасный, безымянный --

Охотник из-за туч! --

Как молниею, поражен я глазом,

Насмешливо из темноты смотрящим!

И так лежу я, извиваясь,

Согбенный, скрюченный, замученный

Свирепо

Мученьями, что на меня наслал ты,

Безжалостный охотник,

Неведомый мне бог! --

Рази же глубже,

Еще раз попади в меня и сердце

Разбей и проколи!

Но для чего ж теперь

Тупыми стрелами меня терзать?

Зачем опять ты смотришь на меня,

Ненасытимый муками людскими,

Молниеносным и злорадным бога взглядом?

Да, убивать не хочешь ты,

А только мучить, мучить хочешь!

Зачем тебе, зачем мое мученье,

Злорадный незнакомый бог?

Я вижу, да!

В полночный час подкрался ты ко

Мне.

Скажи ж, чего ты хочешь?

Меня теснишь и давишь ты,

И, право, чересчур уж близко!

Ты слушаешь дыхание мое,

Подслушиваешь сердца ты биенье,

--

Да ты ревнуешь! Но к кому ж ревнуешь?

Прочь, прочь! Куда --

Пробраться затеваешь ты?

Ты в сердце самое проникнуть хочешь,

В заветнейшие помыслы проникнуть!

Бесстыдный ты, чужой мне, вор!

Что хочешь выкрасть ты себе на долю

И что подслушать хочется тебе?

Что хочешь выпытать ты от меня,

Мучитель?

Божественный палач!

Или я должен, как собака,

Валяться пред тобой, хвостом виляя

И отдаваясь вне себя от страсти,

Тебе в любви виляньем признаваться?

Напрасно трудишься,

Рази сильней!

Какой укол ужасный!

Нет, не ищейка я тебе -- твоя добыча.

Безжалостный охотник,

Я пленник гордый твой,

За облаками скрывшийся разбойник!

Скажи мне наконец, чего,

Чего, грабитель, от меня

Ты хочешь?

Как? Выкупа?

Какого же и сколько?

Потребуй много -- так твердит мне

Гордость, --

И кратко говори -- другой ее совет.

Так вот как? Да? Меня?

Меня ты хочешь?

Меня всецело, и всего?

А! -- так зачем же

Ты мучаешь меня, глупец, при этом?

Зачем терзаешь душу униженьем?..

-- Дай мне любви, кому меня

Согреть?

Горячую мне руку протяни

И пламя рдеющих углей для сердца

Дай мне,

Мне одинокому в своем уединенье,

--

Что ко врагам и седмиричный лед,

К врагам стремиться научает.

Ты сам отдайся мне.

Необоримый враг, --

Сам

-- мне!

Прочь! улетел! --

Умчался прочь --

Единственный товарищ мой и враг,

Великий враг

И чуждый мне опять

Божественный палач.

Нет!

Возвратись ко мне

И с пытками твоими,

Мои все слезы льются за тобой,

И для тебя вдруг загорелся

Снова

Огонь последний на сердце моем.

Вернись, вернись ко мне, мой бог,

-- мое

Страданье,

И счастие последнее мое!..

-- Но тут Заратустра не мог долее сдерживать себя, схватил

Свою палку и ударил изо всех сил того, кто так горько

жаловался. "Перестань, -- кричал он ему со злобным смехом, --

перестань, комедиант! фальшивомонетчик! закоренелый лжец! Я

узнаю тебя!

Я отогрею тебе ноги, злой чародей, я хорошо умею

поджаривать таких, как ты!"

-- "Оставь, -- сказал старик и вскочил с земли, -- не бей

больше, о Заратустра! Все это была только комедия!

В этом искусство мое; тебя самого хотел я испытать,

подвергая тебя этому искусу! И поистине, ты разгадал меня!