Год К.С. 2-й день Весенних Ветров

 

 

1

 

Обычно Марсель поднимался раньше удостоивших его своей благосклонности дам. Разумеется, если ночевал в их постели. Чувство прекрасного и обычная вежливость требовали предоставить утомленной красавице возможность не только отдохнуть, но и покинуть спальню в полном блеске, добиться коего в присутствии любовника затруднительно. Да, обычно Марсель вставал первым, но на сей раз его разбудили, причем самым безжалостным образом. Ворвавшийся в блаженную истому женский голос был громким и навязчивым, словно квохтанье, и Валме, с трудом вспомнивший, где он и с кем, едва удержался от бестактного упоминания о птичнике. Вместо этого урготский посол и офицер по особым поручениям при Первом маршале Талига почти вежливо осведомился, не знакома ли Марианна с рэем Кальперадо.

– Кто это? – спросила совершенно одетая и причесанная баронесса. Еще бы, ведь она спала в своей постели, а не на узенькой кушетке.

– Это чудовище, – не стал вдаваться в подробности Марсель. – Нападает преимущественно по утрам. Так же, как и вы, сударыня.

– Сейчас день, – хмыкнула Марианна, все сильнее напоминая птичницу. – Если вы хотите, чтобы вас увидели выходящим из моей спальни, поспешите, иначе разбредутся даже философы…

– Философы? – безнадежно переспросил Марсель, припоминая барона-матерьялиста и других собранных баронессой непредвзятых свидетелей. – Я их позабыл… Кроме лысого, отрицающего духовность…

– Они тоже многое позабыли, – утешила Марианна. – Бедный Коко… Он так и не понял, почему я вчера велела подавать вина из нижнего погреба. Тридцатилетняя выдержка… Так, по крайней мере, уверял Коко. Он вне себя!

– Когда все кончится, я утоплю его в пятидесятилетней «Слезе», – посулил Марсель, переползая к зеркалу. Как он и думал, кавалер невыспавшийся от кавалера непроспавшегося почти не отличался. – Щипцы! – потребовал дипломат, окончательно вырываясь из мира грез. – Во имя Леворукого! Эти сосульки… Они выдают с головой…

– Щипцы нагреты, – обрадовала Марианна. – Повернитесь.

Марсель послушно подставил голову. На кресле завозилась Эвро, под креслом – Котик. Влюбленные тоже спали порознь, хоть и по другой причине.

– Что вы скажете герцогу Эпинэ? – Этот вопрос тревожил Валме с вечера. – Надеюсь, неправду?

– Ничего, – щелкнула то ли клювом, то ли щипцами красавица. – Куртизанки не оправдываются.

Ответ господина посла обеспокоил. Валме водил дружбу с Капуль-Гизайлями не первый год. Марианна и раньше предпочитала общество тех, кто ей нравился. Даже в ущерб любви барона к деликатесам, древностям и хорошеньким музыкантам, но усталый южанин определенно значил для баронессы больше, чем очередной воздыхатель. Нет, Марсель не ревновал, просто несвоевременные чувства осложняли дело.

– Что мы станем делать? – очень равнодушно спросила Марианна, колдуя над посольской головой. – Я имею в виду – после завтрака?

– Я побьюсь об заклад с кем-нибудь из гостей, – приоткрыл завесу тайны Марсель. – Это будет очень глупый заклад… На редкость глупый, но вы ему поспособствуете.

– Хорошо. Вы мне так и не рассказали, как провели ночь. Вам удалось?

– Хорош бы я был, если б мне не удалось, – зевнул Валме. – Разумеется, мне удалось… провести ночь с самой обворожительной и самой дорогой дамой Олларии.

– Скотина! – топнула ножкой красотка, в мгновенье ока превращаясь в прекраснейшую из птичниц. – Я имею право знать…

– Осторожно, – перебил Валме, – у вас в руках раскаленные щипцы. Их приятней видеть в руках куафера, а не палача, которого вообще лучше не видеть… А если видеть, то не зная ничего.

 

2

 

Торжественно внесенный куриный бульон Руппи выпил, хотя ни есть, ни пить не хотелось. Лейтенант флота был сыт и весел, хоть и проболтался два дня между жизнью и смертью. Так утверждал добытый у соседнего барона врач. Он походил на перетрусившего лавочника, но приходилось верить. Целый отряд во главе с капитаном не мог ошибаться, да и рана говорила сама за себя. Получив пулю в бок, Руперт фок Фельсенбург должен был умереть если не на месте, то к утру, а он непостижимым образом выжил.

Чуть ли не поселившийся в трактире священник из местной церквушки твердил о милости Создателя, но Роткопф сказал, что спас раненого Олаф, заставивший лекаря проделать почерневшему лейтенанту дыру между третьим и четвертым ребром и вставить туда трубку. После этого Руперт задышал как человек, а не как вытащенная на берег рыбина.

– Мне нужна моя одежда. – Руппи нарочито спокойно вернул пустую кружку. – И я ее получу. Слышишь, Генрих?

– Вам нельзя вставать еще неделю, – объявил человек, впервые посадивший пятилетнего Руппи на лошадь. – Так сказал врач.

– А до этого он говорил, что все в руке Создателя. – Руппи не был самоубийцей, просто он отлично себя чувствовал, а дела ждать не могли. – Я встану, и ты прекрасно это знаешь. Ты думаешь, бабушка одобрит, что наследник Фельсенбургов разгуливает по трактиру в ночной рубахе?

– Нет, госпоже Штарквинд это не понравится, – улыбнулся одними глазами Генрих. – Вам сейчас принесут мундир и…

– И мы поедем дальше, – весело закончил означенный наследник. Может, по науке ему и следовало болеть месяц, если не два, но Руппи не считал научные трактаты непреложной истиной. Как и Устав с этикетом. – Мы и так задержались.

– Разумеется, если вы здоровы, вы поступите так, как велит господин адмирал цур зее, – Генрих наморщил все еще молодой, гладкий лоб, – но сперва вы должны узнать об обстоятельствах покушения и прочесть письмо госпожи Штарквинд.

– Давай! – Сидеть в постели не хотелось, и Руппи устроился у стола. Сквозь занавески пробрался солнечный лучик, пробежался по скатерти и устроился на носу Генриха. Тот чихнул, и Руппи самым невежливым образом расхохотался.

– Письмо госпожи, – отчеканил несколько обескураженный ветеран и чихнул снова, напомнив о пушечном сигнале. Стало еще веселее, но Руппи удалось справиться с обидным смешком. Пробормотав что-то про хорошую погоду, лейтенант торопливо развернул письмо. Бабушка настоятельно советовала внуку отправиться к заболевшей матери в Фельсенбург, где и ждать указаний. Она также желала лично переговорить с адмиралом цур зее до того, как тот явится ко двору. Прямо герцогиня не говорила ничего, но Руппи почувствовал холод не только потому, что разгуливал босиком.

– Мы спешили, – внес свою лепту прочихавшийся Генрих, – но ублюдки нас опередили. Я буду вынужден доложить, что вас и адмирала цур зее спасла счастливая случайность и предусмотрительность капитана Роткопфа.

– Меня спас адмирал цур зее, – непререкаемым тоном уточнил Руперт, стараясь не думать о замершей на гребне холма смерти. – Прежде чем снова уснуть, капитан рассказал, что убийц было около десятка. Половине удалось сбежать, половина погибла на месте. В них опознали «обозников», замеченных на этом же постоялом дворе. Мерзавцы покинули гостиницу сразу после отъезда дозорных. Якобы на какую-то ярмарку.

– Я осмотрел место нападения и трупы вместе с капитаном. – Об убийцах Генрих говорил охотно, не то что о Ледяном. – Можно не сомневаться, что стреляли по двум целям: по карете и по вам. Те, кто бил по карете, удрали сразу же, как разрядили мушкеты. Остальные задержались и попробовали довести дело до конца. Вас спас смерч и драгуны Роткопфа. Они бросились на холм, рискуя и конями, и собой…

Генрих вновь сморщил лоб, подбирая слова. Он был старше оставшегося в Талиге бергера и не был бароном, но тоже ничего не забывал, никому не верил и все проверял лично. Кроме того, он любил маму, потому бабушка и отправила его в Фельсенбург.

– Убийцы бросились бежать к лошадям, – рассказ служаки в точности повторял рассказ Роткопфа, – но не успели. Двоих застрелили драгуны, остальных хотели брать живьем, но помешал смерч. Он обрушился на беглецов, а когда стихло, остались только трупы. Все четверо задохнулись. Я такого, признаться, еще не видел. Тела окоченели, рты забиты ледяной крошкой, лица посечены в кровь…

«Пусть приходят, я с ними станцую. С ними можно танцевать. Сейчас можно… Один танец, только один…» Один танец – танец смерти и снега, он не почудился. Значит, было и все остальное – красное солнце на черном стебле, голубые глаза, вскинутые к небу руки. Она вернется, ведь она обещала…

– Сбежавших не нашли? – Солнечный луч на щеке… Как все-таки хороша жизнь, особенно весной!

– Ищут, – Генриху было не до зайчиков, – да без толку! Разве что пару брошенных повозок нашли в каком-то овраге. Никакого товара в них, понятное дело, не было. Господин лейтенант, они знают, что вы ранены и ранены тяжело. Это очень хорошо. Врач отправится с нами до Фельсенбурга. За трактирщиком мы приглядим. Нужно, чтоб о вашем выздоровлении узнали как можно позже. Адмирал цур зее с этим полностью согласен.

– Да? – как можно спокойнее переспросил Руппи. – В таком случае он, без сомнения, это подтвердит.

– Разумеется. – Генрих положил на стол еще одну бумагу, на которую немедленно прыгнул солнечный зайчик.

– Руппи, – раньше Руперт видел этот косой твердый почерк лишь на приказах и рапортах, – тебе следует отправиться в Фельсенбург и не покидать его, пока не прояснится ситуация в Эйнрехте. Соберись с мыслями, запиши то, чему ты был свидетелем у Хексберг, заверь свои показания и переправь госпоже Штарквинд. Будь осторожен – ты не в море и даже не в Старой Придде. Жди известий, не покидай Фельсенбурга и не верь переданным на словах известиям и приказам, особенно моим. Сожалею, что был вынужден уехать, не дожидаясь твоего пробуждения, но мы и так потеряли много времени. Надеюсь на твое благоразумие и понимание…

– Когда мы выезжаем? – Обида была несправедливой и детской, поэтому Руперт ее проглотил.

– Через два или три дня. – Ожидавший бури Генрих перевел дух. – Рана…

– Я помню, – огрызнулся Руперт. – Мундир можешь убрать, я буду умирать столько, сколько потребуется. Могу даже исповедаться.

 

3

 

Нельзя сказать, что Валме был бесконечно далек от кардиналов. Видел он их – и покойного Сильвестра, и урготского Луку, и Левия, что милосердным воробьем скакал по запакощенной до полной Раканы Олларии, но одно дело – со скуки раскладывать пасьянс, и совсем другое – засесть за вьехаррон с высокими ставками.

– Его высокопреосвященство уделит вам четверть часа, – объявил тоненький ангелоподобный монах с четками. Тот самый, спасенный благими силами вместо слишком святого Оноре. – Его высокопреосвященство на балконе кормит птиц.

– Это богоугодно, – восхитился Марсель, удержавшись от вопроса, уж не знаменитого ли нохского ворона подкармливает столп церкви. Белокурый смиренник опустил очи долу и, перебирая плохонькие жемчужные четки, скользнул вперед по коридору. Бесшумно, как Валтазар или адуан, – Марсель так не умел. Урготский посол зацокал каблуками, стараясь не отстать от монаха и при этом разглядеть внутренности святой обители. Виконт не шибко разбирался в фортификации, но, на первый взгляд, удерживать эти переходы и галереи было удобно. Всяко удобней, чем дворец с его огромными окнами и залами, в которых хоть маневры устраивай.

Балкон, подходящий для кормления птичек и разговоров с послами, в этом здании имелся всего один, и Валме попытался представить дорогу. Заблаговременное изучение диспозиции пригодилось – виконт не ошибся, что наполнило душу неуместной для дипломата гордостью. Монах распахнул неплотно прикрытую дверь и шагнул в хмурый слякотный день, годящийся разве что для кормления пиявок. Тем не менее в дальнем конце балкона что-то прыгало, копошилось и, кажется, даже пищало.

– Итак, сын мой, – обратился его высокопреосвященство к мокрому воробью, – ты просил о встрече? Это для меня неожиданность.

– Это и для меня неожиданность, – не стал скрытничать Марсель, до встречи с Алвой полагавший расплатиться с Валтазаром иным способом.

– Я слушаю. – Кардинал тронул эмалевого голубя и едва не наступил на живого и наглого. – Говори, сын мой.

– Моя просьба покажется вам странной, – предупредил Марсель, – и, вероятно, кощунственной… Вчера поздно вечером я… м-м-м… посетил храм Домашнего Очага и имел сомнительное удовольствие созерцать местное привидение. Я хочу подарить его одному собирателю редкостей, а заодно – выиграть пари.

– Святая эсператистская церковь пасет и охраняет заблудшие души, однако призраки, привидения и прочие сущности, отринутые как Создателем, так и Врагом, находятся вне ее компетенции. – Для человека, только что узнавшего об исчезновении решающего довода в переговорах хоть с Альдо, хоть с Савиньяками, кардинал держался изумительно. – Обитающий в храме Домашнего Очага Валтазар не является собственностью Церкви и, следовательно, не может быть продан или же передан в дар.

– Я понимаю, – кивнул свежезавитыми локонами Валме. – Это весьма тонкая материя, как, без сомнения, сказал бы мой предшественник. Весьма.

– Не имеешь ли ты известий от маркиза Габайру? – Кардинал был само участие. – Его здоровье и возраст вызывают у меня серьезные опасения.

– Маркиз хорошо перенес дорогу. Разумеется, когда я говорю «хорошо», я учитываю его возраст и многочисленные болезни. К сожалению, Габайру в последнее время стал рассеян. Собственно говоря, второе дело, которое привело меня к вам, связано с этим прискорбным обстоятельством. Мой предшественник позабыл прислать вам обещанную книгу и попросил сделать это меня.

– В самом деле? – Голубые глаза смотрели по-детски открыто. В отличие от Альдо Ракана, кардинал был умен.

– Вот она. – Посол протянул тщательно завернутый в кожу том. – Я отыскал ее с большим трудом. Граф Габайру не упомянул, что книга была отложена, и я искал ее в библиотеке. В посольстве удручающе большая библиотека, а книга все это время лежала в Малой столовой.

– Могу себе представить. – Кардинал неторопливо развернул подношение. Показался тисненный золотом переплет. «Составленное со слов очевидцев повествование о разрушении Святого города Агариса нечестивым и жестоким…»

– Мне очень неудобно, – извиняющимся тоном произнес Марсель. – Как я уже говорил, книга лежала в Малой столовой, где я принимаю гостей. Увы, один из них позволил себе совершенно отвратительную выходку, приличествующую разве что пресловутому Сузе-Музе. Испытывая ненависть к эсператистской церкви, неизвестный… кощунник исправил 44 год Круга Молний на 400 год Круга Скал, нар-шада Мтсараха на Тергэллаха, а Эсперадора Ксаверия на его святейшество Юнния. Моим первым поползновением было сжечь испорченную книгу!

– Не стоит преувеличивать значимость глупых шуток. – Кардинал бросил орущим воробьям очередной кусок. На взгляд Валме, слишком большой. – Несколько помарок не имеют никакого значения. Как ты думаешь, кто мог совершить подобное?

– Я, как посол, не хотел бы обсуждать моих гостей…

– Разумеется. – Теперь пальцы кардинала крошили хлеб слишком мелко. – Я с интересом прочитаю этот труд. Нет ли у тебя, дитя мое, желания исповедаться или выпить шадди?

– Благодарю, ваше высокопреосвященство. Шадди дурно влияет на здоровье. Насколько я могу судить, именно он стал причиной смерти кардинала Сильвестра. Простите, я хотел сказать, Квентина Дорака.

– Тебе еще рано думать о смерти, тем более о смерти от шадди.

– Тогда мне рано думать и об исповеди. Ваше высокопреосвященство, осмелюсь напомнить о Валтазаре. Он не принадлежит церкви, но, если так можно выразиться, принадлежит церковному имуществу. Я заключил пари, что призрак последует за ставшими причиной его смерти вазами. Разумеется, я представляю себе их примерную стоимость и готов ее возместить. Или же предложить в обмен на вазы оказавшиеся у меня полотна весьма благочестивого содержания.

Поймите, ваше высокопреосвященство, для грешника вроде меня выиграть пари то же… что для вашего секретаря дивным образом спастись из нечестивых рук. Увы, низменные страсти часто вынуждают нас к действиям, а о нашем пари говорит вся Ракана. Конечно, я мог бы использовать как предлог для встречи с вами просьбу Габайру, но я не желаю лгать, хоть и не намерен исповедоваться. В данный момент.

– Ваше пари меня никоим образом не беспокоит, – кардинал стряхнул с рук прилипшие крошки, – но призрак Валтазара наносит ущерб репутации Церкви. Предложенный вами способ его убрать весьма остроумен, как сказал бы маркиз Габайру. Я согласен отдать вазы в обмен на упомянутые полотна.

– Если можно, пошлите их в дом Капуль-Гизайлей, – потупился Марсель. Кардинал был умным человеком. Он не мог не связать неожиданный визит преемника Габайру, нелепое пари и книгу. Книгу, на которую Левий, не удержавшись, бросил тревожный взгляд. Всего один, но этого хватило, чтобы Валме понял – его высокопреосвященство отнесся к помаркам со всей серьезностью.

Дым Агариса скрыл бронзовые чудища, превратив их из причины в повод для встречи. Валтазар получит свое не позднее чем завтра, и это прекрасно. Валмоны еще никогда не сбегали, не уплатив по счетам, – особенно предполагая вернуться.

 

Глава 3

Хербсте, Доннервальд