Год К. С. Ночь с 1-го на 2-й день Весенних ветров

 

 

1

 

Валтазар не подвел. Когда Марсель, скрывшийся под бурчание пьяненьких философов в комнатах Марианны и тут же покинувший гостеприимный дом через подвал, явился на условленное место, дух уже витал у ствола гигантского каштана. Ворюга успешно подтвердил одно из любимых папенькиных правил – на мерзавца можно полагаться в большей мере, чем на человека порядочного. Разумеется, если знать, с какого бока зайти. Если же мерзавец мертв и, следовательно, в некотором смысле беспомощен, а его пороки живы, то он надежней торского нефрита. Того самого, при попытке расколоть который сломали наковальню.

– Простите, я не умею летать, – извинился Марсель в ответ на исполненный укоризны потусторонний взгляд. – Куда мы направляемся?

В ответ призрак сорвался с места. Переваливающаяся походка и внушительный, хоть и полупрозрачный зад создавали обманное впечатление медлительности, но стремящийся к вазам Валтазар несся со скоростью рысящей лошади. Марселю пришлось почти бежать, благословляя свою предусмотрительность: не брось виконт в спальне Марианны камзол с пузом и башмаки на высоких каблуках, он бы неминуемо отстал, а время было дорого как никогда.

Человек и призрак промчались мимо кладбищенской стены, обогнули глядящую слепо церковь, и Валтазар нырнул в нишу, где прятался безголовый и безрукий святой. Призрачные пальцы ткнулись в щербатые босые ноги. Рожа духа отчаянно сморщилась, словно от немыслимых усилий. Марсель кивнул и принялся нажимать на мокрый камень. Лязгнуло, Валме подмигнул нетерпеливо колыхавшемуся сообщнику и налег на постамент. Сперва не случилось ничего, потом раздался мерзкий хруст, и безголовый подвинулся. Открылся люк, в который винтом уходили треугольные ступени. Из дыры тянуло плесенью, ржавчиной и холодом.

– Брр! – возмутился господин временный посол и зажег фонарь. Узкие решетки доверия не внушали, но сломать шею на охоте ничем не лучше, чем в допотопной норе. Здесь, по крайней мере, никто не скажет, что ты свалился на ровном месте. Валтазар уже был внизу. Поганец просто втянулся в дыру ногами вниз. В его положении были свои преимущества.

– Глупость наказуема, – объявил вслух Валме. – Некоторые полагают дружбу глупостью, следовательно, дружба наказуема.

Умствования прервал нетерпеливый Валтазар. Всплыв из дыры, он неистово замахал руками. В книгах утверждалось, что некоторые призраки светятся зеленоватым или же лиловым. Нохский обитатель был не некоторым и не светился вообще. Виконт напоследок вдохнул всей грудью и полез в мышеловку. Он спускался, пока голову не окутал пахнущий вербеной и нечистотами туман. Подающий надежды дипломат ругнулся и тут же сообразил, что это Валтазар. Призрак тыкал пальцем в торчащую из стены шишку, задирал голову вверх и по-рыбьи беззвучно шевелил губами. Предлагал опустить люк.

Искушение оставить лаз открытым было велико, но Валме послушно надавил на шишку, и сквозняк прекратился. Будь проводник жив, остаться с ним в захлопнувшейся западне один на один было бы неразумно, но фантома Марсель не опасался. Валтазар понимал, что от мертвеца или узника горшков не дождаться, а свою выгоду бывший святой отец блюл свято. Большего доверия будет достоин разве что дохлый Ракан, если перед ним потрясти пропавшим мечом.

Размышляя о том, чем бы пах призрак, увы, вовсю живого величества и бряцал бы он орденскими цепями или нет, Марсель нащупывал ступеньку за ступенькой. Лестница была крутой, но проходимой – адепты Домашнего Очага не собирались ни застревать, ни ломать ноги. Что раздражало, так это неопределенность – света фонаря хватало лишь на то, чтобы разглядеть следующую ступеньку. Где находится у холодного черного колодца дно и есть ли оно вообще, Валме не представлял. Это злило. Злости способствовал и Валтазар, то исчезавший, то всплывавший чуть ли не к самому носу. От протухшей вербены и затхлого воздуха разболелась голова, но виконт спускался, пока треклятая лестница не влилась в добротный подземный ход.

Призрак вытянул руку вправо, на мгновенье приняв ту же позу, что и Альдо на портрете, посланном было в Ургот, но спешно отозванном. На юг уехал другой анакс, скрестивший руки на груди и вперивший взор в пучину грозно бушующего моря. Затянутый в багряное страдалец, ждущий своей утешительницы и спасения через любовь, был прекрасен. Волосы и плащ усиленно развивались, а мужественная челюсть выдавала тщательно скрываемую ранимость. Валме искренне сожалел, что не приказал переправить портрет папеньке, а теперь было поздно – засевшие в «Красном Баране» адуаны питали склонность к незатейливым и грубым шуткам, так что спасать произведение было поздно.

В нос вновь полезла Валтазарова вонь – призрак давал понять, что они почти у цели. Марсель поставил фонарь наземь. Папенька не терпел незаконченных дел, бесконечных разговоров и незнакомых дорог. Марселю последние скорее нравились, но он еще ни разу не шлялся по катакомбам и не собирался продолжать сверх необходимого. Подземелье утомляло однообразием; к тому же приходилось выбирать только из «вперед» и «назад», а ограничивать себя лишь наступлениями и ретирадами Валме не любил, предпочитая свободу маневра.

– Покойный святой отец, – на всякий случай напомнил виконт, – надеюсь, вы помните, что моя смерть, арест или вынужденное бегство ликвидируют нашу договоренность. Более того, умерев, я навеки останусь с вами. И, будьте покойны, из Нохи я вас выживу. Я моложе, и, как вы, вероятно, успели заметить, я нагл.

Умей Валтазар говорить, на Марселя обрушился бы поток укоров и уверений, но призрак уродился безмолвным, хоть это и опровергало целый ряд научных трудов. То, что он вообще уродился, опровергало еще больше концепций, включая рассуждения о том, что чувства человеческие суть выделения печени или еще какой селезенки.

Селезенки, как и мозгов, у Валтазара не имелось уже лет пятьсот, а чувства и мысли были, и соображать он, что ни говори, не разучился. Прозрачный, но все равно волосатый палец ткнул Марселя в карман. Валме кивнул и вытащил карточки с рисунками и буквами, при помощи которых от скуки учил грамоте адуанских охранников. Добро было вознаграждено. Когда Марсель задумался о том, как объясняться с безгласным духом, азбука валялась на столе, и решение пришло само собой.

– Т.А.М.О.Х.Р.А.Н.А. – Призрачный перст прямо-таки летал по разложенным в четыре ряда карточкам. На сей раз полупрозрачность духа пришлась кстати. – В.Н.У.Т.Р.И.Д.В.О.Е.

– Значит, вам придется их отвлечь, – пожал плечами Марсель. – В конце концов, это вас там убили. Согласно науке и логике, вы должны проявляться на месте гибели.

– Г.Д.Е.Х.О.Ч.У.Т.А.М.И.П.Р.О.Я.В.Л.Я.Ю.С., – обиделся Валтазар. – А.В.С.Е.У.М.Н.И.К.И.Е.Р.Е.Т.И.К.И.

– Вне всякого сомнения, – рассеянно кивнул Марсель, – но сегодня вы проявитесь в вашей бывшей резиденции. Именно там Левий держит того, кто нужен мне, а следовательно, и вам. Делайте что хотите, но чтоб один из охранников отпер дверь и пошел за помощью, а другой – остался внутри. Это в ваших интересах.

Валтазар задумался, живо напомнив дукса, который хочет гайифскую взятку и не хочет к палачу. Удачно все-таки вышло, что Франциск повелел, чтобы историю Валтазара знали в подробностях, дабы корысть и лживость эсператистов была ведома всем.

– М.Н.Е.Н.У.Ж.Н.Ы.П.О.Д.С.В.Е.Ч.Н.И.К.И., – принял решение дух. – С.О.С.У.Д.Ы.П.Л.А.Т.А.З.А.П.Р.О.Х.О.Д. С.Т.Р.А.Ж.Н.И.К.И.О.Т.Д.Е.Л.Ь.Н.О.

– Подсвечник, – с ходу уловил мысль партнера Валме, – один. Не так уж это сложно в вашем положении – напугать ночью пару болванов.

– Ч.Е.Т.Ы.Р.Е., – заломил обнаглевший призрак. – И.П.О.К.Р.Ы.В.А.Л.О.

– Один и покрывало, – выказал семейный норов наследник Валмонов. – Иначе я иду к кардиналу. Мне есть что ему предложить, а за помощь при проходе во внутреннюю Ноху мимо внешней стражи… одну вазу вы получите. Ту, что в дальней нише. Помятую.

– Д.В.А.И.П.О.К.Р.Ы.В.А.Л.О., – снизил цену Валтазар. – К.А.Р.Д.И.Н.А.Л.О.Б.М.А.Н.Е.Т.

То, что успел узнать о Левии Марсель, заставляло предполагать, что в Нохе засел либо воинствующий святой, либо достойный папеньки и Габайру проныра. Сговориться с таким всегда успеется, но девственность теряют лишь раз, и терять ее надлежит так, чтобы не сожалеть потом об упущенных возможностях.

– За стражу даю два подсвечника и покрывало, – непререкаемым тоном объявил виконт и, прекращая торг, сгреб с пола карточки. – Если понадобится что-нибудь еще, получите остальные и раму от портрета его величества. Она выдержана в вашем вкусе.

 

2

 

Вышедший во внутренний двор охранник получил по голове рукоятью пистолета. Несмертельно, но достаточно, чтоб потерять сознание. Второй вояка, обонявший Валтазара и неистово чихающий, отправился вслед за первым, едва Марсель разглядел, где у оказавшегося внутри призрака бедняги голова. Вот, значит, как выглядел он сам, когда бывший настоятель кинулся спасать свои сокровища. Двойной дрожащий, как желе, силуэт… Отвратительно, но остроумно. Не броситься за подмогой при виде подобного зрелища нельзя, так что подсвечники с покрывалом Валтазар заработал. Увы, на этом его помощь и закончилась – таскать и обыскивать пострадавших Марселю пришлось самому. Равно как и зажимать носы, и вливать в непроизвольно открывшиеся рты касеру. Вряд ли церковные гвардейцы были отъявленными пьяницами, но Валме исходил из возможностей адуанов. Пускай теперь Левий решает, что появилось раньше – призрак или выпивка.

Дорога была свободна. Внутренность флигеля Валме, спасибо изучавшему старинную архитектуру Габайру, представлял. На первом этаже дежурили стражники, а Ворон мог быть лишь на втором. Именно там Валтазар прятал свои горшки, и именно там его прикончили. Жаль, Левий не фанатик, а то бы решил, что Алва вступил в сговор с Леворуким и тот прислал ему на помощь убиенного в этом доме нечестивца.

– Святой покойный отец, – окликнул сообщника Марсель, – приглядите за лежащими. Потребуется – покажите им еще что-нибудь. В любом случае рама ваша.

Валтазар с готовностью навис над солдатами. А может, его привлек запах касеры? Внешность убиенного позволяла заподозрить в нем тайного пьяницу и чревоугодника. Вооружившись связкой ключей, Валме поднялся на пару ступенек и остановился, чтобы пригладить развившиеся волосы и оправить куртку. Все складывалась так гладко, что стало неуютно. Шалая мысль о сделке с Валтазаром, Эпинэ, удивительно вовремя ушедший от Марианны, непредвзятые засидевшиеся допоздна свидетели. Даже смывающий следы дождь… Наследник Валмонов не отличался суеверием, но крупные пакости не размениваются по пустякам. Неудачи – как море, отступают, чтобы броситься на собирающих ракушки дураков.

Воспоминание о море потянуло за собой воспоминания о Франческе, которые выправили дело. Цыкнув на разбушевавшиеся предчувствия, Марсель единым духом преодолел оставшиеся ступеньки, проскочил небольшую прихожую и уткнулся в деревянную дверь, на которой не наблюдалось ни засова, ни замка, ни замочных скважин. Пару раз потянув на себя и пару раз толкнув, Валме почувствовал себя сразу дураком и привидением. Огляделся, заметил пару тяжелых табуретов, вспомнил, что у стражников внизу имелись алебарды… Вот так дипломаты и становятся плотниками!

Ломать без предупреждения двери в комнаты маршала некрасиво – тем более офицеру для особых поручений, – и Марсель аккуратно постучал. Именно так стучали в доме дядюшки Шантэри. Стук замер, стало тихо. Так тихо, что Валме показалось: он слышит, как на первом этаже сопят солдаты. Тишина даже не стояла – висела, как висит над горной дорогой готовый сорваться камень. Валме поправил кинжал, затем шейный платок и постучал еще раз. Громче. Пожалуй, дядюшка нашел бы, что он барабанит самым неподобающим образом. На этот раз его услышали. За дверью что-то зашуршало или, скорее, заскреблось, и знакомый голос произнес с раздраженной вежливостью:

– Господа, только не говорите, что вас преследуют кошмары.

– Господин Первый маршал. – От избытка совершенно неуместных чувств Марсель уподобился Герарду. – Кошмар тех, кто охраняет вашу персону, действительно преследует. На первом этаже этого здания. Прошу разрешить доложить подробно. Могу по-кэналлийски – ползимы учил, но лучше все-таки на талиг…

 

3

 

Дверь распахнулась, и на пороге возник еще один призрак. Или выходец, по недоразумению обзаведшийся тенью.

– Я вас недооценил, – голосом Алвы сказал он. – Вас следовало или не брать вообще, или чем-нибудь занять.

– Не терплю заниматься делами. – К нему, такому, надо немедленно привыкнуть. Привыкнуть и не замечать! – Вы неплохо устроились, хотя моему другу Валтазару вряд ли понравится: слишком аскетично, и подсвечники какие-то маленькие, хоть это и подлинный Леокадий Второй. Я не ошибаюсь?

– Спрошу при случае у его высокопреосвященства. – Алва отступил от двери и рухнул в кресло. – Хотите выпить, налейте себе сами. Вино не отравлено.

Глядя на Рокэ, следовало предположить обратное, но Валме считал себя человеком воспитанным, к тому же предполагаемая отрава явно была медленной – Ворон еще ходил.

– Один бокал, если не возражаете. У вас есть теплый плащ? На улице холодно.

– Я не собираюсь выходить, – зевнул Алва. – Почему вы вошли через дверь для прислуги? Тут есть прекрасный ход в апартаменты его высокопреосвященства.

– Извините, так получилось. – Марсель недрогнувшей рукой налил вина. – Ваше здоровье!

– Это оскорбление? – осведомился Ворон. Он себя видел – в комнатах были зеркала. Здесь все было. Даже оружие и книги.

– Это намек. – Вино оказалось отменным. «Черная кровь». На то, чтоб узнать год, Марселя не хватило, как и на то, чтобы оставаться вежливым. – Готов поверить, что в вине яда нет, но где-то он есть.

– Где-то есть все, – Алва усмехнулся, – в том числе и яд. Здесь его нет.

– Тогда что с вами? Скоротечная чахотка?

– Обзаводиться любимой хворью Дидериха не по мне.

– Вам нужен врач, – не удержался от пошлости Марсель.

– Нет.

Врачами можно заняться позже. В другом месте, но до этого места нужно идти, в том числе и по лестницам.

– Можете считать меня принцессой урготской, но ответьте. Врач у вас был?

– Был.

– Что он сказал?

– Ничего. – Ворон прикрыл ввалившиеся глаза ладонями. – Это действительно хороший врач, виконт. Он не просто ничего не понял, он в этом признался и согласился оставить меня в покое. Вам следует взять с него пример.

– Когда здесь меняют стражу?

– Утром, но это не повод задерживаться.

– Я уже допил ваше вино. Больше меня здесь ничего не задерживает. Так же, как и вас.

Алва не ответил. Точеное бесстрастное лицо до жути напоминало гальтарские маски Капуль-Гизайля, только было не золотым, а алебастровым.

– Вас удерживала клятва Первого маршала, – Марсель поставил бокал на стол, – но она больше не имеет силы. Фердинанд Оллар мертв, а Карл Оллар в Бергмарк, и ему вы кровавых клятв не приносили.

– Фердинанд умер? – Маска открыла глаза, но более живой не стала. – Когда?

– Прошлой ночью. Вот письмо Альдо Фоме Урготскому. Кстати, после разговора с вами он сменил штаны. Не Фома, Альдо.

– Что же он носит теперь? – Передавая письмо, Марсель не преминул коснуться пальцев Ворона. Они были горячими.

– Анакс переодевается четырежды в день. От полудня до заката штаны бывают лиловыми, сейчас они, видимо, черные.

– Прискорбно. У вас есть другие доказательства смерти короля?

– Робер Эпинэ при мне пил за упокой души Оллара. Он был заметно опечален. По его мнению, Фердинанд покончил с собой.

– А по вашему?

– Господин в штанах получил ультиматум. Либо умирает Фердинанд – либо меч Раканов, принцесса Елена и золото Фомы достаются Савиньяку. Фердинанд умер.

– Оказывается, в этом городе умеют предъявлять ультиматумы… Кто же?

– Я, – отчего-то вытянулся в струнку Валме.

Алва медленно свернул письмо и поднялся.

– Я думал, это сделает Придд, – сказал он, – и не думал, что это случится так скоро.

– Придд не виноват. Он не видел Гальбрэ, не говорил с вами на стене и не знает, откуда на гербе Фельпа птице-рыбо-дура. Клятва Первого маршала не предусматривает немедленного убийства цареубийцы, я проверял. Вы сможете идти?

– Если упаду, вы меня поднимете. Почему вы сделали это сейчас?

– Потому что мориски стерли Агарис с лица земли. Эта не та новость, которую можно скрыть даже с помощью адуанов и моего папеньки. Левий теперь никто.

– В юности мне хотелось взять Святой град. – Алва твердым шагом, хоть и очень медленно, подошел к столу и поднес письмо о смерти Фердинанда к горящей свече. Листок вспыхнул, витиеватые буковки стали огненными, словно заклятые письмена. – Потом это желание прошло… Агарис взяли в ночь на третий день Весенних Скал?

– На первый. У шадов такой обычай?

– Не думаю. – Буквы погасли, бумага рассыпалась серым пеплом, напомнив о другом письме и другом мертвеце. Алва провел ладонью по лицу, словно собираясь с мыслями. – Я уже признал, что недооценил вас. Или Леворукого… Идемте.

 

 

Часть 3

«Маг» [6]

 

Люди не задумываются над тем,

что запальчивость запальчивости рознь,

хотя в одном случае она, можно сказать, невинна

и вполне заслуживает снисхождения,

ибо порождена пылкостью характера,

а в другом весьма постыдна,

потому что проистекает из неистовой гордыни.

Франсуа де Ларошфуко

 

Глава 1

Дриксен. Зюссеколь

Хербсте