Год К.С. 22-й день Весенних Ветров

 

 

1

 

«Господин Проэмперадор Надора!

Я отдаю себе отчет, что мое письмо может показаться бредом сумасшедшей, но умоляю Вас прочесть его до конца. Сперва я вынуждена напомнить, кто я такая и где Вы меня видели, ведь образ столь незначительной и лишенной привлекательности особы вряд ли сохранился в Вашей памяти. Я – внебрачная дочь графа Креденьи и вдова капитана Лаик Арнольда Арамоны. Я и моя старшая дочь Селина были приставлены герцогом Алва к герцогине Айрис Окделл, покинувшей вопреки воле матери Надор в надежде найти защиту у брата. Мой старший сын Герард стал порученцем герцога Алва и отбыл с ним в Фельп, где после сражения его произвели в офицеры. Последнее, что я знаю о своем сыне, это то, что по настоянию герцога Алва он сменил имя и сейчас зовется рэем Кальперадо.

Сразу оговорюсь: никаких поручений, помимо заботы о герцогине Айрис, герцог Алва мне не давал. Я осознанно ввожу в заблуждение военного губернатора Надора генерала Лецке, чтобы он в срочном порядке доставил Вам мое письмо. Умоляю, если Вы все же сочтете меня безумной, не изливать свое неудовольствие на господина Лецке и представившего ему меня господина Гутенброда, которого я также была вынуждена обмануть.

Теперь я перехожу к тому, что меня вынудило отважиться на столь дерзкий и не вызывающий уважения поступок. К сожалению, и здесь начать мне придется издалека. Вы могли слышать о бесследном исчезновении моего супруга из нашего собственного дома в Кошоне. Я понимаю, как нелепо это звучит и тем более выглядит на бумаге, но Арнольд Арамона умер, стал выходцем и начал преследовать собственную семью в точности так, как об этом рассказывает простонародье. Ему удалось увести с собой нашу младшую дочь Люциллу, после чего я со старшими детьми переехала в столицу к матери. По понятным причинам я скрывала нынешнее состояние моего супруга и моей младшей дочери, но старшие дети и кормилица Дениза встречались с ними и в Кошоне, и в Олларии. С помощью старинных деревенских заклятий мы вынуждали выходцев уйти, не причинив никому вреда.

В последний раз я видела своего покойного супруга в Октавианскую ночь, а Люциллу – в Багерлее, где мы с Селиной находились вместе с ее величеством во время засилья Манриков и Колиньяров.

Я не буду писать о прискорбных событиях, имевших место позднее, так как Вам о них, без сомнения, известно больше, чем мне. Я и моя дочь оставались с ее величеством, пока герцог Эпинэ не сделал предложения Айрис Окделл. С разрешения и по просьбе ее величества мы отправились в свите невесты в Надор, откуда я надеялась связаться с Вами при помощи графа Ларака и его сына Реджинальда. Айрис Окделл согласилась разыграть помолвку, надеясь тем самым способствовать освобождению герцога Алва. Если мои слова что-то значат, я свидетельствую, что Айрис Окделл и Робер Эпинэ делали все возможное для спасения жизни герцога Алва и что ее величество показала себя более чем достойно, как в противодействии Манрику, так и после водворения в Олларии крайне неприятного и самоуверенного молодого человека, называющего себя королем Великой Талигойи Альдо Раканом.

Таким образом, мы с дочерью оказались в замке Надор и оставались там до последнего дня его существования. Об этом я вынуждена рассказать подробно, хотя мой рассказ, без сомнения, покажется Вам бредом помешавшейся от ужаса женщины. Если Вы бывали в Надоре, то должны помнить родник, бивший на вершине Надорского утеса. Этот родник иссяк, видимо, в ночь с девятнадцатого на двадцатый день Зимних Скал, поскольку наутро его русло уже было сухим. В ту же ночь в замке выли собаки и слышались странные звуки, как будто кто-то бьется о стены. Тогда же в Надоре начала гибнуть водившаяся там в чрезмерных количествах моль.

В третий день Зимних Ветров мы, совершая конную прогулку, встретили у Надорского озера гигантских призрачных всадников в старинных одеяниях, причем один из призраков – женщина – ответила на приветствие Айрис Окделл. Сразу же после нашего возвращения в замок на Надор обрушилась снежная буря, полностью отрезавшая нас от внешнего мира.

В девятый день Зимних Ветров в замок вернулось некое существо, известное местным жителям из древних поверий. Обитатели Надора называли его Невепрь. Это создание походило на большого безголового и бесхвостого быка, поросшего черной шерстью и с ярко-красными раздвоенными копытами. Оно становилось видимым, только если закрыть глаза, но слышали его постоянно. Невепрь обосновался в Гербовом зале и – я понимаю, как глупо это звучит, – беспрерывно прыгал на одном месте, отчего по замку разносился несмолкающий грохот. Изгнать его не удавалось ни с помощью эсператистских молитв, ни с помощью четырех свечей и отгоняющих нечисть заклятий.

В одиннадцатый день Зимних Ветров Айрис Окделл решила покинуть Надор, несмотря на непрекращающуюся метель. Молодую герцогиню одолевали дурные предчувствия, и, как мне теперь кажется, их разделяли граф Ларак и его сын. К несчастью, лошади отказались подчиниться. Около полуночи буря утихла, Невепрь и собаки также смолкли, но Айрис Окделл не покидала тревога, хотя видимых причин для беспокойства не было.

Поздним вечером я ушла к себе, но еще не ложилась. Спустя какое-то время в мою дверь постучали. Это оказался выходец женского пола, назвавшийся капитаном Зоей Гастаки. Она обманом заставила меня тепло одеться, взять ценности и запас еды и последовать за ней. Моя дочь почувствовала ее присутствие – она и раньше чувствовала появление выходцев – и настояла на том, чтобы идти со мной.

Капитан Гастаки привела нас на вершину Надорского утеса к подножию лишенного коры мертвого дерева. Она сказала, что еще нет полуночи, хотя мне казалось, что уже позднее, и заставила нас укрыться в тени дерева. Вскоре мы стали свидетелями того, как гору покидают лежавшие там валуны. Капитан Гастаки назвала их стражей и объяснила, что отныне они свободны и обретают вечный покой. Тогда же она сказала, что замок и его обитатели обречены, потому что чашу разбили и ничего нельзя изменить. Те, кто оставался внизу, должны за что-то заплатить, а мы с дочерью – нет.

Началось землетрясение, и капитан Гастаки, вопреки своим словам, поддалась на просьбы Селины и попыталась вернуться в замок, чтобы вывести Айрис Окделл и графа Ларака. К несчастью, после ухода стражей это стало невозможным. Так она сказала, и я ей верю, потому что Зоя Гастаки честна, отважна и великодушна, как немногие из известных мне живых людей.

Ночь мы переждали на утесе. Землетрясение его почти разрушило, но мертвое дерево уцелело. Перед рассветом капитан Гастаки вывела нас на мельницу, где когда-то покончил самоубийством сын хозяина. Оттуда мы пешком добрались до знакомой гостиницы у каданского тракта. Хозяин помог нам присоединиться к обозу с шерстью. Под видом беженцев из Олларии мы доехали до Найтона, где и поселились под чужим именем. Я надеялась дождаться конца войны и возвращения сына, но в ночь с шестого на седьмой день Весенних Ветров меня вновь посетила капитан Гастаки. Она утверждает, что в Олларии происходит что-то необъяснимое и опасное. По ее словам, в столицу стало невозможно пробиться дорогами выходцев, как до этого невозможно было проникнуть в надорский замок. Я не полностью уловила суть угрозы, так как капитан Гастаки изъясняется не всегда понятно, но я не могу ей не верить и не могу оставаться в безопасности и молчать, когда Олларии грозит судьба Надора.

Капитан Гастаки уверена, что живые еще могут что-то предпринять. Она советует убирать паруса и становиться носом к ветру. Мне кажется, что это иносказание, которое способен понять моряк, тем более что капитан сравнила надвигающуюся опасность со шквалом.

Господин Савиньяк, я дважды перечитала свое письмо и полностью осознаю, что у занятого важными делами благоразумного человека оно вызовет лишь недоумение и желание прислать ко мне врача, но все сказанное – истинная правда. Я тревожусь о судьбе тех, кто находится в Олларии, в том числе о герцоге Алва и ее величестве. Я не знаю, что делать. Даже если мы с Селиной выйдем на городскую площадь и начнем кричать об опасности, кто нам поверит? Я не знаю, сколько у нас есть времени и есть ли оно вообще. Все, что я могу, это воззвать к Вам и к Создателю, но Создатель не смог или не счел нужным спасти Надор.

Остаюсь вашей преданной служанкой. Луиза Арамона, известная в Найтоне как госпожа Карреж.

7 день Весенних Ветров».

Госпожа Арамона могла не напоминать, кто она такая. Лионель Савиньяк прекрасно помнил худощавую белокурую даму и ее прелестную дочь, раз за разом ввергавшую Фердинанда в отеческое умиление. О дуэли самого графа с оскорбившим девушку Манриком капитанша деликатно умолчала, что говорило либо о недюжинном уме, либо о еще более недюжинном бескорыстии.

Женщина промолчала, но сам Лионель не забыл превращенную по воле Сильвестра в буффонаду дуэль. Слышал маршал и о сестре бордонского дожа, возмечтавшей о морских победах и сраженной пауканами, и о прославленной надорской моли. Своей памяти Савиньяк доверял безоговорочно. Исчезновение Арамоны, новый порученец Рокэ, похождения графа Креденьи, вхожий к Лецке пивовар – все это было правдой. Граф в равной степени запоминал и дурное, и хорошее, и то, что на первый взгляд казалось ерундой. В обычной жизни это мешало, но не на войне и не в столице.

Лионель еще раз пробежал глазами странное письмо. Госпожа Арамона, здоровая ли, больная ли, времени зря не теряла. Вынудить Лецке срочно переслать письмо в Кадану дано не каждому. Теперь Проэмперадор Надора осведомлен об обуявшей мертвую даму тревоге, только армия движется не к столице, а от нее.

В пятый день Весенних Ветров отдохнувшие войска покинули изонийский лагерь и той же дорогой, по которой пришел Фридрих, двинулись к границе Гаунау. Сломя голову, конечно, не неслись, но и времени не теряли: Фридрих еще не принес Талигу всей пользы, на которую был способен, и Лионель собирался выжать принца досуха. Через полчаса начинался совет. Второй после приснопамятного сражения. На первом генералы не торопились советовать Проэмперадору, что делать дальше. Надо полагать, вспомнили его мысль – из Каданы удобно перенести боевые действия в Гаунау.

Проэмперадор ожидания оправдал, объявив, что выступает на запад, но этим и ограничился. Он знал, что прикажет, едва Хеллинген подвел итоги сражения, но объявлять о вторжении в сильную и раздраженную неудачей страну следует должным образом. Так, чтобы соратники поняли, что другого выхода, кроме как победить еще раз, просто нет. Теперь время пришло. Маршал развернул карту и сосредоточенно уставился на нанесенные рукой каллиграфа надписи, отмечая места, где успели побывать люди Реддинга. Завтра нанесенная на бумагу линия обернется говорливой речонкой, переступив которую ты начнешь большую войну, а уже не нарисованные горы закроют горизонт, отрезая армию и от выжидающей Каданы, и от Надора. Завтра пути назад не будет. Только вперед, через вражеские земли к перевалам и оттуда – в Бергмарк. Савиньяк резко оторвался от карты.

– Сэц-Алан!

– Мой маршал!

– Разыщите полковника Вайспферта.

 

2

 

Входя, генералы улыбались и шутили. Они знали, что услышат, и хотели услышать именно это. Отдохнувшая и разжившаяся трофеями армия рвалась дощипать «гусей», и Чарльз Давенпорт отнюдь не являлся исключением. Изонис почти смыла из памяти Надор, да и маршала стало выносить как-то проще. Высокомерие, скрытность и резкость никуда не делись, но за дурным характером Давенпорт теперь не мог не видеть таланта, отваги и удачливости. Требовать от начальства бо́льшего – глупо. Лучше побеждать с Савиньяком или Алвой, чем сдаваться с Фердинандом, каким бы добрым и приятным тот ни был. Король шептал, что все пропало и нужно сложить оружие. Его маршалы дрались за Олларов и Талиг вопреки Оллару. Давенпорт мог быть только с ними.

Чарльз невольно улыбнулся вошедшему последним Хейлу и, затворив дверь, застыл у порога, глядя, как костяк армии занимает место вокруг единственного стола. В последний раз скрипнул стул, чихнул так и не выздоровевший до конца Фажетти, сверкнул своими изумрудами обрамленный Фридрих…

– Господа, – черные глаза Проэмперадора привычно сощурились, – я намерен ответить на три вопроса, которые вы не задали на прошлом совете, что, поверьте, я оценил в полной мере. Вас волнует, не ударят ли каданцы нам в тыл, не ударят ли они же по Надору и что мы будем делать в Гаунау.

Два первых опасения отметают сами каданцы. Нас, как вы можете видеть, вторую неделю сопровождают усиленные разъезды, но никаких попыток обменяться письмами или пулями хозяева не предпринимают. Это подтверждает пришедшие еще зимой сведения. Сторонники войны с Талигом в Хёгреде нынче не в фаворе. Его величество Джеймс в должной мере оценил не только наши осенние успехи и недавний разговор с Фридрихом, но и Хексберг. Ему остается одно – ждать.

Если мы увязнем в Гаунау или, паче чаянья, потерпим поражение, Кадану может вновь обуять приступ храбрости. Нет – возобладает осторожность. Что до Надора, то для его защиты хватит гарнизонов и корпуса Кодорни, который я возвращаю в распоряжение Лецке. Соответственно, обязательства Талига перед Бергмарк ложатся непосредственно на нас. Хайнрих уже начал наступление на перевалы, но бергеры продержатся столько, сколько нам нужно. Хеллинген, каковы наши силы?

Начальник штаба развернул бумаги, но смотреть в них не стал.

– После сражения и сбора отставших, – объявил он, – мы располагаем девятнадцатью с половиной тысячами пехоты. Численность конницы: семь тысяч триста. Потери в конском составе удалось полностью возместить за счет трофеев. То же и с артиллерией. С учетом захваченных орудий у нас сто восемь пушек, в том числе две конные батареи. Запасы пороха, пуль, ядер – достаточные для продолжения кампании. С провиантом на ближайшее время трудностей также нет.

– Благодарю. Реддинг, что видели ваши люди?

Командир «фульгатов» был краток.

– Почти ничего, – с легкой досадой объявил он. – На той стороне в непосредственной близости войск нет. Фридрих тоже убрался в глубь страны.

– Тем не менее нашему другу нужно оправдаться перед тестем. – Маршал неожиданно усмехнулся, словно увидев нечто забавное. – Сделать это он может, лишь перехватив нас на границе, иначе выйдет большой конфуз. Повел войска, проиграл, притащил на хвосте талигойцев и продул еще раз. Хайнрих таким оборотом будет крайне недоволен. В отличие от Бруно.

Я верю в нашего принца. Он просто обязан, не обременяя тестя дурными вестями, подгрести к своему поредевшему воинству все приграничные части и выступить нам навстречу. Больших сил на границе с Каданой гаунау не держат, серьезных подкреплений «Неистовый» быстро не соберет, а посему приказываю: на рассвете двадцать третьего дня Весенних Ветров перейти границу и двинуться по направлению к Альте-Вюнцель. Это крупный город. Угроза его захвата заставит Фридриха поторопиться. Дальнейшее зависит от его высочества и расторопности «фульгатов». На этом все. Господа Айхенвальд и Вайспферт, прошу вас задержаться. Реддинг, с заходом солнца отправляйте людей в глубокую разведку, а сейчас пришлите ко мне Уилера.

– Мой маршал! – вскинулся полковник. – Капитан Уилер выполнил приказ губернатора Лецке… Антал слишком хорош для Надора. Держать его в тылу – излишняя роскошь, да еще когда мы подняли медведя…

– Чем вы хороши и заодно плохи, так это тем, что сами делаете выводы и сами действуете. – Савиньяк чуть улыбнулся, словно ему одному понятной шутке. – Капитан Уилер мне нужен через полчаса. Смайс, что у вас?

И все. Больше ни одного слова, пока за последним из уходящих не закроются двери, а Уилер попался. Проэмперадору не нравится, когда капитаны ставят генералов в дурацкое положение, а именно это и проделал бравый «фульгат». Разминувшийся со схлопотавшим по осени пулю капитаном Чарльз немало наслушался о его подвигах от Робби Дира, и вот вчера Антал свалился на голову товарищам с двумя бочонками алатской касеры и каким-то письмом.

– Повезло! – громогласно вещал он. – Верите, братцы, шесть раз просился, а Лецке, Леворукий его побери, – ни в какую! Дескать, новобранцы у него не знают, с какой стороны на лошадь садиться! Они не знают, а я им руки тем концом вставляй?! Да из меня нянька, что из шляпы штаны!

Уилер совсем было наладился сбежать, и тут понадобилось догнать выехавшего часом раньше курьера. «Фульгат» предложил свои услуги, ничего не подозревавший губернатор кивнул, и Антал бросился догонять… Догонял он аж до приграничной каданской деревушки, где армия Савиньяка задержалась на дневку.

Воссоединившийся с товарищами капитан рвался протереть глаза заветным бочонкам, но попойку накануне марша не устраивают даже «фульгаты». Уилер подкрутил усы и отправился дразнить маячивших на горизонте каданских вояк. Он рассчитывал на заступничество своего полковника. Увы, Савиньяк слишком походил на Леворукого, чтобы уступать кошкам, даже закатным. Хорошо бы, обошлось головомойкой, но с командующего станется отправить беднягу назад, к Лецке, и как бы не теньентом.

– Будет исполнено! – Смайс, держа двумя пальцами приказ, скрылся за дверью. Проэмперадор отодвинул блеснувшего зеленью Фридриха и что-то положил на стол.

– Господа, – сообщил он, – я получил письмо от одной дамы…

 

3

 

– Господа, я получил письмо от одной дамы, присутствовавшей при гибели Надора. – Лионель положил письмо на стол, не забыв убрать первый лист. Госпожа Арамона писала не только о Надоре, а маршал не любил раскрывать все карты. – Капитан Давенпорт, вероятно, вспомнит ее и, еще более вероятно, ее дочь. Селина Арамона – девица редкостной красоты. Сейчас мать и дочь находятся в Найтоне. Мать утверждает, что их спас от смерти выходец, что гибель Надора не случайна и что в Олларии, по словам все того же выходца, происходит нечто неприятное.

Я в своей жизни ни с чем потусторонним не сталкивался, если не считать нохского Валтазара и призраков Лаик. Тем не менее письмо, при всей его необычности, кажется мне достойным доверия. Давенпорт, вы оказались на Надорском плоскогорье сразу же после землетрясения. Вайспферт, вы бывали там раньше. Айхенвальд, вы, насколько мне известно, относитесь к старинным поверьям со всей серьезностью. Вот письмо. Прочитайте и решите – госпожа Арамона сумасшедшая или нет?

Трое склонились над столом, и Савиньяк, не желая мешать, неторопливо отошел к окну. Торопиться было некуда. Хеллинген и Смайс не лягут, пока не убедятся, что армия выступит когда и как положено, а лезть в безупречно идущие часы – глупость, достойная младшего Манрика. Проэмперадор не для того подбирал людей, чтобы ходить за ними докучливой тенью.

Если б не письмо дуэньи, он бы провел вечер за бутылкой вина с Мениго и Фажетти, вспоминая прошлые шалости и прикидывая шансы Бруно и фок Варзов. Самому Лионелю расклад в Придде очень не нравился, потому он и рискнул вцепиться в уши Хайнриху, но это был понятный, шестнадцать раз просчитанный риск. То, о чем сообщала госпожа Арамона, бесило неопределенностью и ею же привлекало. Маршал не взялся бы сказать, что заставило его отнестись к письму серьезно – здравый смысл или алатские суеверия, спавшие в крови Савиньяков со времен красотки Раймонды.

Проэмперадор повел плечами, разминая затекшие от сидения над картами мышцы, и обернулся к подчиненным. Оба бергера смотрели прямо перед собой, серьезные, как перед атакой, а Давенпорт, по всей видимости, созерцал личного выходца. Последнее было странно. Откровений со стороны капитана Лионель не ожидал. Давенпорт с Хейлом доложили о Надоре предельно подробно. Оба были удручены, а Бэзил еще и раздосадован, но и только.

– Итак, господа?

– Госпожа Арамона не более сумасшедшая, чем весь Бергмарк. – В нарушение неписаных правил генерал заговорил раньше капитана и полковника. – Это очень смелая и честная женщина. Ей повезло встретить вернувшегося, который не забывает себя. Я просил бы отнестись к полученным известиям очень серьезно, особенно с учетом того, что земля в Надоре не прекращает трястись.

Вернувшийся явился тринадцать дней назад. Я предполагаю, что он не мешкал с предупреждением и встревожившие его признаки появились не раньше, чем предыдущей ночью. Если ожидаемое несчастье должно произойти на четвертый день, оно уже произошло. Если на шестнадцатый или двадцать четвертый, мы ничего не успеем предпринять, но я думаю, что срок длиннее. Ведь выходец говорил о возможности отвести несчастье.

– Я согласен. – Вайспферт только по недоразумению не был братом Айхенвальда. – Я видел стражей Надора и костяной дуб на утесе. Это место помнило. Его оскорбили, и оно взяло оскорбителей, но я не вижу самого оскорбления.

– Что такое костяной дуб? – уточнил Лионель, чувствуя, что придется стать еще и бергером. – Мертвое дерево?

– Не совсем, – поправил Айхенвальд. – Мы так называем деревья, у которых люди встречаются с теми, кто радуется. Они всегда стоят у источника, но не обязательно на горе. Они не мертвые, но особенные и похожи на почти белую кость. Они такие уже очень давно, но они стоят, пока не случится что-то чрезмерно плохое. В тени костяного дерева можно защищать себя от очень многих бед. Даже уничтожение целого замка не разбило костяной дуб. Правда, те, кто радуется, не враждебны тем, кто ушел и закрыл за собой ворота. Я так думаю.

– Давенпорт, а что думаете вы? – А ведь он видел похожие стволы! В Рафиано была ива, недалеко от Сэ – каштан. Рядом и в самом деле бил родник. – Капитан Давенпорт, очнитесь!

Капитан вздрогнул и вытянулся. Гвардия есть гвардия.

– Я… я тоже могу показаться сумасшедшим, но эта тварь… Невепрь, как она пишет, он на самом деле такой! Черный, с красными копытами. Он пытался спасти Айрис Окделл и Реджинальда Ларака, но не смог. Они бы уцелели, если б не старая герцогиня. Вдова не отпускала младшую дочь, Айрис хотела ее увести. Потом рухнул потолок… Я это видел… Видел гибель Надора. Во сне, в ту самую ночь, когда все произошло. Я был там и не мог ничего сделать, только смотреть! Утром я думал, что это кошмар, потом… Я убеждал себя, что слишком много думал о Надоре, о его обитателях, а во сне почувствовал, как дрожит земля. Я и раньше… Однажды я понял, что будет оползень у реки, и он действительно случился…

Прошу меня простить, я забылся! Я верю всему, что написала госпожа Арамона. Это не может быть совпадением, и это не безумие, разве только с ума сошли двое.

– Вы не сошли с ума, – веско произнес Айхенвальд, – но вы совершили серьезный проступок, не доложив о вашем сновидении и ваших способностях. Плоды так называемого просвещения мешают нам отражать угрозы более серьезные, чем обычная война.

– Мой маршал! – Уилер, как и положено кошачьему отродью, возник тогда, когда всем стало не до него. – Прибыл по вашему приказанию.

– В данный момент, – сухо уточнил маршал. – Хотелось бы услышать, по чьему приказанию вы прибыли вчера.

– По велению долга! – браво отчеканил «фульгат». – Догнав курьера, я вручил ему письмо, за которое отвечал согласно приказу генерала Лецке. Исполнив, таким образом, возложенную на меня миссию, я…

– Вы ее не исполнили. Вам придется отвечать за доверенное вам письмо и далее. Сдайте тюрегвизе на хранение Смайсу и проверьте коня и амуницию. Вы отправляетесь к регенту. Через Бергмарк. В вашем распоряжении месяц. Когда доставите почту, вернетесь к Реддингу. Разумеется, если регент не найдет вам другого применения.

– Мой маршал, я «фульгат», а не курьер!

– Об этом следовало думать по дороге сюда. Давенпорт, коротко опишите ваше сновидение. Господин Айхенвальд, господин Вайспферт, прошу изложить ваши соображения регенту и маркграфу. Через два часа жду вас с письмами.

 

Глава 6

Оллария

Вараста