Год К. С. Ночь с 1-го на 2-й день Весенних ветров

 

 

1

 

Валтазар возник точно с боем полночного колокола. Призрак никогда не обращал внимания на людей, только на свои, то есть церковные, вазы. Не обратил и теперь. Проявившись у первого из позолоченных монстров, Валтазар раскинул руки, норовя обнять вожделенное сокровище. Вазища заколыхалась, ее контуры утратили четкость, сливаясь с силуэтом вернувшегося в грешный мир ворюги. Сцена была столь нелепой и при этом похабной, что, увидев ее впервые, Марсель не то чтобы сбежал, но удалился. Увы, тогда виконт был движим исключительно любопытством, теперь же обстоятельства требовали наступить чувству прекрасного на горло, и граф Ченизу наступил. В конце концов, призрачный настоятель храма Домашнего Очага не так уж и отличался от приценивавшегося к Елене Ракана или ушастого дукса, а некоторую прозрачность можно и пережить. Будь призрак сродни стеклянной рыбе, сквозь тело которой виднеются кишки, было бы хуже.

Первый из изукрашенных грубыми фигурками святых горшков перестал дрожать и кривляться. Валтазар не делал различия между своими кумирами; отобнимав одну вазу, он приступал к следующей. Валме покосился в сторону исповедальни – Марианна изводила монаха уже без малого час. Красавица обещала каяться подлиннее, но искушать судьбу не стоило. Виконт выжидал, глядя, как призрак здоровается с не своими сосудами. Наконец, не в силах выбрать любимейший, Валтазар занял позицию точно посреди небольшого помещения, в старину служившего молельней для знатных паломников. Точка была столь равноудаленной от вожделенных сосудов, что Марселю вспомнился Лаик и ментор, вдалбливавший унарам азы геометрии. Ностальгически взгрустнув – не то чтоб он любил математику, но юность есть юность, – виконт пересек молельню и возложил руку на отливающий червонным золотом бок.

– Господин Валтазар, – начал переговоры посол Ургота, – у вас ничего не получится. Они материальны, а вы – нет. В вашем нынешнем виде пытаться присвоить храмовое имущество бессмысленно.

Вопреки осиленным Валме трактатам о нематериальных сущностях, Валтазар не испустил ни стона, ни завывания. Он даже не расхохотался. Коршуном кинувшись на защиту подвергшегося нападению сокровища, дух внезапно пропал, зато запахло чем-то похожим на разбавленную вербеной падаль, а свет лампад потускнел, из золотистого став коричневатым. Валме догадался, что угодил в объятия призрака.

На всякий случай дипломат подпрыгнул – внизу мелькнула призрачная макушка. Разрубленный Змей, ну и бред! И ведь на трезвую голову, что особо приятно.

– Сударь, – вонь не то чтобы раздражала, но могла пропитать одежду и вызвать ненужные вопросы, – отойдите. Я не могу разговаривать, не видя вашего лица. Вы хотите получить эти сосуды в полную и безраздельную собственность? Если да, мы можем заключить сделку.

 

2

 

Сухие иммортели в свете лампадки казались сделанными из золота, их теплое сияние превращало полутемную приемную в почти дворец. Живые цветы в комнатах Катарины тоже были – скромные примулы в стеклянном кувшинчике возле накрытой на ночь птичьей клетки. Наверняка с передаренной Иноходцем морискиллой. Кроме нее и Дикона в комнате не было никого – служанка помогала лекарю. По всем правилам, как светским, так и церковным, Дику следовало уйти, а он бродил от стены к стене, трогая то цветы, то подсвечники, и думал сразу обо всем и не о чем… О том, что они опять не поняли друг друга.

Затворившись в Нохе, Катари отрезала себя от людей. Она знала лишь то, что хотел Левий, готовый на ложь и лжесвидетельство именем своего придуманного бога. Кардинал превратил королеву в невольную союзницу своих замыслов, сыграв на ее вере и чистоте. Катарина всегда винила себя в чужих ошибках и преступлениях, чего удивляться, что она стала орудием врагов Альдо и Талигойи?! Ложь порой кажется истиной, особенно если часть правды приходится скрывать даже от Робера.

Иноходец до сих пор злится из-за приговора, предательство Спрута его и то не переубедило. Что ж, Повелителю Молний остается лишь завидовать – неприятные решения за него принимает сюзерен, Эпинэ только исполняет. Попробовал бы он выбрать между чистой совестью и Талигойей!

Создавшие Кэртиану боги заповедовали своим избранникам в том числе и жестокость. Пока эти заветы выполнялись, Золотая Анаксия существовала. Как только на смену неприятному долгу пришел сладенький эсператистский обман, государство рухнуло. Нельзя, делая по-настоящему великое дело, остаться незапятнанным. Ворон, как ни странно, это понял; Эпинэ, Катарина, даже отец – нет.

– Сын мой, вы еще здесь?

Дикон кинулся наперерез вышедшему наконец врачу, опасаясь, что тот уйдет, но человек с голубем на груди с готовностью остановился. Вблизи он напоминал растолстевшего Вейзеля и был столь же хмур.

– Я против продолжения взволновавшего госпожу Оллар разговора, – без обиняков объявил он. – Я надеялся, что вы ушли, так как отказывать больной в ее настойчивой просьбе нежелательно. К сожалению вы здесь, и госпожа Оллар хочет вас видеть. Я даю вам полчаса и ни минутой больше. Если больной вновь станет плохо, это будет на вашей совести.

– Что с ней?

– Главная причина болезни в том, что тело этой женщины уступает по крепости духу, – сварливо объяснил «Вейзель». – Если б госпожа Оллар отбросила мирскую суету, она бы выздоровела. Разумеется, ей пришлось бы до конца дней беречь сердце, но непосредственная опасность бы миновала.

У Катари больное сердце! Он всегда это подозревал…

– Я буду осторожен, – пообещал юноша, но врач уже шествовал к двери. Он сказал, что считал нужным, и не собирался задерживаться.

– Идемте, сударь. – В голосе вышедшей вслед за врачом служанки слышалась откровенная ненависть. К герцогу Окделлу, к Альдо или к мужчинам вообще?

Ведьма переползла две комнаты и постучала в дверь третьей.

– Окделл, – буркнула она, – как вы хотели…

– Пусть войдет.

Катари не лежала, а сидела у столика с зеркалом. Омерзительной серой тряпки на голове и плечах больше не было. Золотились две толстых девических косы, пахло кошачьим корнем и еще какими-то травами.

– Ну вот, – заворчала служанка, – встали… Сказано ж было лежать.

– Иди, Аманда, – устало и холодно велела Катари. Служанка подчинилась, на прощанье одарив Ричарда полным злобы взглядом. – Я знала, что вы еще не ушли, – тихо сказала королева, – и настояла, чтобы вас пустили. Мы вряд ли увидимся снова, поэтому я должна… должна сказать вам правду во имя Эгмонта… Святой Алан, как бы я хотела этого избежать!

– Я все знаю, – тихо сказал Ричард. Он поклялся эру Августу молчать, но заставлять Катари вновь пережить прежний кошмар было бы подлостью. – Я все знаю… Ты вернулась к Ворону, чтобы избавить отца от Багерлее и Занхи. Моя жизнь и моя кровь принадлежат Талигойе и тебе… Но мое сердце… Оно только твое. Навеки…

Он не собирался говорить о любви, но был рад тому, что сказал. Весна несет с собой войну и неизвестность, пусть Катари знает все!

– Не надо, – женщина уронила руки на колени, – не надо, Дикон. Я не хочу ничего слышать… Я не должна.

– Потому что повесился Фердинанд? – резко спросил Ричард. – Он это сделал ради тебя… Он хотел, чтобы ты была свободна и счастлива.

– Не надо, – беспомощно повторила Катари. Неужели эта женщина заставила в едином порыве подняться всю Посольскую палату? Вот это измученное хрупкое существо?

– Ты сделала для них все, что могла, – сказал то, что должен был сказать, Ричард. – И для Оллара, и для Алвы. Тебе не в чем себя упрекнуть.

Она вымученно улыбнулась.

– Ты ошибаешься… Какой глупый разговор, и совсем не о том… Я устала. Я в самом деле устала и забыла, зачем тебе позвала. Позови Аманду и… будь счастлив.

– Я не уйду без ответа! – Вдовий срок для раздумий невелик, а она слишком верит в Создателя…

– Какой может быть ответ? Я могла бы стать твоей матерью… Твоя любовь… твоя настоящая любовь еще заплетает куклам косы.

– Окделлы любят только раз… Я полюбил. Катарина, меня ждет война. Ты права, наша встреча может оказаться последней. Я должен знать правду!

– У нас нет будущего, Дикон. – Руки, мнущие кисти шали, те же руки, ломающие ветку акации. Теперь в них четки. – Нет и не может быть. Есть причина…

– Причина может быть лишь одна – ты меня не любишь.

– Пусть будет так, – печально и безнадежно произнесла женщина, и Ричард понял, что она лжет. – Я тебя не люблю и никогда не любила. Прошу вас, герцог, уходите.

– Это неправда! Неправда…

Катарина не ответила, даже не пошевелилась. Она лгала, в этом не могло быть сомнений. Лгала, потому что не считала себя вправе быть счастливой на могилах Фердинанда и Алвы.

– Не мучай себя. – Второй раз за день Ричард коснулся хрупких пальцев. Женщина вздрогнула, но руку не отняла.

– Ты видел эра Августа? – Она больше не хотела говорить о любви, и Ричард не настаивал. – Он здоров?

– Да. К нему очень хорошо относятся. Он гуляет, ходит в церковь… Он бы тебе рассказал, как по приказу Альдо относятся к узникам. Как в самом деле относятся… Это совсем не то, что ты воображаешь! Не то, что видела ты.

– Может быть… Но Багерлее – это не собственный дом.

– Поговори с Робером. Это из-за него! Он ненавидит эра Августа из-за кольца…

– Из-за кольца? – Светлые глаза недоуменно распахнулись. – При чем здесь кольцо?

– Неважно! – Святой Алан, как он мог забыть, что она ничего не знает. Не знает, что, спасая ее, Повелитель Скал унизился до яда. – Эр Август ошибся, а Робер заупрямился.

– Эпинэ всегда были упрямцами, – слабо улыбнулась Катари, – как и Окделлы… Это их и погубило. Эр Август говорит с тобой обо мне. Будет справедливо, если я расскажу о нем. Кансилльер пытался остановить заговорщиков. Он умный человек, и он сомневался в успехе восстания… К сожалению, послушались не те… Эр Август спас тех, кто хотел спасти себя, а не Талигойю. Придды и другие… Я знала не все, вернее, почти ничего не знала. Со мной никто ни о чем не говорил, пока не пришел эр Август. Он объяснил, что Эпинэ и Окделлы подняли восстание, что это безумие…

– Это не было безумием! Если б Ворон не перешел Ренкваху…

– Агония длилась бы дольше, только и всего… Ты видел Дараму, ты слышал про Фельп, а ведь кэналлийцы не так страшны, как бергеры и ноймары. Приняв помощь от Дриксен, Эгмонт принял кровную вражду, а Первым маршалом тогда был Ноймаринен. Твое счастье, что ты его не знаешь… Это все сложно, я и сейчас понимаю не все, но Рудольф не отпустил бы никого! Их бы даже не обезглавили – повесили. На месте Надора остались бы развалины…

Сейчас не осталось и развалин, но Катари не знает. Она совсем ничего не знает, и хорошо. Боль Повелителя Скал принадлежит ему одному.

– Я понимаю.

– Нет, ты не понимаешь! Ворон не должен был вести армию… Это я уговорила сперва Фердинанда, а потом его. Я поступила подло, Ричард, подло и глупо! Я должна была честно сказать, что Алва получит мою плоть, но не мою душу, а я стала лгать о любви…

Создатель, какой же мерзкой кошкой я была! Мерзкой и глупой… Это мужчина может обмануть женщину, заставить ее поверить во все, что он хочет… Разумеется, Ворон понял, что я лгу. Мужчина, настоящий мужчина всегда знает, любят его или нет, что бы женщина ни говорила. Твой отец знал. И Рокэ знал… Он возненавидел меня за мою ложь, и я его понимаю. Поэтому я должна… Должна искупить. Все началось с меня…

– Нет, Катари. Все началось с того, что Олларам отпущен один круг. Их никто бы не спас – ни Ворон, ни бергеры. Последний Оллар умер, не оставив наследника. Твой сын будет повелителем Ветра… Когда он вырастет, то узнает, кто был его отцом. И простит… Начинается его Круг, Катари. Круг Карла Борраски. Так суждено.

– То, что ты говоришь, грех!

– Ты…

– Ричард, если мы уцелеем… – Тоненький голос окреп, напомнив о суде, о том, как она спорила с Альдо. – После войны мы поговорим обо всем, обязательно поговорим. Может быть, я… Я перестану бояться счастья, но я должна тебя предупредить. Я позвала тебя для этого, не могла не позвать!

Ричард, твой король не стоит ни твоей верности, ни верности Робера. У него холодные глаза, они не улыбаются, когда улыбаются губы. Он жесток, Дикон, и думает только о себе. Только… Даже Ворон думал о Талиге, о своих солдатах, о варастийских крестьянах, наконец! Для Альдо Ракана люди ничто… И правда ничто, и справедливость. Он… Дикон, я боюсь, он не верит в Создателя…

В этом она права, но только в этом. Как объяснить эсператистке разницу между людьми и потомком богов? Альдо не может быть таким, как все, он не имеет на это права.

– Герцог Окделл, – врач стоял в дверях и с укоризной смотрел на Ричарда, – вы говорите тридцать шесть минут. Госпожа Оллар, почему вы встали?

– Мне лучше… Брат Анджело, не волнуйтесь, герцог Окделл уже уходит. Ричард, я благодарна вам за сочувствие. Когда будете писать в Надор, засвидетельствуйте от моего имени уважение вашей матушке и передайте вашей сестре и госпоже Арамоне, что я очень по ним скучаю.

– Конечно, – выдавил из себя Ричард, – я… Я засвидетельствую.

 

Глава 6

Ракана (б. Оллария)