Год К. С. 10-й день Весенних Скал

 

 

1

 

Большая комната вновь стала чужой, внизу ждали лошади и солдаты – баронесса Сакаци отправлялась в Хексберг. Ей прислали платья, обувь, меха и украшения, нашли женщину для услуг и сказали, что среди воинов ничтожной не место. А где оно, это место? Отцовский дом мертв, Сакаци пуст, дворец Первородного полон лжи, так не все ли равно, куда пойдут чужие кони? Последуй Мэллит за мертвым, она бы спала в зеленом озере и ничего не помнила. Как мудры были враги названного Альдо и как глупы достославнейшие! Первородный не знал жалости. Он лил слова, как воду, и топтал сердца любящих, как скот топчет кормящие его травы. Если бы она могла сказать обманувшему, что имя его величию – тень! Если б могла вернуть свою кровь и убить свою память!

– Госпожа баронесса. – Красивая беловолосая женщина ласково улыбалась. Она родила пятерых сыновей, и все стали воинами. – К вам полковник Придд, а вы не причесаны!

Повелевающий Волнами? Зачем ему ничтожная? Названный Валентином привез Мэллит туда, куда обещал, так для чего он здесь? Разве возчик навещает доставленную поклажу, даже если защищал ее от грабителей и укрывал в непогоду?

– Госпожа баронесса, я пришел проститься. – Первородный был одет для войны. Пепел и фиалки исчезли под черными камнями и белым снегом. В этом сердце нет и не будет весны, но нет в нем и тления.

– Мой путь начинается вновь, – негромко сказала Мэллит, – присланные тем, кого зовут регентом, позаботятся обо мне.

– Я был счастлив служить вам. – Повелевающий Волнами не торопился уходить. Внуки Кабиоховы любят длинные разговоры и смутные слова. Они не скажут «не люблю», но «нам не быть вместе». Они поднесут яд, но будут оплакивать не убитого, а себя…

– Ничтожная не слепа. – Мэллит провела рукой по кое-как стянутым на затылке локонам. – Морская вода не станет вином, сколько ни говори о ее сладости. Не нужно лжи, она острей иглы и кислей уксуса.

– Мне трудно следить за вашими мыслями, баронесса. Я сожалею, что вас постигло разочарование, но проходит все, кроме смерти.

Баронесса…

– Нам следует поторопиться, баронесса…

– Позвольте представить вам баронессу…

– Позвольте откланяться, баронесса…

У дочери Жаймиоля больше нет своего имени, но чужого она не хочет! И еще она не хочет жалости.

– Я не баронесса, герцог Придд, – старательно произнесла Мэллит. – Я – гоганни и хочу вернуться к своему народу. Но я знаю – меня не отпустят, потому что названный Альдо – враг регента и многих первородных. Это ваша война, но ничтожная… Лучше бы я умерла раньше своей любви и не взглянула в глаза своей ненависти. Вы идете воевать за своего господина против Альдо Ракана. Ваш путь прост и ясен, так оставьте ничтожную… Оставьте меня без вашей учтивости. Вы сделали, что обещали герцогу Роберу. Вы свободны от неприятной обузы.

– Вы заблуждаетесь, сударыня. – Лед в глазах, лед в словах, лед за окнами. Кругом один лишь лед, а эти люди называют белый холод весной! – Я еще не выплатил свои долги и, что самое неприятное, не вернул чужие.

– Чужие долги взимают дурные ростовщики, – прошептала Мэллит, вспоминая слепой синий взгляд и отказавшееся повиноваться тело. – Я должна вам, но я не просила в долг.

– Сударыня, – названный Валентином смотрел не на нее, а на свою руку, – я не дал выходцу вас увести, но я вижу, что жить вы не желаете. Прежде чем уйти, я обязан сказать вам одну вещь. Если ваша обида и допущенная по отношению к вам несправедливость окажутся сильнее… Что ж… Я сделал все, что мог.

– Ничтожная слушает. – Слова – как дождь. Они погасят костер и не наполнят бездну.

– Я еще не любил, – сказал первородный, – и я потерял хоть и много, но далеко не все. Я не вправе вас поучать, но у меня был старший брат. Однажды ему показалось, что смерть лучше жизни, и он решил умереть. Ему не позволили. Мой брат был… очень раздосадован. Тем не менее со временем он понял, что хочет жить. Разговор с ним мог бы вам помочь, но, к несчастью, Юстиниан погиб. Его убили.

Брат оставил мне свои долги, которые я намерен рано или поздно отдать. В том числе и долг человеку, заставившему Юстиниана по достоинству оценить жизнь. Я рассказываю вам об этом ради слов, которые мой брат услышал от своего старшего друга. Чтобы вы не подумали, будто они принадлежат мне.

Бывает так, госпожа баронесса, что на тебя ополчится само мироздание. Не потому, что ты виновен или плох, и не потому, что ненавидят лично тебя. Просто мир устроен так, что тебе не жить, как ты того хочешь. Это плохо, страшно, несправедливо, но это не повод не жить вообще. Не повод ненавидеть всех, кому не больно. Не повод заползти под корягу и ждать, когда за тобой придут. И уж тем более не повод не быть собой! Мироздание – это еще не мир, а предсказание – не судьба! То, что пытается нами играть, может отправляться хоть в Закат! Мы принадлежим не ему. Мы сами из себя создаем смысл нашей жизни, как жемчужницы создают перламутр. Из боли, из раны, из занозы рождается неплохой жемчуг, сударыня, и он принадлежит нам, а не тому, что нас ранило.

…Ровная стена, нетронутый снег и рассвет, розовый от ночной крови.

– Откуда у вас Адрианова эспера? – Вот и все, что спросил названный Валентином у той, кого удержал на краю. Бегали и суетились мужчины, кричали женщины, клялись в том, что не сомкнули глаз, стражи, но Повелевающий Волнами велел всем замолчать, и они замолчали. Тогда Первородный приказал седлать коней.

– Утешавший не желавшего жить был мудр и добр, но что он знал о смерти любви?

– Он не был добр. – В полных серебра глазах доброты тоже нет. – Он был честен и хотел помочь. И еще ему не нравилось, когда человек уступает судьбе. Желаю вам доброго пути, баронесса. Надеюсь, ваше нынешнее путешествие окажется приятней предыдущего.

 

2

 

Обед затянулся, как затягивался всегда, когда дела позволяли регенту не только перекусить, но и поболтать с доверенным сотрапезником, а не доверенных Ноймаринен за свой стол не пускал, даже если это грозило осложнениями. Встречи, переговоры, подачки – пожалуйста, но из одной плошки со свиньями волк не ест. Так повелось с Манлия, и обычай этот оказался сильнее и эсператизма, и олларианства.

– Как молодой Придд? – Рудольф передвинул тарелку с остатками яблочного пирога и обстоятельно стряхнул с мундира крошки. – Не удивляешься собственному выбору?

– Радуюсь, что успел, – усмехнулся Жермон. – Еще пара дней, и Придда ухватил бы Райнштайнер. Вы представляете, что со временем получил бы Талиг?

– Примерно, – кивнул герцог. – В старшем сыне Вальтера от Гогенлоэ было куда меньше.

– Я графа Васспарда не знал. – Жермон с трудом припомнил слухи о сбежавшем в Торку теньенте, которого то ли конь понес под пули, то ли собственная глупость.

– Алва таскал его за собой, пока дураку не захотелось жить. Со временем из Юстиниана вышел бы толк. – Рудольф поморщился. Может, вспомнил о чем-то неприятном, а скорее всего, заболела спина.

– Я тоже намерен таскать Придда с собой. – Смотреть на пироги просто так Ариго не умел и, хоть и был сыт, откромсал себе немалый кусок. – Снег стал синим, господин регент. Мне пора к Хербсте.

– Не торопишься? – Регент потер поясницу и поднялся, начиная очередной поход от стены до стены. Послеобеденная беседа перерастала во что-то важное и едва ли приятное.

– Бруно мешкать не станет, – пожал плечами Жермон. В том, что скоро начнется, он не сомневался. – У него все готово, дело за весной. Дриксам нужно перейти Хербсте и закрепиться в приречных городках. Время поджимает, поджимают и сторонники Фридриха, деваться фельдмаршалу некуда.

– Не веришь, что кесарь уймется?

– С чего бы? – усмехнулся Ариго. – Кальдмеер с адъютантом уговорят?

– Не сейчас, но кое-что Готфрид запомнит, а дальше поглядим. Если Рамон с Вальдесом загонят «гусей» на берег, Лионель схватит за хвост Фридриха, а Эмиль – Дивина, кесарь задумается.

– Если фок Варзов к этому времени не окажется в шкуре адмирала цур зее, – уточнил Жермон. – Перейти Хербсте непросто, но я бы взялся.

Тяжелые шаги, сутулящиеся плечи, седой затылок… Рудольф все еще возьмет на рогатину кабана и согнет подкову, но как же он устал!

– Взялся бы, говоришь?

– За всем берегом не уследишь – не крепость, – подтвердил Ариго. – Рано или поздно что-то да проморгаем…

– Решил – поезжай, – невпопад откликнулся регент и снова потер поясницу, – все равно ведь не успокоишься.

– Не успокоюсь.

Рудольф, тот умел ждать, но Жермону перед войной в четырех стенах становилось тесно. Он не любил драться «вслепую», предпочитая лично представиться каждому пригорку. Эта привычка раз за разом спасала генералу жизнь, а однажды едва не отправила к праотцам. Сорвавшийся с гор камнепад чудом не похоронил проводящего рекогносцировку Ариго вместе с разъездом. Было это перед самым восстанием Окделла, и Жермон до сих пор не знал, кто столкнул первый камень – незадачливая косуля или человек.

– Вальдес с Джильди уезжают, – прервал молчание регент. – Надо проводить. Гоганни я отправляю с ними. В Хексберг выходцам хода нет.

– Думаете, Борн вернется?

– Вряд ли, но гоганские премудрости для меня – темный лес. – Рудольф явно думал о чем-то равно далеком и от рыженькой девушки, и от переправы. – Вальдес сводит малышку на гору, а там видно будет…

– Я генерал, а не торговец, – бестолково пошутил Ариго, – я в гоганах не понимаю.

– Тебе и не нужно, – усмехнулся регент и остановился. – Что думаешь обо мне и фок Варзов, генерал?

– Монсеньор? – поперхнулся пирогом Жермон. – Как это?..

– Вольфганг старше меня, а я еще регент, но уже не Первый маршал, – размеренно произнес Ноймаринен. – Старые кони хороши, но не когда нужно скакать галопом от заката до заката. Ты уверен, что мы справимся? Отвечай, ты уже все проглотил.

– Вы – регент, – пробормотал Ариго, – фок Варзов – маршал Запада… Он знает Бруно…

– А Бруно знает его, – с непонятой злостью бросил Рудольф. – Для топтания на месте оба подходят лучше не придумать, но за Бруно по-прежнему кесария, а что дышит в спину нам, я и думать боюсь. Нужно успеть перервать дриксам горло и обернуться – нет, не к Ракану… Он что, блоха на собаке. А вот собака – бешеная.

– Придд в этом лучше понимает, – признался Жермон, – я в нечисти дурак дураком.

– А я с тобой не про Надор с Роксли говорю. И не про выходцев! – прикрикнул герцог. – Нам нужно отделать Бруно не хуже, чем Рамон отделал Кальдмеера. Вольфганг на это способен? О том, что у Альмейды было двадцать кораблей форы и внезапность, знаю не хуже тебя. Как и о том, что, даже выскреби я все, что можно, фора все равно будет у Бруно.

– У нас здесь нет лучшего маршала, чем фок Варзов, – с отчаяньем произнес Жермон, – только вы.

– А ты? – Глаза регента стали еще жестче. – Ты, часом, не лучше? Кто про переправу заговорил?

– Этого мало… Я – сносный генерал. – Жермон поймал взгляд Рудольфа и махнул рукой. – Ладно, я – хороший генерал. Я могу держать перевалы, командовать авангардом, арьергардом, рейдом по чужим тылам, наконец, но я никогда не водил армии. Я не Алва и не Савиньяк.

– Алвы тут нет, – отрезал Рудольф, – а единственный из находящихся в моем распоряжении Савиньяков не одну шляпу съест, пока тебя догонит. Если догонит. Я никогда не спешил себя хоронить, а Вольфганга – тем более, но наше время уходит. Невозвратимо. Мы еще хороши, если за нами Талиг, но не для схватки с Дриксен один на один. Не знаю, видит ли это Бруно, я вижу.

– Отзовите Лионеля, – предложил Ариго, сам понимая, что несет чушь: на командующем Северной армией висело слишком много. Отозвав Савиньяка, Рудольф к осени получал большие неприятности в Бергмарк и, весьма вероятно, в самом Надоре. – Я бы мог поехать на каданскую границу.

– Ты бы еще в Варасту собрался, – скривился Рудольф. – Знай я, чем все обернется, я б тебя еще осенью в Надор определил. С приказом пусть не наступать, но обороняться на своей территории. На то, чтоб держать медведя за уши, тебя точно хватит, но в Олларии ты бы не справился.

– Да, – кивнул Жермон, – врать и вешать я не умею.

– В любом случае мы опоздали, – махнул рукой Ноймаринен. – Лионель, даже выдерни я его, прибудет не раньше, чем через пару-тройку месяцев, а принимать армию, что Северную, что Западную, в ходе боев – не дело!

– Вот видите! – непонятно чему обрадовался Жермон. – Если я не понял такой простой вещи…

– То обдумай на досуге другую простую вещь. Хватит считать других умней себя. Ты давно не теньент, Жермон Ариго. И потом, боюсь, сейчас ты в моей армии – лучший…

Двадцать лет назад он мечтал о таком разговоре. Как же мерзко порой сбываются мечты…

– Монсеньор, – отчеканил Ариго, – я знаю себе цену. Вольфганг фок Варзов не просто опытнее меня. Он талантливей и умней. Я сделаю все, чтобы помочь вам и ему, но мне вас не заменить.

Рудольф просто устал. Смертельно, до одури, до головокружения. Подготовка кампании вымотала регента до предела, а тут еще нечисть, Хайнрих и проклятые землетрясения! От такого любой почувствует слабость, но это пройдет. Старый волк еще покажет зубы…

– Генерал Ариго! – Голос Рудольфа стал жестким. – Вам поручается оборона Хербсте. И потрудитесь ошибиться скорее поздно, нежели рано.

– Да, монсеньор! – с облегчением выпалил Жермон. – Разрешите выехать утром.

– Бери Райнштайнера, и отправляйтесь. – Регент вновь мерил шагами потертый ковер. – Наш разговор можешь подзабыть. До худших времен.

 

3

 

Повелевающий Волнами не вышел на порог. Зачем? Он все сказал, и слова его были горячи и остры. Они могли очистить рану, но не излечить. Тот, о ком говорил Первородный, захотел жить, но его убили, значит, он был опасен. Если б тот, кто топчет души любящих, захотел смерти Мэллит, как хотел смерти названного Удо, ничтожная бы боролась. Ее жизнь стала бы ее местью и ее ответом, но ее забыли. Все, даже первородный Робер.

Свеча не может гореть вечно, это и отличает ее от звезды. Счастливые зажигают в сердцах других звезды, ничтожной Мэллит это не дано. Ее огоньки умирают, едва вспыхнув, а дорога вьется и вьется… Из Агариса в Сакаци. Из Сакаци – в город Первородного. От осколков любви к бликам смерти и дальше, к холодному морю, где не будет ни Повелевающего Волнами, ни усталого регента. Только чужие и равнодушные, но она поедет. Люди севера не знают слова «нет».

– Госпожа баронесса, я счастлив сопровождать вас. – Этого воина, красивого и молодого, Мэллит видела дважды. Еще один возчик на пути поклажи. Он будет столь же честен, что и Валентин, и столь же рад сбросить груз.

– Я благодарю вас, господин…

– Джильди. Капитан Луиджи Джильди из Фельпа, – подсказал еще один человек. Мэллит помнила и его, он все время улыбался и ходил так, словно слышит песню.

– Я благодарю и вас, господин…

– Ничтожный Ротгер к услугам прекраснейшей. – Черные глаза уже не улыбались – смеялись. – Так уж вышло, что на этот раз вы достались брюнетам. Вас это не пугает?

– Нич… ничего страшного, – едва не оговорилась Мэллит, стараясь не глядеть на навязанных регентом спутников. – Не надо обо мне беспокоиться.

– Сударыня, – смеющийся не собирался прерывать забавлявший его разговор, – я беспокоюсь исключительно о благе Талига, и то лишь тогда, когда рядом нет того, кто делает это солидно. Например, Райнштайнера или регента. Вы не желаете, кстати, с ними проститься?

Вежливость первородных требовала учтивых слов. Мэллит свела брови, припоминая, что следует говорить, но регенту Талига вряд ли понравится заученное в Ракане.

– Я желаю герцогу Ноймаринену и всем близким его пребывать в добром здравии, – наконец нашлась гоганни, – и благодарю за кров и помощь.

– В Хексберг вы будете в безопасности, – седой герцог смотрел на ничтожную и улыбался, но глаза его были суровы, – а в дороге вас будет защищать адмирал Вальдес.

– Ой, буду! – Названный Ротгером выхватил пистолет. Громыхнуло. Растущая на карнизе ледяная гроздь со звоном упала на камни. – Видите, герцог, я уже начал.

– И чем же грозила нашей гостье покойная сосулька? – Стоявший рядом с регентом генерал улыбнулся.

– Она могла напасть. – Вальдес убрал пистолет. – Ледышки так коварны, особенно когда начинают таять. Командор Райнштайнер подтвердит.

– Подтаявший лед ненадежен, – командора Райнштайнера нельзя не бояться и нельзя забыть, – но это вина солнца. Сударыня, вы заслуживаете счастья, это очевидно. Желаю вам встретить того, кто заслужит вас.

– И это все, что вы можете сказать весной красивейшей девушке этого замка? – Снег ушел из-под ног, небо качнулось, став синее пронизанных светом сапфиров. Серебром зазвенел умирающий от любви лед. – Я уношу баронессу, господа! Таких женщин, если вы еще не поняли, надо носить на руках. По радуге и обратно. Жаль оставлять вас без прекрасного, но вы его недостойны, так что ступайте и займитесь чем-нибудь скучным.

– Адмирал Вальдес. – Голос Райнштайнера, звон капели, солнечные лучи. Почему ей не холодно? Не страшно? Не стыдно? – Неужели вы решили внять советам вашего дяди?

– Почему бы и нет? Дядюшка Везелли дает их столько, что какому-нибудь внемлешь обязательно. Командор, я прослежу за исполнением баронессой вашего распоряжения. Оно не только своевременно и справедливо, но и совершенно восхитительно…

 

Глава 5

Ракана (б. Оллария)

Хербсте