Место В.О. Ключевского в историографии

Популярнейший ученик С.М. Соловьева — Василий Осипович Ключевский стал

легендой русской историографии. Звездность имени проявилась далеко за пределами

исторической науки. Его имя носит планета №4560. Фамилия Ключевских символична и

208

ассоциируется с истоком, источником, представлениями о родине. Она происходит от

названия села Ключи Пензенской губернии. Слова «ключ» и «ключевой» для ученых имеют

еще одно значение — метод. Обладая способностью аккумулировать в исторической мысли

все лучшее, Ключевский хранил в своем сознании немало научных ключей.

Со временем менялись оценки, даваемые концепции Ключевского в отечественной

историографии, в его творчестве высвечивались все новые стороны. В 1880-е гг. М.О.

Коялович писал о системе научного изложения русской истории Ключевским, которая

открывала перед историком возможности поиска смысла «наших» законов в народном строе

жизни, в народных обычаях и воззрениях. Ему было важно показать «историю внутреннего

развития русской жизни». Изучая исторические явления, Ключевский, по определению

Кояловича, доискивался «их в русском складе жизни на большой глубине», благодаря чему

ставил, как правило, верный исторический диагноз. Согласно такому подходу,

государственные и общественные учреждения, а также само общество были лишь внешним

выражением внутренней жизни народа. Ключевский не приписывал скоропостижной смерти

старым государственным учреждениям в горниле преобразований и не преувеличивал

творческих сил ни преобразователей, ни тех поколений, на чей век выпадали перемены.

Ключевский обратил внимание на необходимость анализа переходного общественного

состояния, когда уже произошло обновление (политическое, социально-экономическое), но

привычные представления еще не успели измениться.

А.С. Лаппо-Данилевский обратил внимание на злободневность сомнений

Ключевского. О «душевной сложности» Ключевского писал С.Ф. Платонов, считавший, что

в ней сплелись самые разнородные элементы русской стихии и общечеловеческой мысли.

А.Е. Пресняков отметил у Ключевского ярко выраженные особенности схемы Соловьева и

Чичерина с присущим ей внутренним противоречием — «с одной стороны, утверждение

преемственной связи исторической жизни севера с киевским югом, с другой — выяснение их

резкой противоположности и самостоятельных корней северорусского исторического

процесса».

Н.Г. Рубинштейн согласился с мнением П.П. Смирнова и отнес Ключевского к

основателям экономического направления в русской историографии. М.В. Нечкина показала

возможности психологического жизнеописания для раскрытия мировоззрения историка.

Опыт системного анализа творчества Ключевского предложила Р.А. Киреева.

Исследователи писали об идейной эволюции Ключевского к позитивизму, восприятии

им методологических принципов Кавелина и Бестужева-Рюмина, Щапова и Лаврова. Так,

П.С. Шкуринов в книге «Позитивизм в России XIX века» (М., 1980) считал: «На взгляды

Ключевского оказали заметное влияние философия Л. Фейербаха, Н. Чернышевского и Н.

Добролюбова, историко-теоретические воззрения С. Ешевского и Ф. Буслаева. В

миропонимании русского историка сложно переплетались либеральные и демократические

убеждения, понятия, шедшие от эмпиризма, и конвенциалистские суждения о природе

исторического процесса». Там же отмечалось, что в последние два десятилетия жизни

Ключевский без особого уважения относился к идеям «субъективного метода» Лаврова и

Михайловского, которые раньше влияли на его миропонимание. В литературе

преувеличивалась степень зависимости Ключевского от позитивизма, особенно в тех

случаях, когда авторы подчеркивали, что в своих поисках методологии истории он пытался

опереться на крупнейшие естественно-научные достижения своего времени, труды

Менделеева и Бутлерова, Сеченова и Павлова с целью сближения исторических явлений с

явлениями физико-биологическими. В литературе отмечалось, что в начале XX в.

Ключевский начал испытывать некоторое влияние неокантианства.

Ключевского отличало бережное отношение к научной традиции. Он был убежден,

что «наличное богатство литературы по отечественной истории» не дает права историку на

научную расточительность. Ключевский умел заставить эффективно работать

историографический компонент в своем исследовании и учил этому других. Высоко ценя

«напряжение мысли» в чужих трудах, он советовал не просто углубляться в связь и смысл

209

описываемых в них явлений, но всегда «принимать в расчет и то, как понимает эту связь и

этот смысл» конкретный автор. Ключевский изучал механизмы, которые долгое время

управляли мышлением ученых историков (изживание генетики летописного взгляда;

переход к новому уровню познания). Научную задачу историка он видел в уяснении

происхождения и развития человеческих обществ, в изучении генезиса и механизма

людского общежития. Летописец же искал в событиях нравственный смысл и практические

уроки для жизни, уделяя главное внимание исторической телеологии и житейской морали.

Мысль летописца обращалась к жизни человека, к конечным причинам «существующего и

бывающего». Историческая жизнь служила летописцу нравственно-религиозной школой.

Путь к профессиональному мастерству Ключевский видел только один: через

научную добросовестность, умение поиска «следов» прошедших явлений и событий,

привлечение надежных источников, выработку действенной методики. Мастерство говорит

само за себя. Оно проявляется в красочности исторического полотна, образности

характеристик и определений; открывающейся в ходе исследования научной перспективе;

эффективном сочетании повествования и анализа. Ключевский в совершенстве владел

мастерством анализа сквозь призму повествования. В случае недостатка источников и

информации он умел анализировать историческое явление, изучая его следствия. Присущая

Ключевскому спасительная ирония хранила его от идеализации и панегириков. В целом же

Ключевский реалистично оценивал возможности историков: «Мы можем следить только за

господствующими движениями нашей истории, плыть, так сказать, ее фарватером, не

уклоняясь к береговым течениям».

В совершенстве владея, как бы мы сейчас сказали, межпредметными связями, историк

использовал филологические средства, особенно, если речь шла о древней истории. Он

изучал лингвистический и топонимический смысл слов, считал, что «...язык запомнил много

старины, свеянной временем с людской памяти». Щедро рассеянные по всему курсу русской

истории слова и пословицы не были сведены историком в единый словарь. Видимо, он

полагал этот жанр уже освоенным В. Далем. Однако определения и разъяснения, данные

Ключевским, казалось бы, обыденным словам, известным пословицам и выражениям, обрели

под его пером свежий смысл и звучание, и при желании «Историко-лингвистический словарь

Ключевского» нетрудно составить.

Ключевский черпал в историографии дополнительные средства для решения спорных

проблем. Так, например, рассмотрение «варяжского вопроса» позволило ему подвести

важный для своего времени историографический итог, хотя сам спор между норманнистами

и антинорманнистами он считал «ученой патологией», не имеющей никакого отношения к

науке.

Концепция Соловьева оказала важное влияние на общие взгляды Ключевского о

русской истории. Она стала «точкой отправления и опоры для дальнейшего изучения

русского прошедшего». Но, как отмечали уже младшие современники, в схему Соловьева

Ключевский вложил «столько нового понимания и содержания, что в его интерпретации

знакомые построения и факты приобретали совершенно новый смысл и как бы

перерождались». С этими словами А.Е. Преснякова можно согласиться.

Ключевский прошел в науке свой путь. Он пересмотрел историко-философскую

схему Соловьева, не высказывая прямых замечаний в адрес учителя. Только в статьях,

посвященных анализу творческого пути Соловьева (1876 и 1880 гг.), Ключевский осторожно

намекнул на односторонность методики источниковедческого анализа.

Мысль Соловьева о колонизации, как важном факторе исторического развития, у

Ключевского получила углубленное толкование за счет рассмотрения таких ее аспектов как

экономический, этнологический и психологический. Начав историческую часть

опубликованного курса лекций разделом «Природа страны и история народа», он перешел к

определению значения почвенных и ботанических полос, а также тех влияний, которые

оказывали на историю «основные стихии pycской природы»: речная сеть, равнина, лес и

степь. Ключевский показал отношение к каждой из них русского народа, объясняя причины

210

устойчивости репутации (нелюбви к степи и лесу, двусмысленном отношении к реке и т. д.).

Историк подвел читателя к мысли о необходимости бережного, как бы мы сейчас сказали,

экологического подхода к природе: «Природа нашей страны при видимой простоте и

однообразии отличается недостатком устойчивости: ее сравнительно легко вывести из

равновесия».

При свойственной России обширной территории, этнической пестроте и широкой

миграции в ее истории, по мнению Ключевского, неизбежно действовал фактор так

называемых «скреп», которые только и могли удержать в единстве постоянно растущий

конгломерат. В политике роль «скрепы» отводилась высокоцентрализованной власти,

абсолютизму; в военной сфере — сильной армии, способной к выполнению как внешних, так

и внутренних функций (например, подавление несогласных); в административном плане —

рано развившейся сильной бюрократии; в идеологии — господству типа авторитарного

мышления в народе, в том числе и среди интеллигенции, религии; и наконец, в экономике

стойкости крепостного права и его последствий.

Ключевский разделял мысль Соловьева о возможности сравнения человеческих

обществ с органическими телами природы, которые также рождаются, живут и умирают.

Научное движение, в которое они с учителем внесли свою лепту, он охарактеризовал

следующим образом: «Историческая мысль стала внимательно всматриваться в то, что

можно назвать механизмом человеческого общежития». Неустранимая потребность

человеческого ума, по мнению Ключевского, заключалась в научном познании хода, условий

и успехов «человеческого общежития», или жизни человечества в ее развитии и результатах.

Задачу «воспроизвести последовательный рост политической и социальной жизни России» и

проанализировать преемственность форм и явлений, поставленную Соловьевым, его ученик

исполнил уже по-своему. Он подошел к изучению истории России с позиций взаимосвязи и

взаимовлияния трех главных факторов — личности, природы и общества. Органический

подход историка к истории требовал учета контекста эпохи и действующих сил истории,

исследования многомерности исторического процесса и разнообразия существовавших и

существующих связей. Ключевский сочетал исторический и социологический подходы,

конкретный анализ с исследованием явления как феномена мировой истории.