Культурное наследие С.М. Соловьева. Наставник многих поколений

Современник С.М. Соловьева историк славянофильского направления М.О. Коялович

считал: «Над всем этим возвышается необыкновенное знание нашего прошедшего,

необыкновенная добросовестность при фактическом изложении и крупная талантливость,

способная делать большие завоевания, т.е. создавать последователей, школу». Ученики

Соловьева научились от него уважать мнение предшественников и относиться с почтением к

умственному труду. У него были ученики прямые — и самый известный — Ключевский,

преемники — зять, известный историк Н.А. Попов, ученики его учеников, которым

воззрения Соловьева казались более близкими, чем взгляды непосредственного учителя. Так,

взятое у Соловьева суждение о возможности и уместности прямого заимствования позднее

развил П.Н. Милюков.

Воспитанные в атмосфере творчества дети С.М. Соловьева (их было 12) были

талантливы. Старший сын — Всеволод — популярный в свое время писатель-романист.

Одна из младших дочерей — Поликсена — поэтесса, публиковавшаяся под псевдонимом

Allegro, но наиболее известно имя другого сына, Владимира, религиозного мыслителя и

философа. Мысли С.М. Соловьева органично вошли в национальную философию, труды

И.А. Ильина, Н.А. Бердяева и др. Концепция царствования Петра Великого С.М. Соловьева

легла в основу концептуального решения А.Н. Толстым при написании романа «Петр

Первый». Соловьев, как никто другой из его предшественников, многое сделал для средней

школы, к преподаванию истории в которой он относился крайне серьезно. «История есть

единственная политическая наука в среднем образовании и поэтому ее преподавание —

чрезвычайной важности: от направления ее преподавания зависит политический склад

будущих граждан», — считал Соловьев.

Литература

Волкова И.В. Сергей Михайлович Соловьев. Очерк жизни и творчества // С.М. Соловьев.

Общедоступные чтения о русской истории. М., 1992.

169

Ерыгин А.Н. Восток. Запад. Россия. (Становление цивилизационного подхода в исторических

исследованиях). Ростов-на-Дону, 1993.

Иллерицкий В.Е. Сергей Михайлович Соловьев. М., 1980.

Коялович М.О. С.М. Соловьев. Гл. XV // История русского самосознания по историческим

памятникам и научным сочинениям. Минск, 1997. Современники о С.М. Соловьеве

(В.О. Ключевский, В.И. Герье, М.И. Семевский, Д.И. Иловайский, М.М. Стасюлевич,

С.А. Муромцев, А.Н. Пыпин, П.В. Безобразов) // С.М. Соловьев. Соч. М., 2000. Кн.

XXIII.

Соловьев С.М. Исторические поминки по историку. Речь 1 декабря 1866г. в Московском

универститете в день 100-летнего юбилея Карамзина // Соч. М., 2000. Кн. XXIII.

Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Предисловие // Соч. М., 1988. Кн. I;

Россия перед эпохою преобразования // Соч. М., 1991. Кн. VII.

Соловьев С.М. Лекции по русской истории (1873/1874) //Соч. М., 1998. Кн. XXI.

Соловьев С.М. Мои записки для детей моих, а если можно, и для других // Соч. М., 1995. Кн.

XVIII.

Соловьев С.М Письма из Европы / Публ. В.В. Кучурина // Отечественная культура и

историческая наука XVIII-XX веков. Брянск, 1996.

Соловьев С.М. Публичные чтения о Петре Великом // Соч. М., 1995. Кн. XVIII.

Цимбаев Н.И. Сергей Соловьев. М., 1990.

Цамутали А.Н. Борьба течений в русской историографии. Л., 1977.

Шаханов АН. Архив С.М. Соловьева // Записки Отдела рукописей Государственной

библиотеки имени В.И. Ленина. М., 1986. Вып. 45.

Шаханов А.Н. Становление ученого // С.М. Соловьев. Первые научные труды. Письма. М.,

1996.

Лекция 3

3.6. Исторические взгляды А.И. Герцина, Н.Г. Чернышевского, А.П. Щапова

Герцен и Чернышевский — самобытные и яркие мыслители. Они оставили после себя

долго действующие оригинальные концепции, актуальность отдельных сторон которых

продолжает удивлять нас. К их числу следует отнести вопросы о соотношении

исторического опыта России и Западной Европы, месте нашей страны в мире, наблюдения о

русском историческом пути. Размышления обо всем этом служили для Герцена и

Чернышевского источником суждений о настоящем России и являлись ориентиром для

принятия политических решений, были своеобразным мостом в будущее. В первом письме о

«Публичных чтениях г. Грановского» в 1843 г. А.И. Герцен писал: «В наше время история

поглотила внимание всего человечества, и тем сильнее развивается жадное пытанье

прошлого, чем яснее видят, что прошлое пророчествует, что, устремляя взгляд назад, мы как

Янус смотрим вперед».

Жизненный опыт убедил А. И. Герцена в том, что, пройдя курс западной дрессировки

и «подкованные ею», русские вполне могли бы стать «на свои ноги», вместо того чтобы

«твердить чужие зады и прилаживать стоптанные сапоги». Пришло время подумать, нет ли в

народном быту, в народном характере и мысли, «в художестве чего-нибудь такого, что

может иметь притязание на общественное устройство несравненно высшее западного».

Хорошие ученики, по мнению А.И. Герцена, часто переводятся через класс. Ему же

принадлежит мысль о преимуществах стран, имеющих возможность учиться у других и

благодаря этому, не повторять их ошибок: «История весьма несправедлива, поздно

приходящим она дает не оглодки, а старшинство опытности». Имея в виду

западноевропейские страны, Герцен писал: «Ваши усилия. Ваши страдания — для нас

поучения».

170

Он поставил вопрос о пользе науки Запада для национального освободительного

движения и о быстром ее усвоении в России. «Отсталые во всем, мы побывали у вас в

выучке — и не отшатнулись от выводов, которые заставили вас свернуть со своего пути. Мы

не скрываем того хорошего, что получили от вас. Мы позаимствовали ваш светильник,

чтобы ясно увидеть ужас своего положения, чтобы отыскать открытую дверь и выйти через

нее, — и мы нашли ее благодаря вам».

Органически присущий Герцену и Чернышевскому историзм («историческое чувство»

и способность исторического анализа вопросов современности) позволял им намечать

стратегические задачи развития страны. Не отвергая идей преемственности и возможности

преобразования традиционного института (общины), а также признания определенных

свойств, присущих национальному (крестьянскому) сознанию, они пришли (каждый своим

путем) к оценке данного фактора как системообразующего в исторической концепции и не

менее важного в прогнозировании будущего.

А.И. Герцен надеялся, что Россия «могла бы найти свой фарватер», но «сбилась с

дороги за какими-то туманами, сама выдумала себе обязательное прошедшее, сама потопила

старые корабли, набросала каменья в своем море и боится ударить веслом». Постоянно

размышлял о взаимодействии науки и жизни Н.Г. Чернышевский: «Мы говорим о

национальном чувстве: почему не сказать о науке? Почему не заметить, что она, со своей

стороны, говорит то же самое, что говорит национальное чувство, хотя оно и не знает о ней».

При всех различиях Герцена и Чернышевского, а они были в характере и конкретном

историческом опыте, складе жизни и воспитании, умственных предпочтениях и вкусах,

понимании путей и средств революционной борьбы, в творчестве каждого из них «последняя

страница истории» неизбежно являлась, если пользоваться выражением Герцена, «нашей

современной действительностью». По мнению Н.Г. Чернышевского, не только народ, но и

вся Россия, в отличие от Запада, еще не жила исторической жизнью. Герцен, усиливая

звучание этой мысли, даже назвал историю России историей «эмбрионального развития».

В годы первой русской революции М.О. Гершензон посвятил А.И. Герцену

следующие слова: «Но он был больше, нежели публицист, и большая часть написанного им

касается не злобы его времени, а великих исторических задач человечества. Живое значение

для нас он имеет только, как историк-философ, как мудрый аналитик и провидец. А с этой

стороны его знают меньше всего». Вполне приложима данная оценка и к Чернышевскому.

Интерес советской историографии к А.И. Герцену и Н.Г. Чернышевскому

определялся главным образом задачами изучения истоков русской революции и истории

отечественного освободительного движения. Анализируя мотивацию обращения к истории

Герцена и Чернышевского, натур социально и политически активных, А.М. Сахаров

подчеркивал, что оно «вытекало из их стремления вмешаться в процессы современного

развития, заменить существующий строй и обеспечить лучшее будущее народам России». Но

такая позиция, в свою очередь, требовала ответа на вопрос: «Какие силы управляют

историей?», вызывала на размышления о роли в истории личности, идеи закономерности,

законов исторического развития. Шел настойчивый поиск исторически традиционных опор в

русской жизни, на которые бы, по мнению Герцена и Чернышевского, можно было бы

опереться в преобразовании России. Исторические темы подсказывали сами противоречия

русской жизни. История России интересовала Герцена, прежде всего с точки зрения

созревания предпосылок революционно-освободительного движения. В его статьях данная

тема обогатилась целым рядом аспектов, прежде всего рассмотрением и оценкой роли

Отечественной войны 1812 г. в движении декабристов, анализом политики правительства.

Свой отпечаток на их рассмотрение наложили концептуальные методологические и

исторические корни социалистических идеалов, которые обрели в трудах Герцена и других

революционеров-демократов блестящие формы теоретического выражения.

Борьба за «лучшее устройство» требовала понимания происхождения самодержавия и

трактовки этого процесса. Поэтому, несмотря на то, что изучение истории и у Герцена, и у

Чернышевского было подчинено практическим целям, все же неправильно говорить об

171

утилитарном отношении мыслителей к истории и использовании ими данных, почерпнутых

в ней, в качестве весомых аргументов для политики. Методологические и философские

подходы к истории оказывали Герцену и Чернышевскому помощь в поиске подтверждений

их собственным представлениям о роли России в мире, о революции и социализме.

Исторический подтекст творчества Герцена и Чернышевского делает также необходимым

анализ их концепций.