Источники «Истории государства Российского»

С именем Карамзина и его «Историей...» связаны публикация, введение в научный

оборот значительного числа исторических памятников. Следуя духу времени, ученый

использует свои личные связи, сносится с московским и другими архивами, обращается к

крупным библиотечным фондам, прежде всего в Синодальную библиотеку, прибегает и к

частным хранилищам, например к фондам Мусина-Пушкина, и выписывает, точнее,

извлекает оттуда те новые документы, о которых впервые читатель узнавал от Карамзина.

Среди этих документов и новые летописные списки, например Ипатьевский свод (по

терминологии Карамзина — Киевская и Волынская летописи), впервые использованный

Карамзиным; многочисленные юридические памятники — «Кормчая книга» и церковные

уставы, Новгородская Судная грамота, Судебник Ивана III| (Татищев и Миллер знали только

Судебник 1550 г.) «Стоглав»; используются литературные памятники — на первом месте

«Слово о полку Игореве», «Вопросы Кирика» и др. Расширяя вслед за М.М. Щербатовым

использование записок иностранцев, Карамзин и в этой области привлек впервые много

новых текстов, начиная с Плано Карпини, Рубрука, Барбаро, Контарини, Герберштейна и

кончая записками иностранцев о Смутном времени. Результатом этой работы и явились те

обширные примечания, которыми Карамзин снабдил свою «Историю...». Они особенно

обширны в первых томах, где по объему превышают сам текст «Истории...». 1-й том

содержит 172 страницы, а примечания к нему — 125 страниц петита, во 2-м томе на 189

страниц текста приходится 160 страниц примечаний, также петитом, и т.д.

Эти примечания составляют главным образом выдержки из источников,

изображающих те события, о которых рассказывает Карамзин в своей «Истории...». Обычно

даются параллельные тексты из нескольких источников, главным образом — разные списки

летописей. Это огромное количество документального материала сохранило свою свежесть в

ряде случаев до конца XIX в., тем более что некоторые списки и памятники, которыми

пользовался Карамзин, погибли во время московского пожара 1812 г. или от других

стихийных бедствий. К примечаниям Карамзина долго продолжали обращаться историки,

уже перестав читать его «Историю...»; ценность этих примечаний совершенно бесспорна.

Надо оговорить, что в самой работе по розыску и обработке документов

значительную роль сыграли выдающиеся деятели русской археографии начала XIX в. Им и

принадлежит значительная доля указанной заслуги «Истории...» Карамзина. Из переписки

Карамзина с К.Ф. Калайдовичем, директором Московского архива Коллегии иностранных

дел А.Ф. Малиновским, с П.М. Строевым видно, что новооткрытые памятники,

использованные в карамзинской «Истории...», в значительной части — их находки. Они не

только высылают ему дела, представляющие ценность и важность для этого периода, но и

сами, по его поручению, делают подбор документов, выборку и систематизацию чернового

подготовительного материала к заданной теме или вопросу.

95

Но Карамзин не ограничивается в своих примечаниях одним формальным

воспроизведением источника. Примечания Карамзина свидетельствуют о том, что его

длительная и углубленная работа над документальным материалом, его обширные

исторические познания поставили его в известной мере в уровень с требованиями

критического метода, принесенного Шлецером в русскую историческую науку. Историк

летописания М.Д. Приселков отметил тонкое критическое чутье Карамзина в отборе

использованных им текстов Ипатьевской, Лаврентьевской и Троицкой летописей. Его

примечания о составе «Русской Правды», о церковных уставах Владимира и Всеволода,

частое сопоставление разных исторических источников для разрешения отдельных научных

контроверз сообщают примечаниям Карамзина не только археографическое, но и

историческое значение. Не случайно к мнению Карамзина прислушивались в спорных

вопросах специалисты-археографы. И все же в общей системе исторических взглядов

Карамзина, в общем построении его «Истории...» весь этот источниковедческий,

критический аппарат сохраняет чисто формальный, отсылочный характер.

Исследователь в примечаниях дает выписки из источников, изображающих те

события, которые он описывает в своей истории. Но при этом тот самый критический

материал, который содержится в примечаниях, остается неотраженным в самой «Истории...»,

оказывается как бы за рамками повествования. В плане последнего Карамзину важны не

критика источников и раскрытие внутреннего содержания явлений. Он берет из источника

только факт, явление само по себе. Этот разрыв между примечаниями и текстом переходит

иногда и в прямое противоречие, так как эти две части работы Карамзина подчинены двум

разным принципам, или требованиям. Так, в самом начале своей «Истории...», обойдя

этногенетические вопросы в кратком очерке, как это сделал уже М.М. Щербатов, он

подошел к объяснению имени славян: «...под сим именем, достойным людей воинственных и

храбрых, ибо его можно производить от славы» — таково положение Карамзина. А в

примечании 42-м к этому тексту дается научная контроверза и фактическое опровержение

этого толкования. Но, опровергнутое критикой, оно утверждается повествованием, как

согласное с художественным образом создаваемым писателем. Так же дан и вопрос о

призвании варягов. Если в примечании намечена критика легенды о Гостомысле, то

художественные задачи повествования вводят его в текст, как «достойного бессмертия и

славы в нашей истории». Критика текста вообще не переходит у Карамзина в критику

легенды; легенда, напротив, — самый благодатный материал для художественного

украшения 1 рассказа и для психологических рассуждений.