Мусеев Николай Александрович

аспирант Пермского научно-исследовательского политехнического университета, ассистент кафедры культурологии

Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет,

г. Пермь, E-mail: [e-mail]

СВЯТОСТЬ И ПОЭЗИЯ.

ОСНОВАНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТВОРЧЕСТВА В ИСКУССТВЕ «РУССКОГО РЕНЕССАНСА».

Museev Nikolaj Aleksandrovich

postgraduate student humanitarian faculty Perm National Research Polytechnic University, assistent chair of culturology Perm State Humanitarian-Pedagogical University, Perm

SACREDNESS AND POETRY.

FOUNDING ARTISTIC CREATION IN THE ART OF «RUSSIAN RENAISSANCE».

Аннотация: в статье рассматривается связь категорий святости и творчества в искусстве «серебряного века». Цель, как религиозного подвижничества, так и художественного творчества, заключается в «преображении субъекта» - трансформации объективных характеристик бытия человека. Рассматриваются механизмы преображения человеческой экзистенции в рамках религиозной традиции и в теоретическом осмыслении интеллигенцией рубежа XIX-XX вв. природы художественного творчества.

Abstract: the article discusses the relationship categories holiness and creativity in the art of the "Silver Age". The aim of religious asceticism and art is "the transformation of the subject" - the transformation of the human existence objective characteristics. The mechanisms of human existence transformation within the religious traditions are considered. It also discusses the human existence transformation mechanisms in the theoretical understanding of nature of artistic creativity of the intelligentsia XIX-XX centuries.

Ключевые слова: святость; поэзия; творчество; преображение; невыразимое; духовность; подвижничество.

Keywords: sacredness; poetry; creation; transfiguration; ineffable; immateriality; asceticism.

«…я напомню ему, что через свою историю, через литургию музыка,
можно сказать, переплетается с богословием действеннее, сложнее,
чем физико-математические науки с акустикой…»

Т. Манн, «Доктор Фаустус»

Слова Вальтера Беньямина о том, что «святость – это … некий предписанный, предустановленный порядок жизни, к которому творчество ни при каких обстоятельствах принадлежать не может» [1, с. 113], интересны уже тем, что вводят в единый контекст понятия святости и творчества, пусть и разводя их в различные сферы духовной жизни. Слова эти (замыкаясь в герметичной целостности характерной для письма Беньямина) очерчивают концептуальный круг таким образом, что наши понятия оказываются в едином пространстве вопрошания (оказываются на одной плоскости). Святость и поэзия, святость и искусство, святость и творчество – не одно, но что соединяет эти понятия, в чем совпадают они?

Прямая a и прямая b лежат на одной плоскости, варианты их возможного расположения известны. a не есть b, но, допустим, имеет общее с точкой c, имеющей общее с b, другими словами: а и b пересекаются. Нехитрый, но необходимый ход, ибо там, где встречаются двое – третий будет незримо присутствовать, и его роль останется неопределенной, поскольку он исходит из наличия этих двух, но кто сказал, что он ими опосредован? – он: изначальное условие. Точка уже «онтически» есть сингулярность, и причастное ей – предикат единичности, в самом языке мы находим акцент на одной точке пересечения двух прямых (попробуйте описать отношение двух прямых на одной плоскости – либо они имеют точку соприкосновения, либо они совпадают и есть одно, либо не имеют общего). Данная схема абстрактна и приведена единственно для того, чтобы очертить границы и ввести в построение «третьего». Вообще говоря, этим третьим является философия – как условие существования того, кто мыслит пересечения (или, что в сущности одно, мыслит на пересечениях). Тема предельно широкая. В данном исследовании «третьим» станет один из атрибутов философии, который мы обозначим идеологемой преображение. «Вся актуальность философии в том: она что-то делает с нами, говорит важное, единственным образом касающееся самого нашего существа, хочет открыть нам нас чтобы мы нашли себя» [2, с. 11], пишет В. В. Бибихин. Бибихин не единственный, об этом говорят Вл. Соловьев, А. Ф. Лосев, М. Хайдеггер, М. Фуко, говорит каждый, кто прикоснулся к философии изнутри традиции.

Итак, точкой пересечения святости и творчества становится преображение. Выдерживая общий тон, а именно – мыслить единичность – попытаемся увязать его значение с интерпретацией Леверкюном аристотелеанской энтелехии – как «… ангела-хранителя единичного существа, гения его жизни» [6, с. 100] и будем исходить из данной метафоры.

В истории культуры есть эпохи парадоксальные, очень короткие, едва охватывающие одно-два десятилетия, - это эпохи, когда духовное вырывается за пределы слепого религиозного поклонения и обретается в искусстве – в Поэтах, восходящих в своем подвижничестве к безумию и святости. Таково раннее итальянское барокко, такова эпоха романтизма в Германии и Англии, таков «серебряный век» русской культуры. Эти эпохи имеют свои уникальные максимы художественного творчества, свои системы координат и коды, эти координаты определяющие. Вырастая из культа, уже на заре человечества, питавшего свое бытие связью с трансцендентным, вне-мирным, древний художник обращался к невыразимому сквозь призму мифа и образа-формы, и так постигал его. После пришла философия, религия, наука. Искусство, и шире – эстетическое, по-разному определялось ими, его миссия и даже предмет с трудом сводились к общему знаменателю (да и то на уровне феномена). Но оно «хранило» и было «гением жизни» и мифа, и религии, и философии. Срывая оковы закостенелой доксы религиозного, искусство вырывается за её пределы, ибо религия забыла то, непосредственным свидетелем чего некогда была, а искусство помнит, философия помнит, ибо имеет с ним дело, и только постольку способна объявить себя таковой. E me alo – собою питаю. Собою питаю, ибо помню.

Полемизируя с Максом Бродом, издателем и душеприказчиком Кафки, Беньямин спрашивает: «…надо ли специально указывать на то, что всякое употребление слова «святость» вне традиционно обоснованного религиозного установления есть не более чем беллетристическая банальность?» [1, с. 113]. Но как быть, если поле духовного, религиозного в полноте миросозерцания пронизывает всю культуру, всю духовную традицию, берущую свое начало у досократиков и преломляющуюся в учениях «византийских монахов-мистиков», чтобы затем обрести свой путь в Абрамцево, в Троице-Сергиевой лавре. Эта духовность, подобно божественному свету, прорывается сквозь перипетии истории «многострадального русского народа», сохраняя блики этого света на пробелах икон и в «святой», - по выражению Томаса Манна, - русской литературе. Здесь «религиозное установление» обретает жизнь, обретает чувственное и поэтическое выражение. Все это не случайно, ведь искусство вообще, литература в частности, говорит языком метафоры и парадокса – говорит на языке глубины, схватывая мир в целостности, за секунду до того, как он разобьется на множество осколков-предикатов. Поэзия, собственное стиха, не разбивает на логические составляющие то, что живо только в едином и неделимом, но в этой полноте нитями формы и содержания сплетается в причудливый узор и там, силой невыразимого, обретается. «Русские обладают глубиной, но не формой», - замечает Дейчлин, персонаж романа Т. Манна [6, с. 131]. Это созвучно словам Пауля Тиллиха, определяющего религиозное – как предельно глубокое во всей полноте культурной жизни. Так А. А. Блок писал [4]:

И тихими я шел шагами,
Провидя вечность в глубине...

Особенно пронзительное звучание эта глубина обретает в эпоху, названную «серебряным веком». Здесь глубинные интуиции принимают материальное обличие, ангелы и демоны зримы воочию. Здесь жизнь Поэта обретает свою вершину – Судьбу, здесь она определяется из того, к чему обращается и отражением чего является.

Испокон веков квинтэссенцией духовного и чувственного в русской культуре была икона. Через иконы святые подвижники восходили в мир Горний, через иконы в мир дольний спускались ангелы. На страницах «Иконостаса» (впрочем, и других работ) П. А. Флоренский не раз повторяет, что икона есть «окно в Горний мир» [9], граница двух миров, разъединяющая но, вместе с тем, соединяющая их. Икона – идеальное воплощение Идеи, «все в ней совершенно», пишет он. В ней утвержден Лик инобытия. Лик это «свет, образ Божий», лицо – «свет, смешанный с тьмою». Преображение лица в лик суть подвижничество, приобретение четвертой координаты глубины – горе (отсюда Горний).

«и говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков»

(Мф. 4:19)

В этом известном фрагменте Евангелия от Матфея говорится о преображении Симона и Андрея в «ловцов человеков». Возможность эта открывается в следовании за Светом. Преображение всегда процессуально.

В романе «Доктор Живаго» читаем: «Принадлежность к типу есть конец человека» [7, с. 294], стало быть, противопоставление ему (типу) есть его начало. В «Охранной грамоте» Пастернак довольно точно (одной строчкой) выразил суть миросозерцания поколения, названного когда-то «загадочным»: «…понимание жизни как жизни поэта» [8, с. 212]. Формула Пастернака говорит нам о двух составляющих, слагающих бытие человека как человека – о жизни и творчестве. Замечательно об этом пишет С. С. Хоружий: «Жизнь и личность превращают себя в материал творчества, в эстетический или философский предмет (в зависимости от рода творчества), а творчество, в свою очередь, посвящает себя духовной проработке этого экзистенциального материала. Они обретают друг в друге свое завершение и исполнение: жизнь узнает в творчестве собственный духовный облик, тогда как творчество оживает, находит пластическое воплощение в живых формах личности и судьбы» [11]. Подвижничество Поэта – это обретение Судьбы (личной мифологемы), становление hic et nunc, обретение настоящего времени, это путь к истине как несокрытости бытия, которая открывается только «преображенному субъекту», в этой точке и пересекается святость и творчество, святость и поэзия.

Преображение и восхождение святых в мир Горний, преображение жизни, путем трансформации собственного бытия в символическую ткань художественного произведения – два, казалось бы, разных пути. Но они издревле присущи нашему бытию-в-культуре, они имеют один исток: духовность. Что значит духовность? Как измеряется она? Мы уже говорили о языке глубины, о проблесках внутреннего света, о едином и неделимом, - измеряется это молчанием. Тагор писал:

Вода в сосуде прозрачна. Вода в море - темна.
У маленьких истин есть ясные слова;
у великой Истины — великое безмолвие.

Есть замечательное определение духовности, принадлежащее «позднему» Фуко: «…можно было бы назвать «духовностью» те поиски, практику и опыт, посредством которых субъект производит в себе самом изменения, необходимые для того, чтобы получить доступ к истине» [10]. За этой «истиной» читается мысль М. Хайдеггера, Вл. Соловьева, Новалиса, Блока… Преобразуя себя, человек начинает различать «первые проблески света». Этот путь не прост: «… похоже, человек, чтобы быть человеком, должен стоять на краю и заглядывать в пропасть», отмечает В. В. Бибихин [2, с. 12].

Автор, преображая себя, создает произведение искусства, произведение, заключая в себе напряжение «земли» и «мира» (открывающее, согласно М. Хайдеггеру, бытие), способно преображать читателя (слушателя, зрителя). В нобелевской лекции (1987) И. А. Бродский отмечает, что произведение искусства есть продукт одиночества автора и читателя: произведение обращается к нам лично, что-то происходит с нами лично – и в этом великая сила искусства. Искусства вообще, литературы в частности, поэзии в особенности, ибо «в стихотворении язык возвращается к своей основе, к магическому единству мысли и высказывания» [5, с. 142].

Список литературы

1. Беньямин В. Франц Кафка. - М.: Ad Marginem, 2000.

2. Бибихин В.В. Язык философии. - СПб.: Наука, 2007.

3. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета с параллельными местами и приложениями. - М.: Никея, 2013.

4. Блок А.А. Избранное: Стихотворения. Поэмы. Театр. Статьи. - М.: Сов. Россия, 1980.

5. Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. - М.: Искусство, 1991.

6. Манн Т. Доктор Фаустус: жизнь немецкого композитора Адриана Леверкюна, рассказанная его другом. - Т.: Узбекистан, 1986.

7. Пастернак Б.Л. Доктор Живаго // Б.Л. Пастернак. Собрание сочинений в 5 т. М.:1990. Т. 3.

8. Пастернак Б.Л. Охранная грамота // Б.Л. Пастернак. Избранное: В 2 т. М.:1985. Т. 2.

9. Флоренский П.А. Иконостас. - СПб.: Азбука-классика, 2010.

10. Фуко М. Герменевтика субъекта, СПб.: Наука, 2007 // [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://rumagic.com/ru_zar/sci_philosophy/fuko/2/j1.html (Дата обращения: 10.02.2015).

11. Хоружий С.С. После перерыва. Пути русской философии. - Изд.: Алетейа, 1994 // [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://predanie.ru/lib/book /read/159423/ (Дата обращения: 14.06.2014).

«Искусство и медиаобразование»

УДК 347.92

 

Пермякова Дарья Дмитриевна

студентка кафедры культурологии

Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет, Пермь, Россия, e-mail: roachdark 17@ yandex. ru