Конфуцианство о небесном порядке вещей

Одной из основных систем китайской философии было конфуцианство. Его создатель —- философ Кун Цю по прозвищу Кун Фу-цзы (учитель Кун, в латинской версии — Конфуций; 551-479 гг. до н.э.) — излагал свое учение уст-

но. Оно было впоследствии записано его учениками в книге «Беседы и суждения» («Лунь юй»).

Тема земного зла волновала всех без исключения фило­софов. Но если в буддизме речь идет о страданиях отдель­ного человека и способе их преодоления, то в конфуциан­стве говорится о социальном зле, о несчастьях, которые претерпевает общество. Ведь если оно бедствует, значит, страдает и каждый отдельный его представитель, и напро­тив, если общество процветает, то благополучен и каждый человек, входящий в него. Каковы же причины социаль­ных несчастий? Почему государи обижают свои народы, а народы поднимаются против своих государей? Почему ро­дители подчас не заботятся о детях, а дети не уважают ро­дителей, что порождает вечный конфликт поколений?' Почему в мире процветают жестокость, ложь и вражда? И главное, как избавиться от этих напастей и сделать челове­ческое общежитие гармоничным и счастливым?

Зло не имеет самостоятельной причины в мироздании, говорит Конфуций. Наш мир сам по себе не зол и не может быть таковым, потому что он создан и контролируется аб­солютно добрым и высшим, безличным, пантеистическим началом — Небом (тянь), которое, само будучи добром, на­значило и мирозданию быть добрым. Небо установило по­рядок (ли), наполненный добродетелью, т.е. имеющий сво­им смыслом добро. Оно, таким образом, изначально зало­жено в программу мироздания. Зло не было создано добрым Небом в качестве самостоятельного элемента мира. Откуда же оно берется? Оно проистекает от нарушения порядка, который был создан добрым, т.е. от нарушения добра. И это нарушение производим мы, люди, оттого что не вполне понимаем этот небесный порядок, не видим его, не можем или не хотим ему следовать, выполнять его. Мы вносим в мир беспорядочность, разрушая изначальную гармонию, мы создаем в нем хаос, тем самым нарушая и уничтожая первоначальный порядок. Так появляются несчастья и беды, так появляется зло. Таким образом, оно есть резуль­тат нарушения мирового баланса или упорядоченности. '

Зло — это разбалансированность мироздания. Предста­вим себе механизм, прекрасно работающий, все части ко­торого правильно соединены друг с другом и потому нор­мально функционируют. Теперь представим себе, что этот механизм разобрали и соединили его части не в той после­довательности, неправильно. Будет ли этот разбалансиро-ванный механизм, как и раньше, работать? Скорее всего он вообще не сможет действовать. Так же и в нашем мире, из­начально гармоничном и упорядоченном, искажение гар­монии, нарушение порядка превращают его в дисбаланс и хаос, в котором всё не так, как должно быть: людям следу­ет помогать друг другу — а они враждуютГим следует со­блюдать справедливость — а они творят всяческие бесчин-. ства, им надлежит поступать добродетельно — они же со­вершают злодейства.

Для того чтобы этого не происходило, чтобы упорядо­чить и гармонизировать человеческую жизнь, сделать ее благополучной, нам следует понять небесную волю и тот добрый порядок вещей, который оно установило. Мы долж-. ны увидеть этот порядок, осознать его до конца, а далее — следовать ему постоянно, выполнять его неукоснительно. Нам не следует искать общественное счастье где-либо, так как оно всегда рядом с нами, им нужно только воспользо­ваться. От нас требуется всего лишь соблюдать добрый по­рядок, назначенный нам Небом, жить по нему, в соответ­ствии с ним, выполнять все его принципы и правила, ни­когда не нарушать их, и тогда наша жизнь, построенная на исполнении этого порядка и руководимая им, будет безу­пречно правильной и оттого счастливой. Основными ее принципами или главными добродетелями, установленны­ми Небом, являются великодушие (куань), уважение к старшим (ди), сыновняя почтительность (сяо), верность долгу (и), преданность государю (чжун) и другие. Понятно, что жизнь отдельного человека и всего общества, покояща­яся на соблюдении, этих правил, будет отличаться необы­чайной стабильностью. Если люди будут поступать не в

силу субъективного произвола каждого, не по своим лич­ным желаниям и устремлениям, которые разнообразны, противоречат друг другу и потому раскалывают общество, а в силу от века установленного порядка, единого для всех, тогда человеческое общежитие тоже будет одним целым, спаянным нерушимым единством общественным организ­мом, незыблемым и постоянным.

Стабильное общество, живущее по своему неизменному установлению, веками не будет меняться, а течение люд­ской жизни будет столь же размеренным, как вечное дви­жение Солнца по далекому лазурному небосводу. Внутренние изменения неведомы такому обществу, а от влияний и потрясений извне оно гарантировано, ибо, живя исключительно своими автономными законами, является совершенно изолированным от всего остального мира. Пусть вокруг кипят страсти и действительность стреми­тельно меняется, пусть в одночасье созидаются и погибают целые государства, — нам нет до этого никакого дела, по­тому что у нас свое назначение, свой путь и свое разуме­ние.

Конфуцианское учение как нельзя лучше соответство­вало историческим процессам экономической, политиче­ской и культурной консервации и изоляции Китая.и на долгое время стало официальной доктриной, способствуя внутренней целостности, неизменности и национальной самобытности китайской цивилизации, которая для евро­пейцев всегда была непостижимой и загадочной. Они не понимали ее, удивлялись ей, а подчас и восхищались ее мудрой независимостью. Вспомним знаменитый монолог Чацкого из «Горе от ума»,, в котором тот рассказывает, как один француз собирался «в Россию, к варварам, со страхом и слезами». Он думал, что приедет к дикарям, а попал буд­то бы в родную страну: вокруг французская речь, француз­ские платья и манеры. Чацкий досадует на то, что мы так подвержены заграничному влиянию и столь бездумно всё перенимаем, как будто у нас нет ничего своего великого и

прекрасного. Он в отчаянии восклицает: «Ах! если рожде­ны мы всё перенимать, хоть у китайцев бы нам несколько занять премудрого у них незнанья иноземцев».

Вопросы и задания

,' 1) В чем видел Конфуций причины общественных несчастий? ', 2jj Каким образом, по конфуцианским представлениям, можно гармо­низировать общественную жизнь и сделать ее благополучной?

3. Виртуальным в философии называется возможное (от лат. «вирту-
алис» — возможный), т.е. то, чего нет, но что может быть при определен­
ных условиях. Можно ли говорить, что зло (прежде всего — обществен­
ное) трактуется в конфуцианстве как виртуальная реальность?

4. Каковы основные принципы небесного порядка, которые призыва?
ет выполнять Конфуций?

5. Почему конфуцианство на длительное время стало государственной
идеологией Китая?

; 6. В книге «Беседы и суждения», написанной учениками Конфуция, есть~такие утверждения: «Учитель сказал: "Древние говорили с осторож­ностью, так как опасались, что не смогут выполнить сказанное... Благородный муж беспокоится о том, что не обладает способностями, но не беспокоится о том, что люди не знают его... Благородный муж предъ­являет требования к себе, низкий человек предъявляет требования к лю­дям"». На какие принципы небесного порядка (которым необходимо сле­довать) указывают эти утверждения Конфуция?

2.5. Даосизм о всеобщей предопределен­ности

Другой известной системой китайской философии был даосизм. Его основатель — современник Конфуция фи­лософ JIao-Цзы (старый учитель), живший примерно в VI в. до н.э., — написал сочинение «Дао дэ цзин» («Книга о пути и добродетели»).

Одной из проблем философии всегда был и остается по сей день вопрос о свободе человеческой воли. Что определя­ет жизнь каждого из нас, а вернее, что главным образом на

нее влияет: мы сами или же что-то вне нас? То ли всё в на­ших руках и мы сами творим свою жизнь, то ли она подчи­няется неким иным силам, которые от нас не зависят. Два всем известных положения прекрасно иллюстрируют су­ществование проблемы. Первое о том, что «каждый — куз­нец своего счастья», второе же говорит: «от судьбы не уй­дешь».

Воззрение, по которому мы сами формируем свой жиз­ненный путь, может быть названо волюнтаризмом (всё за­висит от нашей собственной воли), противоположный ему взгляд — это фатализм (от латинского слова «фатум» — судьба или рок, господствующий над людьми). В первом случае говорится о наличии свободы или свободной челове­ческой воли (что хочу, то и делаю, и всё зависит только от меня), во втором же — об отсутствии оной и о наличии за­висимости (что ни делай, всё будет так, как предрешено). Стало быть, если есть какая-то сила, или сущность, или на­чало, которая выше нас и намного сильнее, в подчинении у которой мы находимся, тогда нет смысла надеяться и рас­считывать на себя, ибо этой высшей силой за нас всё про­думано и просчитано и жизнь наша сложится так, как угодно чьей-то безграничной воле, ведущей нас в неведо­мом направлении. Если же эта сила не существует, а есть только мы со своими замыслами и расчетами, то всё будет так, как мы хотим и предполагаем, ведь нет ничего над нами, и, стало быть, мы сами ведем себя в избранную нами же сторону. Получается, что фатализм обязательно пред­полагает тяготеющий над нами рок, отсутствие которого неизбежно ведет к волюнтаризму.

Даосизм говорит о том, что человеческая воля в любом случае несвободна и что возможна только фаталистическая модель мироздания. Если рок существует, то фатализм яв­ляется сверхъестественным (так как этот рок — сила выс­шая и непостижимая), а если его нет, то получается не во­люнтаризм, а тоже фатализм, но только естественный. Даосизм и представляет собой учение естественного фата­лизма. Сущность его в следующем.

Сам факт нашего появления на Земле уже есть акт на­шей несвободы, потому что перед рождением нас никто не спрашивал, хотим мы того или нет. Нам не предоставляли выбора — родиться или не родиться. А если кто-то, допу­стим, не хотел рождаться? Например, для буддиста земная жизнь — это зло, и он предпочел бы не рождаться вовсе. Мы появились на свет и, хотим того или нет, должны счи­таться с фактом нашего существования и подчиняться ему. Далее, выбирали ли мы наш пол, наследственность, роди­телей, социальную среду и историческую эпоху, в которую родились? Совершенно не выбирали. Всё это было нам дано безусловно и авторитарно, и, стало быть, опять ни о какой нашей свободе говорить не приходится. А воспитание, ко­торое мы получили с колыбели и которое сформировало нас, сделав нас такими, каковыми мы сейчас являемся, разве выбирали мы его? Нет, оно тоже предложено нам по­мимо всяких наших желаний. А если мы его не выбирали, а оно и сделало нас тем, что мы теперь есть, значит, мы и себя самих не выбирали, и то, что мы сейчас собою пред­ставляем, есть результат совершенно от нас не зависящий. И, наконец, влияет ли всё перечисленное на жизнь, т.е. влияет ли пол, наследственность, среда, эпоха, воспитание и всё прочее на человеческий путь? Конечно же, влияет, и даже определяет его, направляет, формирует.

Можно привести еще множество иных факторов, также влияющих на нас. А сумма всех этих факторов и будет той силой, которая ведет нас в определенном направлении и де­лает нашу жизнь той или иной. Вот и получается, что ни самого себя, ни свой жизненный путь никто не выбирает и не может выбрать, ибо и он сам, и его жизнь предложены ему, как бы заданы ему, и с этой данностью каждый идет по земле, будучи не в силах что-либо изменить.

Здесь можно возразить, что человек всё же меняет свою жизнь, и примеров тому — тьма. Но предположим, кто-то принял решение что-либо изменить. Почему он его при­нял? В силу каких-то причин и мотивов, т.е. в силу чего-то.

Но это что-то, значит, было в нем, присутствовало. А отку­да оно? Черта характера? Особенность натуры? Склад ума? Но ведь мы только что видели, что и характер, и ум есть за-данность, что человек не выбирает их. Значит, если даже он и принял решение что-либо изменить, он сделал это в силу своих внутренних особенностей, а они не от него за­висят, ибо заданы изначально. Стало быть, это решение он принял вовсе не свободно, и оно тоже было предопределе­но, так как вытекает всё из той же совокупности факторов, которая влечет человеческую жизнь. Нам кажется, что мы поступаем свободно, что выбираем нечто и можем что-то изменить, но это иллюзия и самообольщение. Человек и его существование — грандиозная сумма огромного коли­чества обстоятельств, параметров или факторов, которая обуславливает, формирует, задает то русло или колею, в которой движется наша жизнь в строго определенном на­правлении. Такое, воззрение является фатализмом, но только здесь не сверхъестественная сила влияет на челове­ческий путь, а сложение всех естественных сил и обстоя­тельств ведет жизнь человека в какую-либо сторону. Поэтому такой фатализм мы называем естественным.

Человек, говорят даосские философы, — это полет стре­лы: она движется туда, куда послала ее рука стрелка, и за­висит ее движение от степени натяжения тетивы, от сопро­тивления воздуха, от препятствий на ее пути. Понятно, что направление ее полета может измениться, если подует сильный ветер, или пойдет дождь, или она во что-нибудь врежется, но весь вопрос в том, может ли стрела сама из­менить направление своего движения, самостоятельно от­клониться в ту или иную сторону, полететь назад или же не лететь вовсе? Так и человеческая жизнь летит в том на­правлении, которое задают ей факторы и условия, ее фор­мирующие, внешние параметры и обстоятельства, ее опре­деляющие, и не может произвольно изменить это направ­ление. Путь жизни, заданный всей суммой внешних сил, называется дао. Этот путь есть у любой вещи, потому что

каждый предмет мира и его существование, как и человек, тоже результат всех возможных факторов. И у всего миро­здания есть свое дао. Если сложить абсолютно все вещи на­шего мира, все силы в нем действующие, все причины и следствия во всем их грандиозном и необъятном взаимо­действии и целостности, то получится единый путь — дао нашего мироздания.

Если жизнь человеческая есть заданность, значит, она известна вся — от начала и до конца: надо всего лишь про­считать все факторы и параметры, из которых она склады­вается. Мы просто не можем всё совершенно учесть, а тем более просчитать, так как никто не может объять необъят­ное. Оттого нам и кажется, что результат нашей жизни, ее исход неопределен, во многом случаен и только будущее окончательно всё осветит. На самом же деле всё, что будет, вполне известно уже сейчас, но только не нам. Подобно тому как ответ задачи помещен в конце учебника, он уже есть, готов, он следует из ее условия, но ученику предстоит решать эту задачу, проходить последовательно все ее пун­кты, чтобы добраться до него. Ответ всего нашего суще­ствования тоже готов, так как вытекает из заданной сово­купности исходных, и текущих параметров, он помещен в конце книги под названием «Наша жизнь», только неве­дом нам вследствие нашей неспособности охватить анали­тически всю эту совокупность, отчего мы и думаем, что от­вета пока вообще нет, и самообольщаемся, будто бы он за­висит от наших действий, планов и замыслов. Подкинем монету: может выпасть орел или решка. Нам кажется, что выпадение того или иного совершенно случайно и потому непредсказуемо. Но если бы нам было известно первона­чальное положение монеты, сила толчка, сообщенного ей, количество ее переворачиваний в полете, сопротивление воздуха, сила земного тяготения и все прочие условия ее движения, если бы мы могли их учесть и просчитать, -— тогда выпадение, допустим, решки было бы событием не случайным, а совершенно закономерным, не внезапным, а вполне ожидаемым и предопределенным.

Естественный фатализм говорит нам о парадоксальных вещах: получается, что жизнь наша нам совсем не принад­лежит, так как она, да и мы сами — это всего лишь сумма от нас не зависящих факторов и условий. Выходит, что жизнь происходит с нами, для нас и делается нашими вро­де бы руками, но в то же время совершенно помимо нас, вне нас и от нас не зависит. Наша собственная жизнь — это те­атральное представление, на которое мы смотрим, как зри­тели из зала, она происходит с нами, но вместе с тем она — феерия, на которую мы взираем совершенно со стороны. И даже если мы сами являемся действующими лицами в этом представлении, то играем не по нами составленному сцена­рию и не нами избранные роли. Что остается нам? Спокойно смотреть на происходящее и безучастно дожидаться, чем оно закончится, видеть течение собственной жизни, ни­сколько не подчиняющееся нам, и не делать бессмыслен­ных попыток что-либо в нем менять.

Что же хорошего в таком понимании мира? Чем поло­жителен естественный фатализм? Кажется — ничем. На самом деле наоборот: ведь если от меня ничего не зависит и я сам — некий заданный набор параметров, сам по себе раз­вивающийся, тогда я нисколько не виноват в своих неуда­чах и нет никакой моей заслуга в моих успехах. Что бы ни случилось в жизни — хорошее или дурное, я ни при чем: ведь так получилось, так сложилось, само собой сделалось, вне меня и помимо моей воли, ибо жизнь моя мне не при­надлежит и сам я в ней ничего не значу и не могу. Также я ни к чему не стремлюсь и ничего не избегаю, потому что и то и другое бесполезно, я никому ничего не должен и, самое -главное, не должен ничего самому себе. Свобода от должен­ствования, от напряжения, от борьбы и погони за чем-то, которые наполняют жизнь страданиями, а стало быть, сво­бода от страданий — вот результат естественного фатализ­ма.

Свобода от желаний и стремлений, надежд и отчаяний, проистекающая из недеяния, есть величайшее благо, уми-

ротворяющее человеческую жизнь. Я — результат внеш­них сил, заданная сущность, порождение всей совокупно­сти условий — сам себе не принадлежу и сам себя не фор­мирую. Напротив, всё вышеуказанное делает меня и мою жизнь. Я такой, какой я есть, и другим быть не могу. Такой, какой получился, сложился, оказался. Могу ли я в этом случае кому-нибудь позавидовать, что у негр лучше, чем у меня? Не могу, потому что он — другой, не такой, как я, и у него иная жизнь. Могу ли я над кем-то посмеяться или презреть кого — он хуже меня? Не могу, потому что он — другой, у него не такой, как у меня, жизненный путь. Каждый человек задан самому себе мирозданием, каждый идет своей дорогой, играет свою роль, исполняет свое дао, у каждого своя миссия и смысл ро Вселенной — и у блиста­тельного могучего монарха, и у жалкого нищего раба.

Бесполезно пытаться быть не собой — другим, занять чужое место и сыграть не свою роль. При таком взгляде и зависть, и гордость совершенно исчезают, и никого нельзя оценить с точки зрения «лучше— хуже». Не «лучше», а другой, не «хуже», но только иной. Невозможно сравнить двух людей, как невозможно сравнить, скажем, два раз­ных дерева. Что лучше — сосна или береза? Какая краска хуже — красная или синяя? Какая человеческая жизнь удачливее, а какая достойна презрения? Никакая! О каж­дой можно сказать только то, что она есть и зачем-то нужна мирозданию. Сосна не сможет стать березой, сколь ни убеждайте ее, что березой быть гораздо лучше, чем сосной. Один человек никогда не станет другим человеком, только потому, что они — разные сущности мира. Невозможно ру­гать одного за то, что он такой, и невозможно хвалить дру­гого за то, что он не такой, как первый, как невозможно ругать негра за то, что он не китаец, лес — за то, что он не фруктовый сад, пустынную колючку — за то, что она не прекрасный цветок.

Жизнь, исполненная такого взгляда, ни к чему не стре­мящаяся, тихая и спокойная, погружена в созерцание сво-

его дао и в безмятежное следование ему. Невозмутимо и мирно течет она неспешным потоком в обозначенном ей русле, не подверженная страстям, беспокойству и напря­жению. Просто и умиротворенно внемлет она окружающе­му миру, как вечно внемлет небу цветущая и увядающая, всегда прекрасная и безмолвная природа. Истина даосиз­ма — это жизнь, не противостоящая мирозданию, но спо­койно в нем растворяющаяся и тем самым достигающая мудрого счастья.

Вопросы и задания

1. Раскройте содержание понятий «волюнтаризм» и «фатализм».

2. В чем разница между сверхъестественным и естественным фата­
лизмом?

. Зу Раскройте основные естественно-фаталистические идеи даосизма. С4/ Прокомментируйте аллегорическое утверждение даосизма о том, что человеческая жизнь — это полет стрелы.

5, В чем заключается даосский принцип недеяния?

6. Как трактуется счастье в философии даосизма?

ГЛАВА III

Античная философия

3.1.«Золотой век» человечества

Философия в чистом виде появилась у древних греков. Само это слово, как мы уже видели, греческого происхож­дения. Поэтому можно утверждать, что философию как та­ковую создали греки. Они очертили весь круг философских проблем и вопросов и наметили пути их решения. Последующие народы и эпохи развивали дальше, обогаща­ли и продолжали те первоначальные положения и идеи, которые были сформулированы греками. Немецкий уче­ный Ф. Энгельс в книге «Диалектика природы» говорит, что «... в многообразных формах греческой философии уже имеются в зародыше, в процессе возникновения, почти всё позднейшие типы мировоззрений». Кроме того, филосо­фия древних греков дошла до нас в необыкновенно ярких и выразительных формах. Она представляет собой нечто среднее между наукой и искусством, и поэтому ее можно было бы назвать научной художественностью или художе­ственной научностью.

Греки имели особый дар, наверное навсегда утерянный • человечеством, говорить о сложнейших вопросах мирозда­ния необычайно просто, но в то же время точно, ясно и вы­разительно. Философия для них, как правило, не была ро­дом деятельности или профессиональным занятием — она была скорее образом их мышления или стилем жизни: они, философствуя, жили или, живя, философствовали. Жизнь

 

и любовь к мудрости нераздельны в эллинском понимании (эллины — греки, Эллада — Греция в переводе с греческо­го). Именно поэтому результаты греческой философии были огромными, наследие ее — колоссальным, а идейный резонанс — нескончаемым. Она по праву и всеми считается сейчас философией классической, т.е. образцом, эталоном, совершенным вариантом любого философствования вооб­ще. Поэтому изучающим философию следует начинать с эллинской мысли и глубоко с ней знакомиться, потому что именно греческая любовь к мудрости позволяет увидеть и з почувствовать сам дух философии, ее специфику, непере­даваемую внутреннюю сущность, вполне понять, что она такое.

Греческую философию часто называют античной. Но античность — это история и культура как Древней Греции, так и Древнего Рима, поэтому можно полагать, что антич­ная философия суть греко-римская. Но это не совсем так. Рим — величайшее государство Древнего мира — за свою тысячелетнюю историю превратился из маленького города на семи холмах в огромнейшую империю, которая охвати­ла собой все Средиземноморье. Представим себе этот раз­мах: вся Европа и половина Британских островов, Малая и Передняя Азия, Ближний Восток, вся Северная Африка — поистине мировая держава. Все силы римского народа ушли на завоевательные войны, на создание необъятного государства, равного которому не было в человеческой истории. Понятно, что римлянам было не до философии, и поэтому их любовь к мудрости была заимствованием и при­способлением оригинальных греческих идей к своим прак­тическим нуждам. Рим оставил человечеству свою необык­новенную политическую историю, юриспруденцию и рито­рику, но философское наследие мир получил от греческой цивилизации. Поэтому под античной философией, как правило, понимается философия греков.

Древняя Греция, история которой охватывает период приблизительно с XXII по II вв. до н.э., очень часто воспри-

нимается человеческим сознанием как нечто прекрасное, единожды появившееся на земле и с тех пор более недости­жимое. В романе Ф.М. Достоевского «Подросток» один из персонажей — Версилов — произносит такие замечатель­ные слова: «Мне приснился совершенно неожиданный для меня сон, потому что я никогда не видал таких. В Дрездене, в галерее, есть картина Клода Лоррена, по каталогу — «Асис и Галатея»; я же называл ее всегда «Золотым ве­ком», сам не знаю почему. Я уж и прежде ее видел, а те­перь, три дня назад, еще раз мимоездом заметил. Эта-то картина мне и приснилась, но не как картина, а как будто какая-то быль. Я, впрочем, не знаю, что мне именно сни­лось: точно так, как в картине, — уголок Греческого архи­пелага', причем и время как бы перешло за три тысячи лет назад; голубые, ласковые волны, острова и скалы, цвету­щее побережье, волшебная панорама вдали, заходящее зо­вущее солнце — словами не передашь. Тут запомнило свою колыбель европейское человечество, и мысль о том как бы наполнила и мою душу родною любовью. Здесь был земной рай человечества: боги сходили с небес и роднились с людь­ми... О, тут жили прекрасные люди! Она вставали и засыпа­ли счастливые и невинные; луга и рощи наполнялись их песнями и веселыми криками; великий избыток непоча­тых сил уходил в любовь и в простодушную радость. Солнце обливало их теплом и светом, радуясь на своих прекрасных детей... Чудный сон, высокое заблуждение человечества! Золотой век — мечта самая невероятная из всех, какие были, но за которую люди отдавали всю жизнь свою и все свои силы, для которой умирали и убивались пророки, без которой народы не хотят жить и не могут даже и умереть! И всё это ощущение я как будто прожил в этом сне; скалы, и море, и косые лучи заходящего солнца — всё это я как буд­то еще видел, когда проснулся и раскрыл глаза, буквально омоченные слезами...»

Греческая философия была одной из сторон этого «зем­ного рая человечества» и прошла в своем развитии три эта-

па. Первый — архаический, т.е. древнейший, — охваты­вает время примерно с VII по V вв. до н.э. Второй — класси­ческий — датируется V-IV вв. до н.э.; последний — элли­нистический, начавшийся с похода эллинов на Восток, т.е. с завоевания (эллинизации) Востока, — охватывает период с III по II вв. до н.э. Первый период чаще называется досо-кратическим, т.е. бывшим до появления Сократа в грече­ской философии, а архаических философов часто называ­ют досократиками.

В составе имени любого греческого философа два слова: первое — его собственное имя, а второе происходит от на­звания города, в котором он родился. Например, имя Фал ее Милетский означает, что этот мыслитель был из города Милет. Под словом «школа» в истории греческой филосо­фии понимается не учебное заведение, а группа мыслите­лей, объединенная сходными идеями или мыслями, обра­зующими в философии определенное течение или направ­ление. После этих предварительных замечаний перейдём к рассмотрению воззрений и учений эллинских философов.

Вопросы и задания

'""л • ' ■ '•

_vl. Почему Древняя Греция ассоциируется в памяти человечества с «золотым веком» всемирной истории?

2. Что такое античность и античная философия?

3.)В чем заключается роль и значение греческой мысли в мировой
истории философии?

4. Расскажите о периодизации греческой философии.

\ bj) Известный античный историк и философ Диоген Лаэртский, на­писавший книгу «О жизни, учениях и изречениях знаменитых филосо­фов», утверждал: «Занятия философией, как некоторые полагают,.Нача­лись впервые у варваров, а именно: у персов были их маги,* у вавилонян и ассириян — халдеи, у индийцев — гимнософисты... И всё же это боль­шая ошибка — приписывать варварам открытия эллинов: ведь не только философы,ноивесьродлюдейберетначалоотэллинов».Прокомментируйте это утверждение.

3.2. Милетская школа и Пифагор о пер­воначале мира

Первой в греческой философии была школа, основан­ная в городе Милет (греческая колония на побережье Малой Азии) Ф а л е с о м (ок. 625 - ок. 547 гг. до н.э.). Его учени­ками и продолжателями были Анаксимандр (ок. 610 - ок. 540 гг. до н.э.) и Анаксимен (ок. 585 -ок.528 гг. до н.э.).

i Задумываясь об устройстве мироздания, милетские фи­лософы говорили следующее: нас окружают совершенно различные вещи, причем многообразие их бесконечно. Ни одна из них не похожа на любую другую: растение — это не камень, животное — не растение, океан — не планета, воз­дух — не огонь и так далее до бесконечности. Но ведь, не­смотря на это разнообразие вещей, мы называем всё суще­ствующее окружающим миром, или мирозданием, или Вселенной, тем самым предполагая единство всего сущего. Несмотря на разницу между вещами мира, он является всё же единым и цельным, значит, у мирового многообразия есть некая общая основа, одна и та же для всех различных предметов. За видимым разнообразием вещей кроется не­видимое их единство,» подобно тому как в алфавите всего три десятка букв, которые порождают путем всяческих комбинаций миллионы слов. В музыке всего семь нот, но различные их сочетания создают необъятный мир звуко­вой гармонии. Наконец, нам известно, что существует сравнительно небольшой набор элементарных частиц, а различные их комбинации приводят к бесконечному раз­нообразию вещей и предметов. Это примеры из современ­ной жизни, и их можно было бы продолжать; то, что разное имеет одну и ту же основу, — очевидно. Милетские фило- i софы верно уловили данную закономерность мироздания и пытались найти эту основу или единство, к которому сво­дятся все мировые различия и которое разворачивается в бесконечное мировое многообразие. Они стремились вы-

числить основной принцип мира, всё упорядочивающий и объясняющий, и назвали его Архэ (первоначало). *

Фалес считал основой всего сущего воду: есть только она, а всё остальное— ее порождения и модификации. Понятно, что его вода не совсем похожа на то, что мы сегод­ня разумеем под этим словом. У него она — некое мировое вещество, из которого всё рождается и образуется. Анаксимен первоначалом полагал воздух: все вещи проис­ходят из него путем сгущения или разрежения. Самый раз­реженный воздух — это огонь, более густой — атмосфер­ный, еще гуще — вода, далее — земля и, наконец, камни. Анаксимандр решил не называть первооснову мира име­нем какой-либо стихии (воды, воздуха, огня или земли) и считал единственным свойством первоначального мирово­го вещества, всё образующего, его бесконечность, всеобъ-емность и несводимость к какой-либо конкретной стихии, а потому — неопределенность. Оно стоит по ту сторону всех стихий, все их в себя включает и называется Алейроном (Беспредельным).

Милетским философам, полагавшим первоначалом не­что вещественное или материальное, противостоит жив­ший в VI в. до н.э. Пифагор Самосский (с острова Самос), который, как и милетцы, говорил, что нас окружа­ют совершенно различные предметы, но должна быть у это­го многообразия единая мировая основа. В чем же она? Все вещи можно посчитать. Понятно, что птица — это не рыба, дерево — не камень и так далее. Но мы всегда можем ска­зать: две птицы, десять рыб, двадцать деревьев. Числом можно всё выразить или описать. Число есть то, что всегда и неизменно присутствует в совершенно различных вещах, является их связующей нитью, единой объединяющей основой, поэтому его можно назвать первоначалом мира. Но число — нематериальная сущность, Оно идеально, и в этом принципиальное отличие пифагорейского воззрения от милетского. Из всех чисел главным является единица, так как любое другое число есть всего лишь та или иная комбинация единиц.

Каким же образом первоначало мира — число порож­дает всё видимое нами многообразие? Единице, говорит Пифагор, соответствует точка, а двойке — две точки, но че­рез две точки можно провести прямую, таким образом, числу два соответствует прямая; тройке соответствует пло­скость, потому что ее можно построить только через три точки, а через четыре строится пространство, которое, сле­довательно, соответствует четверке. Оно делится на четыре стихии: землю, воду, огонь и воздух, а каждая из них, в свою очередь, — на различные предметы, взаимодействие которых и приводит к бесконечному разнообразию вещей. Это многообразие, таким образом, сводится к четырем сти­хиям, они — к пространству, пространство — к плоскости, плоскость — к прямой, а прямая к точке, которая является единицей. Получается, что весь мир представляет собой последовательное разворачивание идеальной сущности — Числа; оно же является не чем иным, как свернутым в единство мирозданием. *

Как видим, первоначало всего можно было с одинако­вым успехом усмотреть как в чем-то материально-веще­ственном, так и в чем-то идеально-бестелесном, что и сде­лали первые греческие философы — милетцы и Пифагор, развернув и обосновав два противоположных взгляда на происхождение и устройство мира.

Вопросы и задания

; 1. Какой была основная философская идея мыслителей милетской школы?

>. 2. Как объясняли милетцы наличие одновременно и единства мира, и его многообразия (и тождества между вещами, и их различия)? 3. Как трактовали первоначало мира Фалес и Анаксимен?

' 4. Какова специфика трактовки первоначала Анаксимандром?

: 5. Как понимать утверждение Пифагора о том, что весь мир есть Число?

' 6. Каким образом Число разворачивается в бесконечное многообра­зие мироздания в пифагорейском учении?

7. В чем заключаются главные различия философских доктрин милет-цев и Пифагора?

3.3. Элейская школа и Гераклит об изме­нении и неизменности

Следующей школой в греческой философии была элей­ская, основанная в городе Элея (греческая колония в Южной Италии) странствующим философом Ксенофаном Колофонским (ок. 570 - ок. 478 гг. до н.э.), который прославился своей критикой народной греческой религии и мифологии. Во-первых, говорит Ксенофан, греки считают, что богов много; во-вторых, что они подобны по своему устройству людям: у них те же руки, ноги, тело и голова; в-третьих, олимпийские боги и в пове­дении своем мало чем отличаются от людей: они так же ра­дуются и печалятся, любят и ненавидят, обманывают и враждуют. Всё их отличие от людей только в том, что они бессмертны и могущественны. А в остальном это такие же люди. Разве возможно, спрашивает Ксенофан, чтобы богов было много, чтобы были они в человеческом облике и вели себя как люди? Ведь такие боги вовсе не являются богами, и остается только предположить, что их выдумали люди и наделили, естественно, своими собственными чертами. «Если бы коровы и лошади, — говорит Ксенофан, — при­думывали себе богов, то их боги были бы коровами и ло­шадьми». Это высказывание кажется атеистическим, но его автор далек от атеизма. Он выступает не против рели­гии вообще, но только против конкретной ее формы. Олимпийским антропоморфным богам он противопоставил свое понимание божества. Бог — это высшее и непостижи­мое начало, и поэтому, во-первых, он один; во-вторых, он бесформен, потому что приписать ему какую-либо извест­ную нам форму (человека, животного, растения, природ^ ной стихии) невозможно; в-третьих, он неведом нам и не­выразим, т.е. мы совершенно не можем сказать, что он де-

лает и как себя ведет. Такое божество Ксенофан называет термином Единое и говорит, что весь мир из него происхо­дит и в него обращается. Единое — это и есть всё мирозда­ние. Воззрение Ксенофана пантеистическое: мир и боже­ство — это одно и то же начало — вечное, безграничное и постоянное.