Реформы Петра I – истоки русского просвещения

Реформами Петра I Великого (1672-1725) открывается новая страница в истории Российского государства. Исчерпав свои исключительно национальные элементы, Россия вступила в культурный диалог с Западной Европой. Действительно, именно к Европе обратился Петр I в поисках новых культурных образцов, не побоявшись поставить себя и всю страну в положение ученика. Россия оказалась своеобразным учеником: она сама выбирала учителей и направление просвещения, сообразно историческому опыту и особому геополитическому положению. В итоге XVIII век знаменовал новый этап в культурном развитии России, главной характеристикой которого стал процесс модернизации всех сторон жизнедеятельности государства и общества. Было положено начало секуляризации и институционализации отечественной культуры, развитию светского образования, культурному диалогу с Западной Европой. Известно, что необходимым условием становления национального самосознания является «встреча» с культурой другого народа. Первая такая «встреча» для русского народа произошла в период христианизации Руси. Вторая «встреча», повлиявшая на осознание своего собственного места и роли в истории человечества, связывается с реформами Петра I.

Оценка личности Петра I и его преобразований традиционно носит дискуссионный характер. На наш взгляд, Василий Осипович Ключевский (1841-1911) смог мастерски синтезировать содержание «старого» спора о значении реформ Петра I. Двигаясь в направлении мысли своего учителя С.М Соловьева об исторической обусловленности реформ Петра I, Ключевский задается тремя вопросами:

1) что дала Петру старая Московская Русь?

2) что Петр взял у Западной Европы?

3) что Петр оставил своим потомкам?

Называя реформу «скорее потрясением, чем переворотом», Ключевский в своих лекциях по русской истории констатирует, что от старой Руси Петр I «взял» государственные силы, верховную власть, право и все сословия; у Запада он заимствовал технические средства для устройства армии, флота, а также технологии поднятия народного хозяйства и реформирования правительственных учреждений[1].

Хрестоматийно известен насильственный характер реформы. В связи с этим исследователи постоянно задаются вопросом, почему реформа, необходимая по своему существу и подготовленная всем предыдущим ходом исторического развития, была облачена в форму личного произвола одного лица над всей массой народа? И приходят к выводу о том, что это стало возможным в связи с отсутствием прочной культурной традиции и классовой организации. В окружающей среде реформатора не было общественных сил, которые могли бы оказать сколько-нибудь сильного сопротивления произволу или включиться вместе с царем в организацию планомерного процесса реформирования.

События известного религиозного раскола XVII века внесли изменения в общественное сознание народа, что отразилось в мировоззренческой дилемме: держаться за старое или идти за новым. В результате огромное число людей не смогло найти в себе силы сделать выбор, и совесть их была сломлена этим внутренним раздвоением. Поэтому получилось так, что «мундир европейской культуры», надетый Петром I, только «развязал» свободу действия человека, ни к чему при этом «не обязывая». Сложившаяся психологическая ситуация получила оригинальную трактовку у ученика Ключевского - П.Н. Милюкова: «Все было можно, и ничего не было обязательно, кроме очередного приказания реформатора»[2].

Известно, что в «смутные времена» при решении любых проблем русское общество постоянно распадалось на две части. На стороне власти оставались все общественные силы, извлекавшие выгоду из настоящего положения вещей, к ним относились: приближенные к правительству высшие чиновники, а также духовенство, дворянство, купечество и весь приказной чин. К противникам власти обычно примыкали общественные группы, недовольные современным порядком - крестьяне, большая часть дворового, посадского люда и, нередко, низшее духовенство. В данном случае, в распоряжении Петра I оказалась вся бюрократия, высшее духовенство и светские чиновники. Однако в силу объективно сложившихся исторических условий, эти социальные группы уже по своему определению не могли служить опорой власти, так как сами требовали коренных преобразований. В связи с этим стал наблюдаться распад той необходимой ткани социальных отношений, которая обычно вырабатывается длительным культурным процессом и только одна может обеспечить непрерывность социального действия. При полном отсутствии столь необходимого условия, для проведения сознательной реформы, Петру I пришлось поневоле полагаться лишь на свои силы. Опору власти реформатор стал создавать сам, что выразилось в обдуманной и сознательной системе устранения аристократии и в привлечении мелкого дворянства, организованного в гвардейские полки, для поддержания и усиления власти государя.

Признавая распространенный в исследовательских кругах тезис об отсутствии сознательно разработанного плана реформ историки К.Д. Кавелин, В.О. Ключевский и П.Н. Милюков все же считают, что общая схема преобразований у Петра I была: сначала внешняя безопасность, затем внутренний порядок и правосудие. И в реформационных задачах внутренней политики, даже в самых крайних увлечениях европеизмом, и во внешней политике Петр I оставался глубоко национальным правителем, человеком своего времени и общества. Он мог научить окружающих только тому, чему научился сам. При этом, Ключевский отмечает в психическом складе царя-реформатора два главных состояния – «чувство долга» и «напряжение мысли об общем благе»[3], а Милюков выделяет руководящую идею всей его деятельности - идею «служить отечеству»[4].

Петр I «прорубил» окно в Европу, во многом благодаря этому идеалы и ценности французского просвещения, гуманистические установки и философские воззрения Монтескье, Вольтера, Дидро, Гельвеция, Мабли стали широко известны в России и сыграли роль своеобразных ориентиров в формировании русского национального культуротворчества с его устойчивым интересом к нравственной проблематике.