В конце XIX - начале XX веков

Философия истории русского позитивизма формировалась под определенным влиянием западноевропейской мысли, но главный импульс ее развития исходил из особенностей идейных и духовных традиций общества, конкретных проблем развития российской государственности, интенсивных изменений общественно-политической жизни второй половины XIX – начала XX в. Творчество основных представителей русского позитивизма глубоко укоренено в традиции отечественной мысли. Мировоззрение К.Д. Кавелина, Н.И. Кареева, В.О. Ключевского, П.Н. Милюкова, Р.Ю. Виппера, Н.А. Рожкова сформировалось под влиянием философско-исторических размышлений славянофилов и западников, представителей народнического мировоззрения и левогегельянства. Авторы гибко реагировали также на современные им идеи марксизма, неокантианства, на историософские искания в рамках зарождающегося социологического и психологического знания и пытались выработать картину всемирно-исторического процесса в позитивистском ключе. Социокультурный комплекс, разрабатывавшийся представителями русского позитивизма истории, являет собой продолжение традиции отечественной мысли XIX столетия с ее настойчивыми поисками ответа на ключевые вопросы российской действительности – соотношение личности, общества и государства.

В философско-историческом сознании российского общества не менее популярными, чем учение Гегеля, были идеи Шеллинга. Сформировавшись в 20-х гг. XIX в., «русский шеллингизм» был перенесен в умственный арсенал последующего поколения и стал частью интеллектуальной атмосферы споров славянофилов и западников. Так, Погодин, последовательно развивая шеллинговское утверждение о том, что каждый народ пребывает на всех ступенях своего развития в отведенное Провидением время, пришел к выводу, что исторический процесс представляет собой множество «параллельных нитей»[14]. Лебедев, исходя из другого положения Шеллинга о том, что человечество есть человек, воля его есть «воля неделимого», выделил в ходе исторического развития так называемые «возрасты жизни» или «великие циклы». Историю человечества он представил как систему взаимодействия психических и физико-географических условий, итогом развития которой становится национальность. Верный своему времени, автор спешит ограничить понятие национальности только сознанием и духом[15].

Размышления западников и славянофилов о месте и роли российской цивилизации во всемирно-историческом процессе стимулировало дальнейшие поиски национальной идентичности и привело историософскую отечественную мысль к новой «точке роста», отраженной в творчестве представителей народнического направления. Так, П.Л. Лавров придал особое направление разработке идеи прогресса. В своих трудах мыслитель однозначно связывает прогресс с непосредственным ходом истории и признает субъективную целесообразность исторического процесса. Для Лаврова прогресс есть следствие истории, но в то же время он имеет и цель - достижение справедливого общественного строя, предполагающего «максимум» возможного развития для каждой личности.

Человек при этом рассматривается как центр мира. «Развитие личности в физическом, умственном и нравственном отношении; воплощение в общественных формах истины и справедливости» - вот, что лежит в основе формулы прогресса Лаврова[16]. Под физическим развитием личности здесь подразумевается приобретение минимальных гигиенических и материальных удобств; под умственным - выработка потребности критических взглядов. Вслед за Спенсером и Боклем, нравственное совершенствование Лавров считает возможным лишь тогда, когда общественная среда поощряет в личностях развитие собственных убеждений. Прогресс общества, по мнению мыслителя, можно считать более или менее обеспеченным только тогда, когда физическое развитие личности возможно, умственное - прочно, а нравственное - вероятно[17].

Лавров предпочитает не рассуждать об общественном прогрессе в целом, а старается выявить в любой исторической эпохе комплекс условий для «прогрессивной деятельности отдельной личности». Главным показателем прогрессизма он считает наличие критически настроенных личностей с их решимостью начать социокультурные преобразования. «Обществу угрожает опасность застоя, если оно заглушит в себе критически мыслящие личности», - предупредительно звучат слова Лаврова[18]. В связи с этим он неоднократно подчеркивает, что личность значима только в общественной среде, что общество создает личность, а личность, так или иначе, влияет на общество. Рост общественного сознания ведет к усилению и расширению общественной солидарности, которая в свою очередь опирается на растущее в обществе сознание. В процессе развития своей мысли и энергии человек открывает законы общественной солидарности и находит пути практической деятельности. В итоге, главным для Лаврова является «развивающаяся личность», с которой сопряжена идея прогресса.

Дальнейшее развитие этой точки зрения наблюдается в воззрениях Н.К. Михайловского. В социальном развитии человечества мыслитель выделил три фазиса: объективно-антропоцентрический, эксцентрический и субъективно-антропоцентрический. В первом фазисе царит объективный телеологизм, уверенность в том, что «все создано для человека», что человек - средство, а вселенная - цель; во втором периоде господствует воззрение, что цели Провидения лежат не в человеке, а во вселенной; в третьем случае имеет место субъективный телеологизм. «Я не цель природы, - говорит человек, - но у меня есть цели и я их достигну»[19]. Такое конструирование социального развития имеет явные аналогии с гегелевской триадой саморазвития духа и контовским законом трех стадий развития человечества. Но, в отличие от них, оно глубоко индивидуализировано.

Идею «борьбы за индивидуальность», за совершенствование нравственного начала личности Михайловский напрямую связывает с проблемой общественного прогресса. В противовес Спенсеру он рассматривает эволюцию с телеологической точки зрения. Само слово «прогресс», говорит ученый, имеет смысл только по отношению к человеку. В основу социального развития должен быть положен не интеллектуальный, как у Конта, не органический, как у Спенсера, а только общественный фактор. Вот почему центральным пунктом философии истории Михайловского выступает идея кооперации в ее двух формах - простой и сложной. «Простое сотрудничество - однородное общество с разнородными, равными, свободными и независимыми членами. Сложное сотрудничество - разнородное общество с неравными, несвободными, специализированными членами, расположенными в некотором иерархическом порядке», - формулирует мыслитель содержание понятия кооперации[20]. При этом отмечается, что в изучении периода объективного антропоцентризма речь идет о простой кооперации, которая к периоду эксцентризма постепенно обращается в сложную. Вопрос о том, какая форма кооперации будет иметь место в условиях субъективно-антропологического фазиса развития человечества, так и остается для Михайловского до конца не выясненным.

Оперируя спенсеровским термином «социальный организм», Михайловский признает, что общество развивается от однородного к разнородному, от простого к сложному, от общего к частному, длинным рядом дифференцирований и расчленений. Но общество, победившее личность и человеческое начало, может только эволюционизировать, но никак не прогрессировать. Для Михайловского личность несовместима с эволюцией, нарушающей ее гармоничное развитие. Нельзя окончательно утверждать, что личность есть некий орган системы, так как она никогда не теряет своих главных признаков - способности страдать и наслаждаться. Такое состояние личности, основанное на способности переживать чужую жизнь, ставить себя в положение другого, по мнению Михайловского, не беспредельно, ибо сочувствовать можно только себе подобным. Количеством личных и сочувственных опытов и качеством их комбинаций определяет мыслитель «общий нравственный склад людей».

Признавая единство биологического и социального развития как неоспоримый факт общества, Михайловский вложил в него новый смысл. Он разграничил понятия физиологического и экономического разделения труда и связал эксцентрический период бытия человека с развитием сложной кооперации. Разделение труда, по Михайловскому, доведенное до крайностей, действительно может превратить личность в «палец от ноги» общества, в этом и заключается развитие по органическому типу. Но общество может развиваться и по-другому. Это может произойти в том случае, если вместо разделения труда будет развиваться кооперация «простого сотрудничества». Согласно Михайловскому, для России возможен «надорганический» путь развития, где вместо эволюции будет наличествовать прогресс, содействующий расширению человеческой индивидуальности. Он пишет: «Прогресс есть постепенное приближение к целостности неделимых, к возможно полному и всестороннему разделению труда между органами и возможно меньшему разделению труда между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно, неразумно все, что задерживает это движение. Нравственно, справедливо, разумно и полезно только то, что уменьшает разнородность общества, усиливая тем самым разнородность его отдельных членов»[21].

Такая идея общественного прогресса одновременно и значима, и утопична. Ее позитивный пафос заключается в гуманистической постановке проблемы, глубине подхода к пониманию личности. Здесь на первый план выдвигается культурсозидательная активность реального индивида, способствующая достижению блага как отдельного человека, так и общества в целом. Сочинения основных представителей российского позитивизма, в частности Н.И. Кареева, Р.Ю. Виппера, доказали несостоятельность народнических попыток обосновать возможность некапиталистического пути развития России. Однако поставленная ими проблема социокультурного развития в контексте соотношения личности и общества послужила импульсом для поиска корней гуманистического смысла всемирно-исторического развития.

Подход к проблеме взаимосвязи истории и прогресса, предложенный в сочинениях М.М. Ковалевского, во многом резюмирует дебаты и противоречия историко-философского сознания русских мыслителей XIX в. Идея прогресса как исторической неизбежности базируется у него на представлениях об изменчивости и закономерности общественных феноменов и выводится как основной закон социологии. Ковалевский прямо говорит об этом: «Сравнительная история учреждений, отправляясь от основного закона социологии, закона прогресса, ставит себе задачей раскрыть одинаково и те перемены в общественном и политическом укладе, в которые вылился этот прогресс, и те причины, которыми он обусловлен»[22].

Основными признаками общественного прогресса Ковалевский считает солидарность и борьбу. В отличие от Грановского, он считает, что все народы являются носителями прогресса, проходя в разное время схожие фазы развития. Общественная эволюция в интерпретации Ковалевского включает три стадии: родовая община, малая семья и государство. В исследовательской среде XIX столетия бытовал взгляд на род как на разросшуюся семью, доведенную до необходимости разделиться. Ковалевский по-новому взглянул на механизм преобразования материнской семьи в родовую общину, вскрыв действие принципа экзогамии и системы табу в отношении кровной мести. В этой связи он даже сравнивает род с «очагом мира»: «Внутреннее спокойствие, которое царит в отношениях его членов, позволяет ему стать сильным союзом и сделаться центром анимистической религии в одной из двух ее форм - культа тотема и культа эпонима»[23]. Такое сравнение рода с «замиренной средой» вызвало много критики. Например, Ключевский предложит расширить исследование проблемного поля «протоплазмы человеческого общежития» и найдет в ее основании не только солидарность, но и личное родство (кровное по материнской линии и юридическое по признанию отца), табу, язык, верования, частную собственность, власть, целеполагание и нравы.

По Ковалевскому, распад рода в известном смысле определяет содержание всемирно-исторического процесса в целом. Послеродовая большая семья эволюционизирует в малые семьи, что связано с постоянным ростом индивидуализма. Родовой сепаратизм сменяется последовательно клановым и феодальным, а феодальный – демократическим, построенным на равенстве всех перед законом. Каждому этапу общественного развития соответствует и свой особый политический строй - племенное княжество, сословная монархия и республика. Предпочтительно в эволюции политических учреждений и права видит автор момент исторической преемственности. Прогрессивным, по его мнению, является только «органические заимствования», предполагающее готовность сторон к культурному обмену.

Другой признак прогресса – борьба - в интерпретации Ковалевского выглядит как процесс взаимодействия социальных организмов, в котором «замиренная среда» соседствует с «конфликтной». Такой принцип борьбы проявляется во всех сферах жизнедеятельности людей. Ковалевский, как один из разработчиков концепция многофакторного детерминизма, считает, что экономические, религиозные, нравственные, правовые, политические, эстетические и умственные потребности находятся в постоянном взаимодействии, иногда сменяясь противодействием. В исторической эпохе или на определенной стадии развития общественного организма можно говорить лишь о временном преобладании какого-либо фактора или их комбинации. В таком же контексте многофакторный детерминизм станет ключевым принципом философии истории российского позитивизма и будет положен в основу построения всемирной и национальной истории.

Особой «точкой роста» русской историософии стало позитивистское видение проблемы социокультурного развития России, ее места и роли в системе мировых цивилизаций. Начиная с 60-х годов XIX века позитивизм в России был воспринят как философское направление, «родственное материализму и дарвинизму»[24]. Первые упоминания можно найти в работах критиков и публицистов В. Майкова (1845) и Д. Милютина (1847). Однако процесс проникновения позитивизма на российскую почву начался не сразу. Исследователи находят этому несколько объяснений. Среди них - малое развитие интереса к философии в целом; неблагоприятные условия, в которых находилось печатное слово в России: ограниченное проникновение английской и французской литературы и, наоборот, интенсивное изучение немецкой философии. Русское мышление действительно довольно долго находилось в своеобразном плену немецкого идеализма. Его содержательность и оригинальность как особого культурного явления оказали сильное интеллектуальное воздействие на развитие и общеевропейской, и русской философии XIX века. Гносеология и этика Канта, натурфилософские, эстетические и философско-исторические взгляды Шеллинга, логичность диалектической системы и видимость абсолютного знания Гегеля - все это наполняло умы российских профессоров университетов и общественных публицистов 30-50-е годы XIX века. Кроме того, сказывалась традиция приглашать во вновь открывающиеся российские университеты немецких ученых, многие из которых были поклонниками Канта и Шеллинга. Была и политическая причина интенсивного распространения немецкой философии в России. Результаты французской революции испугали российских правителей, опасавшихся дальнейшего распространения «конституционной заразы». Все это незамедлительно отразилось на негативном отношении к французской и английской литературе. По тем же соображениям выпускники российских университетов, желающие заниматься научной деятельностью, отправлялись в казенные командировки преимущественно в Германию, где опять же проникались особым уважением к немецкой философии. В 50-60-е годы XIX века диалектика Гегеля наиболее рельефно нашла своих адептов в марксизме, а метафизика, наоборот, стала главным предметом критики, особенно со стороны позитивистов.

Представители российского позитивизма, будучи преемниками историософской традиции славянофилов и западников, творчески восприняли и развили корпус выработанных предшественниками идей. Их жизненный и творческий путь, как особый предмет исследования, также может послужить иллюстрацией эволюции духовного развития российского общества второй половины XIX – начала XX столетий. Линии судьбы одновременно и различны, и одинаковы, но каждая в отдельности способствует воссозданию картины развития отечественного социокультурного процесса. Когда Ключевский только начинал свою научную карьеру, возглавив кафедру русской истории в Московском университете и защитив докторскую диссертацию в 1882 году, творческий путь его петербургского коллеги профессора Кавелина уже клонился к закату. Когда начиналась студенческая жизнь Рожкова, его старшие «наставники» Кареев, Милюков и Виппер уже пробивали себе путь в науке. Однако названных авторов можно смело назвать современниками, поскольку их творчество стало символами интеллектуального и нравственного становления России периода модернизации.

Константин Дмитриевич Кавелин (1818-1885.), историк права, философ, профессор Петербургского университета, публицист и общественный деятель, происходил из знатного, но не богатого русского дворянского рода. Окончил юридический факультет Московского университета. Время студенчества Кавелина совпало с порой в истории русского просвещения, которая получила впоследствии название «строгановской». Введение нового университетского устава в 1835 году, усилия министра народного просвещения С.С. Уварова, а также личное влияние нового попечителя Московского университета С.Г. Строганова впервые поставили высшее знание в России на научную почву. Главное внимание «просвещенного попечителя», как называли современники Строганова, было устремлено на устранение всего рутинного, кафедры замещались людьми со знанием и талантом. Именно тогда пришли в университет Соловьев, Грановский, Буслаев, Корш и другие видные ученые[25].

В 30-40-е годы XIX в. Московский университет превратился в интеллектуальный центр, аккумулирующий вокруг себя литературно-философские кружки западников и славянофилов. Кавелин примкнул к известному литературному салону того времени, которому, по его собственному признанию, был обязан направлением всей последующей жизни и лучшими воспоминаниями. Это был салон А.П. Елагиной, матери братьев Петра и Ивана Киреевских, основателей славянофильского учения. Здесь же произошло сближение молодого Кавелина с идейными вождями славянофильства А.С. Хомяковым и К.С. Аксаковым. Близость к славянофилам в юности оставила такой глубокой след, что позднее, уже разделяя западнические воззрения, Кавелин по-прежнему принимал их главные идеи, в частности, о самобытности русского народа, об исторической и политической необходимости сильной самодержавной власти, о православной религии как формуле русского самосознания.

В те же годы Кавелин идейно сблизился и с Белинским, который был его домашним учителем. Это влияние оказалось настолько решающим в мировоззренческих поисках Кавелина, что будущий философ на всю жизнь стал приверженцем западнических идей. Позднее произошло знакомство с профессором всеобщей истории Т.Н. Грановским, которое впоследствии переросло в тесную дружбу. Отличительным свойством обоих ученых был «оптимизм», который спасал их от резкости в собственных воззрениях и побуждал стремиться к примирению крайностей во взглядах других. По меткому выражению самого Кавелина, «оптимизм - не маниловщина», он не является примирением с существующим и тем более не возводит в идеал саму действительность. Оптимизм обоих мыслителей основывался на глубокой вере в «лучшие стороны нравственной человеческой природы» и в «великую судьбу русского народного гения»[26].

Сфера приложения творческой энергии Кавелина весьма разнообразна – профессор Московского и Санкт-Петербургского университета, Военно-Юридической академии, преподаватель русской истории и гражданского права у цесаревича, активный участник реформы по освобождению крестьян, президент Вольного Экономического общества, служащий двух министерств – внутренних дел и юстиции. Соединяя в себе, по мнению современников, «существо ученого и гражданина с формами безукоризненной нравственности», Кавелин воспринимался ими как самый видный и достойный представитель русской интеллигенции[27].

Николай Иванович Кареев (1850 - 1931) - русский философ, историк, теоретик проблем социального прогресса и роли личности в истории, автор 460, по его собственным подсчетам, научных работ[28]. Выходец из обедневшей дворянской семьи, поступил в 1869 году на историко-филологический факультет Московского университета. По его окончании научный руководитель, профессор всеобщей истории В.И. Герье, помог организовать одаренному выпускнику заграничную командировку с денежным содержанием от министерства просвещения. Результатом работы в европейских библиотеках стала защита магистерской диссертации «Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII века» (1878). Французская революция истолковывалась автором как грандиозное событие всемирно-исторического значения, причины которого коренились преимущественно в материальном положении крестьянства. В таком подходе ощущалось дыхание российской пореформенной действительности с ее собственным нерешенным крестьянским вопросом. Кроме того, уже в этой работе явственно проявился либеральный оттенок исторического мировоззрения Кареева, в частности, когда им признается возможность предотвратить революцию путем своевременных правительственных реформ.

В течение нескольких лет Кареев читал курс всеобщей истории в Варшавском университете. В 1884 году защитил докторскую диссертацию «Основные вопросы философии истории (Критика историко-философских идей и опыт научной теории исторического процесса)». Вся дальнейшая деятельность профессора была связана с Санкт-Петербургским университетом. Он первым из российских преподавателей начал систематическое чтение курсов по современной ему западноевропейской истории XIX в. Еще в 1878/79 учебном году, будучи приглашенным в Московский университет в качестве «стороннего преподавателя», читал курс, посвященный событиям начала XIX в., включая реставрацию Бурбонов. Впоследствии, став профессором Петербургского университета, Кареев значительно расширил проблематику своих курсов. На их основе была создана капитальная семитомная «История Западной Европы в новое время (развитие культурных и социальных отношений)» (1892-1917). По оценке специалистов, этот труд не имел себе равных по широте охвата материала и основательности анализа.

Эпоха, в которую жил Кареев, полная динамики и социальных потрясений, не могла не отразиться на самой судьбе историка. В 1899 году он получил отставку из университета за поддержку студенческих волнений, вновь вернулся в его стены спустя несколько лет. Накануне Кровавого воскресенья 9 января 1905 г. либерально настроенный ученый счел для себя нужным войти в состав делегации интеллигенции, направившейся к царю с целью предотвратить конфликт между властью и народом, а в период русской революции 1905 года стал председателем Петербургского комитета партии кадетов и депутатом первой Государственной Думы. Впоследствии он отошел от политической деятельности. После революции 1917 года Кареев, несмотря на кажущееся признание его новыми властями и избрание почетным членом АН СССР, до самой смерти оставался в стороне от политики и активной научной и преподавательской жизни.

Особое место в российской позитивистской философии истории занимает творчество Василия Осиповича Ключевского (1841-1911). Профессиональный историк, по своим духовным интересам он вышел далеко за пределы своей специальности. Поиск социокультурного развития России составил, по существу, особый интеллектуальный пласт его творчества. Во многом благодаря таланту Ключевского, русская историческая наука, накопив огромный фактологический материал, начала задаваться теми же вопросами, что и философская мысль: о возможностях человеческого бытия, о путях и судьбах исторического развития России и ее отношении к всемирно-историческому процессу. Восприняв позитивистские идеи еще в студенческие годы, Ключевский, по сути, встал у истоков философии истории как особой отрасли гуманитарного знания в России, осуществлял ее разработку в научном направлении, свободном от метафизики и спиритуализма. Проницательный ум мыслителя, чуждый крайних воззрений, способствовал конструктивному направлению в дискуссии о всемирной и национальной истории.

Ключевский родился в Пензе 16 января 1841 г. Следуя семейной традиции [его дед, отец и дядя были священнослужителями – Е.М. ], поступил в уездную семинарию. Однако возможность духовной карьеры не прельщала целеустремленного молодого человека, поэтому он направился в Москву с твердым намерением поступить в университет. После успешной сдачи 16 вступительных экзаменов Ключевский был зачислен на историко-филологический факультет Московского университета. Научные интересы студента определились довольно быстро. Среди лекторов – «знаменитых личностей» – он выделил С.В. Ешевского, профессора всеобщей истории, Ф.И. Буслаева - по древнерусской словесности, а также профессора русской истории С.М. Соловьева, чьи лекции окончательно утвердили выбор будущего историка. Соловьев сыграл большую роль в его судьбе: руководил работой над дипломным исследованием «Сказание иностранцев о Московском государстве» и магистерской диссертацией «Жития святых»; в сложный момент служебной карьеры именно Соловьев пришел на помощь ученику, устроив работать в Александровское военное училище. Волею судьбы Ключевский стал преемником Соловьева в Московском университете, возглавив после смерти учителя в 1879 году кафедру русской истории.

В 1882 г. Ключевский успешно защищает докторскую диссертацию по теме «Боярская дума древней Руси», ставшую впоследствии концептуальной базой для курса лекций по русской истории. Публикация знаменитого «Курса русской истории» укладывается в довольно длинный сюжет. На протяжении всей своей лекторской работы с начала 1870-х гг. Ключевский постоянно совершенствовал «Курс», считая его «непрерывно идущей вперед работой», в которой автор еще не сказал «своего последнего слова»[29]. Именно этим объясняется его нежелание издавать «Курс», хотя литографии его лекций, подготовленные слушателями, имели широкое хождение в среде образованной публики. Только после тридцатилетней научной и преподавательской деятельности Ключевский решился приступить к подготовке «Курса» к печати. В итоге первая часть знаменитого «Курса русской истории» вышла в свет в 1904, вторая – в 1906, третья – в 1908, четвертая - в 1910 году. Пятую часть «Курса» автор предполагал довести до середины XIX столетия, но работу завершить не успел. 12 мая 1911 на 71-м году жизни Ключевский скончался. Как видим, жизненный путь Ключевского полностью отвечает собственному афоризму автора: «В жизни ученого и писателя главные биографические факты – книги, важнейшие события - мысли»[30].

Павел Николаевич Милюков (1859-1943) известен преимущественно как историк и общественный деятель эпохи модернизации России конца XIX - начала XX века. Между тем, представляются не менее ценными философско-культурологические и социальные взгляды ученого, его позитивистский подход к исторической науке. Яркой иллюстрацией этому служит оригинальная научная конструкция отечественной истории, разработанная Милюковым в «Очерках по истории русской культуры» (1896 - 1909 гг.). Здесь нашли отражение основные принципы его позитивистских воззрений на эволюцию общественных организмов. Как представитель школы Ключевского, Милюков воспринял и творчески развил социокультурные идеи своего знаменитого учителя. В частности, поддерживал критику монистического взгляда на историю, утверждал многофакторность общественного развития, особо подчеркивал различие между государством и гражданским обществом как союзом человеческого общежития.

После окончания историко-филологического факультета Милюков был оставлен при кафедре для написания диссертации и подготовки к преподавательской деятельности в университете. По сути, он стал первым аспирантом знаменитого профессора Ключевского, возглавлявшего кафедру русской истории Московского университета почти четверть века, с 1879 года (сразу после смерти С.М.Соловьева) до 1901 года. Защита магистерской диссертации Милюкова, написанной под руководством Ключевского, состоялась 17 мая 1892 года.

Следует отметить огромное интеллектуальное воздействие Ключевского на несколько поколений студентов. Русская история, по признанию Милюкова, была для многих «грудой неперевариваемого сырого материала». «В.О. Ключевский построил для нас мост от тех методов изучения и понимания истории, которые мы привыкли считать последним словом европейской науки, к тем методам и приемам, при помощи которых он сам не то объяснял, не то строил русскую историю. Мы взяли от него сразу и метод, и самые результаты»[31]. Ключевский стал для слушателей настоящим Колумбом, открывшим путь в неизведанные страны. Его построение русской истории сразу сделалось путеводной нитью в научном лабиринте. На лекциях и в дружеском общении вырабатывались общие взгляды на историю как на науку и намечались актуальные направления для очередных исследований. Все это вместе взятое дает основание некоторым исследователям говорить даже о формировании общего характера «московской исторической школы»[32].

Талантливый лектор и художник, Ключевский уже с первых встреч оставлял неизгладимое впечатление на своих слушателей. Он покорял сразу не только как оратор, умеющий красиво и эффектно рассказывать исторические анекдоты, но, прежде всего, как мыслитель, взгляды которого отвечали интересам молодых исследователей. Студентам 80-90-х годов XIX века уже были чужды метафизические поиски целесообразности и идеала исторического процесса. Они хотели изучать историю с точки зрения внутренней органической эволюции. Ключевский предложил слушателям во многом новый подход к изучению истории. Оставляя за всеобщей историей значение главного источника в изучении общего культурного потенциала человечества, он обратил специальное внимание на национальную историю [в интерпретации Ключевского «местную» или «отдельную» - Е.М. ] как уникальную возможность научного познания своеобразия и самобытности механизмов исторической жизни. В таком ракурсе история России приобретала значение эффективного средства для изучения социологии и психологии, права и экономики, а также способствовала осмыслению настоящего сквозь призму прошлого.

Не только метод, но и новое содержание, и новая классификация русской истории, предложенная Ключевским, как никогда отвечали требованиям молодого поколения. Общеизвестно, что в основу своей периодизации знаменитый историк положил материальные признаки - географические, экономические, этнографические, заменив господствующие в науке юридические основания фактами «колонизации». Таким образом, каждый из периодов русской истории - днепровский, верхневолжский, великорусский и всероссийский - получал в трудах ученого свою особую характеристику, основанную на сочетании комплекса признаков: географическо-этнографических, экономических, социальных и политических. Именно такой подход оказал в дальнейшем сильное влияние на его учеников, особенно в вопросах периодизации и многофакторного анализа исторического процесса. Его последователи в основном стали разделять позитивистский взгляд на историю как на накопление доказательств. Например, смелые конструкции русской истории ученика Ключевского - Милюкова, в частности, ее начального периода в контексте идеи «месторазвития», помогли избежать односторонности и способствовали созданию емкого образа прошлого, включающего геополитические, культурно-антропологические и социально-психологические толкования.

Творческая жизнь Милюкова является своеобразной иллюстрацией того, как может переплетаться в лице одного человека и наука, и политика. С определенного момента ученик Ключевского и преподаватель университета стал принимать активное участие в общественно-политической жизни страны. Политические воззрения Милюкова настолько вошли в противоречие с официальной идеологией, что в 1894 г. его отстранили от преподавания. За пропаганду Милюков отбыл три года в ссылке в Рязани. Здесь он и приступил к написанию своего знаменитого труда «Очерки по истории русской культуры» (первое издание вышло в 1896-1903 гг.). После очередного ареста наступило время вынужденной эмиграции. Здесь Милюков читал лекции по русской истории в США и Болгарии, работал в библиотеке Британского музея над продолжением «Очерков», был редактором главного органа кадетов – газеты «Речь». По возвращении домой стал лидером кадетов, депутатом Государственной думы, а затем и министром иностранных дел Временного правительства. Однако либеральные взгляды ученого с трудом успевали за стремительным развитием революционных событий. Утратив связь с реальной жизнью, с новой обстановкой, он не принял Октябрьскую революцию 1917 г. и стал последовательным противником большевистского режима. С 1920 г. по 1943 год, т.е. до конца своих дней, мыслитель жил в эмиграции в Париже и редактировал журнал «Последние новости», объединивший вокруг себя лучшие литературные и публицистические силы русского зарубежья.

Другой российский ученый, специалист по всеобщей истории, теоретик исторического познания Роберт Юрьевич Виппер (1859-1954) как представитель московской школы также был генетически связан с творчеством Ключевского. Научное мировоззрение Виппера, по его собственному признанию, формировалось под непосредственным влиянием идей знаменитого московского профессора[33]. Следуя позитивистской теории и методологии учителя Виппер увлекся многофакторным анализом исторического процесса, применил исторический метод Ключевского к изучению истории древнего мира в своих работах «Очерки истории Римской империи» (1901) и «Истории Греции в классическую эпоху» (1916). Концептуальное единство взглядов Ключевского и Виппера нашло наиболее яркое отражение в разработке проблемы соотношения всемирной и национальной истории.

Духовный облик гражданина и ученого сформировался под воздействием атмосферы московской исторической школы. Коренной москвич, Виппер большую часть жизни провел в родном городе: здесь он учился в гимназии и университете, затем преподавал в средних школах и в Alma mater. В этом смысле он является носителем духовных традиций передовых слоев гимназического учительства и столичной профессуры. Из-за нехватки кадров педагогический персонал московских гимназий в большинстве своем состоял из выпускников университета и приват-доцентов. Последние, как правило, до получения профессорского звания вынуждены были заниматься преподавательской деятельностью в силу материальных причин. Таким образом, еще на гимназической скамье будущие историки усваивали дух и научные идеи, царившие в Московском университете. Немаловажным для мировоззренческого становления Виппера стал факт преемственности: он относился уже ко второму поколению выпускников университета, чьи родители имели высшее образование. Отец Виппера - Юрий Францевич, известный в свое время педагог, был питомцем университета и сумел передать сыну полемический дух «сороковых годов» с их активным поиском смысла всемирной и национальной истории. Именно отец стимулировал развитие ученой карьеры Виппера, в частности, дал средств на поездку за границу по окончании университета.

В студенческие годы мировоззрение Виппера формировалось не только под воздействием В.О. Ключевского, но и профессора всеобщей истории В.И. Герье, специалиста по западноевропейской литературе А.А. Шахова и в то время еще только начинающих преподавателей Н.И. Кареева и В.Г. Виноградова. Последние, сыграв роль молодых наставников Виппера, при